Файл: Защита прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 06.12.2023
Просмотров: 88
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
даже как декларации, связывающей гражданина ответственностью за благополучие общества, членом которого он является. Стимулирование к труду осуществляется мерами экономического характера, и такой подход представляется нам правильным. Он реализуется посредством выстраивания системы социального обеспечения — право граждан на получение мер социальной поддержки или социальной защиты ставится в зависимость от формы реализации гражданином способности к труду, длительности этого периода, размера вознаграждения за труд, в некоторых случаях — от самого желания трудиться. Примеры этому мы можем найти в Законе РФ «О занятости населения в РФ»4 , который ставит возможность получения статуса безработного и связанных с ним мер поддержки в зависимость от того, действительно ли человек желает продолжать (или начинать) трудовую деятельность (ст. 3)5 , а размер пособия по безработице — от вида предшествующей периоду безработицы деятельности, размера заработка и длительности перерыва в осуществлении трудовой деятельности (ст. 30).
Согласно абзацу четвертому п. 3 ст. 3 рассматриваемого закона не могут быть признаны безработными граждане, отказавшиеся в течение 10 дней со дня их регистрации в органах службы занятости в целях поиска подходящей работы от двух вариантов подходящей работы, включая работы временного характера, а впервые ищущие работу (ранее не работавшие) и при этом не имеющие квалификации — в случае двух отказов от профессионального обучения или предложенной оплачиваемой работы, включая работу временного характера.
Служить доказательством изложенного тезиса может также иное социальное законодательство, построенное на обязанности государства обеспечивать поддержку гражданам, объективно не способным участвовать в общественном труде (нетрудоспособные лица, лица, обремененные семейными обязанностями, и пр.), гарантируя социальное обеспечение по возрасту, в связи с болезнью, инвалидностью, потерей кормильца, наличием детей и пр. (ст. 38 Конституции РФ). Перечисленные и аналогичные меры представляются вполне достаточными для стимулирования граждан реализовывать свои способности к труду в свободно избранной сфере, которые, без закрепления обязанности трудиться, обеспечивают создание общественных благ6 . Тем не менее в научной литературе появилось предложение ввести административную и уголовную ответственность за отказ лица от возможности работать при отсутствии видимых источников дохода.
Обосновывая такое предложение, его автор, приводя в качестве довода тезис о потенциальных преступных наклонностях лиц, не имеющих законных средств к существованию, возвращает нас в советскую эпоху: «Принимая во внимание исторический опыт советского времени, по которому существовала обязанность трудиться, а также недостаточность реальных моральных стимулов и этических ограничителей, рассматривающих труд как жизненную потребность и необходимость (при отсутствии других источников доходов), предлагается ввести административную и уголовную ответственность лиц, не имеющих правовых оснований не работать, а также не обладающих иными средствами к существованию, т. е. за тунеядство в изложенном понимании этого термина (или иначе: за “социальный паразитизм” или за “социальное иждивенчество”), установив за это правонарушение наказание в виде принудительных работ» (Винокуров 2019, 38). Нельзя не отметить тот факт, что аргументация, отграничивающая это предложение от принудительного труда, используется с подменой понятий: автор, со ссылкой на положения Конвенции МОТ № 29 и ст. 4 Трудового кодекса РФ, указывает, что принудительные работы как наказание по приговору суда не могут считаться принудительным трудом, умалчивая при этом о том, где он находит правовые основания для установления обязанности лица трудиться, нарушение которой влечет за собой меры юридической ответственности. В этом аспекте аргументы советских ученых, отвергавших обвинения в существовании в СССР принудительного труда, были гораздо более убедительными, имевшими под собой юридическую основу: привлечение к труду в соответствии с основным законом государства, закреплявшего обязанность трудиться, объяснялось как не противоречащее принципам, изложенным в Конвенции МОТ № 29, поскольку являлось осуществлением важнейшей гражданской обязанности, что в соответствии с указанным международным договором принудительным трудом не признается (Пашков и Хрусталев 1970, 87). В итоге расценим это предложение как эксцесс и констатируем, что побуждение к труду должно осуществляться не юридическими, а экономическими методами, что в полной мере соответствует конституционному принципу свободы труда. Юридическое ограничение возможности не трудиться означает принуждение лица к труду, и в этом смысле такое ограничение наталкивается на принцип запрета принудительного труда, создавая опасность его нарушения. По этой причине за6 Мы сейчас не обсуждаем труд как явление духовное, относящееся к числу общечеловеческих ценностей, как проявление творческого потенциала личности. Законодательное вмешательство в этой сфере весьма осторожно. В качестве примера можно привести Федеральный конституционный закон (ФКЗ) «О чрезвычайном положении»7 . Конституционной основой ограничения прав граждан при наступлении чрезвычайных обстоятельств является ст. 56 Конституции РФ, позволяющая вводить чрезвычайное положение и в связи с этим устанавливать ограничения прав и свобод граждан с указанием пределов и срока их действия. На этом основании названный ФКЗ позволяет в качестве исключительной меры, связанной с необходимость проведения неотложных работ (аварийно-спасательных и пр.), осуществить мобилизацию трудоспособных граждан при обязательном обеспечении охраны их труда (п. «е» ст. 13). Как мы видим, привлечение к труду без согласия граждан обусловлено как формальным критерием в виде введения чрезвычайного положения на основании конституционных положений в условиях, непосредственно угрожающих жизни и безопасности граждан или конституционному строю, в установленном порядке (ст. 4 названного ФКЗ), так и оценочным — мобилизация граждан возможна только как исключительная мера. При этом закон специально оговаривает, что к труду привлекаются именно трудоспособные лица. Такой законодательный подход соответствует положениям ст. 2 Конвенции МОТ № 29 относительно принудительного или обязательного труда (далее Конвенция МОТ № 29)8 , не признающей таковым требуемую от кого-либо работу или службу в условиях чрезвычайных обстоятельств, свидетельствует о приверженности государства соблюдению принципа запрета принудительного труда и соблюдению баланса публичных и частных интересов.
Конституционный принцип свободы труда в аспекте свободы выбирать род деятельности и профессию предполагает возможность гражданина, во-первых, избрать способ ее реализации (индивидуальная предпринимательская деятельность, коллективная предпринимательская деятельность путем объединения в хозяйственные общества, кооперативы и пр., работа по трудовому договору, государственная служба), а во-вторых, определить сферу своих профессиональных интересов и предпринять меры к приложению своего труда именно в этом направлении. Ограничение свободы индивида выбирать сферу приложения своих сил для реализации способности к труду означает полное или частичное лишение лица, желающего трудиться в избранной им области, такой возможности. Такое ограничение возможно по двум направлениям: введение квалификационных требований для определенной работы, должности, профессии и введение ограничений на занятие определенной деятельностью по иным критериям. При этом первое мы бы назвали условием реализации права на выбор рода деятельности и профессии, а второе — собственно ограничением свободы труда.
Оба этих случая укладываются в рамки п. 2 ст. 1 Конвенции МОТ № 111 «Относительно дискриминации в области труда и занятий»9 , которая закрепляет, что «всякое различие, исключение или предпочтение, основанные на специфических требованиях, связанных с определенной работой, не считаются дискриминацией». Аналогичное положение содержится в ст. 3 Трудового кодекса РФ, позволяя законодателю в рамках правового регулирования трудовых отношений устанавливать различия, предпочтения и ограничения при реализации свободы труда, которые либо определяются свойственными определенному виду труда требованиями, либо обусловлены публично одобряемыми целями (социальная и правовая защита отдельных категорий работников, обеспечение безопасности государства, поддержание баланса трудовых ресурсов, обеспечивающего гражданам РФ приоритетное трудоустройство, и др.). В качестве примеров закрепления условий допуска к профессии можно привести ст. 46 ФЗ «Об образовании в РФ», в соответствии с которой право на занятие педагогической деятельностью имеют лица, имеющие образование определенного уровня (среднее профессиональное или высшее), профессиональные качества которых отвечают установленным квалификационным требованиям, содержащимся в квалификационных справочниках или профессиональных стандартах. Применительно к доступу к государственной гражданской службе квалификационные требования установлены ст. 12 ФЗ «О государственной гражданской службе РФ». Установление таких требований обеспечивает занятие соответствующих должностей лицами, способными выполнять возложенные на них обязанности. Примером же запрета на занятие профессиональной деятельностью, не связанного с уровнем профессиональной подготовки или квалификации лица, являются положения ст. 331 и 351.1 Трудового кодекса РФ, закрепляющие перечень категорий лиц, которые не могут быть допущены к педагогической и иной деятельности, связанной с непосредственными и регулярными контактами Такое законодательное решение призвано защитить права и законные интересы несовершеннолетних, ограждая их от общения с лицами, чьи качества потенциально представляют угрозу для их жизни, здоровья или нравственности. Приведенные примеры демонстрируют, что условия и ограничения установлены для проверки каждого, претендующего на занятие соответствующим видом деятельности, и предполагают оценку профессиональных и личностных качеств любого кандидата. Кроме этого, в законодательстве мы находим примеры неперсонифицированных ограничений — установление квотирования рабочих мест для иностранных граждан в зависимости от состояния рынка труда и потребности в применении труда иностранных работников (ст. 18.1 ФЗ «О правовом положении иностранных граждан в РФ»12). В таком случае профессиональные и личностные качества каждого отдельного претендента на занятие профессиональной деятельностью не имеют значения, поскольку ограничения устанавливаются в отношении численности работников, а не возможности каждого выполнять ту или иную работу, и призваны обеспечить гражданам РФ возможность трудоустройства13. Таким образом, реализация гражданами права на выбор рода деятельности и профессии в некоторых случаях оказывается в оппозиции к правам и законным интересам третьих лиц либо публичным интересам. При этом законодателю не всегда удается соблюсти баланс между правами и законными интересами всех участников соответствующих отношений, в результате происходит необоснованное смещение границы такого баланса. Эти недостатки призван исправлять механизм конституционного правосудия.
Конституционный Суд выработал критерии, позволяющие оценить обоснованность ограничения прав и свобод граждан, в том числе при реализации права на выбор рода деятельности и профессии: ограничения должны быть справедливыми, адекватными, пропорциональными, соразмерными, необходимыми для защиты конституционно значимых ценностей и не должны затрагивать само существо конституционного права, а содержащая их норма закона должна быть формально определенной, четкой, не допускающей расширительного толкования установленных ограничений и произвольного их применения. Как показывает практика, законодателю не всегда удается их соблюсти и обеспечить при введении условий допуска в профессию и ограничений на занятие профессиональной деятельностью необходимый баланс конституционных ценностей, прав и законных интересов субъектов в сфере труда, а также частных и публичных интересов.
Казалось бы, совершенно обоснованное введение в законодательство требования о наличии у педагога образования определенного уровня (ст. 46 ФЗ «Об образовании в РФ») на практике оказалось несправедливым по отношению к педагогическим работникам, не имеющим такого образования, но успешно работавшим до введения такого требования и принятия соответствующих профессиональных стандартов и обладающим умениями и навыками, достаточными для осуществления педагогической деятельности, что подтверждалось их регулярной аттестацией. В результате конкретного нормоконтроля ч. 1 ст. 46 названного Закона была признана не соответствующей Конституции РФ как позволяющая увольнять таких работников на основании их несоответствия формальным критериям. Таким образом, было констатировано, что сам факт несоответствия работника формальным критериям, установленным после начала работником профессиональной деятельности, не может служить достаточным основанием для ограничения его права на доступ к избранной им профессии, т. е. налицо нарушение баланса в правовом регулировании между частным интересом работника и правами и законными интересами воспитанников образовательных организаций. В деле о «судимых педагогах» (Постановление от 18.07.2013 № 19-П15) Конституционному Суду пришлось оценивать обоснованность введенного законодателем запрета на занятие педагогической и иной деятельностью, связанной с непосредственными и регулярными контактами с детьми (ст. 331 и 351.1 Трудового кодекса РФ), с точки зрения соблюдения баланса между правом граждан на выбор рода деятельности и профессии и необходимостью защиты прав и законных интересов несовершеннолетних,
Согласно абзацу четвертому п. 3 ст. 3 рассматриваемого закона не могут быть признаны безработными граждане, отказавшиеся в течение 10 дней со дня их регистрации в органах службы занятости в целях поиска подходящей работы от двух вариантов подходящей работы, включая работы временного характера, а впервые ищущие работу (ранее не работавшие) и при этом не имеющие квалификации — в случае двух отказов от профессионального обучения или предложенной оплачиваемой работы, включая работу временного характера.
Служить доказательством изложенного тезиса может также иное социальное законодательство, построенное на обязанности государства обеспечивать поддержку гражданам, объективно не способным участвовать в общественном труде (нетрудоспособные лица, лица, обремененные семейными обязанностями, и пр.), гарантируя социальное обеспечение по возрасту, в связи с болезнью, инвалидностью, потерей кормильца, наличием детей и пр. (ст. 38 Конституции РФ). Перечисленные и аналогичные меры представляются вполне достаточными для стимулирования граждан реализовывать свои способности к труду в свободно избранной сфере, которые, без закрепления обязанности трудиться, обеспечивают создание общественных благ6 . Тем не менее в научной литературе появилось предложение ввести административную и уголовную ответственность за отказ лица от возможности работать при отсутствии видимых источников дохода.
Обосновывая такое предложение, его автор, приводя в качестве довода тезис о потенциальных преступных наклонностях лиц, не имеющих законных средств к существованию, возвращает нас в советскую эпоху: «Принимая во внимание исторический опыт советского времени, по которому существовала обязанность трудиться, а также недостаточность реальных моральных стимулов и этических ограничителей, рассматривающих труд как жизненную потребность и необходимость (при отсутствии других источников доходов), предлагается ввести административную и уголовную ответственность лиц, не имеющих правовых оснований не работать, а также не обладающих иными средствами к существованию, т. е. за тунеядство в изложенном понимании этого термина (или иначе: за “социальный паразитизм” или за “социальное иждивенчество”), установив за это правонарушение наказание в виде принудительных работ» (Винокуров 2019, 38). Нельзя не отметить тот факт, что аргументация, отграничивающая это предложение от принудительного труда, используется с подменой понятий: автор, со ссылкой на положения Конвенции МОТ № 29 и ст. 4 Трудового кодекса РФ, указывает, что принудительные работы как наказание по приговору суда не могут считаться принудительным трудом, умалчивая при этом о том, где он находит правовые основания для установления обязанности лица трудиться, нарушение которой влечет за собой меры юридической ответственности. В этом аспекте аргументы советских ученых, отвергавших обвинения в существовании в СССР принудительного труда, были гораздо более убедительными, имевшими под собой юридическую основу: привлечение к труду в соответствии с основным законом государства, закреплявшего обязанность трудиться, объяснялось как не противоречащее принципам, изложенным в Конвенции МОТ № 29, поскольку являлось осуществлением важнейшей гражданской обязанности, что в соответствии с указанным международным договором принудительным трудом не признается (Пашков и Хрусталев 1970, 87). В итоге расценим это предложение как эксцесс и констатируем, что побуждение к труду должно осуществляться не юридическими, а экономическими методами, что в полной мере соответствует конституционному принципу свободы труда. Юридическое ограничение возможности не трудиться означает принуждение лица к труду, и в этом смысле такое ограничение наталкивается на принцип запрета принудительного труда, создавая опасность его нарушения. По этой причине за6 Мы сейчас не обсуждаем труд как явление духовное, относящееся к числу общечеловеческих ценностей, как проявление творческого потенциала личности. Законодательное вмешательство в этой сфере весьма осторожно. В качестве примера можно привести Федеральный конституционный закон (ФКЗ) «О чрезвычайном положении»7 . Конституционной основой ограничения прав граждан при наступлении чрезвычайных обстоятельств является ст. 56 Конституции РФ, позволяющая вводить чрезвычайное положение и в связи с этим устанавливать ограничения прав и свобод граждан с указанием пределов и срока их действия. На этом основании названный ФКЗ позволяет в качестве исключительной меры, связанной с необходимость проведения неотложных работ (аварийно-спасательных и пр.), осуществить мобилизацию трудоспособных граждан при обязательном обеспечении охраны их труда (п. «е» ст. 13). Как мы видим, привлечение к труду без согласия граждан обусловлено как формальным критерием в виде введения чрезвычайного положения на основании конституционных положений в условиях, непосредственно угрожающих жизни и безопасности граждан или конституционному строю, в установленном порядке (ст. 4 названного ФКЗ), так и оценочным — мобилизация граждан возможна только как исключительная мера. При этом закон специально оговаривает, что к труду привлекаются именно трудоспособные лица. Такой законодательный подход соответствует положениям ст. 2 Конвенции МОТ № 29 относительно принудительного или обязательного труда (далее Конвенция МОТ № 29)8 , не признающей таковым требуемую от кого-либо работу или службу в условиях чрезвычайных обстоятельств, свидетельствует о приверженности государства соблюдению принципа запрета принудительного труда и соблюдению баланса публичных и частных интересов.
Конституционный принцип свободы труда в аспекте свободы выбирать род деятельности и профессию предполагает возможность гражданина, во-первых, избрать способ ее реализации (индивидуальная предпринимательская деятельность, коллективная предпринимательская деятельность путем объединения в хозяйственные общества, кооперативы и пр., работа по трудовому договору, государственная служба), а во-вторых, определить сферу своих профессиональных интересов и предпринять меры к приложению своего труда именно в этом направлении. Ограничение свободы индивида выбирать сферу приложения своих сил для реализации способности к труду означает полное или частичное лишение лица, желающего трудиться в избранной им области, такой возможности. Такое ограничение возможно по двум направлениям: введение квалификационных требований для определенной работы, должности, профессии и введение ограничений на занятие определенной деятельностью по иным критериям. При этом первое мы бы назвали условием реализации права на выбор рода деятельности и профессии, а второе — собственно ограничением свободы труда.
Оба этих случая укладываются в рамки п. 2 ст. 1 Конвенции МОТ № 111 «Относительно дискриминации в области труда и занятий»9 , которая закрепляет, что «всякое различие, исключение или предпочтение, основанные на специфических требованиях, связанных с определенной работой, не считаются дискриминацией». Аналогичное положение содержится в ст. 3 Трудового кодекса РФ, позволяя законодателю в рамках правового регулирования трудовых отношений устанавливать различия, предпочтения и ограничения при реализации свободы труда, которые либо определяются свойственными определенному виду труда требованиями, либо обусловлены публично одобряемыми целями (социальная и правовая защита отдельных категорий работников, обеспечение безопасности государства, поддержание баланса трудовых ресурсов, обеспечивающего гражданам РФ приоритетное трудоустройство, и др.). В качестве примеров закрепления условий допуска к профессии можно привести ст. 46 ФЗ «Об образовании в РФ», в соответствии с которой право на занятие педагогической деятельностью имеют лица, имеющие образование определенного уровня (среднее профессиональное или высшее), профессиональные качества которых отвечают установленным квалификационным требованиям, содержащимся в квалификационных справочниках или профессиональных стандартах. Применительно к доступу к государственной гражданской службе квалификационные требования установлены ст. 12 ФЗ «О государственной гражданской службе РФ». Установление таких требований обеспечивает занятие соответствующих должностей лицами, способными выполнять возложенные на них обязанности. Примером же запрета на занятие профессиональной деятельностью, не связанного с уровнем профессиональной подготовки или квалификации лица, являются положения ст. 331 и 351.1 Трудового кодекса РФ, закрепляющие перечень категорий лиц, которые не могут быть допущены к педагогической и иной деятельности, связанной с непосредственными и регулярными контактами Такое законодательное решение призвано защитить права и законные интересы несовершеннолетних, ограждая их от общения с лицами, чьи качества потенциально представляют угрозу для их жизни, здоровья или нравственности. Приведенные примеры демонстрируют, что условия и ограничения установлены для проверки каждого, претендующего на занятие соответствующим видом деятельности, и предполагают оценку профессиональных и личностных качеств любого кандидата. Кроме этого, в законодательстве мы находим примеры неперсонифицированных ограничений — установление квотирования рабочих мест для иностранных граждан в зависимости от состояния рынка труда и потребности в применении труда иностранных работников (ст. 18.1 ФЗ «О правовом положении иностранных граждан в РФ»12). В таком случае профессиональные и личностные качества каждого отдельного претендента на занятие профессиональной деятельностью не имеют значения, поскольку ограничения устанавливаются в отношении численности работников, а не возможности каждого выполнять ту или иную работу, и призваны обеспечить гражданам РФ возможность трудоустройства13. Таким образом, реализация гражданами права на выбор рода деятельности и профессии в некоторых случаях оказывается в оппозиции к правам и законным интересам третьих лиц либо публичным интересам. При этом законодателю не всегда удается соблюсти баланс между правами и законными интересами всех участников соответствующих отношений, в результате происходит необоснованное смещение границы такого баланса. Эти недостатки призван исправлять механизм конституционного правосудия.
Конституционный Суд выработал критерии, позволяющие оценить обоснованность ограничения прав и свобод граждан, в том числе при реализации права на выбор рода деятельности и профессии: ограничения должны быть справедливыми, адекватными, пропорциональными, соразмерными, необходимыми для защиты конституционно значимых ценностей и не должны затрагивать само существо конституционного права, а содержащая их норма закона должна быть формально определенной, четкой, не допускающей расширительного толкования установленных ограничений и произвольного их применения. Как показывает практика, законодателю не всегда удается их соблюсти и обеспечить при введении условий допуска в профессию и ограничений на занятие профессиональной деятельностью необходимый баланс конституционных ценностей, прав и законных интересов субъектов в сфере труда, а также частных и публичных интересов.
Казалось бы, совершенно обоснованное введение в законодательство требования о наличии у педагога образования определенного уровня (ст. 46 ФЗ «Об образовании в РФ») на практике оказалось несправедливым по отношению к педагогическим работникам, не имеющим такого образования, но успешно работавшим до введения такого требования и принятия соответствующих профессиональных стандартов и обладающим умениями и навыками, достаточными для осуществления педагогической деятельности, что подтверждалось их регулярной аттестацией. В результате конкретного нормоконтроля ч. 1 ст. 46 названного Закона была признана не соответствующей Конституции РФ как позволяющая увольнять таких работников на основании их несоответствия формальным критериям. Таким образом, было констатировано, что сам факт несоответствия работника формальным критериям, установленным после начала работником профессиональной деятельности, не может служить достаточным основанием для ограничения его права на доступ к избранной им профессии, т. е. налицо нарушение баланса в правовом регулировании между частным интересом работника и правами и законными интересами воспитанников образовательных организаций. В деле о «судимых педагогах» (Постановление от 18.07.2013 № 19-П15) Конституционному Суду пришлось оценивать обоснованность введенного законодателем запрета на занятие педагогической и иной деятельностью, связанной с непосредственными и регулярными контактами с детьми (ст. 331 и 351.1 Трудового кодекса РФ), с точки зрения соблюдения баланса между правом граждан на выбор рода деятельности и профессии и необходимостью защиты прав и законных интересов несовершеннолетних,