Добавлен: 01.02.2019
Просмотров: 640
Скачиваний: 5
Седьмая болезнь – болезнь нерешительности, робости. Не хорошо, когда хирург недооценивает свои силы: робеет и падает духом при первой неудаче. Первая операция, которую я видел в своей жизни, будучи студентом 1-го курса, прошла при следующей обстановке. Дело происходило в глухом уездом городке Западного края. Оперирует врач (правда больше глазник по специальности) ущемлённую паховую грыжу. Я смотрю со священным трепетом на хирурга. Он разрезает кожу, затем новое движение ножа и … из раны хлынула черная жидкость. Хирург так растерялся, что бросил нож и убежал из операционной, предполагая вероятно, что он перерезал по крайней мере общ.подвздошную артерию (у страха глаза велики). К счастью, ему помогал спокойный терапевт, который зажал рану салфеткой. Долго мы ждали хирурга, который в отчаянии бегал вокруг больницы. Выждав минут 10-15, терапевт посылает за хирургом; тот робко входит в операционную и убеждается, что испуг был напрасен – брызнула не кровь, а «грыжевая вода». Он закончил операцию. Много, много лет прошло с тех пор, а описанная картина, как живая, стоит перед моими глазами, наверное ни хирурга того, ни больного нет уже в живых, ни субъекта, ни объекта действия. Был ещё такой случай с одним моим молодым помощником. Получив небольшое хирургическое отделение в самостоятельное заведывание, он сделал операцию паховой грыжи, ранил мочевой пузырь, не заметил этого – погиб больной. Хирург сложил свои чемоданы и уехал из больницы, с твёрдым намерением бросить хирургию. С большим трудом удалось успокоить его, уговорить, он вернулся к месту работы – это крупный, активный и зрелый хирург. При несчастьях не нужно падать духом, нужно закалить себя, воспитать в себе самообладание и волю – без этого нельзя работать по хирургии, как нельзя и бравировать своим индифферентизмом, равнодушием к судьбе больного.
Восьмая болезнь – я имею в виду стремление хирурга использовать больного «как материал»; взгляд на больного исследований. Без науки нет прогресса в хирургии – это аксиома. Научная мысль должна всегда витать около постели больного; в этом заинтересован и сам больной, ибо только наука приносит ему высшие блага – здоровье. Но, тут есть одна тонкая грань, переходя которую хирург впадает в ошибку. Даже самые термины «использовать материал» - должны быть выброшены из лексикона хирурга, как несоответствующие истинному отношению врача к больному. Дело в том, что изучая какую – либо болезненную форму или применяя какой – либо новый метод оперативного лечения, в порядке его изучения, хирург естественно ставит расширенные показания к его применению, иногда заходящие далеко за пределы действительной необходимости для больного. Примером подобных операций можно привести множество: например, многочисленные операции по поводу различных функциональных расстройств, различного рода «патий», птозов и т.п. Сколько было сделано ненужных операций этого рода по указанным побуждениям, пока не охладел исследовательский пыл к этим операциям, а главное, пока «исследователи» не накопили достаточно больших статистик, сделавших им имя. Ведь есть же биографии таких, правда небольших, но ответственных операций, которые были проделаны автором в 1000 случаев в течение 2-3 лет, когда писалась работа; а затем, после её написания, количество этих операций по действительным показаниям падало до 1 десятка в год; такова например, история «исследовательской» операции пункции четвёртого желудочка; эта операция настолько была упрощена, что делалась на ходу, амбулаторно. Как же согласовать эти два, до известной степени, противоположные состояния? Во-первых, соблюдением принципа ne nocere, а во-вторых, твёрдым сознанием, что не больной для науки, а наука для больного. Нужно сказать, что указанный принципиальный подход к больному характеризует целые школы, целые направления. Так известно, что германская школа складывалась на принципе экспериментально – биологического направления, тогда как французская школа идёт по пути клинического наблюдения; борьба между этими двумя школами продолжается и до сих пор.
Девятая болезнь. Болезнь моды. В известные периоды истории хирургии появляются предложения новых операций, являющихся своего рода как бы открытиями; обаяние новизны сразу привлекает к ним сторонников подражания. Достаточно вспомнить увлечение некоторыми операциями за последние десятилетия; укажу для примера операции на эндокринных железах, в особенности на половых железах. Сколько тут было увлечений, фантазий, граничивших с наивностью. Пересаживали яички от козы, барана, быков, обезьян; мужчинам пересаживали яичники, женщинам яички и все – с поразительным эффектов – а что получалось в результате? Пронеслась волна увлечения, и осталось тягостное разочарование. То же в значительной степени происходит и с операциями на симпатической нервной системе. За последние годы на хирургическом горизонте выплыла новая операция. При некоторых формах гипертоний предложено производить полную экстирпацию щитовидной железы. Предлагая эту операцию, авторы приводят случаи успешного действия этой операции на основное заболевание. Но какой ценой покупается этот успех? Ценой нового и, может быть, не менее тяжкого состояния, наступающего в результате выключения из организма очень важной в функциональном отношении железы внутренней секреции; и как будет продолжителен век жизни такого больного, хотя он поглощал фунтами таблетки тиреоидина? Не велика заслуга медицины, если избавление от одного заболевания покупается ценой другого очень тяжёлого состояния. Вспомним героическую операцию удаления всего толстого кишечника, со всем её риском, не говоря уже о функциональном уровне для организма в смысле физиологии пищеварения, - и эта операция производилась по поводу хронического запора. Где тут пропорция между тяжестью страдания и риском операции? А ведь среди сторонников этой операции было немало имен, и какие имена? И сколько примеров таких увлечений. А рискованная и тяжёлая операция люмбо-сакральная симпатэктомии по поводу болезни Гиршпрунга – тоже модное слово в хирургии, появившееся на странице последних журналов. Вспомним историю увлечения бестампонным лечением аппендицитов, холециститов, перитонитов, гнойных ран; увы – лечение это длится и до сих пор, и честно нужно сказать, что уже имеется достаточное число жертв, этого, иногда, неразумного увлечения. Увлечение модным течением иногда бывает так сильно, что хирург, не разделяющий этого увлечения, становится чуть ли не ретроградом, доктринером. Между тем марка «прогрессивного» хирурга ведь очень соблазнительна; не всё то отстало, что старо, иногда бывает совсем наоборот. Сколько мы знаем примеров, когда новое предложение, промелькнув метеором на горизонте научной мысли, потом бесследно утопало в тумане прошлого, не оставивши после себя и следа. Вспомним историю таких в своё время новых методов лечения, как ляктотерапия, пиотерапия, аутогемотерапия, что от этих методов осталось в клиническом обиходе? За последние годы мы имеем увлечение «блоками», и даже в таком старом и вечно новом большом вопросе, как переливание крови – разве здесь не было и нет увлечений? Волна ревизии в этом большом вопросе уже накатывается и холодом трезвой критики, а главное, логикой фактов, значительно охлаждает пыл энтузиастов в этом вопросе. Есть хирурги, которые особенно падки на всякую новинку – про них можно сказать, «что книга последняя скажет, то на сердце такому хирургу и ляжет». Я не хотел бы быть неверно понятым. Слова мои не есть пропаганда обскурантизма, консерватизма, а только призыв к более критическому отношению ко всему новому и к большей осторожности в применении новых методов и средств. А то бывает и так. Прочитал хирург в последней книжке Zentralblatt`a описание новой операции и скорее спешит найти больного с подходящим заболеванием; кладёт его на операционный стол, чтобы сделать поскорее операцию и тем заработать «приоритет», в страхе, что другой, более шустрый хирург опередит его, не думая о том, что иногда публикуется чистая макулатура.
Десятая болезнь – болезнь изобретательства. Стремление продвинуть хирургию вперёд – вполне законное стремление и благородная цель; на нём зиждется прогресс хирургии. Это верно, если в основе этого стремления лежит серьёзно обоснованная, строго продуманная цель – предложить что-нибудь действительно ценное, новое, более или менее радикально меняющее прежние установки. Но, если хирургом руководит одно тщеславное желание приобрести известность, встать в ряды «изобретателей», то эти попытки приводят иногда к обратным результатам. Во-первых, хирург нередко открывает «америки» которые уже давно открыты, и только ему неизвестны, появляющаяся вслед за сообщением о новом методе рецензия, иногда быстро развенчивает лавры такого Колумба от хирургии. Затем, принципиально новых предложений за последние годы мы знаем очень не много; за то публикуются бесчисленные варианты, модификации, различные procedes без конца и края, и всё это считается за новые открытия. Стоит вспомнить бесчисленное количество операций нефропексий, различных модификаций, операций паховых грыж, орхидопексий, фиксаций плеча при вывихах и т.п. Я думаю, что не очень большая честь стать в ряду сотни авторов, сделавших предложение по тому или иному вопросу. Это всё будут не изобретения, а именно «изобретательства», от которых мало толку и хирургии, и самому хирургу.
Для кого я всё это пишу? Недавно аспирант одной из хирургических клиник обратился ко мне с вопросом – можно ли окончить аспирантуру, не сделав ни одной резекции желудка? Что вскрыл этот наивный вопрос? То что, кончая аспирантура даже в хирургической клинике, молодой врач не дошёл до понимания ни того, что такое операция резекции желудка, ни того, что такое хирургия. К слову нужно сказать, что за последние годы, когда эта большая и ответственная операция получила самое широкое распространение, у многих молодых хирургов стало чуть ли не хорошим тоном хвастаться этой операцией. О чём это говорит? О том, что перечисленными выше болезнями роста молодые хирурги начинают болеть очень рано, и вот к ним я прежде всего и обращаю своё слово.
Хирург должен складываться медленно, постепенно, с строгим учётом своих сил, знания, опыта и этот учёт должен быть постоянным и напряженным. Только зрелый плод имеет настоящий вкус и аромат!
Почему я всё это пишу? потому, что сам переболел многими из указанных болезней и по горькому опыту знаю, как тяжело они переносятся и как трудно от них излечиться; поэтому я так спокойно и смело о них говорю.
Как себя предохранить от этих болезней? Прежде всего нужно знать о них – в этом цель моих рассуждений и, может быть, некоторая польза. Второе – ясное сознание ответственности хирурга перед больным. У хирурга с больным устанавливаются особые отношения. Больной, идя на операцию, вручает хирургу самое высшее, что у него есть – это жизнь. Это положение обязывает обе стороны: больного – к полному и абсолютному доверию к хирургу; хирурга – к абсолютной добросовестности, вниманию, заботливости. Врачебная совесть высший судья всей его работы и самый строгий судья, гораздо строже прокурора, гораздо суровее нареканий больных и их родственников. В какие конфликты со своей совестью иногда попадает хирург, свидетельствуют те трагические случаи, появляющиеся в хирургической среде, когда жертвой этих катаклизмов падает сам хирург, ошибочно пытаясь примириться со своей совестью добровольным уходом из жизни. Это очень дорогая расплата, это ложный путь, но он говорит о том высоком напряжении чувства долга и ответственности, которое есть у хирургов. Хирургия есть жертвенное служение страждущему человечеству; в этом тяжесть этого служения, но в этом и его притягательная сила.
Недавно мне пришлось оперировать одного ребёнка из детского приюта, ребёнка, у которого не было ни родных, ни знакомых. Можно было сделать две операции – радикальную, рискованную и паллиативную; в таком положении хирург бывает нередко; я долго раздумывал и сделал паллиативную. Когда я этот случай обсуждал с одним более молодым товарищем, тот мне заметил – отчего вы не рискнули на радикальную операцию; ведь ребёнок без родных, вас бы никто не ругал, если бы что-нибудь с ним произошло. Я ему ничего не ответил. Я, именно и потому и не сделал рискованной операции, что имел дело с совершенно беззащитным существом. Вот две психологии!
«Мало радости дала мне хирургия» сказал Билльрот на закате своей хирургической работы. Давно были сказаны эти слова. А разве и теперь не повторяют их многие хирурги? К виду человеческого страдая нельзя привыкнуть. Профессиональная не впечатлительность к страданиям больного и окружающих его никогда не может, да и не должна опуститься до безразличия, черствости. Хирург, у которого угасло чувство сострадания к больному, должен оставить свою профессию. Радости редки в работе хирурга, но зато они бывают так велики, что сразу отодвигают назад все тяжёлые переживания. Есть одна очень распространённая картина. На кровати мечется в жару и забытьи маленький ребёнок; у изголовья кровати стоит его мать; полные муки и тоски глаза её со страданием, мольбой и надеждой смотрят на старого врача, который держит ручку ребёнка и решает мучительный вопрос – выживет он или нет? И вот ребёнок выжил… спасён усилиями врача и медицины. Что может сравниться с радостью такого врача, вырвавшего жертву из рук смерти, когда она уже почти покрыла её своими чёрными крыльями?