Файл: 1. Общественнокультурное движение 18001830х годов. Феномен русского Ренессанса.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 06.11.2023
Просмотров: 296
Скачиваний: 3
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
СОДЕРЖАНИЕ
1. Общественно-культурное движение 1800–1830-х годов. Феномен русского Ренессанса.
2. Беседа» и «Арзамас» как отражение литературной борьбы 1810-х годов.
3. Романтизм как литературное направление. Своеобразие русского романтизма.
4. Особенности романтизма В.А. Жуковского. Жизнь и творчество поэта до 1814 года.
5. Мир баллад В.А. Жуковского. «Эолова арфа» как символ поэзии Жуковского.
6. Творчество В.А. Жуковского 1815–1824 годов. Своеобразие его эстетических манифестов.
7. Путь В.А. Жуковского к эпосу. Жуковский как «гений перевода».
8. Особенности романтизма К.Н. Батюшкова. Его творческий путь.
10. Творческий путь К.Ф. Рылеева. «Думы» как идейно-художественное единство.
11. Своеобразие поэтов пушкинского круга (на материале творчества одного из поэтов).
13. Басенное творчество И.А. Крылова: феномен Крылова.
14. Система образов и принципы их изображения в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»
15. Драматургическое новаторство А.С. Грибоедова в комедии «Горе от ума».
16. Личность А.С. Пушкина. Лицейская лирика поэта.
17. Лирика А.С. Пушкина послелицейского петербургского периода (1817–1820 годы).
18. Поэма А.С. Пушкина «Руслан и Людмила»: традиция и новаторство.
19. Своеобразие романтизма А.С. Пушкина в лирике Южной ссылки.
25. Место стихотворных повестей «Граф Нулин» и «Домик в Коломне» в творчестве А.С. Пушкина.
26. Тема Петра I в творчестве А.С. Пушкина 1820-х годов.
27. Пушкинская лирика периода скитаний (1826–1830).
28. Проблема положительного героя и принципы его изображения в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин».
30. Лирика А.С. Пушкина периода Болдинской осени 1830 года.
31. «Маленькие трагедии» А.С. Пушкина как художественное единство.
32. «Повести Белкина» А.С. Пушкина как прозаический цикл.
33. «Медный всадник» А.С. Пушкина: проблематика и поэтика.
34. Проблема «героя века» и принципы его изображения в «Пиковой даме» А.С. Пушкина.
35. Проблема искусства и художника в «Египетских ночах» А.С. Пушкина.
36. Лирика А.С. Пушкина 1830-х годов.
37. Проблематика и мир героев «Капитанской дочки» А.С. Пушкина.
39. Поэзия А.И. Полежаева: жизнь и судьба.
40. Русский исторический роман 1830-х годов.
41. Поэзия А.В. Кольцова и ее место в истории русской литературы
, теорию «естественного права, почерпнутую из лицейских лекций Куницына и бесед с декабристом Николаем Тургеневым, политические доктрины и живые эмоции свободолюбца. «А вы мужайтесь и внемлите, //Восстаньте, падшие рабы!» — не призыв к революции, а воззвание к раскрепощению личности, преодолению рабской психологии.
Опираясь на канон святочных песен, французских «Ноэлей», Пушкин уже в двойной номинации текста «Сказки. Noёl» как бы переводит с французского на русский. Спаситель и Мария из «ноэлей», перемещаясь в пространство русской политической жизни, превращается просто в мать и дитя. Русский царь — «кочующий деспот», своими «вещаниями» разрушает идиллический мир, превращая его в мир лжи, баек, а точнее — сказок. Сатира Пушкина лишается тяжеловесности и обличительного пафоса; она легка, изящна, но от этого не менее язвительна и разоблачительна.
Те же трансформации формы и стиля претерпевают дружеское послание и элегия. Обращенное к конкретному лицу, философу и наставнику П.Я. Чаадаеву, пушкинское послание, не теряя интимной, задушевной интонации, наполняется тем гражданским пафосом, который расширяет аудиторию. «Товарищ, верь...», «Мой друг, отчизне посвятим // Души прекрасные порывы!» — эти обращения адресованы не конкретному лицу, а всем единомышленникам, современникам, всему молодому поколению России.
«Деревня» отчетливо двухчастна. Если первая часть — гимн уединению (не случайно под заглавием «Уединение» она и будет опубликована позднее), то вторая часть, и особенно заключительный монолог — страстная речь гражданина, «друга человечества». Если в первой части «здесь» — это идиллический образ деревенского «приюта спокойствия, трудов и вдохновения, то во второй части четырехкратное «здесь» фиксирует картины, которые определяются как «невежества убийственный позор». Динамичная строфика (8—12—7—7 стихов) первой части переходит в единый текст, включающий 27 стихов, единый эмоциональный поток которых, заданный первым же стихом: «Но мысль ужасная здесь душу омрачает:...» Двоеточие, завершающее этот стих, — заявка на развитие и конкретизацию этой «мысли».
Каждое из четырех стихотворений Пушкина буквально впаяны в общий метатекст послелицейской лирики, в её «петербургский», «онегинский» текст. Они тот «поведенческий текст», который сделал именно Пушкина носителем русского свободолюбия, а его лирику воплощением нового поэтического языка.
За пять лет до восстания декабристов он расплатился за свое вольнолюбие неволей и ссылкой. Его оружием стало поэтическое слово.
«Руслан и Людмила» не только первая поэма Пушкина, но и первая его книга, вышедшая в свет в конце июля или начале августа 1820 г. уже в отсутствии Пушкина, высланного из Петербурга в мае. Поэма сразу же после выхода стала объектом бурной полемики. Критики, антикритики, перекритики, как называли в то время дискуссионные выступления, свидетельствовали о том, что пушкинское творение стало важным явлением русского историко-литературного процесса начала 1820-х годов и стимулировало постановку проблем национального эпоса, народности, традиции и новаторства, нового слога, поэмного героя, стиха эпической поэзии.
Поэма стала итогом не только петербургского периода пушкинской творческой биографии, но и своеобразным эпилогом истории литературного общества «Арзамас», на одном из последних заседаний которого (7 апреля 1818 г.) Пушкин прочитал уже первые наброски будущей поэмы. Именно в недрах этого общества, его атмосферы буффонады и галиматьи, споров о национальной эпопее, о русской поэме автор «Руслана и Людмилы» черпал творческую энергию для своей победы.
Эпоха национального самосознанья актуализировала тему русской истории и русского богатырства. Подвиги Руслана, его битва с печенегами, освобождение Киева воспринимались как недавнее прошлое. История верности и любви Руслана и Людмилы, преодолевших нешуточные (хотя и часто шутливо описанные) препятствия, воспринималась как живое явление вечной жизни. Оба героя были окроплены «живой водой» молодости.
Они не только юны по возрасту, они молоды и современны своим мироощущением. В контексте любовных перипетий соперников Руслана, любовных интриг Наины история Руслана и Людмилы обретает свой нравственный смысл. Как и балладные героини Жуковского (прежде всего Людмила и Светлана), пушкинская Людмила верна своему избраннику. А Руслан готов преодолеть все препятствия, чтобы воссоединиться с ней. Но вместе с тем эти герои из плоти и крови: ничто человеческое им не чуждо.
Пушкин прежде всего адресует свою поэму молодым (неслучайно один из критиков поэмы А.Г. Глаголев сразу же попал в разряд «литературных критиков», которыми «уже все слободы Москвы наполнились»). Эта авторская установка, во-первых, разрушает дистанцию между автором и читателем, во-вторых, расширяет зону контакта с ним.
Объем пушкинской поэмы по всем меркам и канонам эпических образцов несоизмерим с ними. И в этом лаконизме «Руслана и Людмилы» своя глубокая содержательность: разнообразный материал, пересекающиеся истории так переплетены и сопряжены, что воспринимаются на одном дыхании, а сферы контакта с читателем, образ авторского «я» максимально приближены в этом сгущенном пространстве.
Текст поэмы был таким же живым организмом, как и ее содержание. Самодвижущаяся реальность, идея исторического развития открывала движение от «Руслана и Людмилы» к «Евгению Онегину». И когда в первой главе романа, представляя своего героя, автор обращался к «друзьям Людмилы и Руслана», он имел в виду не столько преемственность литературных героев, сколько генетическую связь повествовательных структур. «Даль свободного романа» он ощущал в поэтике единства и разнообразия своей первой поэмы.
Лирика Южной ссылки (1820 – 1821) неразрывно связана с философией и эстетикой романтизма. Но для Пушкина романтизм был больше чем литературная традиция; он стал его жизненной философией, а поэтому переживался и выражался серьезно, динамично, как мироощущение.
Если в петербургский период он в большей степени осмыслял его идеологию, то теперь его интересовала психология современного человека. И свое психологическое состояние, свое самостояние он дистанцировал от комплексов романтического героя. Пушкин, максимально приблизившись к романтическому жизнеощущению, постоянно вел с ним диалог.
Первые южные стихотворения, такие как «Мне вас не жаль, года весны моей», «Погасло дневное светило», «Я пережил свои желанья», мучительное расставание с молодостью, ее страстями. Это своеобразная трилогия утраченных иллюзий. И здесь голос лирического героя, новообращенного романтика звучит во всю свою силу.
Его авторская позиция не укладывается в позицию лирического героя и шире — любого направления современной романтической позиции. Он может пересечься с Жуковским в осмыслении узничества («Узник», «Птичка»), его антологическая лирика («Земля и море», «Муза», «Дева», «Дионея») напоминает о батюшковских «Подражаниях древним», в своем героическом цикле («Дочери Карагеоргия», «Война», «Гречанка верная! не плачь, — он пал героем», «Из письма Гнедича»), в вольнолюбивой лирике («Кинжал», «К Овидию», «Наполеон») он развивает традиции гражданского романтизма, ему не чужды байронические мотивы и образы, особенно в южных поэмах, но он не отдает никому предпочтения.
Это был путь к художественному синтезу. Пушкин ищет прежде всего пластическое решение образа. В стилизации молдавской песни «Черная шаль» или сюжета из древнерусской истории («Песнь о вещем Олеге», мифологическом образе («Нереида», «Земля и море», «Муза», «Дионея»), воссоздании картины природы («Приметы», «Таврида») или сцен любви («Ночь») он стремится проникнуть в разные сферы бытия и не утратить их колорита. Его «Черная шаль», пронизанная неистовыми страстями — жестокий романс, где лирическое «я» предельно отстранено от авторского сознания и способствует постижению образности «молдавской песни». В «Песни о вещем Олеге» с удивительной пластичностью воссоздан мир языческих верований, трогательного слияния человека с окружающим миром, простодушие и наивность бытия. Вещий Олег и его конь — кентаврический образ этого мира.
Диалог с Байроном почти не выходит на поверхность. Но и в южных поэмах отчетливо звучит голос автора «восточных повестей», а элегию «Погасло дневное светило» он рассматривает как «подражание Байрону», как и английский поэт, он готов разделить судьбу греческого народа; стихотворение «К морю», работа над которым началась ещё в Одессе, Пушкин рассматривал как посвященное памяти Байрона, умершего 19 апреля 1824 г. Уже в Михайловском, дорабатывая и завершая текст элегии, он назвал его «другой властитель наших дум».
Столь же значим в его сознании этого периода и образ Наполеона, которому он не только посвящает специальное произведение «Наполеон», но и пытается осмыслить его судьбу в парадигме романтического жизнетворчества — судьбу «изгнанника вселенной» во «мраке ссылки». Но «великий человек», «могучий баловень побед», «дивный ум, отец, думавший о «милом сыне», для Пушкина прежде всего тиран, презревший человечество, плененный самовластьем, губитель «новорожденной свободы».
Тема романтического эгоиста находит свое продолжение и развитие в «Демоне». Романтическое сознание и романтический герой получают в этом стихотворении аналитическое осмысление. Разрушительное воздействие демонизма как воплощения философии скептицизма, мизантропической этики, презрения к миру воссоздано Пушкиным с удивительным лаконизмом в этом 24-стишном произведении, не разделенном на строфы.
Опираясь на канон святочных песен, французских «Ноэлей», Пушкин уже в двойной номинации текста «Сказки. Noёl» как бы переводит с французского на русский. Спаситель и Мария из «ноэлей», перемещаясь в пространство русской политической жизни, превращается просто в мать и дитя. Русский царь — «кочующий деспот», своими «вещаниями» разрушает идиллический мир, превращая его в мир лжи, баек, а точнее — сказок. Сатира Пушкина лишается тяжеловесности и обличительного пафоса; она легка, изящна, но от этого не менее язвительна и разоблачительна.
Те же трансформации формы и стиля претерпевают дружеское послание и элегия. Обращенное к конкретному лицу, философу и наставнику П.Я. Чаадаеву, пушкинское послание, не теряя интимной, задушевной интонации, наполняется тем гражданским пафосом, который расширяет аудиторию. «Товарищ, верь...», «Мой друг, отчизне посвятим // Души прекрасные порывы!» — эти обращения адресованы не конкретному лицу, а всем единомышленникам, современникам, всему молодому поколению России.
«Деревня» отчетливо двухчастна. Если первая часть — гимн уединению (не случайно под заглавием «Уединение» она и будет опубликована позднее), то вторая часть, и особенно заключительный монолог — страстная речь гражданина, «друга человечества». Если в первой части «здесь» — это идиллический образ деревенского «приюта спокойствия, трудов и вдохновения, то во второй части четырехкратное «здесь» фиксирует картины, которые определяются как «невежества убийственный позор». Динамичная строфика (8—12—7—7 стихов) первой части переходит в единый текст, включающий 27 стихов, единый эмоциональный поток которых, заданный первым же стихом: «Но мысль ужасная здесь душу омрачает:...» Двоеточие, завершающее этот стих, — заявка на развитие и конкретизацию этой «мысли».
Каждое из четырех стихотворений Пушкина буквально впаяны в общий метатекст послелицейской лирики, в её «петербургский», «онегинский» текст. Они тот «поведенческий текст», который сделал именно Пушкина носителем русского свободолюбия, а его лирику воплощением нового поэтического языка.
За пять лет до восстания декабристов он расплатился за свое вольнолюбие неволей и ссылкой. Его оружием стало поэтическое слово.
18. Поэма А.С. Пушкина «Руслан и Людмила»: традиция и новаторство.
«Руслан и Людмила» не только первая поэма Пушкина, но и первая его книга, вышедшая в свет в конце июля или начале августа 1820 г. уже в отсутствии Пушкина, высланного из Петербурга в мае. Поэма сразу же после выхода стала объектом бурной полемики. Критики, антикритики, перекритики, как называли в то время дискуссионные выступления, свидетельствовали о том, что пушкинское творение стало важным явлением русского историко-литературного процесса начала 1820-х годов и стимулировало постановку проблем национального эпоса, народности, традиции и новаторства, нового слога, поэмного героя, стиха эпической поэзии.
Поэма стала итогом не только петербургского периода пушкинской творческой биографии, но и своеобразным эпилогом истории литературного общества «Арзамас», на одном из последних заседаний которого (7 апреля 1818 г.) Пушкин прочитал уже первые наброски будущей поэмы. Именно в недрах этого общества, его атмосферы буффонады и галиматьи, споров о национальной эпопее, о русской поэме автор «Руслана и Людмилы» черпал творческую энергию для своей победы.
Эпоха национального самосознанья актуализировала тему русской истории и русского богатырства. Подвиги Руслана, его битва с печенегами, освобождение Киева воспринимались как недавнее прошлое. История верности и любви Руслана и Людмилы, преодолевших нешуточные (хотя и часто шутливо описанные) препятствия, воспринималась как живое явление вечной жизни. Оба героя были окроплены «живой водой» молодости.
Они не только юны по возрасту, они молоды и современны своим мироощущением. В контексте любовных перипетий соперников Руслана, любовных интриг Наины история Руслана и Людмилы обретает свой нравственный смысл. Как и балладные героини Жуковского (прежде всего Людмила и Светлана), пушкинская Людмила верна своему избраннику. А Руслан готов преодолеть все препятствия, чтобы воссоединиться с ней. Но вместе с тем эти герои из плоти и крови: ничто человеческое им не чуждо.
Пушкин прежде всего адресует свою поэму молодым (неслучайно один из критиков поэмы А.Г. Глаголев сразу же попал в разряд «литературных критиков», которыми «уже все слободы Москвы наполнились»). Эта авторская установка, во-первых, разрушает дистанцию между автором и читателем, во-вторых, расширяет зону контакта с ним.
Объем пушкинской поэмы по всем меркам и канонам эпических образцов несоизмерим с ними. И в этом лаконизме «Руслана и Людмилы» своя глубокая содержательность: разнообразный материал, пересекающиеся истории так переплетены и сопряжены, что воспринимаются на одном дыхании, а сферы контакта с читателем, образ авторского «я» максимально приближены в этом сгущенном пространстве.
Текст поэмы был таким же живым организмом, как и ее содержание. Самодвижущаяся реальность, идея исторического развития открывала движение от «Руслана и Людмилы» к «Евгению Онегину». И когда в первой главе романа, представляя своего героя, автор обращался к «друзьям Людмилы и Руслана», он имел в виду не столько преемственность литературных героев, сколько генетическую связь повествовательных структур. «Даль свободного романа» он ощущал в поэтике единства и разнообразия своей первой поэмы.
19. Своеобразие романтизма А.С. Пушкина в лирике Южной ссылки.
Лирика Южной ссылки (1820 – 1821) неразрывно связана с философией и эстетикой романтизма. Но для Пушкина романтизм был больше чем литературная традиция; он стал его жизненной философией, а поэтому переживался и выражался серьезно, динамично, как мироощущение.
Если в петербургский период он в большей степени осмыслял его идеологию, то теперь его интересовала психология современного человека. И свое психологическое состояние, свое самостояние он дистанцировал от комплексов романтического героя. Пушкин, максимально приблизившись к романтическому жизнеощущению, постоянно вел с ним диалог.
Первые южные стихотворения, такие как «Мне вас не жаль, года весны моей», «Погасло дневное светило», «Я пережил свои желанья», мучительное расставание с молодостью, ее страстями. Это своеобразная трилогия утраченных иллюзий. И здесь голос лирического героя, новообращенного романтика звучит во всю свою силу.
Его авторская позиция не укладывается в позицию лирического героя и шире — любого направления современной романтической позиции. Он может пересечься с Жуковским в осмыслении узничества («Узник», «Птичка»), его антологическая лирика («Земля и море», «Муза», «Дева», «Дионея») напоминает о батюшковских «Подражаниях древним», в своем героическом цикле («Дочери Карагеоргия», «Война», «Гречанка верная! не плачь, — он пал героем», «Из письма Гнедича»), в вольнолюбивой лирике («Кинжал», «К Овидию», «Наполеон») он развивает традиции гражданского романтизма, ему не чужды байронические мотивы и образы, особенно в южных поэмах, но он не отдает никому предпочтения.
Это был путь к художественному синтезу. Пушкин ищет прежде всего пластическое решение образа. В стилизации молдавской песни «Черная шаль» или сюжета из древнерусской истории («Песнь о вещем Олеге», мифологическом образе («Нереида», «Земля и море», «Муза», «Дионея»), воссоздании картины природы («Приметы», «Таврида») или сцен любви («Ночь») он стремится проникнуть в разные сферы бытия и не утратить их колорита. Его «Черная шаль», пронизанная неистовыми страстями — жестокий романс, где лирическое «я» предельно отстранено от авторского сознания и способствует постижению образности «молдавской песни». В «Песни о вещем Олеге» с удивительной пластичностью воссоздан мир языческих верований, трогательного слияния человека с окружающим миром, простодушие и наивность бытия. Вещий Олег и его конь — кентаврический образ этого мира.
Диалог с Байроном почти не выходит на поверхность. Но и в южных поэмах отчетливо звучит голос автора «восточных повестей», а элегию «Погасло дневное светило» он рассматривает как «подражание Байрону», как и английский поэт, он готов разделить судьбу греческого народа; стихотворение «К морю», работа над которым началась ещё в Одессе, Пушкин рассматривал как посвященное памяти Байрона, умершего 19 апреля 1824 г. Уже в Михайловском, дорабатывая и завершая текст элегии, он назвал его «другой властитель наших дум».
Столь же значим в его сознании этого периода и образ Наполеона, которому он не только посвящает специальное произведение «Наполеон», но и пытается осмыслить его судьбу в парадигме романтического жизнетворчества — судьбу «изгнанника вселенной» во «мраке ссылки». Но «великий человек», «могучий баловень побед», «дивный ум, отец, думавший о «милом сыне», для Пушкина прежде всего тиран, презревший человечество, плененный самовластьем, губитель «новорожденной свободы».
Тема романтического эгоиста находит свое продолжение и развитие в «Демоне». Романтическое сознание и романтический герой получают в этом стихотворении аналитическое осмысление. Разрушительное воздействие демонизма как воплощения философии скептицизма, мизантропической этики, презрения к миру воссоздано Пушкиным с удивительным лаконизмом в этом 24-стишном произведении, не разделенном на строфы.