Файл: 1. Общественнокультурное движение 18001830х годов. Феномен русского Ренессанса.docx

32. «Повести Белкина» А.С. Пушкина как прозаический цикл.

Пушкин подготовил «Повести Белкина» через год, летом 1831 г. в Царском Селе, а вышли они в свет отдельной книжкой в конце октября 1831 г. под заглавием «Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А.П.».

В предисловии «К издателю», точную дату написания которого установить почти невозможно (оно, по всей вероятности, сопровождало поэта в течение всего оформления замысла и было его «живой эстетикой»), имеется следующее примечание:

«В самом деле, в рукописи г. Белкина над каждою повестию рукою автора надписано: слышано мною от такой-то особы (чин или звание и заглавные буквы имени и фамилии). Выписываем для любопытных изыскателей: «Смотритель» рассказан был ему титулярным советником А.Г.Н., «Выстрел» подполковником И.Л.П., «Гробовщик» приказчиком Б.В., «Метель» и «Барышня» девицею К.И.Т.» .

«Иерархия предметов» в «Повестях Белкина» начинается с иерархии повествовательных систем: от рассказчиков эстафета повествования переходит к И.П. Белкину, записавшему устные рассказы, придумавшему имена героям и давшему названия сел и деревень.

Многоликая и многоголосая Россия — вот тот центральный и определяющий образ «Повестей Белкина», который ввел в русскую литературу Пушкин. И этот образ иерархичен; он складывается и формируется из иерархии повествователей, из иерархии предметов и бытийных смыслов, из иерархии настроений (от серьезного до смешного), из стилизованных под устный рассказ документов.

Этот образ нередко называли «белкинским космосом», и в этом определении заложен большой и серьезный смысл. Казалось бы, Белкин почти призрак; не будь предисловия «От издателя» с мифической биографией «автора» повестей (хотя автором-то его назвать нельзя), мы бы так и ничего о нем не узнали. Но еще замечательный русский критик Аполлон Григорьев почувствовал особое значение Белкина не как персонажа или литературного героя, не как живого лица, а как композиционную функцию, философию творчества Пушкина.

Игнорировать и недооценивать пародийно-полемический пласт «Повестей Белкина» нельзя, ибо это сфера смеха, без которого невозможно понять пушкинский мирообраз. В нем неразделимы серьезное и смешное. И в пространстве пушкинской пародийной поэтики в конце концов важен не адресат рефлексии

---

, а ее сущность, так сказать, стратегия повествования: «персонажи и сюжетно-фабульные коллизии пушкинской повести, ассоциативно связанные с известными читателю традиционно-литературными типами и ситуациями, на их фоне раскрывают свою подлинную природу»

Перекрестные характеристики героев, включающие мнение рассказчиков, слово самого персонажа, его «поведенческий текст», литературные ассоциации позволяют сквозь штампы «романического воображения», профанные истории открыть истинное и живое лицо. И это лицо лишается заданности и однозначности, обретая масштаб человеческой личности. Пародийнополемический прием заостряет авторскую позицию в понимании нового мира и человека. Этому же способствовала и общая новеллистическая природа сюжета всех повестей.

В эпоху патриотической и гражданской экзальтации Отечественной войны 1812 г. и последовавших за ней событий произошел поистине тектонический сдвиг в русском национальном сознании. Пробуждение чувства собственного достоинства, осознание права на свою судьбу — все это не делает пушкинских героев борцами и титанами мысли. Но это делает их более человечными и самосознающими.

Протест Адриана Прохорова против унижения своего профессионального достоинства: «...чем ремесло мое нечестнее прочих? разве гробовщик брат палачу? чему смеются басурмане? разве гробовщик гаер святочный?» (6, 124), вылившийся в фантастическое новоселье со своими клиентами-покойниками, — всего лишь сон, но от «печальных размышлений» героя до его сюрреалистических видений — всего лишь один шаг. «Альтернативная реальность», проблематика и метафизика повести, по точному замечанию исследователя, «распахнула двери не в лавочку похоронных дел мастера, а в русскую жизнь, в круг «вечных проблем». И путешествие в Петербург за правдой «мученика четырнадцатого класса», станционного смотрителя Самсона Вырина — акт самосознания, за встречей с Минским открывается не только лицо отца, но и униженного, обманутого и оскорбленного человека.

Пушкин не идеализирует своих героев, не преувеличивает степени их протеста. Они пытаются отстоять свои человеческие права, и структура «Повестей Белкина» как книги, прозаического ансамбля-системы способствует интеграции этого движения в исторически пробудившемся мире. Противопоставляя облик и поведение своих героев штампам сентиментально-романтической литературы.

---

---

33. «Медный всадник» А.С. Пушкина: проблематика и поэтика.

Медный всадник» во многом итог поэтического прочтения Пушкиным петровской темы и новый этап в осмыслении истории, в формировании принципов историзма.

В петербургском топосе повести как в зеркале отразились три исторические эпохи: петровских реформ, конца александровского и начала николаевского царствования. Время в «Медном всаднике» циклично, так как обозначено в ретроспекции, через «возвращение на круги своя». Взгляд из петровской эпохи в современность делает обратный ход.

Хронотоп повести скреплен образом памятника, символом исторической памяти. Взаимодействие живого потока истории, трагических судеб людей, погибших в наводнении, в «реке времен», сошедших с ума и растоптанных тяжелой поступью власти, и ее мертвого (медного) овеществления в монументе создает диалектику жизни-смерти, живого-мертвого. Памятник становится символом власти, скрепой трех эпох русского царствования.

Жизнь и судьба маленького человека в миражном мире Петербурга, история его безумия и прозрения — в центре петербургских повестей Пушкина и Гоголя. Пушкинский герой носит имя Евгений. Но в отличие от своего романного тезки он человек без роду и племени, «светом и молвой» забыто его «прозванье». Он живет в Коломне, «где-то служит», «дичится знатных», беден. Ещё Валерий Брюсов в статье «Медный всадник» точно заметил: «Пушкин постарался совершенно обезличить своего героя».

О самом объекте его мечтаний неизвестно ничего, кроме того, что она вместе с матерью-вдовой жила в предместье Петербурга в «ветхом домике» и погибла в стихии наводнения. Именно наводнение и гибель возлюбленной становятся водоразделом в биографии и судьбе безымянного героя: «Увы! Его смятенный ум // Против ужасных потрясений // Не устоял...» Его сумасшествие связано с его духовным прозрением. Он убегает из дома, становится не просто бездомным изгоем, но и человеком площади, Петербурга, большого исторического пространства. Если в начале повести он находится в замкнутом мирке своего жилища и лишен всяких размышлений о мире, то теперь его взор обращен к большому миру Петербурга, к памятнику его строителя. Показательно, что очная ставка маленького героя и «строителя чудотворного», живого человека и «кумира на бронзовом коне» уравнивает их в правах на свободу мысли

---

Процесс духовного прозрения героя связан не столько с рождением крамольных мыслей, сколько с пережитыми испытаниями. Вырванный из мирка идиллических иллюзий о своем доме, семье, Париже, он начинает думать и более трезво видеть окружающий мир. «Ужасных дум // Безмолвно полон...»

Состояния, последовательно передающие смятение героя, его ужас, страх, взрыв эмоций, вряд ли можно назвать сознательным протестом или тем более бунтом. Это скорее вспышка прояснившегося сознания, состояние эмоционального аффекта. Неслучайно после фантастической сцены погони Медного Всадника за Евгением герой проходит по площади, к сердцу прижимая руку, «как бы смиряя муку», снимает «картуз изношенный», не подымает «смущенных глаз». С удивительной психологической точностью Пушкин воссоздает почти инстинктивное, естественное пробуждение человеческого в человеке, открывает бездны его души и потенциальные возможности, не преувеличивая степени его бунтарства и сознательности его протеста.

Петербург открывает свое новое лицо: наводнение несет разрушение и гибель «тонущему народу», который «зрит божий гнев и казни ждет». Пушкин лишь приоткрывает лицо народа как коллективного сознания, фиксирует его «бесчувствие холодное». Поэтому «бедный Евгений», безвестный и обыкновенный, все потерявший, становится своеобразным конденсатором народного горя и репрезентантом тяжких и тревожных его мыслей.

Кульминационная сцена повести — погоня Медного всадника за героем — всем своим ритмом, звукописью, драматическими интонациями переводит действие из сферы природной в сферу социальную. Лицо «грозного царя мгновенно гневом возгоря» не просто очеловечивает памятник, но и превращает его в символ власти, насилия, постоянного надзора.

34. Проблема «героя века» и принципы его изображения в «Пиковой даме» А.С. Пушкина.

Уже заглавие и общий эпиграф: «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность. Новейшая гадательная книга» окутывают пеленой таинственности все последующее действие.

Ещё Г.А. Гуковский обратил внимание на точность пушкинских определений своего героя, которые последовательно формируют его паспортные данные, своеобразную анкету: «Германн никак не аристократ, он, так сказать, «разночинец» — это его сословное определение. Германн — небогатый человек — это его социальное определение. К этому добавляется, что Германн человек «железного» XIX в., — и это его историческое определение. И то, что Германн обрусевший немец, — и это его национальное культурное определение» Наконец, сообщается даже о его почти экзотической для той эпохи профессии: он инженер, т.е. человек дела, нового века техники и промышленности, человек трезвого знания и расчета. Буквально с первых страниц повести говорится о его профессии: «А каков Германн! — сказал один из гостей, указывая на молодого инженера, — отроду не брал он карты в руки,

---