Файл: Дмитрий Быков -- 2012 -- Новые и новейшие письма счастья (стихотворения).doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 31.08.2019
Просмотров: 24933
Скачиваний: 5
А прочие — уже любых кровей,— почувствовав, куда несет стихия, все чаще выбирают drive away.
Точнее даже — drive away from here.
Дмитрий Быков
Журфаковское
Я вызвезжен с журфака, журфаковский студент. Ко мне туда, однако, приехал президент. К стыду корреспондентов, случилось qui pro quo: собрал взамен студентов неведомо кого. Занятья отменили недрогнувшей рукой. Они его хвалили за то, что он такой. Они его просили, создав приветный гам, чтоб дал Саакашвили конкретно по зубам. Я знаю этот ровный, медоточивый штиль, и этот многословный, велеречивый стиль, и глазки вурдалака, готового уже (таких в среде журфака не видно и в МЖ!38)
Среди людского моря, холуйством обуян, фамилию позоря, стоял один Иван. Он гнулся гибким станом и лыбился до слез перед другим Иваном, который музобоз. Лишь семеро отважных — безбашенных скорей — в плакатиках бумажных толпились у дверей, не наглые ни разу и с виду беднота, но их скрутили сразу, открыть не давши рта.
Для этого парада от нашего стола там только балюстрада и лестница была. Москва стояла в пробке, казалась чуть живой, студенты жались, робки, к решеткам Моховой… В охранничьем оскале изобличился враг: журфак не допускали учиться на журфак! Поэтому студенты, являя ум и прыть, свои апартаменты задумали отмыть — от лажи, холуяжа, бессилия и врак. Пускай случилась лажа — журфак всегда журфак.
И вот теперь мы ропщем, встречаясь тет-а-тет: зачем позорить в общем приличный факультет? Студенты им — помеха, их сразу не нагнуть — так пусть бы он поехал еще куда-нибудь! Зачем бежать к журфаку, задравши хвост трубой? Они же эту клаку везде везут с собой. Какую, громко гаркнув, преследовали цель? Поехали бы в Дортмунд, поехали бы в Йель, в республику к Кокойты, в другие города, в веттехникум какой-то, да мало ли куда.
А в общем, глядя шире на этот их приезд,— ужели мало в мире других приличных мест? Зачем их загрузили в тебя, моя Москва? У них ведь нет с Россией ни сходства, ни родства.
Ни «Твиттеру», ни крабу грубить я не хочу — нашли бы по масштабу, избрали по плечу! Им дали бы без спора достойный их венец Албания, Андорра, Монако, наконец… Не станет безработных, финансы расцветут… А мы такой субботник устроили бы тут! Не убоявшись пота, припомнив старину, от имиджа болота отмыли бы страну!
А если нас не слышат Отечества отцы, поскольку не колышут их вольные певцы,— не дожидаясь знака, отчистим местный сад, начав опять с журфака, как двадцать лет назад.
Дмитрий Быков
Революционный этюд
Читатель! Откровенно говоря, свой пафос я считаю обреченным. Сегодня красный день календаря считается почти повсюду черным. Не мне хвалить совдеповский содом, но все же видно, граждане, чего там,— никто не должен помнить о седьмом, и все напоминает о четвертом. Четвертое покуда грубый шарж на празднество народного единства,— но сверху терпят даже русский марш, чтобы седьмого плебс не возбудился. Неукротимой злобою горя, начальство нам внушает оголтело, что не было седьмого ноября. И главное, не будет, вот в чем дело.
Согласье чистоплюев и деляг — поистине сомнительное благо. Где дали власть народу — там ГУЛАГ, а то бы сроду не было ГУЛАГа. Как Гершензон, что плохо знал матчасть, заходятся сегодня в том же плаче: нам следует терпеть любую власть и даже уважать ее, иначе… Иначе нас, конечно, не простят, отправят в лагеря, поставят в угол все те, кого намеренно растят, чтоб вырастить величественных пугал. Мне кажется, уже напрасный труд — их убеждать, как неусыпный кочет, что пугала однажды оживут и Франкенштейнов первыми замочат. Их аргументы выстроились так, что их не расшибет словесный молот: коль не они, то сразу же ГУЛАГ, хотя ГУЛАГ они и сами могут. Случись опять седьмое ноября — здесь будет только пушечное мясо, ни целой черепушки, ни ребра, кровавая, бессмысленная масса. Еще порою вякнет меньшинство — из робких, от кого не ожидаешь,— «Да если с вами больше ничего не сделаешь?» — но это разжиганье ж! Мы тут же им в ответ наворотим набор страшилок, не теряя прыти: хотите вы разрухи?— «Не хотим!» Хотите пообедать? Так терпите! Уже сломались лучшие умы, не в силах отмахаться словесами: ваш выбор — тот барак, что строим мы, иль тот барак, что возведете сами.
И если не хотите, господа, украсить ваш барак кровавым фаршем — вы с умиленьем будете всегда смотреть на то, как наци ходят маршем. А если вам не нравится смотреть — вы можете уехать, утопиться, страна и так разъехалась на треть… Ворюга же милей, чем кровопийца!
И хоть кровавым потом окропись — никак ты не докажешь этим малым, что отличить ворюг от кровопийц тут не смогли б и Бродский с Марциалом.
Не стану спорить. Мало ль бедолаг, пытавшихся развеять эту косность: «Вы говорите — космос? Вон ГУЛАГ!» — «Мы знаем, что ГУЛАГ, но космос, космос!». Я только представляю, что за сласть — воскликнуть, к облегченью миллионов: «Которые тут временные? Слазь!», как восклицал Авсеенко-Антонов. Да, он не знал седьмого ноября, что путь мостит таким великим кормчим, и плохо кончил,— но, вокруг смотря, скажите, кто здесь многим лучше кончил? Любая жизнь бездарно пронеслась, на что ты тут ее ни разбазаришь,— но многие ли вслух сказали «Слазь»?
Оно и видно. С праздником, товарищ.
Дмитрий Быков
Ювенальное
Как послушаешь, для миллионов тема месяца — Ваня Аксенов. То есть нету ребенка святей! Демократы мухлюют лукаво, будто нет у полиции права приспособить к допросу детей.
Провокация сделана тонко: в обезьянник забрали ребенка! Не дознанье, а мерзостный шарж! Но куда же, как не в обезьянник, если в сопровождении нянек дети ходят на дерзостный марш?
Ведь ребенку не два, не четыре, он уже разбирается в мире — даже если он туп, неумен, спит в чулане, воспитан в богеме,— что в России живет, при тандеме, понимает, я думаю, он. Нынче знает и узник детсада: есть районы, где лучше не надо появляться с семи до восьми. Несомненно, мальчишка охальный с тем и вперся в район Триумфальной, чтоб привлечь иностранные СМИ. Либеральные наши таланты, чтоб срубить иностранные гранты, поднимают разученный вой. Им за ломтик чужого лимона подставлять под дубины ОМОНа головенки свои не впервой. Ваня любит не пепси, не фанту — хочет он зарубежного гранту: зарабатывать мальчику в лом. Но понты разгадали уловку и отправили Ваню в понтовку — откровенно скажу, поделом.
Вообще, погуляв в интернете, я скажу вам, что все-таки дети задолбали — Господь, извини! Мы за них удавиться готовы. То ль священные типа коровы, то ли фетиши наши они. Озираю родные пенаты — это дети во всем виноваты. Оттого и раздолье скотам в нашем крае, пустом и холодном,— все для деток: отправить их в Лондон и оставить до старости там.
Ради деток стараются воры, врут технологи, бдят прокуроры, ФСБ заметает следы, защищают мораль профурсетки… Ради деток стараются детки, к Якеменко вступая в ряды… Для всего оправдание — дети. Ради отпрысков — выборы эти с чередой аморальных затей (экстремизма тут нет, дорогие?). Я боюсь, что и педофилия получается из-за детей. Вообще они сволочи, дети. Ловят нас в свои липкие сети, пожирают наш опыт и труд, любят игры, не любят порядка, выедают нам мозг без остатка и потом нам на головы срут. Львы, стрельцы, водолеи и овны — все равно перед ними виновны, все ломаем над этим умы: поголовно, от Жмуди до Чуди, все мы, в общем, нормальные люди — но плохие родители мы. Омбудсмен, несравненный Астахов! Огради от соблазнов и страхов и признанием мир изуми, что во всех неполадках на свете виноваты единственно дети. Ведь и сами мы были детьми — и не в детстве ли нашем далеком, оглядев незамыленным оком эту вечную, мля, карусель, заключили мы в самом начале, что уместнее быть сволочами, и остались такими досель?
Так что, глядючи так или этак, хватит нам выгораживать деток. Призываю собравшихся вслух — оправданий у младости нету. Я прошу призывать их к ответу с четырех, а желательно с двух. Всех орущих, не любящих каши, пьющих пиво, вступающих в «Наши», писю чешущих (Боже, прости!) — утвердить для них кодекс московский, и давать им, как просит Чуковский, минимально от двух до пяти.
Дмитрий Быков
Неприличное
Сон эротический — услада, дневным добытая трудом. Мне снится, что зачем-то надо с утра пойти в публичный дом. Я человек аполитичный, мне жалко выходного дня — зачем мне, собственно, публичный, здесь типа личный у меня! Но мрачный голос, как из ада,— точней, из адовых руин,— мне заявляет: «Дима, надо. Иначе ты не гражданин». Угроза эта мне знакома, она надежды не сулит. Выходит к нам хозяин дома — угрюмый, странный инвалид: фигура плюшкой, рожа крышкой, тяжелый дух сбивает с ног, одна башка его под мышкой, другая выслужила срок… Визжит народная стихия, как обезумевший койот, а бабы, собственно, такие, что даже Дума не встает. Одна стара и в чем-то красном, другая — ссохшийся ранет… примкнуть бы, что ли, к «Несогласным», но гражданин я или нет? И так уж, кажется, рискую, сказав хозяину: хозя… Хозяин, я хочу другую. Он говорит: других нельзя. Я мог себе позволить это, я сам поклонник красоты. Но нету желтого билета у тех, кого приводишь ты.
Я говорю: «Да ну вас к черту! Ужель я волей обделен? Хозяин, можно я испорчу ваш этот розовый талон? Я здесь, мне времени не жалко, но можно я, восстав с колен, на нем не буду ставить галку, а нарисую, скажем, член?» Он отвечает мне: «Земеля, чего ты маешься, простак? Перед тобой талон борделя, член нарисован там и так. Направь себя в родное лоно, край для работы не почат… За порчу этого талона тебя из граждан исключат».
Тогда, почти уже раздетый, дрожа от слабости срамной, я закричал: «Ни с той, ни с этой!» — «Что ж,— молвил он,— тогда со мной».
Он засмеялся, как хабалка, и распахнул свое пальто. «Но ты мужик»,— я пискнул жалко. «Ну да,— ответил он.— И что? Хочу заметить, шуток кроме, хотя и несколько грубя, уж если ты в публичном доме, отъюзать могут и тебя. Ты отвергал мои подачки, ты распугал моих фемин,— короче, живо на карачки, иначе ты не гражданин». Не видя силы для отказа, я морщил потное чело,— скажи, а кроме садо-мазо у вас тут нету ничего? Но он сказал, не пряча взгляда: «Какой маньяк, едрена вошь! Допустим, есть простое садо, нацисты есть, нацистов хош? Все остальное много хуже-с, цивилизован я один. Да, ужас. Но не ужас-ужас. Вставайте в позу, гражданин. И так уж время я потратил, с тобой болтая, пустозвон».
Все это только сон, читатель. Но жизнь ведь тоже — только сон. И он ведет меня, как шлюху, в одну из розовых кабин, и мне опять не хватит духу сказать, что я не гражданин.