Файл: Дмитрий Быков -- 2012 -- Новые и новейшие письма счастья (стихотворения).doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 31.08.2019
Просмотров: 24922
Скачиваний: 5
И наконец, уже в преддверье ночи, внезапная, незваная, как спам, перед мои измученные очи предстала та, с кем я порою спал. Влюбленные глаза сияют кротко, румяный рот подобен калачу…
— Нет!— я кричу.— Не надо! Это сходка! Иди домой, я больше не хочу! Иди домой, смотри картину «Сталин», не трать на страсти нервных волокон… Вдвоем опасно. У меня не встанет. Госдума приняла такой закон.
Она, укутав шею горностаем, ушла одна в мерцающую тьму. Сижу себе, смотрю картину «Сталин»…
Как безопасно в мире одному!
Дмитрий Быков
Вечный газ
Под Иркутском открыто новое газовое месторождение на триллион кубометров. Его назвали «Ангаро-Ленским».
Не поверите — вновь обнаружился газ! Под Иркутском. Конца ему нет. Это значит, стабильности хватит у нас на пятнадцать как минимум лет. Это значит, продлится предписанный круг, поневоле Европа — наш преданный друг, и Америка — верный вассал; это значит, Стабфонд дорастет до трехсот, и Россия энергию миру несет, как еще Циолковский писал.
Это значит, немыслим раздрай и мятеж. На «Мосфильме» — второй Голливуд. Это значит, в «Газпроме» останутся те ж, и без разницы, как их зовут. Это значит, элитные взмоют дома. Это значит, Отчизне не надо ума. А скандалов и внешних угроз тут и вовсе не будет — смутьянов запрем, а гарантом и совестью станет «Газпром» (только «газ» поменяют на «гос»).
Это значит, мы сможем железной рукой перекрыть вентиля — и ку-ку! Это значит, мы ссориться будем с Лукой, но теперь нам плевать на Луку. Да и Евросоюз, присмиревши на раз, не посмеет учить демократии нас. Пусть присмотрится лучше к себе. Сочинял же Уэллс про «Россию во мгле», но когда б он представил ее на игле, а точнее сказать, на трубе!
Вы спросили, где русский скрывается дух? Под землею, окован трубой… Обопремся на главных союзников двух — первый черный, второй голубой! Этот дух провоцировал смуту, развал, триста лет он покоя стране не давал, пуча землю, смущая умы,— вот тогда-то, видать, и решил КГБ откачать его на фиг по толстой трубе, чтоб от духа избавились мы.
Русский дух по десяткам земель разнесен. «До свиданья!» — летит ему вслед. А в России настал летаргический сон, и во сне она видит расцвет. У нее чрезвычайно возрос ВВП, IPO, ВТО, ISQ и т.п., золотится бюджет налитой, и бежит молодежь на весенний призыв, и почти до нуля сократился разрыв между бедностью и нищетой.
Хорошо, что Господь милосерден и щедр и всего для России припас. Хорошо, что безмерным обилием недр он спасет от истории нас. Мы довольно наелись соблазнов и смут. Уповая, что Дуньку в Европу возьмут, мы неслись по речной быстрине — но уселись на мель, как усталый баркас. И покуда в стране не закончится газ — ничего не начнется в стране.
Дмитрий Быков
Черта особости
По опросам Левада-центра, 75 процентов россиян снова уверены, что у России особый — не европейский и не азиатский — путь.
Вхожу ли я в метро или автобус, читаю сыну, ем ли суп грибной — я все острее чувствую особость всего происходящего со мной. Не то чтоб я смотрел с тупою злобой на прочих граждан в средней полосе, но все они просты, а я особый. Какой-то не такой, какие все. Да, я готов обняться с целым светом, мы некоторым образом родня, но пусть законы физики при этом распространяются не на меня. Хочу не знать ушиба, растяженья, старения, стояния в строю, хочу свою таблицу умноженья, а также гравитацию свою… Чужие нормы мне — тюремной робой. Сосед по коридору, этажу, по офису — запомни: я особый. На том стою и изредка лежу.
Я не приемлю общего закона, тяжелого, как ход товарняка. Любой стремится вниз, упав с балкона, а я наверх взлечу наверняка. Быть белою вороной, альбиносом, чуть что не так — хвататься за топор; объевшись фруктов, не страдать поносом, а получать мучительный запор; любить не то — картины, книги, баб ли,— что любят все. Бежать привычных троп. Так умудряться наступать на грабли, чтоб ударяли в попу, а не в лоб. Расположить бассейн в автомобиле, брильянтами оклеить телефон, и чтоб в приличном обществе любили за то, за что других попросят вон. Чтоб остальных, как надоевших кукол, швырнули вон с высокого крыльца, но чтобы я, допустим, громко пукал, а все кричали: «Браво! Молодца!»
Мне многое не нравится в Адаме. Мне скучно продолжать Адамов род. Не приближаюсь к зрелости с годами, а более того — наоборот! Мне будничность противней манной каши, мне ваши нормы — сорная трава, мне ни к чему обязанности ваши и неприятны куцые права, не буду ногти стричь и мыть посуду, не буду вежлив с тухлым старичьем!
Я всеми признан, изгнан отовсюду, от жажды умираю над ручьем! Мне скучен ваш регламент безобразный, ваш буржуазный сытенький покой. Я разный, я натруженный, я праздный, но не такой, ребята, не такой! Иному обязательно для счастья шуметь на общей ветке, как листу,— а я хочу настолько отличаться, чтоб люди обходили за версту. Чтоб я, допустим, пил чаек со сдобой, сверкая взором, как жилец вершин,— а за стеной шуршали: «Он особый!» И чтобы общий спрятали аршин. Я — новый сорт, таинственная ересь, я мощь превыше ваших киловатт. В меня, ребята, можно только верить, а кто не верит — я не виноват. Я ваше оправданье, ваша совесть, я пастырю подобен и врачу — хоть сам не знаю, в чем моя особость, и париться особо не хочу.
Мы все пожремся общею утробой, как пожирают пищу на пиру,— но, может быть, раз я такой особый, что я еще, глядишь, и не умру. Раз так я исключителен и странен, раз я такой загадочный мужик — помрут грузин, испанец, молдаванин, американец, чукча и таджик, и друг степей калмык, и ныне дикий тунгус, метеорита лучший друг,— а я, с моей особостью безликой, останусь вечен, граждане. А вдруг?! Останусь тут. Переживу планету. Во мраке ледяном создам уют. Ведь там, где жизни нет, и смерти нету!
Да здравствует особость!
Все встают.
Дмитрий Быков
Не по лжи!
Узнав, что Мосгордума собирается узаконить использование детектора лжи при приеме на работу, я увидел политический кошмар.
Прогресс расширяет свои рубежи. Растут ипотеки, дома, гаражи, а самое главное — что на работу начнут принимать по детектору лжи! Детектор изящен и сдержанно крут. Ведь каждому ясно: в отечестве врут, и врут ежечасно. А лживые люди едва ли способны на доблестный труд.
И вот я иду, зеленее травы, в какой-то из офисов в центре Москвы. Меня подключают к электромашине и в лоб вопрошают: «А пьете ли вы?» И сразу же проигрыш, в первом бою. Я мог бы, конечно, ответить: «Не пью», но самый доверчивый русский детектор ни в жисть не поверил бы в честность мою. Потом, проверяя процент чистоты, меня вопрошают: «Воруешь ли ты?» И если я честно скажу: «Не ворую», то это опять-таки будут кранты. Будь честным мое радикальное «нет», я вряд ли бы дожил до этаких лет, и всякий детектор и всякий директор сочли бы обманом подобный ответ. Потом, заглянув подозрительно в рот, меня вопрошают: «А ты патриот?» И что я отвечу? Что власть не приемлю, но страстно люблю свой язык и народ? Так ты эти вещи поди раздели, особенно если грозят звездюли. И снова детектор меня завернул бы, в графе «Откровенность» рисуя нули.
А после вопросов пяти иль шести, от коих мороз пробирал до кости, меня бы спросили: «Ну, это понятно. Но можете ль вы дисциплину блюсти?» И что я отвечу, горя от стыда? Наверное, ляпну, что, в принципе, да, но если она не по бзику начальства, а ради успешности в смысле труда. Тогда бы последовал новый вопрос: «Допустим, над вами имеется босс. Способны ли вы на почтение к боссу — почтенье до дрожи, до колик, до слез?!» И что я отвечу, поморщившись лбом? Что враг быдловатости в боссе любом? Что трудно себя называть либералом, а в офисе быть безответным рабом? Тогда бы допросчик, филер, фараон спросил бы: «А вы не английский шпион?» И что мне ответить? Сказал бы: не знаю. Сегодня с утра я как будто не он. Но знаете, с этою нашей трубой весь мир раздираем такою борьбой… Ведь если страна назначает шпионом, шпионом становится, в общем, любой… И видя, что даже на этот вопрос герой не способен ответить всерьез, детектор бы, кажется мне, задымился, а работодатель бы к стулу прирос.
Тогда бы, уже выбиваясь из сил, несчастный начальник меня бы спросил: «Скажите, а вы здесь хотите работать?» И мой бы ответ их опять подкосил. Что сделаешь, мне не четырнадцать лет. Хочу я работать? Естественно, нет. Мне нравится, в общем, лежать на диване, стишки сочинять, попивая кларет, бродить по Москве, наслаждаясь весной, с подругой, окончившей курс выпускной, а после обедать рассольником, скажем, его заедая котлетой мясной. Но так как за все это надо платить, а я не магнат и не киллер, етить, то мне и приходится где-то работать, хоть я бы давно предпочел прекратить. Должно быть, какой-то в стране перекос, далече от цели нас ветер занес — раз нет у людей однозначных ответов на самый простой однозначный вопрос. Люблю ли я Родину? Жажду ль труда? Блюду ли законы? Естественно, да. Но стоит увидеть все это в реале — и все мои «да» улетят в никуда.