Файл: Джоанн Кэтлин Роулинг Гарри Поттер и Принцполукровка.doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 30.11.2023
Просмотров: 1112
Скачиваний: 10
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
СОДЕРЖАНИЕ
Джоанн Кэтлин РоулингГарри Поттер и Принц-полукровка
Дж. К. РолингГарри Поттер и Принц-полукровка
Глава 11Гермиона приходит на помощь
Глава 16Очень холодное рождество
Глава 18Сюрпризы на день рождения
Глава 20Ходатайство Лорда Волан-де-Морта
Глава 25Подслушанная прорицательница
, от которого веяло нафталином.
Выйдя из парадных дверей на каменное крыльцо, Гарри понял, что направляются они к озеру. Тёплый свет солнца ласкал его лицо, пока все безмолвно следовали за профессором МакГонагалл туда, где были рядами расставлены сотни стульев. Посередине ряды разделял проход, а перед самым первым возвышался мраморный стол. День выдался самый что ни на есть прекрасный, летний.
Половину стульев уже заняли люди самые необычайные – старые и молодые, кто в сильно поношенном, кто в щегольском платье. Большинства их Гарри не знал, но были среди них и знакомые, в том числе члены Ордена Феникса: Кингсли Бруствер, Грозный Глаз Грюм, Тонкс, чьи волосы чудесным образом превратились в ярко-розовые, Римус Люпин (он и она держались, кажется, за руки), мистер и миссис Уизли, Билл, которого осторожно поддерживала Флёр, а сразу за ними Фред и Джордж в куртках из чёрной драконовой кожи. Здесь были и мадам Максим, занявшая сразу два с половиной стула, и Том, владелец «Дырявого котла», и соседка Гарри, сквиб Арабелла Фигг, и волосатый басист из волшебной группы «Ведуньи», и водитель автобуса «Ночной рыцарь» Эрни Прэнг, и мадам Малкин, торгующая в Косом переулке мантиями, и ещё какие-то люди, которых Гарри знал только в лицо – бармен из «Кабаньей головы» или волшебница, возившая по «Хогвартс-экспрессу» тележку с закусками. Присутствовали и замковые привидения, едва различимые в ярком солнечном свете, увидеть их можно было, лишь когда они шевелились, нереально мерцая в сверкающем воздухе.
Гарри, Рон, Гермиона и Джинни уселись в конце одного из рядов, ближе к озеру. Люди перешёптывались, отчего казалось, будто лёгкий ветерок ворошит траву, однако громче всего звучало пение птиц. Толпа продолжала разрастаться; Гарри заметил Невилла, помогавшего усесться Полумне, и почувствовал прилив нежности. Из всего ОД только эти двое и откликнулись в ночь смерти Дамблдора на призыв Гермионы, и Гарри знал почему: именно им ОД не хватало больше всего, только они, быть может, раз за разом проверяли свои монеты, надеясь, что отряд соберётся снова…
Направляясь к передним рядам, мимо прошёл Корнелиус Фадж – лицо жалкое, в руках его обычный зелёный котелок; следом Гарри увидел Риту Скитер и с отвращением отметил, что её пальцы с красными ногтями привычно сжимают блокнот; а затем – Гарри даже вздрогнул от гнева – на глаза ему попалась Долорес Амбридж с притворно горестным выражением на жабьей физиономии, с чёрным бархатным бантиком на отливающих сталью кудряшках. Заметив кентавра Флоренца, застывшего, точно часовой, у кромки воды, она дёрнулась и поспешила занять место подальше от него.
Наконец расселись и преподаватели. Гарри увидел Скримджера, который с мрачным и достойным видом сидел в первом ряду рядом с профессором МакГонагалл, и подумал: так ли уж сожалеет министр да и все эти важные шишки о смерти Дамблдора? Но тут заиграла музыка, странная, неземная, и Гарри, забыв о неприязни к Скримджеру огляделся по сторонам, пытаясь понять, откуда она доносится. Не только он – многие беспокойно вертели головами, отыскивая источник музыки.
– Вон там, – шепнула ему на ухо Джинни.
И тогда он увидел их: в нескольких дюймах под поверхностью чистой, зеленоватой, просвеченной солнцем воды хор водяного народа, жутко похожего на инферналов, пел на странном, неведомом ему языке. Мертвенно-бледные лица певцов были подёрнуты рябью, вокруг плавали лиловые волосы. От музыки у Гарри волосы встали дыбом, однако неприятной она не была. Музыка ясно говорила об утрате и горе. И, глядя в нездешние лица певцов, Гарри понимал, что уж они-то, по крайней мере, о гибели Дамблдора горюют. Тут Джинни снова толкнула его локтем, и он оторвал от них взгляд.
По проходу между стульями медленно шествовал Хагрид. Лицо его блестело от слёз, он безмолвно плакал, неся в руках, как сразу понял Гарри, тело Дамблдора, завёрнутое в тёмно-фиолетовый с золотыми звёздами бархат. От этого зрелища горло Гарри сдавила острая боль; странная музыка и сознание того, что тело Дамблдора находится от него так близко, казалось, на миг лишили летний день всякого тепла. Рон побелел, выглядел потрясённым. На колени Джинни и Гермионы падали слёзы.
Что происходит впереди, Гарри ясно не видел. Вроде бы Хагрид осторожно опустил тело на стол. Потом отступил в проход и трубно высморкался, заслужив несколько возмущённых взглядов, одним из которых, заметил Гарри, наградила Хагрида Долорес Амбридж. Гарри знал, что Дамблдор на него не обиделся бы. Гарри ласково кивнул Хагриду, когда тот проходил мимо, возвращаясь назад, но глаза лесничего опухли настолько, что оставалось лишь удивляться, как он вообще что-нибудь видит перед собой. Гарри обернулся – взглянуть на задний ряд стульев, к которому направлялся Хагрид, – и понял, кто служит ему путеводным маяком: там сидел великан Грохх, облачённый в пиджак и брюки размером с большой шатёр; он смиренно, почти по-человечески склонил огромную, уродливую, похожую на валун голову. Когда Хагрид примостился рядом со сводным братом и Грохх похлопал его по голове, ножки стула под Хагридом провалились в землю. Гарри подавил на миг охватившее его желание рассмеяться. Тем временем музыка смолкла, и он обратил взгляд к мраморному столу.
Маленький человечек с клочковатыми волосами и в простой чёрной мантии поднялся на ноги и встал перед телом Дамблдора. Что он говорит, Гарри расслышать не мог. Лишь отдельные слова долетали к нему поверх сотен голов. «Благородство духа»… «интеллектуальный вклад»… «величие души»… – всё это мало что значило для Гарри. К Дамблдору, которого знал он, слова эти почти никакого отношения не имели. Гарри вспомнил вдруг, как волшебник попросил однажды разрешения произнести несколько слов: «олух», «пузырь», «остаток», «уловка» – и снова с трудом подавил улыбку… Да что это с ним сегодня?
Слева донёсся тихий плеск, и Гарри увидел, что водяной народ повысовывался из озера, чтобы тоже послушать прощальное слово. Он вспомнил, как Дамблдор два года назад присел у кромки воды, совсем рядом с местом, где сидел сейчас Гарри, и по-русалочьи беседовал с предводительницей водяных. Интересно, где Дамблдор выучил их язык? Как много осталось такого, о чём он ни разу не спросил старого волшебника, как много не сказали они друг другу…
И тогда, без предупреждения, на него навалилась страшная правда, полная и неоспоримая: Дамблдор мёртв, его больше нет… Гарри с такой силой стиснул холодный медальон, что поранил ладонь, но и это не остановило горячих слёз, которые брызнули из его глаз. Он отвернулся от Джинни, от всех, и смотрел поверх озера на Лес; человечек у стола всё ещё лопотал, а Гарри заметил вдруг какое-то движение среди деревьев. Кентавры… Они тоже пришли проститься с Дамблдором. Из-под деревьев кентавры не вышли, но Гарри видел, как они тихо стоят, опустив луки и глядя на волшебников. И ему вспомнился его первый, похожий на ночной кошмар поход в Лес, первая встреча с существом, которым был тогда Волан-де-Морт, лицо этого существа и происшедший вскоре затем разговор с Дамблдором о том, что сражаться необходимо, даже потерпев поражение в борьбе. «Главное – сражаться, – сказал тогда Дамблдор, – снова и снова, только так можно остановить зло, пусть даже истребить его до конца никогда не удастся…»
И, сидя здесь, под жарким солнцем, Гарри вдруг совершенно отчётливо увидел, что рядом с ним стоят люди, которым он был необходим: мать, отец, крёстный и Дамблдор; каждый был полон решимости защитить его, однако теперь с этим покончено. Теперь он никому не позволит встать между ним и Волан-де-Мортом, пора проститься с иллюзией, от которой ему следовало отказаться ещё годовалым, отбросить веру в то, что руки родителей способны оградить его от любой беды. От этого ночного кошмара пробуждения не будет, не будет утешительного шёпота, уверяющего, что он в безопасности, что всё это лишь плод его воображения. Последний и величайший из его защитников мёртв, и теперь он одинок, как никогда прежде.
Человечек в чёрном наконец-то умолк и вернулся на свой стул. Гарри ожидал, что кто-то ещё встанет у тела, кто-то ещё, быть может, министр произнесёт речь, но нет, никто не двинулся с места.
Потом вскрикнуло сразу несколько голосов. Яркое белое пламя полыхнуло, охватив тело Дамблдора и стол, на котором оно лежало. Языки пламени вздымались всё выше и выше, заслоняя собой тело. Белый дым винтом поднялся в небо, создавая очертания странных фигур. Сердце Гарри словно остановилось на миг, ему показалось, что он увидел радостно уносящегося в синеву феникса, но в следующую секунду огонь погас. Там, где он только что бился, стояла белая мраморная гробница, укрывшая в себе и тело Дамблдора, и стол, на котором оно покоилось.
Снова испуганные крики – целая туча стрел взвилась в воздух, но все они упали на землю, не долетев до толпы. То было, понял Гарри, последнее прощание кентавров: повернувшись к волшебникам спинами, они уже уходили в древесную прохладу. И подобно им, водяной народ тоже медленно опустился в зеленоватую воду и скрылся из глаз.
Гарри взглянул на Джинни, Рона и Гермиону: Рон морщился, словно ослеплённый солнечным светом, лицо Гермионы блестело от слёз, но Джинни больше не плакала. Она смотрела на Гарри таким же пронзительным, горящим взглядом, какой он увидел, когда Джинни обняла его после того, как гриффиндорцы выиграли в его отсутствие Кубок по квиддичу и Гарри осознал: в это мгновение они понимают друг друга до конца, и когда он скажет Джинни, что собирается сделать, она не ответит: «Будь осторожен» или «Не делай этого», но примет его решение, потому что ничего другого от него и не ждёт. И он наконец собрался с духом, чтобы сказать ей то, что был обязан сказать с той самой минуты, когда погиб Дамблдор.
– Джинни, послушай, – негромко произнёс он под всё нараставший шумок разговоров, которые уже заводили поднимавшиеся со стульев люди. – Я не могу быть рядом с тобой. Нам нельзя больше встречаться. Мы не можем быть вместе.
Она ответила со странной, кривой улыбкой:
– И всё это по какой-то дурацкой, возвышенной причине, так?
– Последние несколько недель, проведённых с тобой, были… они словно принадлежали другой жизни, – сказал Гарри. – Но я не могу… мы не можем… есть вещи, которые я должен сделать один.
Она не заплакала, просто смотрела на него.
– Волан-де-Морт использует людей, которые дороги его врагам. Один раз он уже сделал из тебя приманку, и только потому, что ты сестра моего лучшего друга. Подумай, какая опасность будет грозить тебе, если всё между нами останется по-прежнему. Он ведь узнает, он выяснит это. И попытается добраться до меня, воспользовавшись тобой.
– А если мне всё равно? – с силой спросила Джинни.
– Мне не всё равно, – ответил Гарри. – Что, по-твоему, я чувствовал бы, если бы это были твои похороны… и по моей вине…
Джинни отвернулась, взглянула на озеро.
– Я никогда не переставала думать о тебе, – сказала она. – Просто не могла. Всегда надеялась… Гермиона твердила мне, что я должна жить собственной жизнью, может быть, встречаться с другими, что так я смогу почувствовать себя рядом с тобой более свободной, я ведь и рта в твоём присутствии открыть не могла, помнишь? Она считала, что, если я стану, ну хотя бы немножко, собой, то и ты будешь обращать на меня чуть больше внимания.
– Гермиона у нас умница, – попытавшись выдавить улыбку, сказал Гарри. – Как жаль, что я не подошёл к тебе гораздо раньше. У нас было бы столько времени… месяцы… может быть, годы…
– Так ты же был занят, ты всё спасал и спасал волшебный мир, – чуть усмехнувшись, отозвалась Джинни. – Ладно, не могу сказать, что ты меня удивил. Я знала, рано или поздно это произойдёт. Знала, что ты не будешь счастлив, пока не настигнешь Волан-де-Морта. Может быть, поэтому ты так мне и нравишься.
Слышать эти слова и думать о том, что, если он и дальше будет сидеть рядом с Джинни, от решимости его мало что останется, Гарри было не по силам. Он оглянулся – Рон уже обнимал Гермиону, плакавшую на его плече, – слёзы капали с конца её длинного носа. Махнув Джинни на прощание, Гарри встал, повернулся спиной и к ней, и к гробнице Дамблдора и пошёл вокруг озера. Двигаться всё-таки легче, чем сидеть на месте, – точно так же, как лучше поскорее вступить на путь, ведущий к крестражам и смерти Волан-де-Морта, чем ждать, когда тебе представится такая возможность…
– Гарри!
Он обернулся. По берегу к нему торопливо приближался, припадая на трость и прихрамывая, Руфус Скримджер.
– Я надеялся, что смогу переговорить с вами… Вы не против, если мы немного пройдёмся вместе?
– Нет, – безразлично ответил Гарри и двинулся дальше.
– Ужасная трагедия, Гарри, – негромко произнёс Скримджер. – Даже сказать вам не могу, как напугало меня известие о ней. Дамблдор был великим волшебником. Мы не во всём с ним сходились, вы это знаете, однако никто лучше меня не понимал…
– Чего вы хотите? – уныло спросил Гарри. Скримджера этот вопрос немного раздосадовал, но он быстро вернул своему лицу выражение скорбного понимания.
Выйдя из парадных дверей на каменное крыльцо, Гарри понял, что направляются они к озеру. Тёплый свет солнца ласкал его лицо, пока все безмолвно следовали за профессором МакГонагалл туда, где были рядами расставлены сотни стульев. Посередине ряды разделял проход, а перед самым первым возвышался мраморный стол. День выдался самый что ни на есть прекрасный, летний.
Половину стульев уже заняли люди самые необычайные – старые и молодые, кто в сильно поношенном, кто в щегольском платье. Большинства их Гарри не знал, но были среди них и знакомые, в том числе члены Ордена Феникса: Кингсли Бруствер, Грозный Глаз Грюм, Тонкс, чьи волосы чудесным образом превратились в ярко-розовые, Римус Люпин (он и она держались, кажется, за руки), мистер и миссис Уизли, Билл, которого осторожно поддерживала Флёр, а сразу за ними Фред и Джордж в куртках из чёрной драконовой кожи. Здесь были и мадам Максим, занявшая сразу два с половиной стула, и Том, владелец «Дырявого котла», и соседка Гарри, сквиб Арабелла Фигг, и волосатый басист из волшебной группы «Ведуньи», и водитель автобуса «Ночной рыцарь» Эрни Прэнг, и мадам Малкин, торгующая в Косом переулке мантиями, и ещё какие-то люди, которых Гарри знал только в лицо – бармен из «Кабаньей головы» или волшебница, возившая по «Хогвартс-экспрессу» тележку с закусками. Присутствовали и замковые привидения, едва различимые в ярком солнечном свете, увидеть их можно было, лишь когда они шевелились, нереально мерцая в сверкающем воздухе.
Гарри, Рон, Гермиона и Джинни уселись в конце одного из рядов, ближе к озеру. Люди перешёптывались, отчего казалось, будто лёгкий ветерок ворошит траву, однако громче всего звучало пение птиц. Толпа продолжала разрастаться; Гарри заметил Невилла, помогавшего усесться Полумне, и почувствовал прилив нежности. Из всего ОД только эти двое и откликнулись в ночь смерти Дамблдора на призыв Гермионы, и Гарри знал почему: именно им ОД не хватало больше всего, только они, быть может, раз за разом проверяли свои монеты, надеясь, что отряд соберётся снова…
Направляясь к передним рядам, мимо прошёл Корнелиус Фадж – лицо жалкое, в руках его обычный зелёный котелок; следом Гарри увидел Риту Скитер и с отвращением отметил, что её пальцы с красными ногтями привычно сжимают блокнот; а затем – Гарри даже вздрогнул от гнева – на глаза ему попалась Долорес Амбридж с притворно горестным выражением на жабьей физиономии, с чёрным бархатным бантиком на отливающих сталью кудряшках. Заметив кентавра Флоренца, застывшего, точно часовой, у кромки воды, она дёрнулась и поспешила занять место подальше от него.
Наконец расселись и преподаватели. Гарри увидел Скримджера, который с мрачным и достойным видом сидел в первом ряду рядом с профессором МакГонагалл, и подумал: так ли уж сожалеет министр да и все эти важные шишки о смерти Дамблдора? Но тут заиграла музыка, странная, неземная, и Гарри, забыв о неприязни к Скримджеру огляделся по сторонам, пытаясь понять, откуда она доносится. Не только он – многие беспокойно вертели головами, отыскивая источник музыки.
– Вон там, – шепнула ему на ухо Джинни.
И тогда он увидел их: в нескольких дюймах под поверхностью чистой, зеленоватой, просвеченной солнцем воды хор водяного народа, жутко похожего на инферналов, пел на странном, неведомом ему языке. Мертвенно-бледные лица певцов были подёрнуты рябью, вокруг плавали лиловые волосы. От музыки у Гарри волосы встали дыбом, однако неприятной она не была. Музыка ясно говорила об утрате и горе. И, глядя в нездешние лица певцов, Гарри понимал, что уж они-то, по крайней мере, о гибели Дамблдора горюют. Тут Джинни снова толкнула его локтем, и он оторвал от них взгляд.
По проходу между стульями медленно шествовал Хагрид. Лицо его блестело от слёз, он безмолвно плакал, неся в руках, как сразу понял Гарри, тело Дамблдора, завёрнутое в тёмно-фиолетовый с золотыми звёздами бархат. От этого зрелища горло Гарри сдавила острая боль; странная музыка и сознание того, что тело Дамблдора находится от него так близко, казалось, на миг лишили летний день всякого тепла. Рон побелел, выглядел потрясённым. На колени Джинни и Гермионы падали слёзы.
Что происходит впереди, Гарри ясно не видел. Вроде бы Хагрид осторожно опустил тело на стол. Потом отступил в проход и трубно высморкался, заслужив несколько возмущённых взглядов, одним из которых, заметил Гарри, наградила Хагрида Долорес Амбридж. Гарри знал, что Дамблдор на него не обиделся бы. Гарри ласково кивнул Хагриду, когда тот проходил мимо, возвращаясь назад, но глаза лесничего опухли настолько, что оставалось лишь удивляться, как он вообще что-нибудь видит перед собой. Гарри обернулся – взглянуть на задний ряд стульев, к которому направлялся Хагрид, – и понял, кто служит ему путеводным маяком: там сидел великан Грохх, облачённый в пиджак и брюки размером с большой шатёр; он смиренно, почти по-человечески склонил огромную, уродливую, похожую на валун голову. Когда Хагрид примостился рядом со сводным братом и Грохх похлопал его по голове, ножки стула под Хагридом провалились в землю. Гарри подавил на миг охватившее его желание рассмеяться. Тем временем музыка смолкла, и он обратил взгляд к мраморному столу.
Маленький человечек с клочковатыми волосами и в простой чёрной мантии поднялся на ноги и встал перед телом Дамблдора. Что он говорит, Гарри расслышать не мог. Лишь отдельные слова долетали к нему поверх сотен голов. «Благородство духа»… «интеллектуальный вклад»… «величие души»… – всё это мало что значило для Гарри. К Дамблдору, которого знал он, слова эти почти никакого отношения не имели. Гарри вспомнил вдруг, как волшебник попросил однажды разрешения произнести несколько слов: «олух», «пузырь», «остаток», «уловка» – и снова с трудом подавил улыбку… Да что это с ним сегодня?
Слева донёсся тихий плеск, и Гарри увидел, что водяной народ повысовывался из озера, чтобы тоже послушать прощальное слово. Он вспомнил, как Дамблдор два года назад присел у кромки воды, совсем рядом с местом, где сидел сейчас Гарри, и по-русалочьи беседовал с предводительницей водяных. Интересно, где Дамблдор выучил их язык? Как много осталось такого, о чём он ни разу не спросил старого волшебника, как много не сказали они друг другу…
И тогда, без предупреждения, на него навалилась страшная правда, полная и неоспоримая: Дамблдор мёртв, его больше нет… Гарри с такой силой стиснул холодный медальон, что поранил ладонь, но и это не остановило горячих слёз, которые брызнули из его глаз. Он отвернулся от Джинни, от всех, и смотрел поверх озера на Лес; человечек у стола всё ещё лопотал, а Гарри заметил вдруг какое-то движение среди деревьев. Кентавры… Они тоже пришли проститься с Дамблдором. Из-под деревьев кентавры не вышли, но Гарри видел, как они тихо стоят, опустив луки и глядя на волшебников. И ему вспомнился его первый, похожий на ночной кошмар поход в Лес, первая встреча с существом, которым был тогда Волан-де-Морт, лицо этого существа и происшедший вскоре затем разговор с Дамблдором о том, что сражаться необходимо, даже потерпев поражение в борьбе. «Главное – сражаться, – сказал тогда Дамблдор, – снова и снова, только так можно остановить зло, пусть даже истребить его до конца никогда не удастся…»
И, сидя здесь, под жарким солнцем, Гарри вдруг совершенно отчётливо увидел, что рядом с ним стоят люди, которым он был необходим: мать, отец, крёстный и Дамблдор; каждый был полон решимости защитить его, однако теперь с этим покончено. Теперь он никому не позволит встать между ним и Волан-де-Мортом, пора проститься с иллюзией, от которой ему следовало отказаться ещё годовалым, отбросить веру в то, что руки родителей способны оградить его от любой беды. От этого ночного кошмара пробуждения не будет, не будет утешительного шёпота, уверяющего, что он в безопасности, что всё это лишь плод его воображения. Последний и величайший из его защитников мёртв, и теперь он одинок, как никогда прежде.
Человечек в чёрном наконец-то умолк и вернулся на свой стул. Гарри ожидал, что кто-то ещё встанет у тела, кто-то ещё, быть может, министр произнесёт речь, но нет, никто не двинулся с места.
Потом вскрикнуло сразу несколько голосов. Яркое белое пламя полыхнуло, охватив тело Дамблдора и стол, на котором оно лежало. Языки пламени вздымались всё выше и выше, заслоняя собой тело. Белый дым винтом поднялся в небо, создавая очертания странных фигур. Сердце Гарри словно остановилось на миг, ему показалось, что он увидел радостно уносящегося в синеву феникса, но в следующую секунду огонь погас. Там, где он только что бился, стояла белая мраморная гробница, укрывшая в себе и тело Дамблдора, и стол, на котором оно покоилось.
Снова испуганные крики – целая туча стрел взвилась в воздух, но все они упали на землю, не долетев до толпы. То было, понял Гарри, последнее прощание кентавров: повернувшись к волшебникам спинами, они уже уходили в древесную прохладу. И подобно им, водяной народ тоже медленно опустился в зеленоватую воду и скрылся из глаз.
Гарри взглянул на Джинни, Рона и Гермиону: Рон морщился, словно ослеплённый солнечным светом, лицо Гермионы блестело от слёз, но Джинни больше не плакала. Она смотрела на Гарри таким же пронзительным, горящим взглядом, какой он увидел, когда Джинни обняла его после того, как гриффиндорцы выиграли в его отсутствие Кубок по квиддичу и Гарри осознал: в это мгновение они понимают друг друга до конца, и когда он скажет Джинни, что собирается сделать, она не ответит: «Будь осторожен» или «Не делай этого», но примет его решение, потому что ничего другого от него и не ждёт. И он наконец собрался с духом, чтобы сказать ей то, что был обязан сказать с той самой минуты, когда погиб Дамблдор.
– Джинни, послушай, – негромко произнёс он под всё нараставший шумок разговоров, которые уже заводили поднимавшиеся со стульев люди. – Я не могу быть рядом с тобой. Нам нельзя больше встречаться. Мы не можем быть вместе.
Она ответила со странной, кривой улыбкой:
– И всё это по какой-то дурацкой, возвышенной причине, так?
– Последние несколько недель, проведённых с тобой, были… они словно принадлежали другой жизни, – сказал Гарри. – Но я не могу… мы не можем… есть вещи, которые я должен сделать один.
Она не заплакала, просто смотрела на него.
– Волан-де-Морт использует людей, которые дороги его врагам. Один раз он уже сделал из тебя приманку, и только потому, что ты сестра моего лучшего друга. Подумай, какая опасность будет грозить тебе, если всё между нами останется по-прежнему. Он ведь узнает, он выяснит это. И попытается добраться до меня, воспользовавшись тобой.
– А если мне всё равно? – с силой спросила Джинни.
– Мне не всё равно, – ответил Гарри. – Что, по-твоему, я чувствовал бы, если бы это были твои похороны… и по моей вине…
Джинни отвернулась, взглянула на озеро.
– Я никогда не переставала думать о тебе, – сказала она. – Просто не могла. Всегда надеялась… Гермиона твердила мне, что я должна жить собственной жизнью, может быть, встречаться с другими, что так я смогу почувствовать себя рядом с тобой более свободной, я ведь и рта в твоём присутствии открыть не могла, помнишь? Она считала, что, если я стану, ну хотя бы немножко, собой, то и ты будешь обращать на меня чуть больше внимания.
– Гермиона у нас умница, – попытавшись выдавить улыбку, сказал Гарри. – Как жаль, что я не подошёл к тебе гораздо раньше. У нас было бы столько времени… месяцы… может быть, годы…
– Так ты же был занят, ты всё спасал и спасал волшебный мир, – чуть усмехнувшись, отозвалась Джинни. – Ладно, не могу сказать, что ты меня удивил. Я знала, рано или поздно это произойдёт. Знала, что ты не будешь счастлив, пока не настигнешь Волан-де-Морта. Может быть, поэтому ты так мне и нравишься.
Слышать эти слова и думать о том, что, если он и дальше будет сидеть рядом с Джинни, от решимости его мало что останется, Гарри было не по силам. Он оглянулся – Рон уже обнимал Гермиону, плакавшую на его плече, – слёзы капали с конца её длинного носа. Махнув Джинни на прощание, Гарри встал, повернулся спиной и к ней, и к гробнице Дамблдора и пошёл вокруг озера. Двигаться всё-таки легче, чем сидеть на месте, – точно так же, как лучше поскорее вступить на путь, ведущий к крестражам и смерти Волан-де-Морта, чем ждать, когда тебе представится такая возможность…
– Гарри!
Он обернулся. По берегу к нему торопливо приближался, припадая на трость и прихрамывая, Руфус Скримджер.
– Я надеялся, что смогу переговорить с вами… Вы не против, если мы немного пройдёмся вместе?
– Нет, – безразлично ответил Гарри и двинулся дальше.
– Ужасная трагедия, Гарри, – негромко произнёс Скримджер. – Даже сказать вам не могу, как напугало меня известие о ней. Дамблдор был великим волшебником. Мы не во всём с ним сходились, вы это знаете, однако никто лучше меня не понимал…
– Чего вы хотите? – уныло спросил Гарри. Скримджера этот вопрос немного раздосадовал, но он быстро вернул своему лицу выражение скорбного понимания.