ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 10.01.2024
Просмотров: 686
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Поэзия родилась в игре и стала жить благодаря игровым формам. Музыка и танец были сплошь игрой. Мудрость и знание находили своё выражение в освящённых состязаниях. Право выделилось из обычаев социальной игры. На игровых формах базировались улаживание споров с помощью оружия и условности аристократической жизни.
Хейзинга убеждён, что культура в её древнейших формах ”играется”. “Она происходит из игры, как живой плод, который отделяется от материнского тела, - пишет автор, - она развивается в игре и как игра”. “Культура зачинается не как игра и не из игры, а в игре”.(Хейзинга Й. Homo ludens: в тени завтрашнего дня. М., 1992. С. 92).
Обзор истории культуры, её различных эпох приводит учёного к выводу об убывании игрового элемента в культуре. Бесспорное достоинство и актуальность исследования голландского учёного обусловлены тем, что анализ истории культуры под знаком игры сопряжён автором с жизненными процессами и катаклизмами современного сознания, с перспективами культурного движения.
Концепция ”культуры-игры” констатирует своего рода образную модель культуры, базирующуюся на гуманистических ценностях, вступивших в противоречие с реальностью 20 века. Игровую альтернативу определяют такие понятия, как закон, порядок, душевное равновесие, коллективность, гармония, целостность личности.
“Игровая теория”:
Культуру и игру разделять нельзя. Выделим общие для них черты:
-
Свободный характер деятельности. -
Наличие систем и правил, которые если они надоедают или устаревают можно отменить. -
Возможность сочетать два мира: реальный и вымышленный. -
И игра, и культура не имеют иных целей кроме самих себя, и не являются жизненной необходимостью.
Тесны и многообразны узы, связующие игру и красоту. Игра пронизана ритмом и гармонией, её присущи радость и изящество.
Условность игры как таковой подчёркивает релятивность проекта Хейзинга. Этот момент особенно виден в его ”Осени Средневековья”. “Действительность полна страстей, трудна и жестока, - пишет он, - её возводят до прекрасной мечты о рыцарском идеале, и жизнь строится как игра”. И далее. “Стремление к более прекрасной жизни наполняет общество элементами игры”.
Не всякая игра может быть культуросозидающим фактором. Подлинная культура требует ”благородной игры”. В этой идее достоинство гуманиста Хейзинги выступающего против произвола и варварства
, но в то же время и основное противоречие заявленной темы, в которой проблема серьёзного и игрового запутана в коловращении понятий.
Ведь сама по себе игра и добра, ни дурна. И если человек оказывается в ситуации реального выбора, Хейзинга предписывает ему решение достойное кантовского категорического императива. Нравственная совесть представляет мерило человеческого поступка.
Особенности стиля ”Человека играющего” исключает разработку строго научной концепции. Идея ”культуры-игры”, по преимуществу, обладает свойствами плодотворного научного мифа, позволяющего глубже понять специфику современных духовных процессов путём постижения фундаментальных основ культурной традиции.
Труды голландского ученого, всемирно известного историка Й.Хейзинги (1872-1945) пришли в Россию с большим опозданием, но сразу получили признание среди специалистов разных отраслей знания. В 1988 г. было издано в русском переводе фундаментальное исследование "Осень Средневековья", а в 1992 г. Homo Ludens ("Человек Играющий") и "В тени завтрашнего дня". Это только часть теоретического наследия, опубликованного в Европе в 9 томах.
Популярность И Хейзинги имела подготовленную почву. Уже в 60-е и последующие годы к анализу его творчества обратились отечественные исследователи С С.Аверинцев, Т.А.Кривко-Апинян, Л С Боткин, А В.Михайлов, Н.А Колодки, И.И.Розовская, Г.М.Тавризян В их статьях и книгах очень бережно и доброжелательно представлена оригинальная концепция истории мировой культуры Й.Хейзинги. В культурологии И. Хейзинги можно выделить три аспекта.
Во-первых, историографический анализ эпохи позднего Средневековья в Нидерландах, европейской культуры XV в.
Во-вторых, роль Игры в возникновении и развитии культуры всех времен и народов.
В-третьих, анализ духовного кризиса западной культуры, Духовной трагедии человечества, связанной с фашизмом и тоталитаризмом.
Й.Хейзинга и его гуманистические идеи были близки творчеству известных философов, культурологов, писателей, таких как Герман Гессе, Хосе Ортега-и-Гассет, Томас Манн, работавших в "черные годы Европы", в годы наступления фашистских режимов.
Его работы: "В тени завтра. Диагноз культурного недуга нашего времени", гуманистические идеи были изложены в книгах "Эразмус" (1942), посвященной биографии Эразма Роттердамского, а также в работе "Голландская культура XVII века" (1933), в работе Homo Ludens (1938), отличающаяся новым подходом в освещении сущности, происхождения и эволюции культуры, энциклопедической эрудицией, блеском литературного стиля. В ней изложена культурологическая концепция Й.Хейзинги.
В предисловии он писал, что человеческая культура возникает и развертывается в игре. Это убеждение зародилось у него еще в 1903 г., а в 1933 он посвятил этой проблеме вступительную речь при избрании ректором Лейденского университета, назвав ее "О границах игры и серьезного в культуре". Затем эти идеи излагал в Цюрихе, Вене, Лондоне в докладах "Игровой элемент культуры". В этой работе наиболее полно воплотился гуманистический, жизнелюбивый, нравственно светлый, творческий мир Й.Хейзинги.
Й. Хейзинга предлагает свое видение истории культуры. Для него важно понять, как жили люди в те отдаленные времена, о чем думали, к чему стремились, что считали ценным. Он хочет представить "живое прошлое", по крупицам восстановить "Дом истории". Задача весьма заманчивая, но необычайно трудная. Ведь нередко бывало так, что прошлое изображалось как "плохо развитое настоящее", полное невежества и суеверий. Тогда история заслуживала лишь снисхождения. Й.Хейзинга принципиально придерживается иной точки зрения. Для него важен диалог с прошлым, понимание умонастроений, потому в подзаголовке его главного труда "Осень Средневековья" следуют очень важные уточнения - "исследования форм жизченного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах.
Й. Хейзинга ставит в исследовании мировой культуры задачу особой сложности: увидеть средневековую культуру на последней жизненной фазе и Представить новые побеги, постепенно набирающие силу. "Закат" и "Восход" - вот общий контур этой концепции истории культуры. Это две картины мира, существующие в целостной системе культуры. Они вступают в диалог между собой. Обращаясь ко времени, которое на пять веков моложе нашего, "нам хочется знать, - пишет И Хейзинга, - как зародились и расцвели те новые идеи и формы жизненного уклада, сияние которых впоследствии достигло своего полного блеска" . Изучение прошлого вселяет в нас надежду рассмотреть в нем "скрытое обещание" того, что исполнится в будущем.
Для него интересна "драматургия форм человеческого существования": страдание и радость, злосчастие и удача, церковные таинства и блестящие мистерии; церемонии и ритуалы, сопровождавшие рождение, брак, смерть; деловое и дружеское общение; перезвон колоколов, возвещавших о пожарах и казнях, нашествиях и праздниках. В повседневной жизни различия в мехах и цвете одежды, в фасоне шляп, чепцов, колпаков выявляли строгий распорядок сословий и титулов, передавали состояние радости и горя, подчеркивали нежные чувства между друзьями и влюбленными. "Необходимо вдуматься, - отмечает И.Хейзинга, - в эту душевную восприимчивость, в эту впечатлительность и изменчивость, в эту вспыльчивость и внутреннюю готовность к слезам - свидетельству душевного перелома, чтобы понять, какими красками и какой остротой отличалась жизнь этого времени".
Так начинает И.Хейзинга в своей книге главу "Яркость и острота жизни". Повседневность как предмет исторического исследования будет привлекать французского ученого Ф.Броделя, представителей школы "Анналов" М.Блока, Ж.Ле Гоффа, Л. Февра. В отечественной науке такой подход характерен для творчества М.М.Бахтина, А.Я.Гуревича, А.М.Панченко. Но в те годы, когда писал Й.Хейзинга, изображение повседневности считалось "беллетризацией" истории.
Однако трудно было представить, как можно иначе передать психологическую атмосферу эпохи, создать образ века рыцарской любви и роскоши, великих доблестей и мерзких пороков, надежд и утопий, благочестия и жестокости Жизнь была столь неистова и контрастна, отмечает И.Хейзинга, что она распространяла смешанный запах "крови и роз". Люди этой эпохи - гиганты с головами детей, мечутся между страхом и наивными радостями, между жестокостью и нежностью. Таковы черты состояния духа и мироощущения времени "Осень Средневековья" насыщена историческими фактами, событиями, именами, географическими названиями, делающими повествование обоснованным и реальным. И есть еще одна особенность - это книга о родной культуре Й.Хейзинги, Бургундии XV в, Фландрии, Нидерландских графствах. Это своеобразная культурная археология, извлекающая из-под древних пластов и наслоений "обломки" прежней жизни, чтобы сделать ее понятной для современников. Далекое становится близким, чужое - своим, безразличное - дорогим, объединяясь в единый ствол культуры.
Средневековое общество и все его церемониалы отражали строгую иерархию сословий, которая по смыслу и значению воспринималась как "богоустановленная действительность. Рыцарский идеал соединялся с ценностями религиозного сознания - состраданием и милосердием, справедливостью и верностью долгу, защитой веры и аскетизмом. Странствующий рыцарь свободен, беден, не располагает ничем, кроме собственной жизни. Но есть еще одна черта, необычайно важная для понимания рыцарства как стиля жизни Это - романтическая Любовь Рыцарь и его дама сердца, благородные подвиги во имя любви, преодоление страданий и препятствий, демонстрация силы и преданности, способность переносить боль в состязании и поединке, когда наградой был платок возлюбленной, - все эти сюжеты отмечены в литературе того времени "Эротический характер турнира требовал кровавой неистовости" , - писал И Хейзинга Это был апофеоз мужской силы и мужественности, женской слабости и гордости, и таким он прошел через века. Изысканная вежливость, преклонение перед женщиной, не претендующее на плотские наслаждения, делает мужчину чистым и добродетельным Возникает эротическая форма мышления с избыточным этическим содержанием, отмечает И Хейзинга "Любовь стала полем, на котором можно выращивать всевозможные эстетические и нравственные совершенства", - пишет он в главе "Стилизация любви". Благородная, возвышенная любовь получила название "куртуазной", в ней сочетались все христианские добродетели.
В противовес Любви, воплощающей витальную силу, в средневековой культуре возникает образ Смерти. Ни одна эпоха, - пишет И Хейзинга, - не навязывает человеку мысль о смерти с такой настойчивостью, как XV столетие. Три темы объединяются в остроте переживаний страха смерти во-первых, вопрос о том, где все те, кто ранее наполнял мир великолепием, во вторых, картины тления того, что было некогда человеческой красотой; в-третьих, мотив Пляски Смерти, вовлекающей в свой хоровод людей всех возрастов и занятий. Возникает представление о Зеркале Смерти в религиозных трактатах, поэмах, скульптуре и живописи. На надгробиях появляются изображения тел в смертных муках; иссохших, с зияющим ртом и разверстыми внутренностями. Смерть внушает страх и отвращение, мысли о бренности всего земного, когда от красоты остаются лишь воспоминания. Смерть как персонаж была запечатлена в пластических искусствах и литературе "в виде апокалипсического всадника, проносившегося над грудой разбросанных по земле тел; в виде низвергающейся с высот эринии с крылами летучей мыши; в виде скелета с косой или луком и стрелами; пешего, восседающего на запряженных волами дрогах или передвигающегося верхом на быке или на корове" . Возникает и персонифицированный образ Пляски Смерти с идеей всеобщего равенства. Смерть изображается в виде обезьяны, передвигающейся неверными шажками и увлекающей за собой папу, императора, рыцаря, поденщика, монаха, малое дитя, шута, а за ними все прочив сословия. Человеку надлежало помнить о смертном часе и избегать искушений дьявола. Среди смертных грехов значились "нетвердость и сомнение в вере; уныние из-за гнетущих душу грехов; приверженность к земным благам; отчаяние вследствие испытываемых страданий; гордыня по причине собственных добродетелей".
Христианская вера почитается там как главная духовная ценность. "Нет ни одной вещи, ни одного суждения, которые не приводились бы постоянно в связь с Христом, с христианской верой", -пишет Й.Хейзинга. Атмосфера религиозного напряжения проявляется как невиданный расцвет искренней веры. Возникают монашеские и рыцарские духовные ордена, которые впоследствии вырастут в громадные политические и экономические комплексы и финансовые державы. В них создается свой уклад жизни, принимаются обеты послушания, устанавливаются ритуалы и церемонии посвящения.
Й.Хейзинга сравнивает деятельность этих сообществ с мужскими союзами