Файл: 1. Общественнокультурное движение 18001830х годов. Феномен русского Ренессанса.docx

«19 октября» — ярчайшее проявление поэзии действительности. Оно насыщено литературными реминисценциями, в частности, в нем слышны мелодии и образы элегии «Цвет завета» Жуковского. Но начиная с первых стихов «Роняет лес багряный свой убор, // Сребрит мороз увянувшее поле...», Пушкин настойчиво тему лицейского братства, воспоминания детства и юности сопрягает со своей нынешней жизнью, а биографии своих друзей включает в большой контекст современной истории. Рефреном проходящие слова: «печален я», «я пью один», размышления о бегущих днях, об утратах, горькие признания. «Друзья мои, прекрасен наш союз!..», «Служенье муз не терпит суеты; // Прекрасное должно быть величаво...», «Поговорим о бурных днях Кавказа // О Шиллере, о славе, о любви» — эти поэтические афоризмы, сгустки духовного и творческого опыта, расширяют пространство рефлексии. Судьба лицейского братства не частный случай пушкинской биографии, это духовная биография поколения. Странники, изгнанники, поэты, государственные мужи — все они оказались на пиру жизни и творческого воображения.

23-24. Вопросы историзма в творчестве А.С. Пушкина 1820-х годов. Народ и личность в трагедии «Борис Годунов». Драматургическое новаторство Пушкина в трагедии «Борис Годунов».

7 ноября 1825 г., находясь в Михайловском, в Северной ссылке, Пушкин закончил работу над трагедией «Борис Годунов».

За два месяца до декабристского восстания он в русской истории периода смуты прозревал «грядущее прошлое», формировал свою историософскую концепцию и принципы художественного историзма

Пушкина не устраивает дух классицистической трагедии, узки ее правила. Даже лучшие образцы этого направления, связанные с именами французских трагиков Корнеля и Расина, он считает «жеманными и придворными». Пресловутые «три единства» тесны для его фантазии.

Не удовлетворяют его и поиски в области драмы современных романтиков, в частности, Байрона, субъективный дух которого мешает развитию исторического действия и сужает представление о характерах, рисуя только самого себя, «свой портрет»

«Борис Годунов» — сплошное новаторство. И структура действия (отказ от традиционных единств), и композиция (вместо пяти актов — небольшие сцены), и увеличение количества персонажей (вместо десятка — около 60, «народ действующих лиц»), нарушение «единства слога» (индивидуализация речи, введение просторечий, смесь языков), «единства жанра», (Талия и Мельпомена идут в обнимку», «трагедия не для прекрасного пола»), «единства стиха» (вместо классического александрийского (шестистопного ямба) — белый пятистопный ямб, с активным вкраплением прозаических фрагментов) — все это свидетельство рождения новой драматургии, нового театра, новой русской трагедии.

---

Мрачное семилетие смутного времени от восшествия на престол царя Бориса Годунова и воцарения Самозванца — в центре внимания и изображения Пушкина. Действие свободно переносится из Кремлевских палат на Красную площадь, на Девичье поле, из Кельи Чудова монастыря в палаты Патриарха, из России на Литовскую границу и далее в Польшу, из замкнутого пространства дворца в лес. Кажется, что пространство безбрежно, бесконечно, открыто всем ветрам истории. Но вместе с тем оно заключено в своеобразное кольцо исторической обусловленности и предопределенности.

Пространство пушкинской трагедии — площадное, ибо ее центральные события, связанные с избранием на трон, происходят в атмосфере многолюдия, шума толпы: «Народ идет, рассыпавшись, назад...».

Столь же значим хронометраж трагедии. Сцены с точной датировкой — вехи истории Смутного времени: его начало, связанное с восшествием на престол Бориса Годунова, его кульминация — рождение авантюры Самозванца, его финал — интервенция и смена власти. Происходит смещение акцента с изображения самого события на выявление его причин и следствий. Не столько хроника истории, сколько ее драматургия. Поэтика «двойного времени», которая ещё во многом инстинктивно воплощена в исторических хрониках Шекспира, обрела у Пушкина вполне сознательный и даже программный характер. Ход истории, ее реальное время не нарушены, но подчинены высшему смыслу искусства — правдоподобию страстей и характеров.

Сам Пушкин вполне осознавал новаторскую сущность своего творения. «Успех или неудача моей трагедии будет иметь влияние на преобразование драматической нашей системы» (7, 622) — замечал он, когда пытался увидеть в печати свою пьесу. Действительно, пушкинская трагедия — смелый прорыв и к режиссерскому театру174, ибо в ней существенно важна организация самого сценического пространства, внутренняя взаимосвязь сцен, а не только «сшибка характеров», актерское их воплощение. Можно без преувеличения говорить о кинематографичности пушкинского произведения

Власть в эпоху смуты — таков историософский и драматургический стержень пушкинской трагедии, где «первая персона Борис Годунов». Несмотря на то что этот герой присутствует лишь в шести сценах из 23, он поистине репрезентант «политической точки» зрения автора трагедии. История его вхождения на престол, почти шестилетнего правления

---

, столкновения с Самозванцем, мук совести, безвременной смерти, уроков власти, преподанных сыну, свержения превращают каждую из шести сцен в некий концентрат философии и психологии власти. Борис Годунов — фигура трагическая: именно в его судьбе, гибкого политика (способного быть то лисой, то львом), заботливого отца, сомневающегося человека, вызревает трагедийный конфликт человека и власти, нравственности и беспринципности.

Композиция трагедии — чередование сцен с участием Бориса Годунова и Дмитрия Самозванца. Последний присутствует в девяти сценах, количественно превосходя действенность главного героя. И в этом проявилась пушкинская драматургическая стратегия: Самозванец воссоздает путь к власти, который редуцирован в истории Годунова, и в то же время выявляет его трагический финал.

В хронотопе трагедии Борис Годунов и Дмитрий Самозванец взаимодополняют друг друга как две стороны одной медали. Общая нестабильность ситуации, философия власти в эпоху смуты рождают феномен самозванства как историческую реалию. Борис Годунов уже разочаровавшийся самозванец («Но счастья нет в моей душе»), Гришка Отрепьев — обольщенный самозванец («пью жадно воздух новый...»), но каждый из них — исторический банкрот.

Облик Годунова-человека неотделим от его исторической и политической реальности. Все его благие намерения разбиваются о мнение народное, афористически и точно выраженное юродивым Николкой: «Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода — богородица не велит» (5, 300). Нравственный смысл власти для Пушкина оказывается не менее важен, чем политический.

Борис Годунов и Гришка Отрепьев — самозванцы не только по сути (неправедный путь к власти), но и по своей нравственной позиции (безнравственность средств на этом пути). Их непрекращающийся диалог, лишенный всяких прямых контактных связей, — попытка доказать свою правоту, свое право на власть. Но этот диалог монологичен: в нем определяющее начало — самооправдание, самоутверждение.

И неизменно «мысль народная», «судьба народная», «народ действующих лиц» в конкретном наполнении этого выражения формировали исторический дух и драматургический облик «Бориса Годунова», образ народа. В отличие от всех своих предшественников, в том числе и Шекспира, в хрониках которого нет суверенности этого коллективного образа, у Пушкина не только в трех сценах (сцены 2, 3 «Красная площадь», «Девичье поле». «Новодевичий монастырь», сцена 17 «Площадь перед собором в Москве») этот образ номинирован как центральный и определяющий все действие, выделен заглавными буквами: НАРОД, но и буквально растворен во всем тексте трагедии как образ коллективного сознания

---

Пушкин не идеализирует народ, не обольщается тем, что мнения народа «правят миром», но, «прилежно и бесстрастно» исследуя феномен народного сознания в эпоху смуты, он в отличие от своих предшественников, от своего великого учителя, памяти которого посвятил трагедию, автора «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина, показал парадоксы народных оценок и выявил их причину. Как справедливо замечает Л.М. Лотман, Пушкин через судьбу Годунова выражает трагедийность взаимоотношений носителя высшей власти и народа, взаимоотношений, чреватых конфликтами и потрясениями».

---

25. Место стихотворных повестей «Граф Нулин» и «Домик в Коломне» в творчестве А.С. Пушкина.

«Граф Нулин» именно стихотворная повесть. В ней существенно важен сам принцип объективного повествования, рассказывания о малозначительном, но заслуживающем внимания событии. Слова героев лишены монологичности; они ситуативны и наделены всеми атрибутами живой речи: непосредственны, коммуникативны, характерологичны. Нередко речи героев пересказываются автором в форме несобственно прямой речи, сохраняя эмоциональный образный строй высказывания.

Пушкин в «Графе Нулине» не чужд и принципу лирикоиронического авторского повествования. Его лирическая рефлексия о жизни «в глуши печальной», о волнующем сердце «колокольчике дальном», об ожидании товарища «юности удалой» напоминает рассказ-воспоминание о встречах с Пушкиным и Дельвигом в Михайловском.

Но, как это всегда бывает у Пушкина, текст его произведений многослоен, полисемантичен. Казалось бы, «Граф Нулин» достаточно прозрачен: в нем всё как на ладони. Бытовая история и «соблазнительное происшествие», создание римской республики из-за убийства Лукреции и неудача нового Тарквиния из-за пощечины Натальи Павловны, но за всеми этими причудливыми и парадоксальными «странными сближениями» открывались горизонты нового понимания и изображения истории как реального жизненного пространства, истории «без романтических затей».

Накануне восстания и, видимо, накануне написания повести, как известно, Пушкин собрался поехать в Петербург. Но только случайность (заяц, перебежавший дорогу и, согласно приметам, предвещавший несчастье) спасла его от этого необдуманного шага и от непредсказуемых последствий в его дальнейшей судьбе. Пушкин остался в Михайловском, в два утра, 13 и 14 декабря была написана маленькая по объему, но столь значимая в пушкинском творчестве стихотворная повесть «Граф Нулин», и в день ее завершения в Петербурге произошло восстание декабристов. «Бывают странные сближения» — констатировал Пушкин. Что он имел в виду, «нам не дано предугадать», но к своей загадочной и такой пленительной повести он пришел естественно и логично: через раздумья об истории и ее последствиях, через мысли о Шекспире, через освоение принципов изображения поэзии действительности, через сближение поэзии и прозы.

---