Файл: Литература по гуманитарными социальным дисциплинам для высшей школы и средних специальных учебных заведений готовится и издается при содействии Института Открытое общество Фонд.pdf

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 12.01.2024

Просмотров: 463

Скачиваний: 2

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
«
ìóæèê
» было образовано от существительного «
ìóæ
» взрослый свободный, независимый человек ив тоже время супруг) с прибавлением уменьшительного суффикса -
èê
(буквально — маленький муж. «
Îòðîê
» (дитя, подросток, юноша и младший дружинника также, одновременно, слуга, раб, работник) буквально значило не говорящий, те. не имеющий права речи, права голоса в жизни рода или племени. «
Õîëîï
» (закабаленный, несвободный человек) связано со словом хлопец — мальчуган, мальчик, парень и, возможно, происходило от корня сиз которого возникло и древнерусское прилагательное «
õîëîñò, õîëîñòûé
», те. неженатый, безбрачный, неспособный к половой жизни (кстати, поэтому в Русской Правде для обозначения зависимых женщин используется другое слово — «
ðîáà
»). «
×åëÿäü
» (рабы, невольники, слуги) первоначально, судя по всему, относилось к младшим членам рода, семьи (ср.: праславянское *сеl'аdь — стадо, род, родственное ирландскому clan — потомство, род, клан, и олонецкое челядь — дети, мальчики, а также болгарское «челяд» — потомство, род, дети, Наконец, слово «
÷åëîâåê
» в значении человек, находящийся на службе у кого-то; чей-либо слуга происходило, по мнению большинства современных этимологов, из сочетания двух основ, из которых одна была родственна только что рассмотренному праславянскому корню с- род, клан, колено, а вторая — литовскому слову
vaikas — «детя, детеныш, потомок, мальчики латышскому vaiks — мальчик, юноша. К сказанному можно добавить, что на древнерусских миниатюрах и иконах бороды изображались лишь у людей старше 30 лет. Однако это правило действовало только для привилегированных сословий. Представители городских и, тем более, сельских низов независимо от возраста изображались безбородыми. Отсюда ясно, почему, например, в Русской Правде за «
ïîòîðãàíèå
» бороды или усов полагался невероятно высокий, навзгляд читателя конца XX в, штраф — 12 гривен (как за украденного бобра и лишь в три раза меньше штрафа за убийство свободного человека. Понятным становится и настойчивое упоминание, что у св. Бориса «
áîðîäà ìàëà è óñ
(зато есть) —
ìëàä áî
áå åùå
». Отсутствие бороды служило свидетельством неправомочности или неполноправности человека, выдергивание же бороды — оскорблением чести и достоинства. Постоянный дефицит рабочих рук приводил к весьма уродливым
266
явлениям крестьянской жизни на Руси. Голодна трудовые руки проникал в самый уклад крестьянской семьи. Поэтому дети с самого раннего возраста использовались на различных работах. Однако поскольку они были явно неполноценными работниками, родители часто женили сыновей уже в возрасте 8-9 лет на взрослых женщинах, желая получить лишнего работника. Естественно, положение молодой жены, пришедшей в подобных условиях в семью мужа, вряд ли действительно могло чем-либо существенно отличаться от положения рабыни. Это уродовало семейные отношения, порождая такие явления, как снохачество и т. п. Избиение детей в поучительных целях считалось нормой. Мало того, авторы многих древнерусских наставлений, в том числе знаменитого Домостроя, рекомендовали делать это систематически Нормы отношения к детям, декларировавшиеся в XVI в, действовали и за полтысячи лет до того, как были написаны только что процитированные строки. Мать Феодосия Печерского, как неоднократно подчеркивал автор его Жития, именно такими методами пыталась влиять на сына. Каждый его проступок, будь то попытка заниматься делом, несвойственным человеку его сословия, или тайное ношение цепей для «удручения плоти, или побег из дома спаломни- ками в Святую Землю, наказывались с необычайной, на взгляд человека конца XX в, жестокостью. Мать избивала сына (даже ногами) до тех пор, пока буквально не падала от усталости, заковывала его в кандалы и т. д. Браки сексуальные отношения. В средневековом обществе особую ценность имело «
óäðó÷åíèå ïëîòè
». Христианство напрямую связывает идею плоти с идеей греха. Развитие «антителесной» концепции, встречающейся уже у апостолов, идет по пути «дьяволизации» тела как вместилища пороков, источника греха. Учение о первородном грехе, который вообще-то состоял в гордыне, со временем приобретало все более отчетливую антисексуальную направленность. Параллельно с этим в официально-религиозных установках шло
267
всемерное возвеличивание девственности. Однако сохранен не девушкой чистоты до брака, видимо, первоначально ценилось лишь верхушкой общества. Среди «
ïðîñòåöîâ
», по многочисленным свидетельствам источников, на добрачные половые связи на Руси смотрели снисходительно. В частности, вплоть до XVII в. общество вполне терпимо относилось к посещению девицами весенне-летних «
èãðèù
», предоставлявших возможность дои внебрачных сексуальных контактов Естественно, участие девушек в подобных «
èãðèùàõ
» приводило - и, видимо, нередко — к «
ðàñòëåíèþ äåâñòâà
». Тем не менее даже по церковным законам это не могло служить препятствием для вступления в брак (исключение составляли только браки с представителями княжеской семьи и священниками. В деревне же добрачные сексуальные контакты как юношей, таки девушек считались едва лине нормой. Специалисты отмечают, что древнерусское общество признавало за девушкой право свободного выбора сексуального партнера. Об этом говорит не только длительное сохранение в христианской Руси обычая заключения брака «
óâîäîì
», путем похищения невесты по предварительному сговору с ней. Церковное право даже предусматривало ответственность родителей, запретивших девушке выходить замуж по ее выбору, если та что створить над собою. Косвенно оправе свободного сексуального выбора девушек свидетельствуют довольно суровые наказания насильников. «
Ðàñòëèâøèé äåâêó îñèëüåì
» должен был жениться на ней. В случае отказа виновник отлучался от церкви или наказывался четырехлетним постом. Пожалуй, еще любопытнее, что вдвое большее наказание ожидало в XV-XVI вв. тех, кто склонил девицу к интимной близости «
õûòðîñòèþ
», обещая вступить с ней в брак обманщику грозила девятилетняя епитимья (религиозное наказание. Наконец, церковь предписывала продолжать считать изнасилованную девицей (правда, при условии, что она оказывала сопротивление насильнику и кричала, ноне было никого, кто мог бы прийти ей на помощь. Рабыня, изнасилованная хозяином, получала полную свободу вместе со своими детьми. Основой новой, христианской, сексуальной морали явился отказ от наслаждений и телесных радостей. Самой большой жертвой ноной этики стал брак, хоть и воспринимавшийся как меньшее зло, чем распутство, но все же отмеченный печатью греховности.
268
В Древней Руси единственный смысли оправдание половой жизни виделся в продолжении рода. Все формы сексуальности, которые преследовали иные целине связанные с деторождением, считались не только безнравственными, но и противоестественными. В Вопрошании Кириковом» (XII вони оценивались «
àêû ñîäîìúñêûé ãðåõ
». Установка на половое воздержание и умеренность подкреплялась ре- лигиозно-этическими доводами о греховности и низменности плотской жизни. Христианская мораль осуждала не только похоть, но и индивидуальную любовь, так как она якобы мешала выполнению обязанностей благочестия. Может создаться впечатление, что в такой атмосфере секс и брак были обречены на вымирание. Однако пропасть между предписаниями церкви и повседневной житейской практикой была очень велика. Именно поэтому древнерусские источники уделяют вопросам секса особое внимание. Согласно Вопрошанию, супругам вменялось в обязанность избегать сексуальных контактов вовремя постов. Тем не менее это ограничение, видимо, достаточно часто нарушалось. Не зря Кирика волновал вопрос Епископ новгородский Нифонт, к которому он обращался, несмотря на свое возмущение подобными нарушениями вынужден был пойти на уступки Видимо, даже духовному лицу было понятно, что безусловного выполнения подобных предписаний добиться невозможно. Епископ новгородский
Нифонт, к которому он обращался, несмотря на свое возмущение подобными нарушениями Холостых «
íà Âåëèê на Пасху,
ñúõðàíøèì ÷èñòî âåëèêîå
ãîâåíèå
», разрешалось причащать несмотря на то, что те «
èíîãäà ñúãðå-
øàëè
». Правда, прежде следовало выяснить, с кем «
ñúãðåøàëè
». Считалось, что блуд сесть большее зло, чем с незамужней женщиной. Предусматривалась возможность прощения за подобного рода прегрешения. При этом нормы поведения для мужчин были мягче, чем для женщин. Провинившемуся чаще всего грозило лишь соответствующее внушение, в то время как на женщину накладывались довольно суровые наказания. Сексуальные запреты, установленные для женщин, могли и вовсе не распространяться на представителей сильного пола. Супругам, кроме того, предписывалось избегать сожительства в воскресные дни, а также по средам, пятницами субботам, перед
269
причащением и сразу после него, так как «
â ñèè äíè äóõîâíàÿ æåðòâà
ïðèíîñèòñÿ Ãîñïîäó
». Вспомним также, что родителям возбранялось зачатие ребенка в воскресенье, субботу и пятницу. За нарушение данного запрета родителям полагалась епитимья «
äâå ëåòà
». Такие запреты опирались на апокрифическую литературу (и частности, на так называемые «
Çàïîâåäü ñâÿòûõ îòöîâ
» и «
Õóäûå íîìîêàíóíöû
»), поэтому многие священники не считали их обязательными. Достойным наказанием могло стать даже «
íå÷èñòîå
» сновидение. Однако в таком случае следовало тщательно разобраться, был ли увидевший зазорный сон подвержен вожделению собственной плоти (если ему приснилась знакомая женщина) либо его искушал сатана. Впер- вом случае ему нельзя было причащаться, во втором же причаститься он был просто обязан, Это касалось и священника Интересно, что женщина представлялась большим злом, чем дьявол, поскольку естественное плотское влечение и связанные с ним эротические сны объявлены нечистыми и недостойными сана священника (или человека вообще, тогда как такие же сны, вызванные предполагаемым дьявольским воздействием, заслуживали прощения. Стоит обратить внимание на то, что обязательный брак, установленный православной церковью для белого духовенства, и бытовом отношении сближал священника сего паствой. И быт женатого священнослужителя выдвигал в сущности те же вопросы, которые затем приходилось решать попу применительно к своим детям Б. А. Романов. ОБЩЕСТВО Коллектив и личность. Россия — страна с глубокими и устойчивыми традициями. Они — ее богатство. Стабильность социальной структуры российского общества и государственных форм, быта и духовной культуры поразительны и заслуживают самого глубокого уважения. Порожденные во многом относительной изоляцией страны, они сами становятся ее составляющей. Продолжением и одновременно обеспечением традиционализма русской духовной культуры стал ее коллективизм. В Древней Руси крестьянская община (мир, вервь) обладала непререкаемыми нерушимым авторитетом. На протяжении столетий она оставалась самым общим консервативным началом жизни общества. Именно коллектив, его память были носителями традиции и ее защитниками. В городе коллективистские тенденции находили воплощение в народном вече. Коллективизм, присущий нашей духовной культуре, породил целый ряд черт, которые характеризуют русское общество с древнейших времен до сегодня. В первую очередь, это — отрицание ценности личности, Насколько оно глубоко, показывает хотя бы то, что подавляющее большинство людей Древней Руси анонимно — если не буквально, то по существу. Даже называя имена, источники, как правило, не сохраняют почти никаких сведений об их личных качествах. С большим трудом, да и то далеко не всегда, удается разыскать их биографические данные. Личности всех оказываются поглощенными одной Личностью — государем. Наши представления о многих выдающихся деятелях русской истории имеют явно мифологический характер. Традиция обезличения закреплялась экономическими факторами. На всем протяжении русской истории господствовали коллективные формы собственности на землю общинная, монастырская, государственная. Частная собственность, как уже отмечалось, не получила здесь такого распространения и веса, как в западноевропейских странах. Власть и личность. Коллективная собственность и авторитет общественных собраний на Руси вызвали к жизни представления о том, что управлять жизнью общества может только какая-то внешняя сила, стоящая над всеми и не подчиняющаяся никому. Основа подобных представлений крылась, как это ни покажется странным на первый взгляд, и специфике самой коллективной формы управления обществом. Несмотря на то что предания о первых шагах древнерусской государственности как описания конкретных событий вряд ли заслуживают доверия, тем не менее в них сохранились воспоминания о каких- то реальных фактах. В частности, не исключено, что среди первых восточнославянских правителей преобладали (также, как ив славянской Болгарии, во франкской Нормандии и многих других европейских странах) воины-иноземцы — иногда захватчики (Кий, иногда специально приглашенные для этого (Рюрик). Приглашение князей со стороны представлялось вполне нормальным (если незакономерным) явлением в условиях формирования государства. Вечевые порядки позволяли решать вопросы лишь определенной степени сложности. Интересы мелких территориальных объединений, представленных на вечевой сходке главами семейств и общин, стояли мыте общих интересов нарождавшегося сообщества. Поэтому по мере расширения такого сообщества все больше становилась опасность перерастания коллективного принятия решения в открытый конфликт между общинами. Вспомним, что изгнавшие в свое время варягов новгородцы вынуждены были просить их вернуться из-за внутренних конфликтов, При вечевом порядке решения общих проблем большое общество несло в себе опасность больших конфликтов, необратимой дезорганизации, катастрофы. Предотвратить конфликт мог специальный институт, стоявший над интересами составляющих. Выразителями нелокальных, а общих интересов в гораздо большей степени были способны стать люди, не входившие нив одну из ячеек, из которых складывалось новое социальное объединение. Государство, представленное такой группой лиц или одним человеком, становилось мощным институтом, консолидировавшим общество, способным «
ñóäèòü ïî ïðàâó
», организовать совместные действия отдельных родов (племен) по обороне своих земель либо по освоению новых территорий или контролю над торговыми путями (что в условиях Восточной Европы приобретало особое значение. Отчуждение властных функций от общества вело к дальнейшему отрицанию роли личности рядового человека. Соответственно угасала и потребность личности в свободном волеизъявлении как осознанная и принятая обществом ценность. Мало того, опираясь накол- лективистские традиции, общество активно подавляло попытки такого волеизъявления, если они все-таки появлялись. Итак, всем членам древнерусского общества, кроме самого правителя, в свободе отказывалось. В итоге это вело к персонификации власти — отождествлению властных функций с конкретной личностью, выполняющей их. Становясь правителем, человек выделялся из общества, поднимался над ним. Подобные тенденции нашли вполне определенное выражение уже в деятельности Андрея Боголюбского, попытавшегося первым из древнерусских князей стать «самовластьцем». Однако деспотическая персонифицированная власть представляла самую серьезную опасность для ее носителя. Тот же Андрей Юрьевич
Боголюбский поплатился жизнью за попытку ее установления. Если дружинники могли «
îòúåõàòü
» от неугодного князя, с которым находились в договорных вассально-сюзеренных отношениях, то «милост- ники» такой возможности были полностью лишены. Они небыли равны с ним по положению, не ездили с ним в полюдье, а были слугами, получавшими пожалование. Избавиться от деспотического господина они могли только одним путем — физически устранив его. Личность и свобода. Понятие свободы в русской духовной культуре имело особое наполнение. Практически оно всегда воспринималось как независимость, свобода от чего-то или кого-то. Само праславянское слово *sveboda связано с церковнославянским свобьство или
собьство — «persona», в котором корень ь происходил от ь

(ср.: свой) и обозначал положение независимого от старших, самостоятельного члена рода.
272
Место личной свободы (в европейском смысле слова) в российской духовной культуре заняла категория воли. Интересно, что в русском языке этим словом обозначаются и власть, возможность распоряжаться, и свобода, способность осуществлять свои желания. От него образованы слова велеть, довлеть, позволить, власть. Любопытно, что центральной фигурой древнерусской культуры, древнерусского самосознания чаще становился не победитель, а жертва. Характерно, что первыми святыми Древней Руси стали именно жертвы
«
íåâèííîóáèåííûå
» братья Борис и Глеб, вся заслуга которых состояла в том, что они не противились собственному убийству. Правда, организовано оно было их старшим братом, которому, естественно, следовало повиноваться беспрекословно Ярослав Мудрый, отомстивший за них убийце, такой чести не удостоился, хотя его собственный вклад ив развитие русской государственности, ив развитие отечественного законодательства, ив христианизацию и просвещение Руси несомненен, С категорией жертвенности тесно связаны и многие мессианские оценки событий отечественной истории в русских летописях. Они как бы заранее оправдывают те жертвы, которые были принесены во имя коллективных интересов. Кроме того, необходимость такой жертвы снимала с повестки дня вопрос об отсутствии личной свободы, а заодно и об ответственности за неоправданные потери. Стоило осознать необходимость жертвы — и добровольное согласие на свое заклание превращалось в высшую свободу. Личность и право. На ранних этапах развития древнерусского общества чисто природное (языческо-мифологическое) понимание сущности человека освобождало нравственные оценки от чувства человеческой справедливости, те. от сознания вины. Как известно, мифы не учат морали. Моральный закон эпического сознания охранял право индивидуального произвола сильной личности. Следовательно, целью, долгом и главной добродетелью эпического героя было безусловное осуществление своего индивидуального права. Иначе говоря, во главу угла ставилась личная доблесть, ноне совесть, что, как будто, неизбежно должно было вести к произволу. Отношения людей в обществе регулировались народным обычаем. К обычным нормам относились как к нерушимым, священным уста- новлениям, которые пользовались тем большим уважением и авторитетом, чем древнее они казались.
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   34

«
Ñòàðèíà
» обычая придавала ему силу. Разумеется, в действительности стечением времени обычай трансформировался. Однако содержание обычая исправлялось исподволь, отражая перемены в жизни племени, по большей части помимо сознания людей. В их памяти обычай оставался как будто все тем же. Радикальное изменение в принятой норме не допускалось. Да и образ жизни традиционного общества, менявшийся более на поверхности, чем по существу, исключал сколько-нибудь серьезные сдвиги вправе. Обычное право — право консервативное.
273
Однако по мере усложнения общественной жизни потребовалось регулирование тех отношений, которые выходили за рамки обычного права, не подчинялись ему. Сильные личности (князь и его дружина) должны были прежде всего сформулировать нормы своих отношений с горожанами и крестьянами-общинниками, с которых они получали дань и которых они защищали (в том числе и от себя. Тем самым они не только закрепляли формировавшиеся новые социальные традиции, но и гарантировали соблюдение определенных норм, ограничивавших их собственный произвол. Создание таких правовых актов защищало и тех, кто платил за несостоявшийся набеги тех, кто взимал такую плату. Насколько это было актуально, показывает конфликт между князем Игорем и древлянами. Как мы помним, попытка повторного взимания дани привела к убийству неудачливого рэкетира. Непосредственным следствием происшедшей трагедии была серия законодательных мероприятий его вдовы, княгини Ольги. Как пишет летописец, ей пришлось проехать по платящим дань территориям, «
óñòàâëÿþùè
óñòàâû è óðîêè
». На смену витально-эгоистическому принципу хочу в отношениях между тем, кто стоял над обществом, и самим обществом шел сознательно-волевой принцип надо. Осуществление этого принципа должно было основываться на определенной системе ценностей, до того момента, видимо, отсутствовавших в обществе (во всяком случаев явном виде. Обычное право, тысячелетиями до того регулировавшее отношения между людьми, было теперь дополнено записанным правом, которое исходило не только изустной и обрядовой традиции, но и из традиции письменной. Обычай получил подкрепление и развитие в Священном Писании, откуда (наряду с памятниками византийского законодательства) по преимуществу черпались новые правовые нормы. Первым из дошедших до нашего времени памятником такого бумажного права стала Русская Правда. Уже само ее название включало слово (правда, от которого образован чуть лине весь современный правовой, лексикон — право, справедливость, правота, правление и даже праведный. Между тем, его первоначальное значение, в котором оно бытовало в Древней Руси, существенно отличается от нашего понимания того, что стоит за словом правда. Отсюда и обыденное представление о несправедливости того мира. Что же оно означало Корень ро, видимо, праиндоевропейский. Погружаясь с помощью сопоставления родственных языков в глубины времени, этимологи выяснили, что наиболее ранними его значениями были сильный, выдающийся (по силе или изобилию, позднее к ним присоединились деятельный, смелый, стоящий впереди, затем облеченный властью, имеющий право и, наконец, добрый, честный, порядочный. В Древней Руси первое из указанных значений, скорее всего, было доминирующим. Кстати, именно поэтому десная рука, как более сильная у большинства людей, называется у нас правой. Представление оправе и правде традиционно связано по смыслу с понятием силы, насилия. Установление правоты у народов традиционных культур, в том числе и у наших предков, было тесно связано с представлением о божественной справедливости. Главное заключалось не столько в том, чтобы установить, кто виновен, а кто — нет, сколько в том, чтобы выяснить, получили ли действия человека санкцию высших сил, соответствуют ли они благу, недоступному непосредственному человеческому восприятию и пониманию. Поэтому решение правовых вопросов сплошь и рядом опиралось не на точно сформулированную человеком правовую норму, а на то, было ли совершено то или иное действие по Божьему соизволению, попущению или нет. Отсюда — широко распространенная практика решения судебных тяжб путем Божьего суда испытанием железом, водою или судебным поединком («
ïîëåì
»). Победитель наглядно доказывал, на чьей стороне Бога потому был правым. Ему и вручалась «
ïðàâàÿ
» грамота — судебное решение. Потерпевший же поражение («
óáèòûé
», по терминологии XV-XVI вв.) признавался виновным или проигравшим. Практика судебных поединков существовала на Руси по крайней мере до середины XVI в. Даже роль свидетелей («
âèäîêîâ
» или «
ïîñëóõîâ
») сводилась к тому, чтобы свидетельствовать не столько о факте, сколько о «
äîáðîé ñëà-
âå
» того лица, на чьей стороне они выступали в суде. Тем самым, их функция, видимо, состояла прежде всего в оказании моральной поддержки истцу или ответчику. И такая поддержка обусловливалась незнанием истины и стремлением ее продемонстрировать, а связями с человеком, который привлекал их для участия в судебной тяжбе на своей стороне. Целью процесса было не выяснение и доказательство фактов — они казались самоочевидными или становились таковыми в результате принесения соответствующих клятв и совершения необходимых действий. Суда как инстанции, призванной установить истину, в Древней Руси, очевидно, не существовало, Его заменял процесс состязания между тяжущимися. Судже был призван следить за строгими неуклонным соблюдением ими правил игры. Мысль И. Хей- зинги о том, что у древних народов судебная тяжба в значительной мере представляла соревнование в буквальном смысле слова, дававшее участникам чувство морального удовлетворения само по себе, независимо от его исхода, может быть вполне отнесена к древнерусскому судопроизводству. Другой отличительной чертой древнерусских систем права было то, что «
ïðàâûé
верный
ñóä
» мог быть таковым, только если он происходил при строжайшем соблюдении всех процедур. Малейшее уклонение от стандарта было чревато неудачей. Строжайшее следование
275

всем детальным предписаниям процедуры считалось совершенно обязательным. Предлагаемые современными исследователями объяснения судебных процедур и обычаев, нашедших отражение в Русской Правде, «Мерилах Праведных, Кормчих книгах и других подобных законодательных источниках, неизбежно имеют рационалистический характер. Неотъемлемой потребностью мышления человека нашего времени является стремление найти какое-то истолкование тех или иных действий человека, основанное на здравом смысле. Однако нормы, которые мы находим в древнерусских законодательных актах, органически связаны с сознанием, которое иначе воспринимало и осваивало социальный мир. Нет никакой уверенности в том, что для самих участников правовых процедур все в них было вполне понятно и они могли бы раскрыть значение каждого символа или символического действия. Видимо, в таком объяснении они вовсе не нуждались, а рациональное объяснение, привычное для человека нового времени, на самом деле ничего не объяснило бы им. Эффективность и законность нормативных ритуалов не была связана сих понятностью для исполнителей. Как уже отмечалось, главное заключалось в соответствии старине. Характерной чертой обычного и раннего письменного права была его публичность. Система такого права, опиравшаяся на детально разработанный формализм и всеобъемлющую ритуализацию его норм, представляла своего рода механизм включения индивида в общество. Субъектом социальной деятельности выступали группа, к которой принадлежал индивид, выполнявший предписанные ему традиционные функции, следовавший категорическим императивам поведения. Человек Древней Руси — человек группы, органического коллектива, в котором он рождался и к которому принадлежал на протяжении всей жизни. Лишь будучи членом этого коллектива, он мог пользоваться правоспособностью. Все перечисленные особенности древнерусской правовой системы в большей или меньшей мере продолжали существовать ив последующие времена. На протяжении нескольких столетий действовавшие на русских землях законы лишь дополнялись, оставаясь в основе своей неизменными. Так, Русская Правда ХП-ХIП вв. основывалась на Законе Русском, упоминавшемся еще вначале в. Ее в свою очередь повторяли «Судебники» 1497 и 1550 гг., а их — Соборное Уложение г. Этническое самосознание. Одной из важнейших характеристик человека любого мира, в том числе Древней Руси, было и остается его представление о собственной причастности к определенному сообществу (этническому, политическому, конфессиональному. При изучении процессов этнического развития пишет Б. Н. Флоря,— долгое время преобладала тенденция к установлению "объективных" признаков тех или иных этнических общностей (наличие территории компактного проживания, единства языка и т. д. Однако по мере исследования все более становилось ясным, что все эти "объективные" признаки представляют собой лишь некоторые условия для развития процесса, протекающего прежде всего в сфере общественного сознания. Ту или иную общность людей делает этносом наличие у нее особого этнического самосознания, для которого характерно четкое осознание различий между этносом "своими "чужим. Поэтому, именно прослеживая историю развития этнического самосознания, можно установить основные этапы развития того или иного этноса. Все сказанное в полной мере относится и к истории славянской этнической общности»
23
Источники дают возможность хотя бы в общих чертах установить, к какой сообщности и как причислял себя древнерусский человек. Первостепенное значение в этом играют летописные данные. Они позволяют с большой долей уверенности полагать, что для составителя и потенциального читателя летописи наиболее важной была причастность, во-первых, к потомкам Адама, во-вторых, к наследникам
Иафета, в-третьих, к христианам, в-четвертых, к славянам, в-пятых, к конкретной ветви славян (в том числе к потомкам того или иного племени восточных славян) и, наконец, в-шестых, к жителям определенного города или территории, примыкавшей к нему. В Повести временных лет прежде всего заметна приверженность к категории "всеобщего, без экспрессивного различения "своего" или "чужого" этносов, разделения их границами»
24
Как считает этот же автор (АС. Демин), летописцу было свойственно находить у каждого народа крупный географический ориентир расселения, а не мелочно вычерчивать этнические границы. Летописец сам сформулировал принцип связи народов с приметными местами, подводивший к проблеме "своего / не своего "позем- ле... где седше на которомъ месте на реце...", "живяху кождо... на своихъ местехъ... на горе" и пр. Однако в целом преобладал принцип предметно-ландшафтного ориентирования, а не разграничения. В общем выдерживался принцип народ + крупный географический признак, подразумевавший "свое / не свое"»
25
Это былине точные политические, юридические либо языковые категории своего и чужого, а сравнительно расплывчатые чувства и эмоционально-образные представления, проявлявшиеся отнюдь не терминологически и не в единообразных высказываниях. В тоже время чувствуется, что летописец постоянно искал какие-то формальные критерии для разделения своих и чужих. Таким источником,
277

или во всяком случае весьма существенным признаком был для него язык. Вот что пишет об этом Б.Н. Флоря: Одним из важных признаков единства славян как особой этнической общности было для людей эпохи раннего Средневековья то, что все славяне говорят на одном, общем для них всех "славянском" языке. Убеждение, что все славяне говорят на одном, общем для них языке и что поэтому всеславянские народы могут пользоваться и письменностью, и переводами, сделанными Кириллом и Мефодием, с большей силой выражено в Пространных житиях Кирилла и Мефодия ив других текстах кирилло-ме- фодиевского круга»
26
Однако, как нетрудно заметить, речь в данном случае идет прежде всего о письменном языке, языке книжной, в первую очередь христианской, культуры. Собственный язык той или иной части славянского мира стал этническим маркером в более позднее время. Согласно Б.Н. Флоре, в эпоху раннего Средневековья все славяне считали, что они говорят на одном "славянском" языке, но кв. положение изменилось. Во второй половине XII в. встречаем первые упоминания о "чешском" языке, в нач. XIII во "польском, в текстах XIII в. начинает упоминаться и "болгарский" язык в тех контекстах, где ранее говорилось о "славянском" языке. С этого времени именно свой особый "язык" становится главным признаком особой народности. Перед "славянами" византийского культурного круга, для которых ив в. старославянский язык оставался важнейшим средством взаимного общения, возникал вопрос о том, как же этот общий для многих (и не только славянских) народов язык соотносится с реально существующими, отличными друг от друга языками отдельных таких народов. (Курсив мой И.Д.) Пока же фактор языка служил лишь признаком принадлежности к предельно широкой, а потому ив значительной степени эфемерной, славянско-христианской общности. Ни собственно этническим, ни политическим этот критерий в сознании древнерусского человека не являлся. Гораздо более конкретным была для него причастность к определенному довольно узкому городскому локусу. Казалось бы пишет А. П. Моця,— упоминания на страницах древнерусских летописей "суздальцев", "ростовцов", "новго- родцев", "смолян, "рязанцев, "черниговцев" и т. д. позволяют говорить о полной эфемерности существования общевосточноев- ропейской (а точнее восточнославянской) общности и замене ее самосознанием на уровне земли-княжества. Конечно, этнокультурные связи в каждом конкретном микрорегионе усиливались по горизонтали и вертикали. Но, по нашему мнению, и во времена
278

раздробленности на Руси народность продолжала существовать на определенных уровнях общественного сознания. Это было связано с особенностями социально-экономических отношений на Руси, ив первую очередь они заключались в борьбе центробежных и центростремительных тенденций, а также в специфике феодального держания на протяжении всего древнерусского периода»
28
При этом, однако, возникает проблема выявления тех черт, которые позволили бы все-таки вычленить на страницах письменных источников представление древнерусского человека о своей принадлежности к некой единой народности. До тех пор, пока такой, формальный, критерий не будет найден, придется согласиться с мнением цитированного выше автора, что в средние века вообще весьма значительная часто населения была безэтнической»
29
Это относится прежде всего к представителям низов, не охваченных элитарной книжной культурой Широкие народные массы в это время утверждает А. П. Моця,— в интеграционных процессах участвовали весьма слабо. Трудно представить высокое осознание своего единства смердами, сидящими например) под Галичем и Псковом — их "мир" был реален и занимал намного меньшие размеры»
30
Вопрос о выявлении элементов самосознания собственно народных масс чрезвычайно сложен, Прежде всего до сих пор не удалось определить круг источников, в которых их самосознание отразилось бы достаточно адекватно. Мне могут возразить, что такие тексты известны. Это прежде всего фольклор, в котором особое место отводится былинам. В частности, по мнению Б. Н. Флори, представляется возможным сопоставление отраженной в былинах системы представлений о месте своей страны и народа в окружающем мире стой системой представлений, которую мы находим в летописях и других литературных памятниках Киевской Руси. Для представлений, отраженных в былинах и летописях, общим является чувство глубокого патриотизма главным подвигом былинных богатырей является защита Киева и Русской земли от ее традиционных врагов — соседей-кочевников. Ради этого они оставляют пиры в княжеских гридницах, чтобы долгие годы стоять на богатырских "заставах. Как ив летописях, кочевники в былинах противопоставляются жителям "святой Руси" как "поганые, которые не чтят Христа и не поклоняются иконам. Однако характерный для исторических памятников раннефеодального общества пафос "священной войны" против неверных создателям былин чужд. Если автор введения к Начальному своду второй половины в. хвалил "старых" князей и их дружинников зато, что
279