Файл: Джоанн Кэтлин Роулинг Гарри Поттер и Орден Феникса.doc

Глава 37
Утраченное пророчество

Ноги Гарри ударились обо что-то твёрдое; колени его подкосились, и голова золотого чародея упала на пол с глухим металлическим стуком. Он огляделся и увидел, что портал перенёс его в кабинет Дамблдора.

Похоже, за время отсутствия директора вся обстановка кабинета вернула себе первоначальный вид. Хрупкие серебряные приборы снова очутились на столиках с веретенообразными ножками – они деловито жужжали и попыхивали. Портреты прежних директоров и директрис дремали на стенах, прислонившись головой кто к спинке кресла, а кто к боковой части рамы. Гарри выглянул в окно. Над горизонтом забрезжила светло-зелёная полоска – близился рассвет.

Неподвижность и тишина, лишь изредка нарушаемая сопением или случайным всхрапом какого-нибудь спящего портрета, были для него невыносимы. Если бы вещи вокруг отражали его внутреннее состояние, все картины кричали бы от боли. Тяжело дыша и стараясь ни о чём не думать, он прошёлся по тихому, прекрасному кабинету. Но мысли сами лезли в голову… от них не было спасения…

Это из-за него погиб Сириус – в его гибели был виноват только он, Гарри. Если бы он не оказался таким глупцом и не клюнул на приманку Волан-де-Морта, если бы он не был так убеждён, что его сон правдив, если бы он прислушался к словам Гермионы и допустил хоть на мгновение, что Волан-де-Морт и впрямь решил сыграть на его привычке изображать из себя героя…

Это было невыносимо, он не мог думать об этом, не мог терпеть эту муку… Внутри него словно разверзлась страшная зияющая бездна, в которую он не хотел заглядывать, чёрная дыра там, где раньше был Сириус и куда он потом канул; Гарри не хотел оставаться наедине с этой жуткой молчаливой пустотой, он не мог этого вынести…

Вдруг с картины позади него донёсся какой-то особенно громкий всхрап, и холодный голос сказал:

– А… Гарри Поттер…

Финеас Найджелус сладко зевнул и потянулся, устремив на Гарри проницательный взгляд прищуренных глаз.

– Что привело вас сюда в столь ранний час? – наконец осведомился он. – Согласно правилам, доступ в этот кабинет запрещён всем, кроме законного директора. Или это Дамблдор прислал вас сюда? Постойте-ка, не говорите… – Он снова во весь рот зевнул. – Очередное поручение для моего никчёмного праправнука?

Гарри молчал. Финеас Найджелус не знал, что Сириус погиб, но Гарри не мог сказать ему об этом. Сказать это вслух было всё равно что признать случившееся окончательно и бесповоротно.

---

Ещё несколько портретов зашевелились. Страх перед возможным допросом заставил Гарри пересечь комнату и взяться за дверную ручку.

Она не поворачивалась. Он был заперт.

– Надеюсь, – сказал дородный красноносый волшебник с портрета, висящего над директорским столом, – это означает, что Дамблдор скоро вновь окажется среди нас?

Гарри обернулся. Волшебник глядел на него с большим интересом. Гарри кивнул, потом снова подёргал ручку у себя за спиной, но она не поддавалась.

– Прекрасно, – сказал волшебник. – Без него здесь было очень скучно… чрезвычайно скучно.

Он уселся поудобнее в своём кресле, похожем на трон, и благосклонно улыбнулся Гарри.

– Как вы наверняка знаете, Дамблдор о вас весьма высокого мнения, – добродушно сказал он. – Да-да. Считает вас исключительно достойным молодым человеком.

Чувство вины заворочалось в груди у Гарри, словно чудовищный, увесистый паразит. Гарри не мог этого вынести, он больше не мог оставаться собой… он никогда ещё так остро не ощущал себя запертым внутри собственной головы и тела, никогда так сильно не хотел стать кем-нибудь другим, кем угодно…

В пустом камине вспыхнуло изумрудное пламя, и Гарри отскочил от дверей, глядя на вращающуюся в огне человеческую фигуру. Пока Дамблдор выбирался из камина, все остальные маги и волшебницы, изображённые на портретах, тоже очнулись ото сна. Послышались приветственные восклицания.

– Благодарю, – мягко сказал Дамблдор.

Не глядя на Гарри, он прошёл к двери и, вынув из внутреннего кармана мантии крохотное, обезображенное, лишённое перьев птичье тельце, бережно опустил его на подносик с мягкой золой под золотым насестом, на котором обычно сидел взрослый Фоукс.

– Ну, Гарри, – сказал он наконец, отворачиваясь от птенца феникса, – ты будешь рад услышать, что ночные события не нанесли серьёзного ущерба здоровью твоих товарищей и все они скоро поправятся.

Гарри хотел сказать «хорошо», но не мог выдавить из себя ни звука. Ему казалось, что речь идёт об ущербе, виновником которого был он сам, и хотя Дамблдор впервые за долгое время смотрел ему прямо в глаза и выражение его лица было скорее ласковым, чем укоризненным, Гарри не мог заставить себя смело встретить его взгляд.

– Мадам Помфри быстро поставит на ноги всех раненых, – сказал Дамблдор. – Возможно, Нимфадоре Тонкс придётся провести некоторое время в больнице святого Мунго, однако, по всей видимости, дело кончится полным выздоровлением.

Гарри удовлетворился кивком, адресованным ковру, который становился светлее по мере того, как бледнело небо снаружи. Он был уверен, что все портреты жадно ловят каждое слово Дамблдора и гадают, где были он и Гарри и откуда взялись раненые.

---

– Я понимаю, что ты чувствуешь, Гарри, – очень тихо произнёс Дамблдор.

– Нет, не понимаете, – сказал Гарри неожиданно громким и сильным голосом. В нём взметнулась безудержная ярость – Дамблдор ничего не понимал в его чувствах!

– Видите, Дамблдор? – насмешливо спросил Финеас Найджелус. – Никогда не пытайтесь понять учеников. Они этого не потерпят. Они предпочитают быть несчастными и непонятыми, упиваться жалостью к себе, валяться в собственном…

– Довольно, Финеас, – прервал его Дамблдор.

Гарри повернулся спиной к Дамблдору и упрямо уставился в окно. Вдалеке белел школьный стадион. Однажды Сириус появился там в облике лохматого чёрного пса, чтобы посмотреть на игру Гарри… Наверное, ему хотелось увидеть, так ли хорош Гарри, как хорош был в своё время Джеймс… Гарри его об этом не спрашивал…

– Не надо стыдиться своих чувств, Гарри, – снова послышался голос Дамблдора. – Наоборот… в том, что ты способен ощущать такую боль, заключена твоя величайшая сила.

Гарри чувствовал, как ярость жжёт его изнутри, пылая в ужасной пустоте, наполняя его желанием покарать Дамблдора за это спокойствие и эти ненужные слова.

– Ах, вот как – моя величайшая сила? – Голос у Гарри дрожал, а сам он не отрываясь смотрел на школьный стадион, уже не видя его. – Да вам-то… вы-то откуда знаете…

– Чего же я не знаю? – невозмутимо спросил Дамблдор.

Это было уже чересчур. Гарри обернулся, дрожа от ярости.

– Давайте не будем обсуждать, что я чувствую, договорились?

– Гарри, твои страдания доказывают, что ты остаёшься человеком! Боль – удел человеческий…

– ТОГДА – Я – НЕ – ХОЧУ – БЫТЬ – ЧЕЛОВЕКОМ! – взревел Гарри и, схватив с ближайшего высокого столика хрупкий серебряный прибор, швырнул его через всю комнату – он ударился о стену и разлетелся на сотни крошечных кусочков. Несколько портретов вскрикнули то ли от гнева, то ли от испуга, а портрет Армандо Диппета обронил: «Ну и ну!» – Плевал я на вас! – закричал Гарри, хватая луноскоп и отправляя его в камин. – Я больше не могу, довольно, выпустите меня отсюда, надоело, мне теперь всё равно…

Следующим ему под руку подвернулся столик, на котором минуту назад стоял серебряный прибор. Грянувшись об пол, он развалился, и его длинные ножки покатились в разные стороны.

– Это пройдёт, – сказал Дамблдор. Он не шелохнулся и не сделал ни малейшей попытки удержать Гарри от разгромления кабинета. Лицо у него было спокойное, чуть ли не отрешённое. – Да и сейчас тебе не всё равно – настолько не всё равно, что ты готов умереть, лишь бы перестать мучиться…

---

– НЕПРАВДА! – завопил Гарри так громко, что чуть не сорвал горло. Секунду-другую он боролся с собой: ему хотелось кинуться на Дамблдора и разбить его тоже, лишь бы не видеть больше этого спокойного старого лица, – встряхнуть его, сделать ему больно, чтобы он ощутил хотя бы малую толику того ужаса, который переполнял всё его существо…

– Нет, правда, – сказал Дамблдор ещё спокойнее. – Ты потерял мать, отца, а теперь ещё и того, для кого был почти что родным сыном. Конечно, тебе не всё равно.

– Откуда вам знать, что я чувствую! – закричал Гарри. – Вы… стоите тут… И вы ещё…

Но слов не хватало, и даже если бы он перевернул вверх дном весь кабинет, это не принесло бы ему облегчения; он хотел убежать отсюда – бежать и бежать не оглядываясь, спрятаться где-нибудь, чтобы не видеть этих ясных голубых глаз, этого ненавистного, спокойного лица в обрамлении серебристых волос. Он бросился к двери, снова схватил ручку и неистово затряс её.

Но дверь не желала открываться. Гарри снова обернулся к Дамблдору.

– Выпустите меня, – сказал он. Его била крупная дрожь.

– Нет, – просто ответил Дамблдор.

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.

– Выпустите меня, – снова повторил Гарри.

– Нет.

– Если вы не… если вы будете держать меня здесь… если не выпустите…

– Я отнюдь не против того, чтобы ты и дальше уничтожал мои вещи, – безмятежно сказал Дамблдор. – Пожалуй, их у меня слишком много.

Не сводя с Гарри взгляда, он обогнул стол и уселся в кресло.

– Выпустите меня. – Теперь голос Гарри звучал холодно и почти так же спокойно, как у Дамблдора.

– Не раньше, чем ты меня выслушаешь.

– По-вашему… думаете, я хочу… по-вашему, мне есть какое-то… ДА МНЕ ПЛЕВАТЬ, ЧТО ВЫ СКАЖЕТЕ! – закричал Гарри. – Я ничего не хочу слушать!

– Придётся, – твёрдо сказал Дамблдор. – Потому что ты и вполовину не так сердит на меня, как следовало бы. Если ты и впрямь на меня набросишься – а я чувствую, что ты уже недалёк от этого, – мне хотелось бы сознавать, что я заслужил это в полной мере.

– О чём это вы го…

– В смерти Сириуса виноват я, – раздельно произнёс Дамблдор. – Вернее, главным образом я – не стоит проявлять излишнее высокомерие и брать на себя всю ответственность целиком. Сириус был умным, отважным и энергичным человеком, а такие люди редко соглашаются сидеть дома, в тёплом местечке, когда другим угрожает опасность. Тем не менее я хочу заявить тебе со всей ответственностью, что в твоём вчерашнем путешествии в Отдел тайн не было ни малейшей нужды. Если бы я был откровенен с тобой, Гарри – к сожалению, мне не хватило на это смелости, – ты уже давным-давно знал бы, что Волан-де-Морт может попытаться заманить тебя в Отдел тайн, и не попался бы вчера на его удочку. Тогда и Сириусу не пришлось бы отправляться туда за тобой. Вина за это лежит на мне, и только на мне.

---

Рука Гарри по-прежнему сжимала дверную ручку, но он уже позабыл об этом. Он не сводил глаз с Дамблдора и, затаив дыхание, вслушивался в его слова, с трудом понимая их.

– Сядь, пожалуйста, – сказал Дамблдор. Это был не приказ, а просьба.

Гарри помешкал, затем медленно пересёк комнату, замусоренную серебряными зубчиками и обломками дерева, и сел у стола напротив Дамблдора.

– Следует ли понимать это так, – раздался слева от Гарри неторопливый голос Финеаса Найджелуса, – что моего праправнука, последнего из Блэков, больше нет в живых?

– Да, Финеас, – ответил Дамблдор.

– Я в это не верю, – резко заявил тот.

Повернув голову, Гарри успел увидеть, как Финеас покинул свой портрет, и сообразил, что он отправился на площадь Гриммо. Наверное, он будет переходить из картины в картину, ища Сириуса по всему дому…

– Я должен с тобой объясниться, Гарри, – сказал Дамблдор. – Мои ошибки – ошибки старого человека. Ибо теперь я вижу: всё, что я сделал и чего не сделал по отношению к тебе, несёт на себе явную печать недостатков, связанных с возрастом. Молодым не понять, как думают и чувствуют старики. Но старики виноваты, если они забывают, что значит быть молодым… а я в последнее время, похоже, стал это забывать…

Вставало солнце; его ослепительный оранжевый краешек уже появился над горами, и небо над ним было светлым и бесцветным. Солнечные лучи упали на Дамблдора – на его серебряные брови и бороду, на глубокие морщины, избороздившие его лицо.

– Пятнадцать лет назад, – промолвил Дамблдор, – впервые увидев шрам на твоём лбу, я догадался, что он может значить. Я увидел в этом шраме знак глубинной связи между тобой и Волан-де-Мортом.

– Вы уже говорили мне об этом, профессор, – прервал его Гарри. Он понимал, что ведёт себя грубо, но ему было всё равно. Теперь его вообще мало что волновало.

– Да, – виновато согласился Дамблдор. – Это, конечно, так, но, видишь ли… мне необходимо начать с твоего шрама. Ибо вскоре после того, как ты снова вернулся в волшебный мир, стало ясно, что я был прав и шрам предупреждает тебя о близости Волан-де-Морта, или о том, что его обуревает какое-то сильное чувство.

– Знаю, – устало сказал Гарри.

– И эта твоя способность – ощущать присутствие Волан-де-Морта, даже если он скрывается под чужой личиной, и знать, что он чувствует в минуты сильнейших переживаний, – становилась всё более и более явной по мере того, как Волан-де-Морт набирал силы, вернувшись в своё собственное тело.

---