Файл: Иван Александрович Гончаров.pdf

господин?..какой-то Обломов что он тут делает Dieu sait», – все это застучало ему в голову. –
«Какой-то!» Что я тут делаю Как что Люблю Ольгу;
я ее Однако ж вот уж в свете родился вопрос что я тут делаю Заметили Ах, Боже мой как же, надо что-нибудь…»
Он уж не видел, что делается на сцене, какие там выходят рыцари и женщины оркестр гремит, а они не слышит. Он озирается по сторонами считает, сколько знакомых в театре вон тут, там – везде сидят, все спрашивают Что это за господин входил к Ольге вложу «Какой-то Обломов – говорят все.
«Да, я „какой-то!“ – думал он в робком унынии. Меня знают, потому что я друг Штольца. – Зачем я у
Ольги? – „Dieu sait…“ Вон, вон, эти франты смотрят на меня, потом наложу Ольги!»
Он взглянул наложу бинокль Ольги устремлен был Бог его знает фр

---

никому она разумела одного Обломова.
– Да, да, зачем – подтвердил он. – Разве мсьё Об- ломову только, если речь зайдет…
Ольга выдержала себя и равнодушно сказала Нет, и ему не говорите Ваша воля, вызнаете, для меня закон – прибавил барон любезно.
Она была не без лукавства. Если ей очень хотелось взглянуть на Обломова при свидетелях, она прежде взглянет попеременно на троих других, потом уж на него.
Сколько соображений – все для Обломова! Сколько раз загорались два пятна у ней на щеках Сколько раз она тронет то тот, то другой клавиш, чтоб узнать, не слишком ли высоко настроено фортепьяно, или переложит ноты с одного места на другое И вдруг нет его!
Что это значит?
Три, четыре часа – все нет В половине пятого красота ее, расцветание начали пропадать она стала заметно увядать и села за стол побледневшая.
А прочие ничего никто и не замечает – все едят те блюда, которые готовились для него, разговаривают

так весело, равнодушно.
После обеда, вечером – его нет, нет. До десяти часов она волновалась надеждой, страхом в десять часов ушла к себе.
Сначала она обрушила мысленно на его голову всю желчь, накипевшую в сердце не было едкого сарказма, горячего слова, какие только были в ее лексиконе,
которыми бы она мысленно не казнила его.
Потом вдруг как будто весь организм ее наполнился огнем, потом льдом.
«Он болен он один он не может даже писать сверкнуло у ней в голове.
Это убеждение овладело ею вполне и не дало ей уснуть всю ночь. Она лихорадочно вздремнула два часа, бредила ночью, но потом утром встала хотя бледная, но такая покойная, решительная.
В понедельник утром хозяйка заглянула к Обломо- ву в кабинет и сказала Вас какая-то девушка спрашивает Меня Не может быть – отвечал Обломов. – Где она Вот здесь она ошиблась, на наше крыльцо пришла. Впустить?
Обломов не знал еще, на что решиться, как передним очутилась Катя. Хозяйка ушла Катя – с изумлением сказал Обломов. – Как ты

Что ты Барышня здесь, – шепотом отвечала она, – велели спросить…
Обломов изменился в лице Ольга Сергеевна – в ужасе шептал он. – Неправда, Катя, ты пошутила Не мучь меня Ей-богу, правда в наемной карете, в чайном магазине остановились, дожидаются, сюда хотят. Послали меня сказать, чтоб Захара выслали куда-нибудь. Они через полчаса будут Я лучше сам пойду. Как можно ей сюда – сказал
Обломов.
– Не успеете они, того и гляди, войдут они думают,
что вы нездоровы. Прощайте, я побегу они одни, ждут меня…
И ушла.
Обломов с необычайной быстротой надел галстук,
жилет, сапоги и кликнул Захара Захар, ты недавно просился у меня в гости на ту сторону, в Гороховую, что ли, так вот, ступай теперь с лихорадочным волнением говорил Обломов Не пойду, – решительно отвечал Захар Нет, ты ступай – настойчиво говорил Обломов Что за гости в будни Не пойду – упрямо сказал
Захар.
– Поди же, повеселись, не упрямься, когда барин

делает милость, отпускает тебя ступай к приятелям Ну их, приятелей-то!
– Разве тебе не хочется повидаться сними Мерзавцы всё такие, что иной раз не глядел бы Поди же, поди – настойчиво твердил Обломов,
кровь у него бросилась в голову Нет, сегодня целый день дома пробуду, а вот в воскресенье, пожалуй – равнодушно отнекивался Захар Теперь же, сейчас – в волнении торопил его Обломов Ты должен Да куда я пойду семь верст киселя есть – отговаривался Захар Ну, поди погуляй часа два видишь, рожа-то у тебя какая заспанная – проветрись Рожа как рожа обыкновенно какая бывает у нашего брата – сказал Захар, лениво глядя в окно.
«Ах ты, Боже мой, сейчас явится – думал Обломов, отирая пот на лбу Ну, пожалуйста, поди погуляй, тебя просят На вот двугривенный выпей пива с приятелем Я лучше на крыльце побуду а то куда я в мороз пойду У ворот, пожалуй, посижу, это могу Нет, дальше отворот живо сказал Обломов, в другую улицу ступай, вон туда, налево, к саду на ту сторону

Что за диковина – думал Захар, – гулять гонит;
этого не бывало Я лучше в воскресенье, Илья Ильич Уйдешь литы сжав зубы, заговорил Обломов,
напирая на Захара.
Захар скрылся, а Обломов позвал Анисью Ступай на рынок, – сказал он ей, – и купи там к обеду К обеду все куплено скоро будет готов – заговорил было нос Молчать и слушать – крикнул Обломов, так что
Анисья оробела Купи хоть спаржи – договорил он, придумывая и не зная, зачем послать ее Какая теперь, батюшка, спаржа Да и где здесь ее найдешь Марш – закричал они она убежала. – Беги что есть мочи туда, – кричал он ей вслед, – и не оглядывайся, а оттуда как можно тише иди, раньше двух часов и носа не показывай Что это за диковина – говорил Захар Анисье,
столкнувшись с ней заворотами Гулять прогнал,
двугривенный дал. Куда я пойду гулять Барское дело, – заметила сметливая Анисья, – ты поди к Артемью, графскому кучеру, напой его чаем он все поит тебя, а я побегу на рынок

– Что это за диковина, Артемий – сказал Захар и ему. – Барин гулять прогнали на пиво дал Да не вздумал лисам нализаться – остроумно догадался Артемий, – таки тебе дал, чтоб незавидно было. Пойдем!
Он мигнул Захару и махнул головой в какую-то улицу Пойдем – повторил Захар и тоже махнул головой в ту улицу Экая диковина гулять прогнал – с усмешкой сипел он про себя.
Они ушли, а Анисья, добежав до первого перекрестка, присела за плетень, в канаве, и ждала, что будет.
Обломов прислушивался и ждал вот кто-то взялся за кольцо у калитки, ив тоже мгновение раздался отчаянный лай и началось скаканье нацепи собаки Проклятая собака – проскрежетал зубами Обломов, схватил фуражку и бросился к калитке, отворил ее и почтив объятиях донес Ольгу до крыльца.
Она была одна. Катя ожидала ее в карете, неподалеку отворот Ты здоров Не лежишь Что с тобой – бегло спросила она, не снимая ни салопа, ни шляпки и оглядывая его с ног до головы, когда они вошли в кабинет Теперь мне лучше, горло прошло почти совсем сказал он, дотрогиваясь до горла и кашлянув слегка Что ж тыне был вчера – спросила она, глядя на него таким добывающим взглядом, что он не мог сказать ни слова Как это ты решилась, Ольга, на такой поступок с ужасом заговорил он. – Ты знаешь ли, что ты делаешь Об этом после – перебила она нетерпеливо. – Я
спрашиваю тебя что значит, что тебя не видать?
Он молчал Не ячмень ли сел – спросила она.
Он молчал Тыне был болен у тебя не болело горло, – сказала она, сдвинув брови Не был, – отвечал Обломов голосом школьника Обманул меня – Она с изумлением глядела на него. – Зачем Я все объясню тебе, Ольга, – оправдывался он, важная причина заставила меня не быть две недели я боялся Чего – спросила она, садясь и снимая шляпу и салоп.
Он взял то и другое и положил на диван Толков, сплетней Ане боялся, что я не спала ночь, Бог знает что передумала и чуть не слегла в постель – сказала она,
поводя по нем испытующим взглядом Тыне знаешь, Ольга, что тут происходит у меня, говорил он, показывая на сердце и голову, – я весь в тревоге, как в огне. Тыне знаешь, что случилось Что еще случилось – спросила она холодно Как далеко распространился слух о тебе и обо мне Яне хотел тебя тревожить и боялся показаться на глаза.
Он рассказал ей все, что слышал от Захара, от Анисьи, припомнил разговор франтов и заключил, сказав,
что с тех пор он не спит, что он в каждом взгляде видит вопросили упрек, или лукавые намеки на их свидания Но ведьмы решили объявить на этой неделе ma tante, – возразила она, – тогда эти толки должны замолкнуть Дано мне не хотелось заговаривать с теткой до нынешней недели, дополучения письма. Я знаю, она не о любви моей спросит, а об имении, войдет в подробности, а этого ничего я не могу объяснить, пока не получу ответа от поверенного.
Она вздохнула Если б я не знала тебя, – в раздумье говорила оная Бог знает что могла бы подумать. Боялся тревожить меня толками лакеев, а не боялся мне сделать

тревогу Я перестаю понимать тебя Я думал, что болтовня их взволнует тебя. Катя,
Марфа, Семени этот дурак Никита Бог знает что говорят Я давно знаю, что они говорят, – равнодушно сказала она Как, знаешь Так. Катя и няня давно донесли мне об этом, спрашивали о тебе, поздравляли меня Ужели поздравляли – с ужасом спросил он. – Что ж ты Ничего, поблагодарила няне подарила платок, а она обещала сходить к Сергию пешком. Кате взялась выхлопотать отдать ее замуж за кондитера у ней есть свой роман…
Он смотрел на нее испуганными и изумленными глазами Ты бываешь каждый день у нас очень натурально, что люди толкуют об этом, – прибавила она, – они первые начинают говорить. С Сонечкой было то же:
что же это так пугает тебя Так вот откуда эти слухи – сказал он протяжно Разве они неосновательны Ведь это правда Правда – ни вопросительно, ни отрицательно повторил Обломов. – Да, – прибавил он потом, – в самом деле, ты права только я не хочу, чтоб они знали

о наших свиданиях, оттого и боюсь Ты боишься, дрожишь, как мальчик Не понимаю Разве ты крадешь меня?
Ему было неловко она внимательно глядела на него Послушай, – сказала она, – тут есть какая-то ложь, что-то не то Поди сюда и скажи все, что у тебя на душе. Ты мог не быть день, два – пожалуй, неделю, из предосторожности, но все бы ты предупредил меня, написал. Ты знаешь, я уж не дитя и меня не так легко смутить вздором. Что это все значит?
Он задумался, потом поцеловал у ней руку и вздохнул Вот что, Ольга, я думаю, – сказал он, – у меня все это время так напугано воображение этими ужасами за тебя, так истерзан ум заботами, сердце наболело то от сбывающихся, то от пропадающих надежд, от ожиданий, что весь организм мой потрясен он немеет, требует хоть временного успокоения Отчего ж у меня не немеет, и я ищу успокоения только подле тебя У тебя молодые, крепкие силы, и ты любишь ясно, покойно, а я ноты знаешь, как я тебя люблю сказал он, сползая на пол и целуя ее руки Нет еще, мало знаю, – ты так странен, что яте- ряюсь в соображениях у меня гаснут ум и надежда

скоро мы перестанем понимать друг друга тогда худо!
Они замолчали Что ж ты делал эти дни – спросила она, в первый раз оглядывая глазами комнату. – У тебя нехорошо:
какие низенькие комнаты Окна маленькие, обои старые Где ж еще у тебя комнаты?
Он бросился показывать ей квартиру, чтоб замять вопрос о том, что он делал эти дни. Потом она села на диван, он поместился опять на ковре, у ног ее Что ж ты делал две недели – допрашивала она Читал, писал, думало тебе Прочел мои книги Что они Я возьму их с собой.
Она взяла со стола книгу и посмотрела на развернутую страницу страница запылилась Тыне читал – сказала она Нет, – отвечал он.
Она посмотрела на измятые, шитые подушки, на беспорядок, на запыленные окна, на письменный стол, перебрала несколько покрытых пылью бумаг,
пошевелила перо в сухой чернильнице и с изумлением поглядела на него Что ж ты делал – повторила она. – Тыне читали не писал Времени мало было, – начал он, запинаясь, утром встанешь, убирают комнаты, мешают, потом начнутся толки об обеде, тут хозяйские дети придут

просят задачу поверить, а там и обед. После обеда…
когда читать Ты спал после обеда, – сказала она так положительно, что после минутного колебания он тихо отвечал Спал Зачем же Чтоб не замечать времени тебя не было со мной,
Ольга, и жизнь скучна, несносна без тебя…
Он остановился, а она строго глядела на него Илья – серьезно заговорила она. – Помнишь, в парке, когда ты сказал, что в тебе загорелась жизнь,
уверял, что я – цель твоей жизни, твой идеал, взял меня за руку и сказал, что она твоя, – помнишь, как я дала тебе согласие Да разве это можно забыть Разве это не перевернуло всю мою жизнь Тыне видишь, как я счастлив Нет, не вижу ты обманул меня, – холодно сказала она, – ты опять опускаешься Обманул Не грех тебе Богом клянусь, я кинулся бы сейчас в бездну Да, если б бездна была вон тут, под ногами, сию минуту, – перебила она, – а если б отложили натри дня, ты бы передумал, испугался, особенно если б Захар или Анисья стали болтать об этом Это нелюбовь Ты сомневаешься в моей любви – горячо заговорил он. – Думаешь, что я медлю от боязни за себя,
а не за тебя Не оберегаю, как стеной, твоего имени,
не бодрствую, как мать, чтоб несмел коснуться слух тебя Ах, Ольга Требуй доказательств Повторю тебе, что если б тыс другим могла быть счастливее, я бы без ропота уступил права свои если б надо было умереть за тебя, я бы с радостью умер – со слезами досказал он Этого ничего ненужно, никто не требует Зачем мне твоя жизнь Ты сделай, что надо. Это уловка лукавых людей предлагать жертвы, которых ненужно или нельзя приносить, чтоб не приносить нужных. Тыне лукавя знаю, но Тыне знаешь, сколько здоровья унесли у меня эти страсти и заботы – продолжал он. – У меня нет другой мысли с тех пор, как я тебя знаю Да, и теперь, повторю, ты моя цель, и только ты одна. Я сейчас умру, сойду сума, если тебя не будет со мной Я
теперь дышу, смотрю, мыслю и чувствую тобой. Что ж ты удивляешься, что в те дни, когда не вижу тебя,
я засыпаю и падаю Мне все противно, все скучно;
я машина хожу, делаю и не замечаю, что делаю. Ты огонь и сила этой машины, – говорил он, становясь на колени и выпрямляясь

Глаза заблистали у него, как, бывало, в парке.
Опять гордость и сила воли засияли в них Я сейчас готов идти, куда ты велишь, делать, что хочешь. Я чувствую, что живу, когда ты смотришь на меня, говоришь, поешь…
Ольга с строгой задумчивостью слушала эти излияния страсти Послушай, Илья, – сказала оная верю твоей любви и своей силе над тобой. Зачем же ты пугаешь меня своей нерешительностью, доводишь до сомнений Я цель твоя, говоришь ты и идешь к ней так робко, медленно а тебе еще далеко идти ты должен стать выше меня. Я жду этого от тебя Я видала счастливых людей, как они любят, – прибавила она со вздохом у них все кипит, и покой их непохож на твой:
они не опускают головы глаза у них открыты они едва спят, они действуют А ты нет, непохоже, чтоб любовь, чтоб я была твоей целью…
Она с сомнением покачала головой Ты, ты. – говорил он, целуя опять у ней руки и волнуясь у ног ее. – Одна ты Боже мой, какое счастье твердил он, как в бреду. – И ты думаешь – возможно обмануть тебя, уснуть после такого пробуждения, не сделаться героем Вы увидите, ты и Андрей, продолжал он, озираясь вдохновенными глазами, до какой высоты поднимает человека любовь такой

женщины, как ты Смотри, смотри на меня не воскресли я, не живу ли в эту минуту Пойдем отсюда Вон!
Вон! Яне могу ни минуты оставаться здесь мне душно, гадко – говорил он, с непритворным отвращением оглядываясь вокруг. – Дай мне дожить сегодня этим чувством Ах, если б этот же огонь жег меня, какой теперь жжет – и завтра, и всегда А тонет тебя – я гасну, падаю Теперь я ожил, воскрес. Мне кажется, я…
Ольга, Ольга – Ты прекраснее всего в мире, ты первая женщина, ты ты…
Он припал к ее руке лицом и замер. Слова не шли более с языка. Он прижал руку к сердцу, чтоб унять волнение, устремил на Ольгу свой страстный, влажный взгляд и стал неподвижен.
«Нежен, нежен, нежен – мысленно твердила Ольга, но со вздохом, не как, бывало, в парке, и погрузилась в глубокую задумчивость Мне пора – очнувшись, сказала она ласково.
Он вдруг отрезвился Ты здесь, Боже мой У меня – говорил они вдохновенный взгляд заменился робким озираньем по сторонам. Горячая речь не шла больше с языка.
Он торопливо хватал шляпку и салоп ив суматохе,
хотел надеть салоп ей на голову.
Она засмеялась Не бойся за меня, – успокоивала она, – ma tante

уехала на целый день дома только няня знает, что меня нет, да Катя. Проводи меня.
Она подала ему руку и без трепета, покойно, в гордом сознании своей невинности, перешла двор, при отчаянном скаканье нацепи и лае собаки, села в карету и уехала.
Из окон с хозяйской половины смотрели головы из- за угла, за плетнем, выглянула из канавы голова Ани- сьи.
Когда карета заворотила в другую улицу, пришла
Анисья и сказала, что она избегала весь рынок и спаржи не оказалось. Захар вернулся часа через три и проспал целые сутки.
Обломов долго ходил по комнате и не чувствовал под собой ног, не слыхал собственных шагов он ходил как будто на четверть от полу.
Лишь только замолк скрип колес кареты по снегу,
увезшей его жизнь, счастье, – беспокойство его прошло, голова и спина у него выпрямились, вдохновенное сияние воротилось налицо, и глаза были влажны от счастья, от умиления. В организме разлилась какая-то теплота, свежесть, бодрость. И опять, как прежде, ему захотелось вдруг всюду, куда-нибудь далеко и туда, к Штольцу, с Ольгой, ив деревню, на поля, в рощи, хотелось уединиться в своем кабинете и погрузиться в труд, и самому ехать на Рыбинскую пристань, и дорогу проводить, и прочесть только что вышедшую новую книгу, о которой все говорят, ив оперу сегодня…
Да, сегодня она у него, он у ней, потом в опере. Как полон день Как легко дышится в этой жизни, в сфере
Ольги, в лучах ее девственного блеска, бодрых сил,
молодого, но тонкого и глубокого, здравого ума Он ходит, точно летает его будто кто-то носит по комнате Вперед, вперед – говорит Ольга, – выше, выше,
туда, к той черте, где сила нежности и грации теряет свои права и где начинается царство мужчины!
Как она ясно видит жизнь Как читает в этой мудреной книге свой путь и инстинктом угадывает и его дорогу Обе жизни, как две реки, должны слиться он ее руководитель, вождь!
Она видит его силы, способности, знает, сколько он может, и покорно ждет его владычества. Чудная Ольга Невозмутимая, неробкая, простая, но решительная женщина, естественная, как сама жизнь Какая, в самом деле, здесь гадость – говорил он,
оглядываясь. – И этот ангел спустился в болото, освятил его своим присутствием!
Он с любовью смотрел на стул, где она сидела, и вдруг глаза его заблистали на полу, около стула, он увидел крошечную перчатку Залог Ее рука это предзнаменование О. – простонал он страстно, прижимая перчатку к губам.
Хозяйка выглянула из двери с предложением посмотреть полотно принесли продавать, так не понадобится ли?
Но он сухо поблагодарил ее, не подумал взглянуть на локти и извинился, что очень занят. Потом углубился в воспоминания лета, перебрал все подробности,
вспомнил о всяком дереве, кусте, скамье, о каждом сказанном слове, и нашел все это милее, нежели как было в то время, когда он наслаждался этим.
Он решительно перестал владеть собой, пел, ласково заговаривал с Анисьей, шутил, что у нее нет детей, и обещал крестить, лишь только родится ребенок. С Машей поднял такую возню, что хозяйка выглянула и прогнала Машу домой, чтоб не мешала жильцу
«заниматься».
Остальной день подбавил сумасшествия. Ольга была весела, пела, и потом еще пели в опере, потом он пилу них чай, и за чаем шел такой задушевный, искренний разговор между ним, теткой, бароном и Ольгой, что Обломов чувствовал себя совершенно членом этого маленького семейства. Полно жить одиноко есть у него теперь угол он крепко намотал свою жизнь есть у него свети тепло – как хорошо жить с этим!
Ночь он спал мало все дочитывал присланные

Ольгой книги и прочитал полтора тома.
«Завтра письмо должно прийти из деревни, – думал они сердце у него билось билось Нако- нец-то!

На другой день Захар, убирая комнату, нашел на письменном столе маленькую перчатку, долго разглядывал ее, усмехнулся, потом подал Обломову.
– Должно быть, Ильинская барышня забыла, – сказал он Дьявол – грянул Илья Ильич, вырывая у него перчатку из рук. – Врешь Какая Ильинская барышня Это портниха приезжала из магазина рубашки примерять.
Как ты смеешь выдумывать Что за дьявол Что я выдумываю Вон, уж на хозяйской половине говорят Что говорят – спросил Обломов Да что, слышь, Ильинская барышня с девушкой была Боже мой – с ужасом произнес Обломов. – А почем они знают Ильинскую барышню Ты же или Анисья разболтали…
Вдруг Анисья высунулась до половины из дверей передней Как тебе не грех, Захар Трофимыч, пустяки молоть Не слушайте его, батюшка, – сказала она, – никто и не говорили не знает, Христом-Богом…
– Ну, ну, ну – захрипел на нее Захар, замахиваясь

локтем в грудь. – Туда же суешься, где тебя не спра- шивают.
Анисья скрылась. Обломов погрозил обоими кулаками Захару, потом быстро отворил дверь на хозяйскую половину. Агафья Матвеевна сидела на полу и перебирала рухлядь в старом сундуке около нее лежали груды тряпок, ваты, старых платьев, пуговиц и отрезков мехов Послушайте, – ласково, нос волнением заговорил Обломов, – мои люди болтают разный вздор вы,
ради Бога, не верьте им Я ничего не слыхала, – сказала хозяйка. – Что они болтают Насчет вчерашнего визита, – продолжал Обломов они говорят, будто приезжала какая-то барышня Что нам задело, кто к жильцам ездит – сказала хозяйка Да нет, вы, пожалуйста, не верьте это совершенная клевета Никакой барышни не было приезжала просто портниха, которая рубашки шьет. Примерять приезжала А вы где заказали рубашки Кто вам шьет – живо спросила хозяйка Во французском магазине Покажите, как принесут у меня есть две девушки

так шьют, такую строчку делают, что никакой француженке не сделать. Я видела, они приносили показать,
графу Метлинскому шьют никто так не сошьет. Куда ваши, вот эти, что на вас Очень хорошо, я припомню. Вы только, ради Бога,
не подумайте, что это была барышня Что задело, кто к жильцу ходит Хоть бы и барышня Нет, нет – опровергал Обломов. – Помилуйте, та барышня, про которую болтает Захар, огромного роста, говорит басом, а эта, портниха-то, чай, слышали,
каким тоненьким голосом говорит у ней чудесный голос. Пожалуйста, не думайте Что нам задело говорила хозяйка, когда он уходил. – Так не забудьте, когда понадобится рубашки шить, сказать мне мои знакомые такую строчку делают их зовут Лизавета Николавна и Марья Николав- на Хорошо, хорошо, не забуду только вы не подумайте, пожалуйста.
И он ушел, потом оделся и уехал к Ольге.
Воротясь вечером домой, он нашел у себя на столе письмо из деревни, от соседа, его поверенного. Он бросился к лампе, прочел – и у него опустились руки.
«Прошу покорно передать доверенность другому лицу (писал соседа у меня накопилось столько дела, что, по совести сказать, не могу, как следует, присматривать за вашим имением. Всего лучше вам самим приехать сюда, и еще лучше поселиться в имении. Имение хорошее, но сильно запущено. Прежде всего надо аккуратнее распределить барщину и оброк без хозяина этого сделать нельзя мужики избалованы, старосты нового не слушают, а старый плутоват, за ним надо смотреть. Количество дохода определить нельзя. При нынешнем беспорядке едва ли вы получите больше трех тысячи то при себе. Я считаю доход с хлеба, а на оброчных надежда плоха надо их взять в руки и разобрать недоимки – на это на все понадобится месяца три. Хлеб был хороши в цене,
и в марте или апреле вы получите деньги, если сами присмотрите запродажей. Теперь же денег наличных нет ни гроша. Что касается дороги через Верхлёво и моста, тоне получая от вас долгое время ответа, я уж решился с Одонцовым и Беловодовым проводить дорогу от себя на Нельки, так что Обломовка остается далеко в стороне. В заключение повторю просьбу пожаловать как можно скорее месяца в три можно привести в известность, чего надеяться на будущий год.
Кстати, теперь выборы не пожелали ли бы вы баллотироваться в уездные судьи Поспешайте. Дом ваш очень плох (прибавлено было в конце. Я велел скотнице, старому кучеру и двум старым девкам выбраться оттуда в избу долее опасно бы было оставаться».
При письме приложена была записка, сколько четвертей хлеба снято, умолочено, сколько ссыпано в магазины, сколько назначено в продажу и тому подобные хозяйственные подробности.
«Денег ни гроша, три месяца, приехать самому,
разобрать дела крестьян, привести доход в известность, служить по выборам, – все это в виде призраков обступило Обломова. Он очутился будто в лесу,
ночью, когда в каждом кусте и дереве чудится разбойник, мертвец, зверь Однако ж это позоря не поддамся – твердил он,
стараясь ознакомиться с этими призраками, как и трус силится, сквозь зажмуренные веки, взглянуть на призраки и чувствует только холоду сердца и слабость в руках и ногах.
Чего ж надеялся Обломов Он думал, что в письме сказано будет определительно, сколько он получит дохода, и, разумеется, как можно больше, тысяч, например, шесть, семь что дом еще хорош, так что по нужде в нем можно жить, пока будет строиться новый;
что, наконец, поверенный пришлет тысячи три, четыре словом, что в письме он прочтет тот же смех, игру жизни и любовь, что читал в записках Ольги.
Он уже не ходил на четверть от полу по комнате, не шутил с Анисьей, не волновался надеждами на счастье их надо было отодвинуть натри месяца да нет!
В три месяца он только разберет дела, узнает свое имение, а свадьба О свадьбе ближе года и думать нельзя, – боязливо сказал он, – да, да, через год, не прежде Ему еще надо дописать свой план, надо порешить с архитектором, потом потом – Он вздохнул.
«Занять!» – блеснуло у него в голове, но он оттолкнул эту мысль.
«Как можно А как не отдашь в срок если дела пойдут плохо, тогда подадут ко взысканию, и имя Обло- мова, до сих пор чистое, неприкосновенное Боже сохрани Тогда прощай его спокойствие, гордость…
нет, нет Другие займут да потоми мечутся, работают,
не спят, точно демона впустят в себя. Да, долг – это демон, бес, которого ничем не изгонишь, кроме денег!
Есть такие молодцы, что весь век живут на чужой счет, наберут, нахватают справа, слева, да ив ус не дуют Как они могут покойно уснуть, как обедают непонятно Долг последствия его – или неисходный труд, как каторжного, или бесчестие.
Заложить деревню Разве это не тот же долг, только неумолимый, неотсрочимый? Плати каждый год пожалуй, на прожиток не останется.
Еще на год отодвинулось счастье Обломов застонал болезненно и повалился было на постель, но

вдруг опомнился и встал. А что говорила Ольга Как взывала к нему, как к мужчине, доверилась его силам?
Она ждет, как он пойдет впереди дойдет до той высоты, где протянет ей руку и поведет за собой, покажет ее путь Да, да Нос чего начать?
Он подумал, подумал, потом вдруг ударил себя полбу и пошел на хозяйскую половину Ваш братец дома – спросил он хозяйку Дома, да спать легли Так завтра попросите его ко мне, – сказал Обломов мне нужно видеться с ним

Братец опять тем же порядком вошли в комнату, также осторожно сели на стул, подобрали руки в рукава и ждали, что скажет Илья Ильич Я получил очень неприятное письмо из деревни,
в ответ на посланную доверенность – помните – сказал Обломов. – Вот потрудитесь прочесть.
Иван Матвеевич взял письмо и привычными глазами бегал по строкам, а письмо слегка дрожало в его пальцах. Прочитав, он положил письмо на стола руки спрятал за спину Как вы полагаете, что теперь делать – спросил
Обломов.
– Они советуют вам ехать туда, – сказал Иван Матвеевич Что же-с: тысячу двести верст не Бог знает что Через неделю установится дорога, вот и съездили бы Я отвык совсем ездить с непривычки, да еще зимой, признаюсь, мне бы трудно было, не хотелось бы Притом же в деревне одному очень скучно Ау вас много оброчных – спросил Иван Матвеевич Да не знаю давно не был в деревне Надо знать-с: без этого как же-с? нельзя справок

навести, сколько доходу получите Да, надо бы, – повторил Обломов, – и сосед тоже пишет, да вот дело-то подошло к зиме А сколько оброку вы полагаете Оброку Кажется вот позвольте, у меня было где-то расписание Штольц еще тогда составил, да трудно отыскать Захар, должно быть, сунул куда-ни- будь. Я после покажу кажется, тридцать рублей с тягла.
– Мужики-то у вас каковы Как живут – спрашивал
Иван Матвеевич. – Богатые или разорены, бедные?
Барщина-то какова Послушайте, – сказал, подойдя к нему, Обломов,
и доверчиво взяв егоза оба борта вицмундира.
Иван Матвеевич проворно встал, но Обломов усадил его опять Послушайте, – повторил он расстановисто, почти шепотом, – я не знаю, что такое барщина, что такое сельский труд, что значит бедный мужик, что богатый;
не знаю, что значит четверть ржи или овса, что она стоит, в каком месяце и что сеют и жнут, как и когда продают не знаю, богат ли я или беден, буду ли я через год сыт или буду нищий – я ничего не знаю – заключил он с унынием, выпустив борты вицмундира и отступая от Ивана Матвеевича, – следовательно, говорите и советуйте мне, как ребенку

– Как же-с, надо знать без этого ничего сообразить нельзя, – с покорной усмешкой сказал Иван Матвеевич, привстав и заложив одну руку за спину, а другую за пазуху. – Помещик должен знать свое имение, как с ним обращаться – говорил он поучительно А я не знаю. Научите меня, если можете Я сам не занимался этим предметом, надо посоветоваться с знающими людьми. Да вот-с, в письме пишут вам, – продолжал Иван Матвеевич, указывая средним пальцем, ногтем вниз, на страницу письма, чтоб вы послужили по выборам вот и славно бы Пожили бы там, послужили бы в уездном суде и узнали бы между тем временем и хозяйство Яне знаю, что такое уездный суд, что в нем делают, как служат – выразительно, но вполголоса опять говорил Обломов, подойдя вплоть к носу Ивана Матвеевича Привыкнете-с. Вы ведь служили здесь, в департаменте дело везде одно, только в формах будет маленькая разница. Везде предписания, отношения,
протокол… Был бы хороший секретарь, а вам что заботы подписать только. Если знаете, как в департаментах дело делается Яне знаю, как дело делается в департаментах, монотонно сказал Обломов.
Иван Матвеевич бросил свой двойной взгляд на

Обломова и молчал Должно быть, все книги читали-с? – стой же покорной усмешкой заметил он Книги – с горечью возразил Обломов и остано- вился.
Недостало духа и ненужно было обнажаться до дна души перед чиновником. Я и книг не знаю, шевельнулось в нем, ноне сошло с языка и выразилось печальным вздохом Изволили же чем-нибудь заниматься, – смиренно прибавил Иван Матвеевич, как будто дочитав в уме
Обломова ответ о книгах, – нельзя, чтоб Можно, Иван Матвеевич вот вам живое доказательство я Кто же я Что я такое Подите спросите у Захара, ион скажет вам Барин Да, я барин и делать ничего не умею Делайте вы, если знаете, и помогите, если можете, аза труд возьмите себе, что хотите, – на то и наука!
Он начал ходить по комнате, а Иван Матвеевич стоял на своем месте и всякий раз слегка ворочался всем корпусом в тот угол, куда пойдет Обломов. Оба они молчали некоторое время Где выучились спросил Обломов, остановясь опять передним Начал было в гимназии, да из шестого класса взял меня отец и определил вправление. Что наша наука

Читать, писать, грамматике, арифметике, а дальше и не пошел-с. Кое-как приспособился к делу, да и перебиваюсь помаленьку. Ваше дело другое-с: вы проходили настоящие науки Да, – со вздохом подтвердил Обломов, – правда,
я проходили высшую алгебру, и политическую экономию, и права, а все к делу не приспособился. Вот видите, с высшей алгеброй не знаю, много ли у меня дохода. Приехал в деревню, послушал, посмотрел как делалось у нас в доме ив имении и кругом нас совсем не те права. Уехал сюда, думал, как-нибудь с политической экономией выйду в люди А мне сказали, что науки пригодятся мне со временем, разве под старость, а прежде надо выйти в чины, и для этого нужна одна наука – писать бумаги. Вот я и не приспособился к делу, а сделался просто барином, а вы приспособились ну, так решите же, как изворотиться.
– Можно-с, ничего, – сказал наконец Иван Матвее- вич.
Обломов остановился против него и ждал, что он скажет Можно поручить это всезнающему человеку и доверенность перевести на него, – прибавил Иван Матвеевич А где взять такого человека – спросил Обломов У меня есть сослуживец, Исай Фомич Затертый

он заикается немного, а деловой и знающий человек.
Три года управлял большим имением, да помещик отпустил его по этой самой причине, что заикается. Вот и вступил к нам Да можно ли положиться на него Честнейшая душа, не извольте беспокоиться Он свое проживет, лишь бы доверителю угодить. Двенадцатый году нас состоит на службе Как же он поедет, если служит Ничего-с, отпуск на четыре месяца возьмет. Вы извольте решиться, а я привезу его сюда. Ведь он недаром поедет Конечно, нет, – подтвердил Обломов Вы ему извольте положить прогоны, на прожиток,
сколько понадобится в сутки, а там, по окончании дела, вознаграждение, по условию. Поедет-с, ничего Я вам очень благодарен вы меня от больших хлопот избавите, – сказал Обломов, подавая ему руку. Как его Исай Фомич 3атертый, – повторил Иван Матвеевич, отирая наскоро руку обшлагом другого рукава, и,
взяв на минуту руку Обломова, тотчас спрятал свою в рукав. – Я завтра поговорю с ним-с и приведу Да приходите обедать, мы и потолкуем. – Очень,
очень благодарен вам – говорил Обломов, провожая
Ивана Матвеевича до дверей

Вечером в тот же день, в двухэтажном доме, выходившем одной стороной в улицу, где жил Обломов,
а другой на набережную, водной из комнат верхнего этажа сидели Иван Матвеевичи Тарантьев.
Это было так называемое заведение, у дверей которого всегда стояло двое-трое пустых дрожек, а извозчики сидели в нижнем этаже, с блюдечками вру- ках. Верхний этаж назначался для господ Выборгской стороны.
Перед Иваном Матвеевичем и Тарантьевым стоял чай и бутылка рому Чистейший ямайский, – сказал Иван Матвеевич,
наливая дрожащей рукой себе в стакан рому, – не побрезгуй, кум, угощением Признайся, есть за что и угостить, – отозвался Та- рантьев, – дом сгнил бы, а этакого жильца не дождался Правда, правда, – перебил Иван Матвеевич. – А
если наше дело состоится и Затертый поедет в деревню магарыч будет Даты скуп, кум с тобой надо торговаться, – говорил Тарантьев, – пятьдесят рублей за этакого жильца Боюсь, грозится съехать, – заметил Иван Матвеевич Ах ты а еще дока Куда он съедет Его не выгонишь теперь А свадьба-то? Женится, говорят.
Тарантьев захохотал Он женится Хочешь об заклад, что не женится возразил он. – Да ему Захар и спать-то помогает, а то жениться Доселе я ему все благодетельствовал ведь без меня, братец ты мой, он бы с голоду умерили в тюрьму попал. Надзиратель придет, хозяин домовый что-нибудь спросит, так ведь нив зуб толкнуть – всея Ничего не смыслит Подлинно ничего в уездном суде, говорит, не знаю, что делают, в департаменте тоже какие мужики у него – не ведает. Что за голова Меня даже смех взял А контракт-то, контракт-то каков заключили хвастался Тарантьев. – Мастер ты, брат, строчить бумаги, Иван Матвеевич, ей-богу, мастер Вспомнишь покойника отца И я был горазд, да отвык, видит Бог,
отвык! Присяду слеза таки бьет из глаз. Не читал, таки подмахнул А там и огороды, и конюшни, и амбары Да, кум, пока не перевелись олухи на Руси, что подписывают бумаги, не читая, нашему брату можно жить. А то хоть пропадай, плохо стало Послышишь от стариков, так не то В двадцать пять лет службы какой

я капитал составил Можно прожить на Выборгской стороне, не показывая носа на свет Божий кусок будет хороший, не жалуюсь, хлеба не переешь А чтоб там квартиры на Литейной, ковры да жениться на богатой, детей в знать выводить – прошло времечко И
рожа-то, слышь, не такая, и пальцы, видишь, красны,
зачем водку пьешь А как ее не пить-то? Попробуй!
Хуже лакея, говорят нынче и лакей этаких сапог не носит и рубашку каждый день меняет. Воспитание не такое – все молокососы перебили ломаются, читают да говорят по-французски…
– А дела не смыслят, – прибавил Тарантьев.
– Нет, брат, смыслят дело-то нынче не такое, всякий хочет проще, всё гадят нам. Так ненужно писать это лишняя переписка, трата времени можно скорее гадят А контракт-то подписан не изгадили – сказал Та- рантьев.
– То уж, конечно, свято. Выпьем, кум Вот пошлет
Затертого в Обломовку, тот повысосет немного пусть достается потом наследникам Пусть – заметил Тарантьев. – Да наследники-то какие троюродные, седьмая вода на киселе Вот только свадьбы боюсь – сказал Иван Матвеевич Не бойся, тебе говорят. Вот помяни мое слово

– Ой ли – весело возразил Иван Матвеевич. – А
ведь он пялит глаза намою сестру – шепотом прибавил он Что тыс изумлением сказал Тарантьев.
– Молчи только Ей-богу, так Ну, брат, – дивился Тарантьев, насилу приходя в себя, – мне бы и во сне не приснилось – Ну, а она что Что она Ты ее знаешь – вот что!
Он кулаком постучал об стол Разве умеет свои выгоды соблюсти Корова, сущая корова ее хоть ударь, хоть обними – все ухмыляется, как лошадь на овес. Другая бы ой-ой! Да я глаз не спущу – понимаешь, чем это пахнет

Четыре месяца Еще четыре месяца принужде- ний, свиданий тайком, подозрительных лиц, улыбок думал Обломов, поднимаясь на лестницу к Ильин- ским. – Боже мой когда это кончится А Ольга будет торопить сегодня, завтра. Она так настойчива, непреклонна Ее трудно убедить…»
Обломов дошел почти до комнаты Ольги, не встретив никого. Ольга сидела в своей маленькой гостиной,
перед спальной, и углубилась в чтение какой-то книги.
Он вдруг явился передней, так что она вздрогнула потом ласково, с улыбкой, протянула ему руку, но глаза еще как будто дочитывали книгу она смотрела рассеянно Ты одна – спросил он ее Да ma tante уехала в Царское Село звала меня с собой. Мы будем обедать почти одни Марья Семеновна только придет иначе бы я не могла принять тебя. Сегодня тыне можешь объясниться. Как это все скучно Зато завтра – прибавила она и улыбнулась А что, если б я сегодня уехала в Царское Село спросила она шутливо.
Он молчал Ты озабочен – продолжала она

– Я получил письмо из деревни, – сказал он монотонно Где оно с тобой?
Он подал ей письмо Я ничего не разберу, – сказала она, посмотрев на бумагу.
Он взял у ней письмо и прочел вслух. Она задумалась Что ж теперь – спросила она, помолчав Я сегодня советовался с братом хозяйки, – отвечал Обломов, – ион рекомендует мне поверенного,
Исая Фомича Затертого я поручу ему обделать все это Чужому, незнакомому человеку – с удивлением возразила Ольга. – Собирать оброк, разбирать крестьян, смотреть запродажей хлеба Он говорит, что это честнейшая душа, двенадцать лет с ним служит Только заикается немного Асам брат твоей хозяйки каков Ты его знаешь Нет да он, кажется, такой положительный, деловой человек, ипритом я живу у него в доме посове- стится обмануть!
Ольга молчала и сидела, потупя глаза Иначе ведь самому надо ехать, – сказал Обломов мне бы, признаться, этого не хотелось. Я совсем отвык ездить по дорогам, особенно зимой никогда даже не езжал.
Она все глядела вниз, шевеля носком ботинки Если даже я и поеду, – продолжал Обломов, – то ведь решительно из этого ничего не выйдет я толку не добьюсь мужики меня обманут староста скажет, что хочет, – я должен верить всему денег даст, сколько вздумает. Ах, Андрея нет здесь он бы все уладил – с огорчением прибавил он.
Ольга усмехнулась, то есть у ней усмехнулись только губы, а не сердце на сердце была горечь. Она начала глядеть в окно, прищуря немного один глаз и следя за каждой проезжавшей каретой Между тем поверенный этот управлял большим имением, – продолжал он, – да помещик отослал его именно потому, что заикается. Ядам ему доверенность, передам планы он распорядится закупкой материалов для постройки дома, соберет оброк, продаст хлеб, привезет деньги, и тогда Как я рад, милая Ольга, – сказал он, целуя у ней руку, – что мне ненужно покидать тебя Я бы не вынес разлуки без тебя в деревне, одному это ужас Но только теперь нам надо быть очень осторожными.
Она взглянула на него таким большим взглядом и ждала Да, – начал он говорить медленно, почти заикаясь видеться изредка вчера опять заговорили у нас

даже на хозяйской половине а я не хочу этого Как только все дела устроятся, поверенный распорядится стройкой и привезет деньги все это кончится в ка- кой-нибудь год тогда нет более разлуки, мы скажем все тетке, и и…
Он взглянул на Ольгу она без чувств. Голова у ней склонилась на сторону, из-за посиневших губ видны были зубы. Он не заметил, в избытке радости и меч- танья, что при словах когда устроятся дела, поверенный распорядится, Ольга побледнела и не слыхала заключения его фразы Ольга. Боже мой, ей дурно – сказал они дернул звонок Барышне дурно, – сказал он прибежавшей Кате. Скорее, воды. спирту Господи Все утро такие веселые были Что сними шептала Катя, принеся со стола тетки спирт и суетясь со стаканом воды.
Ольга очнулась, встала, с помощью Кати и Обломо- вас кресла и, шатаясь, пошла к себе в спальню Это пройдет, – слабо сказала она, – это нервы;
я дурно спала ночь. Катя, затвори дверь, а вы подождите меняя оправлюсь и выйду.
Обломов остался один, прикладывал к двери ухо,
смотрел в щель замка, но ничего неслышно и невидно Чрез полчаса он пошел по коридору до девичьей испросил Катю Что барышня Ничего, – сказала Катя, – они легли, а меня выслали потом я входила они сидят в кресле.
Обломов опять пошел в гостиную, опять смотрел в дверь – ничего не слышно.
Он чуть-чуть постучал пальцем – нет ответа.
Он сели задумался. Много передумал он в эти полтора часа, много изменилось в его мыслях, много он принял новых решений. Наконец он остановился на том, что сам поедет с поверенным в деревню,
но прежде выпросит согласие теткина свадьбу, обручится с Ольгой, Ивану Герасимовичу поручит отыскать квартиру и даже займет денег немного, чтоб свадьбу сыграть.
Этот долг можно заплатить из выручки за хлеб. Что ж он так приуныл Ах, Боже мой, как все может переменить вид в одну минуту А там, в деревне, они распорядятся с поверенным собрать оброк да, наконец, Штольцу напишет тот даст денег и потом приедет и устроит ему Обломовку на славу, он всюду дороги проведет, и мостов настроит, и школы заведет…
А там они, с Ольгой. Боже Вот оно, счастье. Как это все ему в голову не пришло!
Вдруг ему стало так легко, весело он начал ходить из угла в угол, даже пощелкивал тихонько пальцами

чуть не закричал от радости, подошел к двери Ольги и тихо позвал ее веселым голосом Ольга, Ольга Что я вам скажу – говорил он, приложив губы сквозь двери. – Никак не ожидаете…
Он даже решил не уезжать сегодня от нее, а дождаться тетки. Сегодня же объявим ей, и я уеду отсюда женихом».
Дверь тихо отворилась, и явилась Ольга он взглянул на нее и вдруг упал духом радость его как вводу канула Ольга как будто немного постарела. Бледна,
но глаза блестят в замкнутых губах, во всякой черте таится внутренняя напряженная жизнь, окованная,
точно льдом, насильственным спокойствием и непо- движностью.
Во взгляде ее он прочел решение, но какое – еще не знал, только у него сердце стукнуло, как никогда не стучало. Таких минут не бывало в его жизни Послушай, Ольга, не гляди на меня так мне страшно – сказал он. – Я передумал совсем иначе надо устроить. – продолжал потом, постепенно понижая тон, останавливаясь и стараясь вникнуть в этот новый для него смысл ее глаз, губи говорящих бровей я решил сам ехать в деревню, вместе с поверенным чтоб там – едва слышно досказал он.
Она молчала, глядя на него пристально, как привидение Он смутно догадывался, какой приговор ожидал его, и взял шляпу, но медлил спрашивать ему страшно было услыхать роковое решение и, может быть,
без апелляции. Наконец он осилил себя Так ли я понял. – спросил он ее изменившимся голосом.
Она медленно, с кротостью наклонила, в знак согласия, голову. Он хотя до этого угадал ее мысль, но побледнели все стоял перед ней.
Она была несколько томна, но казалась такою покойною и неподвижною, как будто каменная статуя.
Это был тот сверхъестественный покой, когда сосредоточенный замысел или пораженное чувство дают человеку вдруг всю силу, чтоб сдержать себя, но только на один момент. Она походила на раненого, который зажал рану рукой, чтоб досказать, что нужно, и потом умереть Тыне возненавидишь меня – спросил он За что – сказала она слабо За все, что я сделал с тобой Что ты сделал Любил тебя это оскорбление!
Она с жалостью улыбнулась Зато говорил он, поникнув головой, – что ты ошибалась Может быть, ты простишь меня, если вспомнишь, что я предупреждал, как тебе будет стыдно, как ты станешь раскаиваться Яне раскаиваюсь. Мне так больно, так больно сказала она и остановилась, чтоб перевести дух Мне хуже, – отвечал Обломов, – ноя стою этого:
за что ты мучишься За гордость, – сказала оная наказана, я слишком понадеялась на свои силы – вот в чем я ошиблась, а не в том, чего ты боялся. Не о первой молодости и красоте мечтала я я думала, что я оживлю тебя,
что ты можешь еще жить для меня, – а ты уж давно умер. Яне предвидела этой ошибки, а все ждала, надеялась и вот. – с трудом, со вздохом досказала она.
Она замолчала, потом села Яне могу стоять ноги дрожат. Камень ожил бы оттого, что я сделала, – продолжала она томным голосом Теперь не сделаю ничего, ни шагу, даже не пойду в Летний сад все бесполезно – ты умер Ты согласен со мной, Илья – прибавила она потом, помолчав Не упрекнешь меня никогда, что я по гордости или по капризу рассталась с тобой?
Он отрицательно покачал головой Убежден литы, что нам ничего не осталось, никакой надежды Да, – сказал он, – это правда Но, может быть нерешительно прибавил потом, – через год – У него

недоставало духа нанести решительный удар своему счастью Ужели ты думаешь, что через год ты устроил бы свои дела и жизнь – спросила она. – Подумай!
Он вздохнули задумался, боролся с собой. Она прочла эту борьбу на лице Послушай, – сказала оная сейчас долго смотрела на портрет моей материи, кажется, заняла в ее глазах совета и силы. Если ты теперь, как честный человек Помни, Илья, мы не дети и не шутим дело идет о целой жизни Спроси же строго у своей совести и скажи – я поверю тебе, я тебя знаю станет ли тебя на всю жизнь Будешь литы для меня тем, что мне нужно Ты меня знаешь, следовательно, понимаешь,
что я хочу сказать. Если ты скажешь смело и обдуманно да – я беру назад свое решение вот моя рука и пойдем, куда хочешь, заграницу, в деревню, даже на
Выборгскую сторону!
Он молчал Если б ты знала, как я люблю Я жду не уверений в любви, а короткого ответа, перебила она почти сухо Не мучь меня, Ольга – с унынием умолял он Что ж, Илья, правая или нет Да, – внятно и решительно сказал он, – ты права Так нам пора расстаться, – решила она, – пока не

застали тебя и невидали, как я расстроена!
Он все не шел Если б ты и женился, что потом – спросила она.
Он молчал Ты засыпал бы с каждым днем все глубже – неправда ли А я Ты видишь, какая я Яне состаре- юсь, не устану жить никогда. Ас тобой мы стали бы жить изо дня вдень, ждать Рождества, потом Масленицы, ездить в гости, танцевать и не думать ни о чем;
ложились бы спать и благодарили Бога, что день скоро прошел, а утром просыпались бы с желанием, чтоб сегодня походило на вчера вот наше будущее – да?
Разве это жизнь Я зачахну, умру за что, Илья Будешь литы счастлив…
Он мучительно провел глазами по потолку, хотел сойти с места, бежать – ноги не повиновались. Хотел сказать что-то: во рту было сухо, язык не ворочался,
голос не выходил из груди. Он протянул ей руку Стало быть – начал он упавшим голосом, ноне кончили взглядом досказал «прости!»
И она хотела что-то сказать, но ничего не сказала,
протянула ему руку, но рука, не коснувшись его руки,
упала; хотела было также сказать прощай, но голосу ней на половине слова сорвался и взял фальшивую ноту лицо исказилось судорогой она положила руку и голову ему на плечо и зарыдала. У ней как

будто вырвали оружие из рук. Умница пропала – явилась просто женщина, беззащитная против горя Прощай, прощай – вырывалось у ней среди ры- даний.
Он молчалив ужасе слушал ее слезы, не смея мешать им. Он не чувствовал жалости ник ней, ник себе он был сам жалок. Она опустилась в кресло и, прижав голову к платку, оперлась на стол и плакала горько. Слезы текли не как мгновенно вырвавшаяся жаркая струя, от внезапной и временной боли, как тогда в парке, а изливались безотрадно, холодными потоками, как осенний дождь, беспощадно поливающий нивы Ольга, – наконец сказал он, – за что ты терзаешь себя Ты меня любишь, тыне перенесешь разлуки!
Возьми меня, как я есть, люби во мне, что есть хоро- шего.
Она отрицательно покачала головой, не поднимая ее Нет нет – силилась выговорить потом, – за меня и за мое горе не бойся. Я знаю себя я выплачу его и потом уж больше плакать не стану. А теперь не мешай плакать уйди Ахнет, постой Бог наказывает меня. Мне больно, ах, как больно здесь, у сердца…
Рыдания возобновились

– А если боль не пройдет, – сказал они здоровье твое пошатнется Такие слезы ядовиты. Ольга, ангел мой, не плачь забудь все Нет, дай мне плакать Я плачу не о будущем, а о прошедшем – выговаривала она с трудом, – оно
«поблекло, отошло Не я плачу, воспоминания плачут. Лето парк помнишь Мне жаль нашей аллеи, сирени Это все приросло к сердцу больно от- рывать!..
Она, в отчаянии, качала головой и рыдала, повторяя О, как больно, больно Если ты умрешь – вдруг с ужасом сказал он. Подумай, Ольга Нет, – перебила она, подняв голову и стараясь взглянуть на него сквозь слезы. – Я узнала недавно только, что я любила в тебе то, что я хотела, чтоб было в тебе, что указал мне Штольц, что мы выдумали с ним. Я любила будущего Обломова! Ты кроток,
честен, Илья ты нежен голубь ты прячешь голову под крыло – и ничего не хочешь больше ты готов всю жизнь проворковать под кровлей да я не такая мне мало этого, мне нужно чего-то еще, а чего – не знаю!
Можешь ли научить меня, сказать, что это такое, чего мне недостает, дать это все, чтоб я А нежность…
где ее нет

У Обломова подкосились ноги он сел в кресло и отер платком руки и лоб.
Слово было жестоко оно глубоко уязвило Обломо- ва: внутри оно будто обожгло его, снаружи повеяло на него холодом. Он в ответ улыбнулся как-то жалко,
болезненно-стыдливо, как нищий, которого упрекнули его наготой. Он сидел с этой улыбкой бессилия, ослабевший от волнения и обиды потухший взгляд его ясно говорил Да, я скуден, жалок, нищ бейте, бейте меня!..»
Ольга вдруг увидела, сколько яду было в ее слове;
она стремительно бросилась к нему Прости меня, мой друг – заговорила она нежно,
будто слезами. – Яне помню, что говорю я безумная!
Забудь все будем по-прежнему; пусть все останется,
как было Нет – сказал он, вдруг встав и устраняя решительным жестом ее порыв. – Не останется Не тревожься, что сказала правду я стою – прибавил он с унынием Я мечтательница, фантазерка – говорила она. Несчастный характеру меня. Отчего другие, отчего
Сонечка так счастлива…
Она заплакала Уйди – решила она, терзая мокрый платок руками Яне выдержу мне еще дорого прошедшее

Она опять закрыла лицо платком и старалась заглушить рыдания Отчего погибло все – вдруг, подняв голову, спросила она. – Кто проклял тебя, Илья Что ты сделал?
Ты добр, умен, нежен, благороден и гибнешь Что сгубило тебя Нет имени этому злу Есть, – сказал он чуть слышно.
Она вопросительно, полными слез глазами взглянула на него Обломовщина – прошептал он, потом взял ее руку, хотел поцеловать, ноне мог, только прижал крепко к губами горячие слезы закапали ей на пальцы. Не поднимая головы, не показывая ей лица, он обернулся и пошел

Бог знает, где он бродил, что делал целый день, но домой вернулся поздно ночью. Хозяйка первая услыхала стук в ворота и лай собаки и растолкала от сна
Анисью и Захара, сказав, что барин воротился.
Илья Ильич почти не заметил, как Захар раздел его,
стащил сапоги и накинул на него – халат Что это – спросил он только, поглядев на халат Хозяйка сегодня принесла вымыли и починили халат, – сказал Захар.
Обломов как сел, таки остался в кресле.
Все погрузилось в сони мрак около него. Он сидел,
опершись на руку, не замечал мрака, не слыхал боя часов. Ум его утонул в хаосе безобразных, неясных мыслей они неслись, как облака в небе, без цели и без связи, – он не ловил ни одной.
Сердце было убито там на время затихла жизнь.
Возвращение к жизни, к порядку, к течению правильным путем скопившегося напора жизненных сил совершалось медленно.
Прилив был очень жестоки Обломов не чувствовал тела на себе, не чувствовал ни усталости, никакой потребности. Он мог лежать, как камень, целые сутки или целые сутки идти, ехать, двигаться, как машина

Понемногу, трудным путем выработывается в человеке или покорность судьбе – и тогда организм медленно и постепенно вступает вовсе свои отправления или горе сломит человека, ион не встанет больше, смотря погорю, и по человеку тоже.
Обломов не помнил, где он сидит, даже сидел ли он:
машинально смотрели не замечал, как забрезжилось утро слышали не слыхал, как раздался сухой кашель старухи, как стал дворник колоть дрова на дворе, как застучали и загремели в доме, видели не видал, как хозяйка и Акулина пошлина рынок, как мелькнул пакет мимо забора.
Ни петухи, ни лай собаки, ни скрип ворот не могли вывести его из столбняка. Загремели чашки, зашипел самовар.
Наконец часу в десятом Захар отворил подносом дверь в кабинет, лягнул, по обыкновению, назад ногой, чтоб затворить ее, и, по обыкновению, промахнулся, но удержал, однако ж, поднос наметался от долговременной практики, да притом знал, что сзади смотрит в дверь Анисья, и только урони он что-ни- будь, она сейчас подскочит и сконфузит его.
Он благополучно дошел, уткнув бороду в подноси обняв его крепко, до самой постели, и только располагал поставить чашки на стол подле кровати и разбудить барина – глядь, постель не измята, барина нет

Он встрепенулся, и чашка полетела на пол, за ней сахарница. Он стал ловить вещи на воздухе и качал подносом, другие летели. Он успел удержать на подносе только ложечку Что это за напасть такая – говорил он, глядя,
как Анисья подбирала куски сахару, черепки чашки,
хлеб. – Где же барин?
А барин сидит в кресле, и лица на нем нет. Захар посмотрел на него с разинутым ртом Вы зачем это, Илья Ильич, всю ночь просидели в кресле, не ложились – спросил он.
Обломов медленно обернул к нему голову, рассеянно посмотрел на Захара, на разлитый кофе, на разбросанный по ковру сахар А ты зачем чашку-то разбил – сказал он, потом подошел к окну.
Снег валил хлопьями и густо устилал землю Снег, снег, снег – твердил он бессмысленно, глядя на снег, густым слоем покрывший забор, плетень и гряды на огороде. – Все засыпал – шепнул потом отчаянно, лег в постель и заснул свинцовым, безотрадным сном. Уж было за полдень, когда его разбудил скрип двери с хозяйской половины из двери просунулась обнаженная рука с тарелкой на тарелке дымился пирог Сегодня воскресенье, – говорил ласково голос, –

пирог пекли неугодно ли закусить?
Но он не отвечал ничего у него была горячка

Часть четвертая

1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   23

---

I
Год прошел со времени болезни Ильи Ильича. Много перемен принес этот год в разных местах мира:
там взволновал край, а там успокоил там закатилось какое-нибудь светило мира, там засияло другое там мир усвоил себе новую тайну бытия, а там рушились в прах жилища и поколения. Где падала старая жизнь,
там, как молодая зелень, пробивалась новая…
И на Выборгской стороне, в доме вдовы Пшеницы- ной, хотя дни и ночи текут мирно, не внося буйных и внезапных перемен в однообразную жизнь, хотя четыре времени года повторили свои отправления, как в прошедшем году, но жизнь все-таки не останавливалась, все менялась в своих явлениях, но менялась с такою медленною постепенностью, с какою происходят геологические видоизменения нашей планеты:
там потихоньку осыпается гора, здесь целые века море наносит ил или отступает от берега и образует приращение почвы.
Илья Ильич выздоровел. Поверенный Затертый отправился в деревню и прислал вырученные за хлеб

---

III
Тарантьев и Иван Матвеевич на другой день Ильина дня опять сошлись вечером в заведении Чаю – мрачно приказывал Иван Матвеевичи когда половой подал чай и ром, он с досадой сунул ему бутылку назад. – Это не рома гвозди – сказал он и,
вынув из кармана пальто свою бутылку, откупорили дал понюхать половому Не суйся же вперед с своей, – заметил он Что, кум, ведь плохо – сказал он, когда ушел половой Да, черт его принес – яростно возразил Таран- тьев. – Каков шельма, этот немец Уничтожил доверенность дана аренду имение взял Слыханное ли это дело у нас Обдерет же он овечку-то.
– Если он дело знает, кум, я боюсь, чтоб там чего не вышло. Как узнает, что оброк-то собрана получи- ли-то его мы, да, пожалуй, дело затеет Ужи дело Труслив ты стал, кум Затертый не первый раз запускает лапу в помещичьи деньги, умеет концы прятать. Расписки, что ли, он дает мужикам:
чай, сглазу на глаз берет. Погорячится немец, покричит, и будет с него. А то еще дело Ой ли – развеселясь, сказал Мухояров. – Ну, выпьем же.
Он подлил рому себе и Тарантьеву.
– Глядишь, кажется, нельзя и жить на белом свете,
а выпьешь, можно жить – утешался он А ты тем временем вот что сделаешь, кум, – продолжал Тарантьев, – ты выведи какие-нибудь счеты,
какие хочешь, за дрова, за капусту, ну, за что хочешь,
благо Обломов теперь передал куме хозяйство, и покажи сумму в расход. А Затертый, как приедет, скажем, что привез оброчных денег столько-то и что в расход ушли А как он возьмет счеты да покажет после немцу,
тот сосчитает, так, пожалуй, того Вона Он их сунет куда-нибудь, и сам черт не сыщет. Когда-то еще немец приедет, до тех пор забудется Ой ли Выпьем, кум, – сказал Иван Матвеевич,
наливая в рюмку, – жалко разбавлять чаем добро. Ты понюхай три целковых. Не заказать ли селянку Можно Эй Нет, каков шельма Дай, говорит, мне на аренду опять с яростью начал Тарантьев, – ведь нам с тобой, русским людям, этого в голову бы не пришло!
Это заведение-то немецкой стороной пахнет. Там все какие-то фермы да аренды. Вот постой, он его еще

---

ошиблись (читал Штольц, ударяя на этом слове пред вами не тот, кого выждали, оком мечтали. Погодите он придет, и тогда вы очнетесь, вам будет досадно и стыдно за свою ошибку Видите, как это верно сказал он. – Вам было и стыдно и досадно за ошибку. К этому нечего прибавить. Он был права вы не поверили, ив этом вся ваша вина. Вам бы тогда и разойтись но его одолела ваша красота а вас трогала…
его голубиная нежность – чуть-чуть насмешливо прибавил он Яне поверила ему, я думала, что сердце не ошибается Нет, ошибается и как иногда гибельно Ноу вас до сердца и не доходило, – прибавил он, – воображение и самолюбие с одной стороны, слабость с другой А
вы боялись, что не будет другого праздника в жизни,
что этот бледный луч озарит жизнь и потом будет вечная ночь А слезы – сказала она. – Разве они не от сердца были, когда я плакала Яне лгала, я была искренна Боже мой О чем не заплачут женщины Вы сами же говорите, что вам было жаль букета сирени, любимой скамьи. К этому прибавьте обманутое самолюбие, неудавшуюся роль спасительницы, немного привычки Сколько причин для слез И свидания наши, прогулки тоже ошибка Вы помните, что я была у него – досказала она с смущением и сама, кажется, хотела заглушить свои слова. Она старалась сама обвинять себя затем только,
чтоб он жарче защищал ее, чтоб быть все правее и правее в его глазах Из рассказа вашего видно, что в последних свиданиях вами говорить было не о чем. У вашей так называемой любви не хватало и содержания она дальше пойти не могла. Вы еще до разлуки разошлись и были верны нелюбви, а призраку ее, который сами выдумали, – вот и вся тайна А поцелуй – шепнула она так тихо, что он не слыхала догадался О, это важно, – с комической строгостью произнес он, – за это надо было лишить вас одного блюда за обедом. – Он глядел на нее все с большей лаской, с большей любовью Шутка не оправдание такой ошибки – возразила она строго, обиженная его равнодушием и небрежным тоном. – Мне легче было бы, если б вы наказали меня каким-нибудь жестким словом, назвали бы мой проступок его настоящим именем Я бы и не шутил, если бдело шло не об Илье, а о другом, – оправдывался он, – там ошибка могла бы

---