Файл: 1. Общественнокультурное движение 18001830х годов. Феномен русского Ренессанса.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 06.11.2023
Просмотров: 295
Скачиваний: 3
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
СОДЕРЖАНИЕ
1. Общественно-культурное движение 1800–1830-х годов. Феномен русского Ренессанса.
2. Беседа» и «Арзамас» как отражение литературной борьбы 1810-х годов.
3. Романтизм как литературное направление. Своеобразие русского романтизма.
4. Особенности романтизма В.А. Жуковского. Жизнь и творчество поэта до 1814 года.
5. Мир баллад В.А. Жуковского. «Эолова арфа» как символ поэзии Жуковского.
6. Творчество В.А. Жуковского 1815–1824 годов. Своеобразие его эстетических манифестов.
7. Путь В.А. Жуковского к эпосу. Жуковский как «гений перевода».
8. Особенности романтизма К.Н. Батюшкова. Его творческий путь.
10. Творческий путь К.Ф. Рылеева. «Думы» как идейно-художественное единство.
11. Своеобразие поэтов пушкинского круга (на материале творчества одного из поэтов).
13. Басенное творчество И.А. Крылова: феномен Крылова.
14. Система образов и принципы их изображения в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»
15. Драматургическое новаторство А.С. Грибоедова в комедии «Горе от ума».
16. Личность А.С. Пушкина. Лицейская лирика поэта.
17. Лирика А.С. Пушкина послелицейского петербургского периода (1817–1820 годы).
18. Поэма А.С. Пушкина «Руслан и Людмила»: традиция и новаторство.
19. Своеобразие романтизма А.С. Пушкина в лирике Южной ссылки.
25. Место стихотворных повестей «Граф Нулин» и «Домик в Коломне» в творчестве А.С. Пушкина.
26. Тема Петра I в творчестве А.С. Пушкина 1820-х годов.
27. Пушкинская лирика периода скитаний (1826–1830).
28. Проблема положительного героя и принципы его изображения в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин».
30. Лирика А.С. Пушкина периода Болдинской осени 1830 года.
31. «Маленькие трагедии» А.С. Пушкина как художественное единство.
32. «Повести Белкина» А.С. Пушкина как прозаический цикл.
33. «Медный всадник» А.С. Пушкина: проблематика и поэтика.
34. Проблема «героя века» и принципы его изображения в «Пиковой даме» А.С. Пушкина.
35. Проблема искусства и художника в «Египетских ночах» А.С. Пушкина.
36. Лирика А.С. Пушкина 1830-х годов.
37. Проблематика и мир героев «Капитанской дочки» А.С. Пушкина.
39. Поэзия А.И. Полежаева: жизнь и судьба.
40. Русский исторический роман 1830-х годов.
41. Поэзия А.В. Кольцова и ее место в истории русской литературы
«Сельское кладбище» (перевод элегии Грея) стала визитной карточкой поэта, его творческим вероисповеданием. Мир «Сельского кладбища» Жуковского элегичен по своей сути, ибо в нем все от начала до конца погружено в единое настроение. Пейзаж органично переходит в медитацию, а в последней части элегии становится как бы частью душевных переживаний молодого поэта. Композиционно завершающий элегию образ молодого мечтателя, одухотворенная всем строем чувств и концентрирующая пафос размышлений эпитафия бросают на всю элегию отсвет личности поэта. «Я» поэта обнаруживается во всем: и в пронизанности пейзажа лиризмом, и в задушевных эмоциях размышления на кладбище, и, конечно же, в тщательной разработке образа лирического героя.
Перевод «Сельского кладбища» открыл потенциальные возможности Жуковского как поэта новой эпохи, но для их реализации нужны были открытия в изучении себя и человека вообще.
Опыт самонаблюдения и лаборатория «дневниковой психологии» ускорили этот процесс. От Грея поэт шел к себе, от «Сельского кладбища» он пришел к элегии «Вечер» (1806), которую по праву можно рассматривать как своеобразную полемику с Греем.
Прежде всего меняется атмосфера действия. Поэт с кладбища переносится в мир природы; на смену мрачным мыслям о смерти приходят светлые воспоминания о молодости, друзьях. Само слово «природа» как символ человеческого бытия активно входит в текст элегии, причем везде написано оно с большой буквы: «На лоне дремлющей Природы»; «Быть другом мирных сел, любить красы Природы».
Второе слово, написанное с большой буквы, и также трижды выделенное в элегии — «Муза». Сопряженность этих слов-понятий придает всему повествованию особый оттенок: элегия превращается в песнь о Природе, о радости Жизни.
Статичному миру сельского кладбища, где царят безмолвие, сон, холод, в «Вечере» противостоит движение, порыв, сконцентрированные в образе ручья-потока.
Состояния вслушивания, внимания, всматривания в мир характеризуют общую тенденцию Жуковского к оживотворению, одушевлению природы. Поэт ищет в природе оттенки переходов:колебания, отражения, слияния.
Как и в «Сельском кладбище», в «Вечере» возникает образ лирического героя-певца. Но в «Вечере» образ певца становится организующим началом, направляющим движение сюжета, развивающим настроения. Его жизненный опыт, воспоминания более активно включаются в повествование, выполняя роль исповеди.
В общей системе многообразных жанровых поисков Жуковского 1808—1814 гг. особое место занимает песня. Песня стала в творчестве Жуковского формой поэтического мышления, характеризующегося все больше стремлением к музыкальности, «суммарности словоупотребления».
В песнях 1808—1814 гг. Жуковский стремится к выражению смятенного состояния души. Мотивы бесконечного движения, стремления к идеалу, небесного-земного определяют настроение внутреннего нетерпения, подвижности состояний и эмоций, романтического томления.
Напряженность и драматизм лирического чувства в песнях и романсах обусловлены реальными автобиографическими событиями — историей драматической любви к Маше Протасовой. Жуковский сделал это чувство объектом поэтической рефлексии, поднял его до уровня общечеловеческих эмоций.
Именно это свойство лирической суггестии позволило ему расширить сферу гражданской и патриотической поэзии, стать «певцом двенадцатого года и Александрова царствования». Поэтическая трилогия: «Певец во стане русских воинов», «Императору Александру» и «Вождю победителей» открывала новые пути в воссоздании гражданских эмоций как отзвуков духовных настроений всей нации и одновременно как личного, глубоко интимного лирического чувства.
Баллады 1808—1814 гг. — строго продуманная поэтическая система, имеющая свои внутренние законы развития. Как и в творчестве первого периода («Сельское кладбище» — «Вечер»; «Успехи поэзии» — «К поэзии»), в балладах второго периода есть логика внутреннего движения. Первые две баллады: «Людмила» и «Кассандра» — поэтическая и эстетическая параллель — Бюргер и Шиллер, осознаваемая и эстетически выраженная самим Жуковским. Простонародность и литературность, живописность картин и благородство мыслей, чувственное и мыслительное начала, действенное и рефлектирующее обозначили два направления балладных поисков. Как следствие этого возникают оригинальные жанровые дублеты: «Людмила» — «Светлана», «Кассандра» — «Ахилл». В них же определяются и тематические полюса: любовь, побеждающая смерть («Пустынник», «Алина и Альсим», «Эльвина и Эдвин», «Эолова арфа»), и тема преступления и наказания («Варвик», «Адельстан» «Ивиковы журавли», «Баллада о старушке...», «Громобой»). Антитезность как отражение контраста настроений, колорита, как выражение столкновения страстей становится организующим началом балладного мира Жуковского.
Все 13 баллад как эстетическая целостность прежде всего открыли новый мир идей и чувств, балладный мир. Главным в этом мире оказался новый характер мироощущения.
Характерные черты баллад Жуковского:
Баллады 1808—1814 гг. всей своей совокупностью приоткрывали масштаб романтических оппозиций, выразившихся в столкновении подвижного и неподвижного, части и целого, темного и светлого, а главное — в сшибке различных нравственных понятий.
«Эолова арфа»:
Поднимают тему любви, которая оказывается сильнее смерти или каких-либо фантастических испытаний.
В этом произведении прослеживаются как биографические мотивы, так и образы из других произведений, вдохновившие Жуковского на творчество. В частности, пейзажи, интерьеры, портреты героев напоминают картины из средневековых баллад. Здесь прослеживается влияние оссиановского течения в литературе начала XIX века.
Язык стихотворения, как и полагается для изображения средневекового сюжета, устаревший. Часто используются инверсии и перемещения ударения.
Критики отмечают, что балладе присущ своеобразный ритм – в одной строфе чередуются двухстопные и четырехстопные амфибрахии. Рифма перекрестная с чередованием мужских и женских окончаний.
В творческом развитии Жуковского третий период (1815—1824 гг.) занимает совершенно особое место. По существу, поэзия Жуковского этого периода — это лирическая философия, эстетические манифесты. В описаниях природы, в незамысловатых придворных историях, в любовных воспоминаниях звучит тема высоких мгновений встречи с вдохновением, с тайнами искусства. Здесь действительно важен не столько повод, побудивший поэта взяться за перо, сколько
особая философия, эмоциональный настрой, передающий мировосприятие человека эпохи романтизма. Зримая и вещественная в своей сюжетно-описательной основе, поэзия этого периода глубоко символична. Быт расширяется до бытия, конкретное — до всеобщего.
Элегия «Славянка» в этом смысле обозначила характерные черты поэтики Жуковского. Ключом к новой поэтике могут стать. слова: «что шаг, то новая в глазах моих картина» . Этот принцип определяет такие особенности романтической элегии пейзажного типа, как движущиеся панорамы, эффекты неожиданности, ощущение «воздушного пространства, дали, желания преодолеть это пространство», «любовь к призрачной жизни», «бесконечная смена разнообразных поэтических мгновений, отраженных образов — зыбких, непрочных, слабо уловимых, движущихся», «стремление к созданию иллюзий». «Славянка» Жуковского — это поистине прогулка по «садам Романтизма».
Движущаяся панорама воссоздается прежде всего через бесконечное изменение точек зрения. Состояния приближения
, отдаления, перспективы конкретизируются в целой системе обстоятельств места: окрест, вкруг меня, передо мной, сквозь чащу дерев, между багряных лип, вдали, надо мной, здесь и там. Такая подвижность картин обостряет восприятие мира. Динамика картин окружающего мира дополняется динамикой восприятия. Слова «вдруг», «и вдруг», «то вдруг», «лишь изредка — лишь» закрепляют импрессионистическую игру света и тени, тишины и звуков: «опять река вдали мелькает средь долины То в свете, то в тени, то в ней лазурь небес. То обращенных древ вершины», «И воцарилася повсюду тишина» и т.д.
Общая подвижность окружающего мира вносит существенные изменения в изображение внутреннего мира. Душа лирического героя вбирает в себя этот панорамный мир и преображает его в потоке воспоминаний, эстетических представлений. Поистине «распространяется душа» под воздействием встречи с чудом природы. Синтезирующее «все» сопрягает природное и духовное, выражается в характерных поэтических формулах: «все к размышленью здесь влечет невольно нас», «все здесь свидетель нам», «мнится, все, что было жертвой лет», «и все, что жизнь сулит, и все, чего в ней нет».
Стихотворения Жуковского 1818—1824 гг. («Невыразимое», «Цвет завета», «К мимопролетевшему знакомому гению», «Лалла Рук», «Явление поэзии в виде Лалла Рук», «Таинственный посетитель», «Я музу юную, бывало» и т.д.) по праву занимают в творческом развитии поэта особое место. Они концентрируют его эстетические принципы, являются своеобразной лирической философией. Исследователи уже давно обратили внимание на их лейтмотивность, внутреннюю связь. И это естественно: каждое стихотворение ощущалось автором как отрывок, фрагмент его эстетической и философской концепции. На это указывает не только подзаголовок «отрывок» по отношению к «Невыразимому», но и общая атмосфера мимолетности, воспоминания, случайности, призрачности, бесконечных вопросов. И вместе с тем происходит сопряжение всех этих состояний; одно стихотворение как бы переливается в другое, подзаряжая его не просто своим содержанием, но и включая его в систему своих образов, настроений
Стихотворение Жуковского «К мимопролетевшему знакомому гению» — эстетический манифест именно потому, что в нем идея поэтизации жизни под влиянием встречи с Гением является всепроникающей. Гений для поэта одновременно и символ «земной жизни», и «ангел-хранитель души». Многозначность этого образа, переданная в следующей системе определений: «пленитель безымянной», «беседой сердца был», «прежних дум напрасный пробудитель», «гений мой», «бывалый друг», «ангелхранитель души», многообразие состояний духовной жизни сделали это стихотворение Жуковского неотъемлемой частью русской романтической эстетики, определили его место в истории русской поэзии.
Перевод «Сельского кладбища» открыл потенциальные возможности Жуковского как поэта новой эпохи, но для их реализации нужны были открытия в изучении себя и человека вообще.
Опыт самонаблюдения и лаборатория «дневниковой психологии» ускорили этот процесс. От Грея поэт шел к себе, от «Сельского кладбища» он пришел к элегии «Вечер» (1806), которую по праву можно рассматривать как своеобразную полемику с Греем.
Прежде всего меняется атмосфера действия. Поэт с кладбища переносится в мир природы; на смену мрачным мыслям о смерти приходят светлые воспоминания о молодости, друзьях. Само слово «природа» как символ человеческого бытия активно входит в текст элегии, причем везде написано оно с большой буквы: «На лоне дремлющей Природы»; «Быть другом мирных сел, любить красы Природы».
Второе слово, написанное с большой буквы, и также трижды выделенное в элегии — «Муза». Сопряженность этих слов-понятий придает всему повествованию особый оттенок: элегия превращается в песнь о Природе, о радости Жизни.
Статичному миру сельского кладбища, где царят безмолвие, сон, холод, в «Вечере» противостоит движение, порыв, сконцентрированные в образе ручья-потока.
Состояния вслушивания, внимания, всматривания в мир характеризуют общую тенденцию Жуковского к оживотворению, одушевлению природы. Поэт ищет в природе оттенки переходов:колебания, отражения, слияния.
Как и в «Сельском кладбище», в «Вечере» возникает образ лирического героя-певца. Но в «Вечере» образ певца становится организующим началом, направляющим движение сюжета, развивающим настроения. Его жизненный опыт, воспоминания более активно включаются в повествование, выполняя роль исповеди.
В общей системе многообразных жанровых поисков Жуковского 1808—1814 гг. особое место занимает песня. Песня стала в творчестве Жуковского формой поэтического мышления, характеризующегося все больше стремлением к музыкальности, «суммарности словоупотребления».
В песнях 1808—1814 гг. Жуковский стремится к выражению смятенного состояния души. Мотивы бесконечного движения, стремления к идеалу, небесного-земного определяют настроение внутреннего нетерпения, подвижности состояний и эмоций, романтического томления.
Напряженность и драматизм лирического чувства в песнях и романсах обусловлены реальными автобиографическими событиями — историей драматической любви к Маше Протасовой. Жуковский сделал это чувство объектом поэтической рефлексии, поднял его до уровня общечеловеческих эмоций.
Именно это свойство лирической суггестии позволило ему расширить сферу гражданской и патриотической поэзии, стать «певцом двенадцатого года и Александрова царствования». Поэтическая трилогия: «Певец во стане русских воинов», «Императору Александру» и «Вождю победителей» открывала новые пути в воссоздании гражданских эмоций как отзвуков духовных настроений всей нации и одновременно как личного, глубоко интимного лирического чувства.
5. Мир баллад В.А. Жуковского. «Эолова арфа» как символ поэзии Жуковского.
Баллады 1808—1814 гг. — строго продуманная поэтическая система, имеющая свои внутренние законы развития. Как и в творчестве первого периода («Сельское кладбище» — «Вечер»; «Успехи поэзии» — «К поэзии»), в балладах второго периода есть логика внутреннего движения. Первые две баллады: «Людмила» и «Кассандра» — поэтическая и эстетическая параллель — Бюргер и Шиллер, осознаваемая и эстетически выраженная самим Жуковским. Простонародность и литературность, живописность картин и благородство мыслей, чувственное и мыслительное начала, действенное и рефлектирующее обозначили два направления балладных поисков. Как следствие этого возникают оригинальные жанровые дублеты: «Людмила» — «Светлана», «Кассандра» — «Ахилл». В них же определяются и тематические полюса: любовь, побеждающая смерть («Пустынник», «Алина и Альсим», «Эльвина и Эдвин», «Эолова арфа»), и тема преступления и наказания («Варвик», «Адельстан» «Ивиковы журавли», «Баллада о старушке...», «Громобой»). Антитезность как отражение контраста настроений, колорита, как выражение столкновения страстей становится организующим началом балладного мира Жуковского.
Все 13 баллад как эстетическая целостность прежде всего открыли новый мир идей и чувств, балладный мир. Главным в этом мире оказался новый характер мироощущения.
Характерные черты баллад Жуковского:
-
Герои баллад Жуковского — люди с пробудившимся чувством личности. Они - максималисты, которым не страшны «муки ада» и не нужны «небесные награды» -
Тема судьбы, рока определяет драматизм характеров и конфликтов. Земные желания и чувства героев, их мечты о счастье сталкиваются с неумолимой силой обстоятельств. Как следствие этого — атмосфера борения жизни и смерти, бунта и смирения в балладах Жуковского. -
В центре поэтических размышлений стоит проблема греха, нарушения общепринятых норм. -
В основе поэтики баллад этого периода идея времени как мерила жизни, ее нравственной ценности. Сам образ времени — неумолимого судьи организует ритмико-интонационную структуру баллад
Баллады 1808—1814 гг. всей своей совокупностью приоткрывали масштаб романтических оппозиций, выразившихся в столкновении подвижного и неподвижного, части и целого, темного и светлого, а главное — в сшибке различных нравственных понятий.
«Эолова арфа»:
Поднимают тему любви, которая оказывается сильнее смерти или каких-либо фантастических испытаний.
В этом произведении прослеживаются как биографические мотивы, так и образы из других произведений, вдохновившие Жуковского на творчество. В частности, пейзажи, интерьеры, портреты героев напоминают картины из средневековых баллад. Здесь прослеживается влияние оссиановского течения в литературе начала XIX века.
Язык стихотворения, как и полагается для изображения средневекового сюжета, устаревший. Часто используются инверсии и перемещения ударения.
Критики отмечают, что балладе присущ своеобразный ритм – в одной строфе чередуются двухстопные и четырехстопные амфибрахии. Рифма перекрестная с чередованием мужских и женских окончаний.
6. Творчество В.А. Жуковского 1815–1824 годов. Своеобразие его эстетических манифестов.
В творческом развитии Жуковского третий период (1815—1824 гг.) занимает совершенно особое место. По существу, поэзия Жуковского этого периода — это лирическая философия, эстетические манифесты. В описаниях природы, в незамысловатых придворных историях, в любовных воспоминаниях звучит тема высоких мгновений встречи с вдохновением, с тайнами искусства. Здесь действительно важен не столько повод, побудивший поэта взяться за перо, сколько
особая философия, эмоциональный настрой, передающий мировосприятие человека эпохи романтизма. Зримая и вещественная в своей сюжетно-описательной основе, поэзия этого периода глубоко символична. Быт расширяется до бытия, конкретное — до всеобщего.
Элегия «Славянка» в этом смысле обозначила характерные черты поэтики Жуковского. Ключом к новой поэтике могут стать. слова: «что шаг, то новая в глазах моих картина» . Этот принцип определяет такие особенности романтической элегии пейзажного типа, как движущиеся панорамы, эффекты неожиданности, ощущение «воздушного пространства, дали, желания преодолеть это пространство», «любовь к призрачной жизни», «бесконечная смена разнообразных поэтических мгновений, отраженных образов — зыбких, непрочных, слабо уловимых, движущихся», «стремление к созданию иллюзий». «Славянка» Жуковского — это поистине прогулка по «садам Романтизма».
Движущаяся панорама воссоздается прежде всего через бесконечное изменение точек зрения. Состояния приближения
, отдаления, перспективы конкретизируются в целой системе обстоятельств места: окрест, вкруг меня, передо мной, сквозь чащу дерев, между багряных лип, вдали, надо мной, здесь и там. Такая подвижность картин обостряет восприятие мира. Динамика картин окружающего мира дополняется динамикой восприятия. Слова «вдруг», «и вдруг», «то вдруг», «лишь изредка — лишь» закрепляют импрессионистическую игру света и тени, тишины и звуков: «опять река вдали мелькает средь долины То в свете, то в тени, то в ней лазурь небес. То обращенных древ вершины», «И воцарилася повсюду тишина» и т.д.
Общая подвижность окружающего мира вносит существенные изменения в изображение внутреннего мира. Душа лирического героя вбирает в себя этот панорамный мир и преображает его в потоке воспоминаний, эстетических представлений. Поистине «распространяется душа» под воздействием встречи с чудом природы. Синтезирующее «все» сопрягает природное и духовное, выражается в характерных поэтических формулах: «все к размышленью здесь влечет невольно нас», «все здесь свидетель нам», «мнится, все, что было жертвой лет», «и все, что жизнь сулит, и все, чего в ней нет».
Стихотворения Жуковского 1818—1824 гг. («Невыразимое», «Цвет завета», «К мимопролетевшему знакомому гению», «Лалла Рук», «Явление поэзии в виде Лалла Рук», «Таинственный посетитель», «Я музу юную, бывало» и т.д.) по праву занимают в творческом развитии поэта особое место. Они концентрируют его эстетические принципы, являются своеобразной лирической философией. Исследователи уже давно обратили внимание на их лейтмотивность, внутреннюю связь. И это естественно: каждое стихотворение ощущалось автором как отрывок, фрагмент его эстетической и философской концепции. На это указывает не только подзаголовок «отрывок» по отношению к «Невыразимому», но и общая атмосфера мимолетности, воспоминания, случайности, призрачности, бесконечных вопросов. И вместе с тем происходит сопряжение всех этих состояний; одно стихотворение как бы переливается в другое, подзаряжая его не просто своим содержанием, но и включая его в систему своих образов, настроений
Стихотворение Жуковского «К мимопролетевшему знакомому гению» — эстетический манифест именно потому, что в нем идея поэтизации жизни под влиянием встречи с Гением является всепроникающей. Гений для поэта одновременно и символ «земной жизни», и «ангел-хранитель души». Многозначность этого образа, переданная в следующей системе определений: «пленитель безымянной», «беседой сердца был», «прежних дум напрасный пробудитель», «гений мой», «бывалый друг», «ангелхранитель души», многообразие состояний духовной жизни сделали это стихотворение Жуковского неотъемлемой частью русской романтической эстетики, определили его место в истории русской поэзии.