Файл: Дмитрий Быков -- 2012 -- Новые и новейшие письма счастья (стихотворения).doc

Проснись, поэт, твой пробил звездный час. Востребован Отечеством твой гений — ты должен сформулировать для нас словарь эпохи кризисных явлений. Ты призван до читателя донесть напор синонимического ряда: нет кризиса. Точнее, кризис есть, но не у нас, а там, где так и надо. И правда, пусть сограждане проспят все, чем пугают с интернетных лент нас. Везде распад — у нас недолгий спад, задержка, небольшая турбулентность. Ревизия, как Кудрин пробасил. Полезная, хоть горькая, настойка. Проверка связи, встряска, проба сил, ученье, тренинг, тонкая настройка. Подобное смягченье — не порок, а старая, проверенная школа: не ураган, а легкий ветерок. Не ветерок, а пух от уст Эола. Ей-богу, журналист, не паникуй, не нагнетай, не пользуйся минутой. Все ждут спасенья. Все получат буй, спасательный, старательно надутый. От юноши до деда-старика, от девы до старухи — всех прикроем. Хоть никакого кризиса пока в России нет, но кризис под контролем. Есть закрома у нас и погреба, запасцы есть, и кстати, с Новым годом! Нет кризиса, но с кризисом борьба уже идет в России полным ходом. Пускай кусает локти целый свет, на наше процветание окрысясь: нет кризиса. Такого слова нет. Есть гнозис, стазис, фюзис, но не кризис. Открой словарь старинный, о певец: иметь его положено поэту. Есть «кресло», «кречет», «криво», наконец, есть критика, гляди, а «кризис» — нету. Отсутствует, невидимый, как фронт: пускай ярится западная свора! А что же есть? К примеру есть Стабфонд. Хоть и его уже не будет скоро.

Наш облик свеж, как яблоко ранет. Синонимы! Не зря же я искал их. У нас и безработицы-то нет, а есть приятный отпуск для усталых. Пускай поверит даже средний класс, который в кризис ткнулся лично мордой, что нет и девальвации у нас: у нас хотя и маленький, но твердый. Тут нам дефолтом изредка грозят — пускай таких пугателей осудят. Не будет так, как десять лет назад! Гораздо хуже — да, но так — не будет. Когда ж долги, а вслед неплатежи на нас повиснут тяжким ожерельем, так ты, поэт, согражданам скажи, что это мы сразились с ожиреньем: не то чтобы бюджета нет у нас (а то народ сочтет себя задетым) — но нацпроект по приведенью масс к комплекции премьера с президентом.

Довольно ты, поэт, народ пужал. И так-то позитива кот наплакал. Ведь можно, например, сказать «пожар», а можно, например, «бенгальский факел». Когда-то, пару сотен лет назад, ты исходил смятением и злобой — а водною феерией назвать не хочешь наводнение? Попробуй! Пусть кто-то это кризисом зовет, а я сегодня выражусь жеманней: нас накрывает дивный орган тот, что для мужчины есть предел желаний. Друзья-поэты! Это шанс блеснуть. Я верю, мы его не провороним: ведь как волшебно изменилась суть, едва нашелся правильный синоним! Отвергнем же наследие отцов и заново начнем, без промедленья. Подумаешь! Ведь смерть, в конце концов,— всего лишь прекращенье потребленья.

Дмитрий Быков

Дайте две!

Верховный муфтий России Талгат Таджуддин на VI съезде духовного управления мусульман России выступил с предложением ввести в России пожизненное президентское правление. За обычный президентский срок президент не успевает должным образом вникнуть в свои обязанности.

Поистине устами Таджуддина глаголет ныне истина сама. Мне эта мысль и раньше приходила, но я боялся, что сошел с ума. Я тоже посчитал необходимым здесь править лет хотя б по двадцати… Ведь не могли ж мы вместе с Таджуддином в одну и ту же сторону сойти! Период полномочий завышая, мы б поступили проще и верней. Страна у нас действительно большая. Здесь надо долго жить, сказал Корней.^¹² Чтоб попросту объехать все просторы, нужны мафусаиловские дни: чтоб в первый год при этом слушать стоны, а после — благодарности одни, чтоб выходить на каждом полустанке, как подобает первому лицу, есть огурцы из трехлитровой банки (сперва охране дав по огурцу), задумчивым патриархальным жестом благословлять пейзаж, сливаясь с ним, о детях говорить с народом женским, а о рыбалке, сдержанно,— с мужским, с ликующим военным — о матчасти, с конем — о разведении коней… Да как и дать стране набраться власти, коль не вседневным странствием по ней? Как сделать нашу Родину единой, когда у ней ни в чем согласья нет? Тут в Эрмитаже под любой картиной остановиться — нужно восемь лет, а чтоб страну с заката до востока собою сшить — на карту посмотри!— тут мало и пожизненного срока. Тут надо два, а может быть, и три. А тут еще врагов мочить в сортире, а тут еще рожает Бахмина… Вон мэр Лужков не может за четыре Москву понять, а ежели страна?! Здесь нужен ум особого охвата, чтоб это все однажды не проклясть. Товарищи, послушайте Талгата, боритесь за пожизненную власть!

А чтоб не дать досадному пробелу испортить триумфальные дела, тут надо вникнуть в каждую проблему, какою бы проблема не была, от Красноярска до Железноводска, от русских ликов до жидовских морд… А просвещенье? А животноводство?! В животноводстве ногу сломит черт! Задумайся, любезный современник: тут от законов лопнет голова, тут чтобы просто заработать денег, потребен срок, а может быть, и два! (А так как Русь устроена жестоко — для Запада она страна-изгой,— то вместо одного такого срока здесь можно получить совсем другой.) Чтоб все постичь и не попасться сдуру, чтоб ничего с размаху не менять, чтоб вникнуть в нашу русскую натуру и чтоб природу русскую понять, чтоб объяснить, как выживаем все мы, растим детей, порой содержим баб, чтоб постигать налоговые схемы на примитивном уровне хотя б, да чтобы просто в нашем автопроме хоть как-то разобраться напролом — тут надо ничего не делать, кроме, и думать лишь про этот автопром… Успеет облысеть любой двуногий и сморщиться, как Леонид Ильич, пока дойдет до нанотехнологий,— а их и за три срока не постичь!

Короче, чтоб Отчизна понимала (хоть в этом разобрался бы и еж) — пожизненного срока тоже мало. Бессмертие, товарищи, даешь! Чтоб все свои проблемы мы решили и сделались заслуженно крепки, чтоб всем старухам выдать по машине, а всех детей облобызать в пупки, чтоб время уделить спортивным играм и вдуматься в налоговую нудь, пообниматься с осетром и тигром, домучить Киев, Грузию вернуть, прибрать контроль над всем сырьем несметным, преодолевши кризис не один,— тут надо быть практически бессмертным. Пусть молится об этом Таджуддин, и лама, и задумчивый Берл Лазар, и РПЦ с главою во главе — чтоб всем властям у нас вручалась разом жизнь вечная.

А лучше даже две.

Дмитрий Быков

Некрасовское

По данным конца ноября, около четверти российских офисных работников, финансистов и юристов ищут работу в реальном секторе экономики. Я знаю, кого этот процесс не коснется.

Москва прибабахнута легким морозом. Газон под ногами хрустит, как стерня. Топ-менеджер, занятый частным извозом, в московскую школу подвозит меня. Покуда в финансах царит неизвестность (весь мир не ответит, какого рожна), в детей я вбиваю родную словесность, а пресса уже никому не нужна. Напротив былые работники банка таскают пахучие с хлебом лотки: им служит оплатой ржаная буханка — деньгами сегодня платить не с руки. А вот и юристка, расставшись с конторой, дубленку сменив на искусственный мех, идет крановщицей на стройку, с которой погнали домой гастарбайтеров всех. Естественно, кризис — большая проверка, но русским любая работа легка: я вижу, как два обаятельных клерка несут продавать папиросы с лотка… В лесу раздается топор дровосека: то бывший тимбилдер спасает семью. Семья-то большая! Лишь два человека еще не теряют работу свою.

Весь бизнес российский просел на ступеньку: начальство заделалось средним звеном, а среднее — низшим, хотя помаленьку спасения ищет в занятье ином: кто грузит, кто возит, кто учит детишек… Признаемся искренне: в нашей стране давно наблюдался банкиров излишек, и это ужасно не нравилось мне. Покуда цвела нефтяная халява, крутой профицит утекал в решето. Бывало, посмотришь налево-направо — и видишь: работать не хочет никто! Но нефть дешевеет, и страны ОПЕКа в графе, где убытки, рисуют нули. Россия в движенье. Лишь два человека, которые к этому нас привели, которым за то по идее и платят, чтоб кризис не всех додавил до конца,— своих должностей никогда не утратят, и это нам несколько греет сердца.

Сограждане! Нам не впервой, обалделым, свои расшибать многоумные лбы, спасаясь простым утомительным делом от новых изломов российской судьбы. Мы можем летать на Гоа и Ривьеру, омаров особым ножом разрезать, мы даже порой принимаем на веру слова о стабильности, страшно сказать, бродить по крутым переулкам Кордовы, гигантам Нью-Йорка дивиться до слез,— но втайне, естественно, все мы готовы вернуться в разгрузку и частный извоз. Живей позолоту с себя соскребайте: финансовый кризис для нас — не кошмар. В любом олигархе сидит гастарбайтер, в юристе — бомбила, в туристе — клошар. Стране не нужна никакая опека — добудем и пищу, и скудный удой… Нам главное только, чтоб два человека остались не тронуты общей бедой, чтоб даже в тяжелые эти недели, когда беспардонно смешались слои, они на привычных местах усидели — а мы без проблем потеряем свои! Закроются банк, магазин и аптека, уйдет населенье, исчезнет Москва…

Но если останутся Два Человека — то будьте спокойны: Россия жива.

Дмитрий Быков

Проплаченное

Выступая в программе «К барьеру», ведущий В.Соловьев и писательница М.Арбатова дали понять, что кампания в защиту Светланы Бахминой небескорыстна.

Долгие годы народ обрабатывая, вы получили крутую страну: в шоу «К барьеру» писатель Арбатова просит в застенке держать Бахмину. Интеллигенты, довольствуясь кухнями, пишут маляву в защиту ворья. Нету сомнений, что все мы подкуплены. То есть и блоггеры. То есть и я. Можно понять эту отповедь желчную, все солидарны, кого ни спроси: чтобы бесплатно вступиться за женщину — этого нечего ждать на Руси. Помню, когда-то я был помоложе, но нынче в стране победил троглодит. Раз посадили, то, значит, положено. Если положено — пусть посидит. Это российское новое правило: все оправдания ваши — фигня. Раз посадила, то, значит, ограбила. Если ограбила, значит, меня. Сладко нам быть персонажами, куклами, спать, как медведь, и не чаять весны… Все, кто о милости просят,— подкуплены. Все, кто о зверстве мечтают,— честны.

То-то душа моя так озадачена! То-то в последние несколько лет я себя чувствую как-то проплаченно (денег при этом по-прежнему нет). Кто-то мне платит за это усердие. Думаю, граждане, что Бахмина. Фиг бы я стал проявлять милосердие, если бы мне не башляла она! Что я, наймит капитала проклятого? Что, мне приятна сословная спесь? Фиг ли я буду просить за богатого, даже когда он беременный весь? Если такое случилось приятное — баба из ЮКОСа села в тюрьму — стану ль просить снисхожденья бесплатно я? Значит, подкуплен, но чем — не пойму. Я ведь известен корыстью и жадностью. Чем же мне платят-то, ек-магарек? Книгопечатностью? Рукопожатностью? Правом порою писать в «Огонек»? Правом ночами не спать до полпятого, в номер кропаючи строк до хрена? Видимо, плата — что я не Арбатова. Да, это сильно. Мерси, Бахмина.

Если ж серьезно, то эта кампания — явственный знак для огромной страны. Видимо, время сказать «До свидания» мысли, что все феминистки умны. Если в стране правосудья басманного стали басманны акулы пера, милая Родина, что же тут странного? Я-то давно говорил, что пора. Были у нас Пастернак и Ахматова, был Эренбург — беспокойный еврей… Нынче российский писатель — Арбатова. Как говорят, по мощам и елей.

Впрочем, чего это жалуюсь небу я? Мало ли их — не встававших с колен, воя взахлеб и восторженно требуя всех расстрелять, как волков и гиен? Всех их я помню — некстати ли, кстати ли; все они каялись, кстати, потом… Все они были опять же писатели, вскоре пошедшие тем же путем. Все они думали, будто понравились власть предержащим в родном шапито… Так что, когда они следом отправились, их не жалел абсолютно никто. Что тут валить на тирана проклятого? Сами же вызвались, душу губя…

Помните их, дорогая Арбатова?

Мой вам совет: берегите себя.