Файл: quot_Istoria_zapadnoevropeyskogo_teatra_quot.doc

105

–Ордена дураков. В XV веке шутовские общества распространи­лись по всей Европе. В Париже были четыре подобные корпора­ции: Базошь, объединяющая судейских чиновников Парламен­та (верховного суда), клерки Шатле, куда входили писцы парижских нотариусов, Галилейская империя, состоявшая из клерков счетной палаты, и, наконец, знаменитое общество Без­заботных ребят, состоявшее из разнообразного люда богемного толка. К этим парижским организациям нужно добавить много­численные общества, раскинутые почти по всей Франции. Союзы базошских клерков: существовали в городах Эксе, Авиньоне, Бор­до, Шартре, Шомоне, Лаоне, Марселе, Мулене, Орлеане, Пуатье Реймсе, Тулузе, Туре. Дижон был прославлен своей комической Инфантерией, а Руан — веселым обществом Рогоносцев. Эти содружества, существовавшие много десятилетий и объединяв­шие в себе по нескольку тысяч человек, представляли собой зна­чительное общественное явление. Регулярно, по три раза в год, эти корпорации устраивали представления: в масленичные дни организовывались показные судебные процессы, 1 мая происхо­дило торжественное древонасаждение и наконец в конце июня устраивался Большой смотр, который представлял собой торже^ ственный парад всей корпорации базошских клерков.

В этих играх пародировались въезды королей, проповеди епископов, словопрения судей и адвокатов. При полном отсут­ствии гласности, печати, общественного мнения пародии клерков, наиболее вольнолюбивой и просвещенной массы горожан, были важнейшим средством выражения общественной оппозиции. Что в этих пародиях было заключено едкое жало сатиры, видно из многочисленных указов двора и парламента, запрещающих Базоши выступать без специального на то разрешения. Первый случай подобного запрета имел место 14 сентября 1395 года, когда на улицах Парижа было объявлено от имени короля и купеческого старшины запрещение «под страхом тюремного за­ключения всем менестрелям и рассказчикам произносить, риф­мовать и петь любые сказы, стихи или песни, в которых подвер­гались бы оскорблению папа, король и пэры Франции, а также задевалась бы церковь». Но бесконечные запреты не могли убить народной сатиры. В 1442 году базошские клерки играли без разрешения и до такой степени разгневали своими дерзкими выходками власти, что были посажены в тюрьму на хлеб и воду. Особенно часты были преследования Базоши в 70-е годы XV ве­ка, когда усиление королевской власти вызвало еще большее ко­личество репрессий, направленных против плебейской части го­родского населения и выразившихся, в частности, в нетерпимом отношении ко всяким проявлениям вольнодумия. 15 мая 1476 го­да был издан строжайший указ, в котором говорилось: «Двор...

---

106

–

Печать «короля» Базоши. 1545 г.

запрещает всем клеркам и служащим, как Парламен­та, так и Шатле, какого бы положения они ни были, впредь представлять пуб­лично в названных Парла­менте и Шатле и в каких бы то ни было иных местах фарсы, сотй, моралите и другие игры под страхом изгнания из королевства и конфискации всего их имущества; и если они не испросят дозволения у вы-. шеупомянутого двора, то они будут навсегда лишены своих прав». А в следую­щем 1477 году прямо было указано «королю» базошских клерков Жану л'Эвелье, что за игру без дозволения он лично будет «исколочен розгами на перекрестках Парижа и изгнан из королевства».

Шутовские организации помимо церковно-пародийных сценок сочиняли и разыгрывали всевозможные сатирические эпизоды, из которых создавался новый комедийный жанр сотй (франц. sotie — дурачество).

Парижская корпорация Беззаботных ребят задавала в этом отношении тон. Во главе корпорации, по примеру Базоши, стоя­ли выбранные дураки — Князь Дураков и Мать Дуреха.

Члены общества одевались в шутовской наряд желто-зеле­ного цвета, а на головном уборе у них красовались длинные ослиные уши.

В сотй дураки выступали в «дурацком» обличий, добавляя к обычному шутовскому костюму некоторые аллегорические атрибуты, символизирующие данный тип. Например, изображая Церковь, дурак набрасывал на себя мантию, а ослиные уши при­крывал папской тиарой. Такое сохранение дурацкого облика имело свое сатирическое значение. Жанр сотй отличался тем, что в нем выступали не бытовые персонажи, а по преимуществу дураки. Например, во французском сотй «Мир и злоупо­требления» (1513) выступали Тщеславный дурак — солдат, Дурак-обманщик — клерк-взяточник, Дурак-невежда — просто­филя-крестьянин. Абстрактная маска глупости во французском сотй часто приобретала черты бытового и психологического свое­образия.

107

–

Танец дураков. XIV в.

Принцип типизации в сотй определялся тем же законом аллегорий, что и в моралите. И объяснялось это не простым влиянием старого жанра на новый, а самим характером абстрактных обобщений, присущих средневековому искусству. Давая обобщенную картину действительности, изображая обще­ственные конфликты и сословные типы, сотй пользовалось методом аллегорий. В сотй часто содержались острые, смелые критические выпады, насыщенные изрядной долей народной сатиры.

---

Так, в монологе «Веселая проповедь дураков» у каждой на­ции и сословия отыскивалась какая-нибудь странность, нелепая черта, умопомешательство. Сумасшедшим представал даже сам римский папа. Единственным средством избавления от глупости объявлялись деньги.

Кто без денег, тот дурак, А мудрец — при ком пятак.

В этом выводе явственно слышна была злая ирония.

Расцвет жанра сотй падает на время царствования Людови­ка XII, заинтересованного в использовании общественной сатиры для личных и государственных целей.

108

–

Фронтиспис «Игры о Принце дураков и Дурацкой матери» П. Гренгуара. 1512 г.

Наиболее выдающимся сочинителем сотй был Пьер Грен-гуар — придворный поэт, устроитель театральных зрелищ и один из главных членов общества Беззаботных ребят.

По указанию Людовика XII Пьер Гренгуар сочинил «Игру о Принце дураков и Дурацкой матери» (1512), направленную про­тив папы Юлия II, с которым воевал король. Дуреха Мать, олицетворявшая собой католическую церковь, выступала в сооб­ществе с Дурехой Верой и Дураком Случаем. Между ними шла циничная беседа о подкупности и развращенности церковников. Откровенно признавая собственную греховность, церковь хваста­лась тем, что заставляет людей вымаливать у нее прощение грехов, ибо таким образом она собирает большие доходы. Дурак Случай и Дуреха Вера ,с цинизмом продувных мошенников го­ворили своей матери — церкви, что они будут всячески спо­собствовать ее обогащению. Дуреха Мать от имени католической церкви самоуверенно восклицала, что не позволит никому вла-

109

–ствовать, кроме себя. К концу сцены она говорила: «Как только я перестану быть развратной, я тотчас же умру. Так мне пред­сказано».

Были случаи, когда корпорации «дураков» действовали по своей инициативе, и их сатирические сцены отнюдь не были без­опасны для властей. Так, например, в сотй «Как Бедность, Дво­рянство и Церковь стирали белье» подвергались нападкам выс­шие сословия и показывалось бедственное положение народа.

В начале данного сотй каждый из персонажей представляется публике. Дворянство говорит: «Я важная дама; нет у меня ни страха, ни забот; что мне нравится, то я и делаю». Столь же откровенно характеризует себя и Церковь. Бедность с горечью замечает, что ей приходится испытывать голод, труд, заботы и горе. Затем Дворянство и Церковь заставляют Бедность стирать их белье, испачканное симонией '; при этом Дворянство бьет белье палкой, приговаривая: «С давних пор обожаю колотить». Выстиранное белье взваливают на спину Бедности, когда же Бедность просит заплатить ей, Дворянство заявляет:

---

Раз навеки ты бедна,

То тащить за нас должна.

Так в аллегорической форме проводилась мысль, что господству­ющие сословия взвалили на трудовой народ все тяготы жизни. Остросатирическим характером отличалось и сотй о «Чепчике», в котором говорилось об исчезновении Хорошего Времени и о всеобщих бедствиях. В сотй о «Мире» раскрывался произвол, царящий в жизни. «Мир сошел с ума»,— таково было главное утверждение этой пьески.

Естественно, что усиливавшаяся королевская власть не потер­пела столь вольного жанра, и при Франциске I был положен ко­нец кратковременному процветанию сотй.

При всей своей политической заостренности жанр сотй носил условно-маскарадный характер, и потому его сатира была лише­на реалистического полнокровия. В сотй явления жизни пароди­ровались и высмеивались, но сама жизнь не воспроизводилась, тогда как в фарсе, этом основном народном жанре средневеково­го театра, давалось живое изображение действительности с ее различными пороками.

Созрев внутри мистерий, фарс обретает в XV веке незави­симость, а в XVI веке становится господствующим жанром. Новый жанр заключает в себе все основные признаки народ­ных представлений — массовость, житейскую конкретность, са­тирическое вольнодумие, действенность и буффонность.

¹ Симония — продажа церковных должностей-110

–В отличие от предшествующих жанров в фарсе остроумные сюжетные повороты происходят не по произволу автора, а по внутренним побуждениям действующих лиц. Персонажи фарсов имеют собственные, хотя и схематичные, но отчетливо выявля­ющиеся в поступках характеры.

Основным признаком фарса является непосредственность в изображении действительности. Житейские случаи пере­носятся на сценические подмостки и становятся темой фарса, раскрываясь почти всегда как сюжетно развернутый анекдот. Но непосредственное отражение жизни не становится в фарсе пас­сивным бытописательством. Душой фарса является активное сатирическое отношение к миру.

Фарс был очень острым оружием в руках средних и низших слоев городского бюргерства, смело выступавших против воен­щины, духовенства и богатеев.

Наемный солдат — паразит, грабитель и трус — одна из самых ярких фигур политической сатиры в фарсе.

В фарсе «Новые люди» городские солдаты назывались «тол­пой негодяев, ленивцев и воров». В фарсе «Три рыцаря и Фи­липп» выступал хвастливый воин; видя вокруг себя противников, он испуганно кричал: «Да здравствует Франция! Да здрав­ствует Англия! Да здравствует Бургундия!» — и, окончательно растерявшись, орал: «Да здравствует сильнейший из вас!»

---

В комическом монологе «Вольный стрелок из Баньоле» солдат с гордым видом выходит на сцену. Он хвастает своими воински­ми подвигами. Услышав крик петуха, он ощущает прилив небы­валой храбрости: голодный желудок воодушевляет его на поиски курятника. Но воинственный пыл мгновенно исчезает, как только стрелок видит перед собой соломенное чучело, сделанное в виде воина с арбалетом в руках. Робко подойдя к фигуре, стрелок говорит:

Я вижу ваш белый крест; Мы из одних мест.

Но порыв ветра поворачивает пугало спиной, и виден чер­ный крест. Стрелок в ужасе: «Святая кровь! Это бретонец, а я сказал, что я француз. Я тоже бретонец — клянусь!» В это время ветер валит чучело на землю. Трус до смерти перепуган.

Кто вас свалил? Не я, не я! Клянусь, пусть черт возьмет меня!

С величайшей осторожностью стрелок приближается к повер­женному рыцарю и вдруг делает открытие: «Он соломенный». И воинский гонор мгновенно возвращается к солдату.

Сатира на военное сословие, естественно, затрагивала и ры­царство. Особенно распространенной была тема о дворянине,

111

–впавшем в нищету, но сохранившем былое фанфаронство. В фар­се «Рыцарь и его слуга» рыцарь, обращаясь к своему пажу, с важностью спрашивает:

• Паж, ты знаешь моих знаменитых друзей?

• Да,— отвечает тот, — они обладают искусством находить то, чего никто не терял, и кончать виселицей.

• Паж, помнишь ли ты врагов, которых я убивал?

• Как же, у нас целая корзина наполнена вшами.

• Я ношу с собой птицу, как истинный рыцарь (подразу­мевается сокол).

• Да, краденых кур.

• Женщины дают мне тысячи посулов.

• Я вспоминаю однорукую; впрочем, и она посмеялась над вами.

Не менее злой сатире подвергается и духовенство.

В французских, английских, немецких и итальянских фарсах постоянно высмеиваются продавцы индульгенций, монахи-шарла­таны, сластолюбивые попы и беспутные монахини.

Духовные лица были постоянными участниками самых гру­бых фарсовых передряг. Образ монаха был особенно отвра­тителен потому, что порочный лик священнослужителя пря­тался под маской показной набожности. В фарсе «Три снохи» монахи признаются, что в городах они скромны и богомольны, а попадая в деревню, гоняются за девками; в домах они неустан­но твердят молитвы, а на полянках распевают непристойные песни.

---