ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 12.01.2024
Просмотров: 428
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Падение тушинского и московского правительств Несмотря на обращение тушин- цев к королю, в Тушине продолжались смуты. Оно пустело, ему грозили и войска Ско- пина-Шуйского, подошедшие тогда к Москве, и Вор из I Калуги. Наконец Рожинский, не имея возможности держаться в Тушине, ушел к Волоколамску и сжег знаменитый тушинский стана его шайка скоро распалась, так как сам он умер в Волоколамске.
Тушино уничтожилось, в Москву пришли войска, приехал Скопин-Шуйский; эти события хорошо повлияли на москвичей они ликовали. Их радости не мешало то, что один сильный враг был у Смоленска, другой сидел в Калуге, что общее положение было также сложно и серьезно, как и раньше. Шуйский праздновал падение Тушина, народ – прибытие
Скопина. Молодой, блестящий воевода (Скопину было тогда 24 года, Михаил Васильевич
Скопин-Шуйский пользовался замечательной любовью народа. По замечанию Соловьева, он был единственной связью, соединявшей русских с В. И. Шуйским. В Скопине народ видел преемника царю Василию он терпел дядю ради племянника, надеясь видеть этого племянника своим царем. Есть слухи, что Ляпунов еще при жизни царя Василия предлагал престол
Скопину, когда тот был в Александровской слободе, и что это способствовало будто бы охлаждению Шуйского к Скопину, хотя Скопин и отказался от этого предложения. Восстановить личность Скопина-Шуйского и определить мотивы народной любви к нему мы не можем,
потому что мало сохранилось известий об этом человеке и личность его оставила после себя мало следов. Говорят, что это был очень умный, зрелый не полетам человек, осторожный
Первое земское ополчение Со смертью Вора русские люди получили возможность соединиться для отпора поляками с этих пор смута в дальнейшем своем развитии получает преимущественно характер национальной борьбы в которой русские стремятся освободиться от польского гнета, ими же в значительной степени допущенного.
Прежде чем перейти к обзору движения Ляпунова и движения нижегородского, составляющих содержание дальнейшего изложения, бросим общий взгляд на положение Московского государства в минуту смерти Вора. По всей стране бродят казаки, везде грабят и жгут,
опустошают и убивают. Это казаки, или вышедшие из Тушина после его разорения, или действовавшие самостоятельными маленькими шайками безо всякого отношения к тушинцам,
ради одного грабежа. Северо-западная часть государства находится в руках шведов. Их войско после Клушина отступило на север истого времени, как Москва признала Владислава,
открыло враждебные действия против русских, стало забирать города, ибо Москва, соединяясь с Польшей, тем самым делалась врагом Швеции. Но и Польша не прекращала военных действий против Руси. Поляки осаждали Смоленск и разоряли юго-западные области.
Сама Москва занята польским гарнизоном, вся московская администрация – под польским влиянием. Король враждебного государства, Сигизмунд, из-под Смоленска распоряжается
Русью своим именем, как государь, без всякого права держит в тоже время, как бы в плену,
великое московское посольство, притесняет его и не соглашается с самыми существенными,
на московский взгляд, условиями договора Москвы с Владиславом. Таково было положение дел.
Одно только существование Вора сдерживало негодование лучших русских людей против поляков. Вор и тот общественный порядок или, вернее, беспорядок, который он воплощал собой, страшил их более, нежели возмущали поляки сопротивляться же и тому, и другому врагу вместе не было сил. Однако во многих частях Русской земли, в тех, откуда Вор был дальше и где его знали меньше, стали передаваться ему, не ожидая добра от поляков. Но
Вор умер, и ожили московские люди одним врагом стало меньше. Шайка Вора без предводителя становилась простыми разбойниками и теряла политическую силу. В качестве политических врагов оставались только поляки, и против них теперь можно было соединиться без боязни, что в тылу останется худший враг. Движение против поляков стало проявляться яснее, определеннее, сильнее. Во главе его стоял начальный человек Московского государства патриарх.
Патриарх действовал в этом случае как пастырь церкви. Он прекрасно видел, что влияние католической Польши на православную Москву не ограничится сферой государствен-
Избрание на царство Михаила Федоровича Романова. Выборные люди съехались в Москву в январе 1613 г. Из Москвы просили города прислать для царского выбора людей
«лучших, крепких и разумных. Города, между прочим, должны были подумать не только об избрании царя, но и о том, как строить государство и как вести дело до избрания, и об этом дать выборным договоры, те. инструкции, которыми те должны были руководствоваться. Для более полного освещения и понимания собора 1613 г. следует обратиться к разбору его состава, который может быть определен лишь по подписям на избирательной грамоте Михаила Федоровича, написанной летом 1613 г. На ней мы видим всего 277 подписей,
но участников собора, очевидно, было больше, так как не все соборные люди подписывали соборную грамоту. Доказательством этого служит, например, следующее за Нижний Новгород на грамоте подписались 4 человека (протопоп Савва, 1 посадский, 2 стрельца, а достоверно известно, что нижегородских выборных было 19 человек (3 попа, 13 посадских, дьякон и 2 стрельца. Если бы каждый город удовольствовался десятью человеками выборных,
как определил их число кн. Дм. Мих. Пожарский, то выборных в Москве собралось бы до человек, так как на соборе участвовали представители 50 городов (северных, восточных и южных а вместе с московскими людьми и духовенством число участников собора простиралось бы до 700 человек. Собор был действительно многолюден. Собирался он часто в
Успенском соборе, быть может, именно потому, что из других московских зданий ни одно не могло бы его вместить. Теперь является вопрос, какие классы общества были представлены на соборе и полон ли был собор по своему сословному составу. Из 277 упомянутых подписей принадлежат духовенству (частью выборному из городов, 136 – высшим служилым чинам (боярам – 17), 84 – городским выборным. Выше уже сказано, что этим цифровым данным далеко нельзя верить. По ним провинциальных выборных на соборе было мало, а наделе эти выборные несомненно составляли большинство, и, хотя с точностью нельзя определить ни их количества, ни того, сколько было из них тяглых и сколько служилых людей,
тем не менее можно сказать, что служилых было, кажется, более, чем посадских, но и посад
Заключение. Результаты смуты Освобождением Москвы и избранием царя историки обыкновенно кончают повесть о смуте, – они правы. Хотя первые годы царствования
Михаила-тоже смутные годы, но дело в том, что причины, питавшие, так сказать, смуту и заключавшиеся в нравственной шаткости и недоумении здоровых слоев московского общества ив их политическом ослаблении, эти причины были уже устранены. Когда этим слоям удалось сплотиться, овладеть Москвой и избрать себе царя, все прочие элементы, действовавшие в смуте, потеряли силу и мало-помалу успокаивались. Выражаясь образно, момент избрания Михаила – момент прекращения ветра в буре море еще волнуется, еще опасно, но оно движется по инерции и должно успокоиться.
Так колебалось Русское государство, встревоженное смутой много хлопот выпало на долю Михаила, и все его царствование можно назвать эпилогом драмы, но самая драма уже кончалась, развязка уже последовала, результаты смуты уже выяснились.
Обратимся теперь к этим результатам. Посмотрим, как понимают важнейшие представители нашей науки факт смуты в его последствиях. Первое место дадим здесь, как и всегда, СМ. Соловьеву. Они в Истории, и во многих своих отдельных статьях) видит в смуте испытание, из которого государственное начало, боровшееся в XVI в. с родовым началом, выходит победителем. Это чрезвычайно глубокое, хотя, может быть, и не совсем верное историческое воззрение. К. С. Аксаков, человек с большим непосредственным пониманием русской жизни, видит в смуте торжество земли и последствием смуты считает
Тушино уничтожилось, в Москву пришли войска, приехал Скопин-Шуйский; эти события хорошо повлияли на москвичей они ликовали. Их радости не мешало то, что один сильный враг был у Смоленска, другой сидел в Калуге, что общее положение было также сложно и серьезно, как и раньше. Шуйский праздновал падение Тушина, народ – прибытие
Скопина. Молодой, блестящий воевода (Скопину было тогда 24 года, Михаил Васильевич
Скопин-Шуйский пользовался замечательной любовью народа. По замечанию Соловьева, он был единственной связью, соединявшей русских с В. И. Шуйским. В Скопине народ видел преемника царю Василию он терпел дядю ради племянника, надеясь видеть этого племянника своим царем. Есть слухи, что Ляпунов еще при жизни царя Василия предлагал престол
Скопину, когда тот был в Александровской слободе, и что это способствовало будто бы охлаждению Шуйского к Скопину, хотя Скопин и отказался от этого предложения. Восстановить личность Скопина-Шуйского и определить мотивы народной любви к нему мы не можем,
потому что мало сохранилось известий об этом человеке и личность его оставила после себя мало следов. Говорят, что это был очень умный, зрелый не полетам человек, осторожный
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
190
полководец, ловкий дипломат. Но эту замечательную личность рано унесла смерь, и судьба таким образом очень скоро разрушила связь Шуйского с народом. Скопин умер в апреле г, и народная молва приписала вину в этом Шуйским, хотя, может быть, и несправед- ливо.
Над войском Скопина-Шуйского стал после его смерти воеводой брат царя Василия,
Дмитрий Шуйский, надменный, неспособный, пустой и мелочный человек, изнеженный щеголь. Он двинулся на освобождение Смоленска, встретился у деревеньки Клушина с шедшим к нему навстречу искусными талантливым польским гетманом Жолкевским и был им разбит наголову (в конце июня 1610 г. Это клушинское поражение решило судьбу Шуйского. Жолкевский от Клушина быстро шелк Москве, завладевая русскими городами и приводя их с большой дипломатической ловкостью к присяге Владиславу. В тоже время,
прослышав об исходе клушинской битвы, двинулся к Москве и Вор со своими толпами, опередил Жолкевского, и когда тот был еще в Можайске (верст за 100 от Москвы, Вор уже стоял под самой Москвой, в селе Коломенском. Положение Шуйского вдруг стало так плохо, что он даже думал вступить в переговоры с Жолкевским о мире, ноне успел не прошло и месяца с клушинской битвы, как царь Василий Иванович уже был сведен с царства.
Тотчас после кончины Скопина-Шуйского Прокопий Ляпунов явно восстает против царя Василия, думает о том, как бы ссадить его с престола, засылает своих приятелей в
Москву, чтобы агитировать там о свержении царя. Нов Москве все оставалось спокойным до тех пор, пока москвичи не узнали об исходе клушинского сражения. Когда же возвратился в Москву Дмитрий Иванович Шуйский, Москва взволновалась, – был мятеж велик во всех людях, повествует летописец «подвигошася на царя. Москвичи поняли, что Клу- шино поставило их в безвыходное положение, и всю вину в этом возлагали на Шуйских,
больше же всего на царя Василия. В народе стали говорить, что он государь несчастливый,
что «из-за него кровь многая льется. И прежде не особенно народ любил Шуйского, а теперь прямо вооружился против него, не желая более терпеть его и его родню, из которой только
Михаил Васильевич Скопин и пользовался народной симпатией. Когда подошел к Москве
Вор и пришли вести, что Жолкевский идет на Москву, волнение еще более возросло. Московские люди у Данилова монастыря съезжались с воровскими людьми из Коломенского,
беседовали сними о делах и убеждали оставить своего тушинского царька, говоря, что тогда и они оставят Шуйского, соединятся водно, вместе выберут царя и вместе будут стоять против врагов Русской земли – ляхов. Хотя этим широким планам не суждено было сбыться и хотя воры не отстали от своего Лжедмитрия, тем не менее москвичи от слов против царя
Василия очень скоро перешли к делу против него же.
Настроением москвичей воспользовались приятели Ляпунова. 7 июля 1610 г. Захар
Ляпунов с толпой своих единомышленников пришел во дворец к Шуйскому и просил его оставить царство, потому что из-за него кровь льется, земля опустела, люди в погибель приходят. Шуйский ответил твердым отказом. Тогда Ляпунов и прочие, бывшие с ним, ушли из дворца на Красную площадь, где уже собрался народ, узнав, что в Кремле происходят какие- то необычайные вещи. Скоро Красная площадь не могла вместить всего народа, прибывшего туда. Все сборище поэтому перешло на более просторное место, за Арбатские ворота,
к Девичьему монастырю. Туда приехали патриарх Гермоген и много бояр, говорили о свержении Шуйского и, несмотря на протесты Гермогена и некоторых бояр, решили осадить царя. Во дворец отправился князь Воротынский и от лица народа просил Шуйского оставить царство. Шуйский покорился, уехал из дворца в свой старый боярский дом и тотчас же стал хлопотать о возвращении престола, устраивать интриги чтобы окончательно отнять у него возможность достигнуть власти, его постригли в монахи «насильством», так что патриарх не хотели признавать его пострижения
190
полководец, ловкий дипломат. Но эту замечательную личность рано унесла смерь, и судьба таким образом очень скоро разрушила связь Шуйского с народом. Скопин умер в апреле г, и народная молва приписала вину в этом Шуйским, хотя, может быть, и несправед- ливо.
Над войском Скопина-Шуйского стал после его смерти воеводой брат царя Василия,
Дмитрий Шуйский, надменный, неспособный, пустой и мелочный человек, изнеженный щеголь. Он двинулся на освобождение Смоленска, встретился у деревеньки Клушина с шедшим к нему навстречу искусными талантливым польским гетманом Жолкевским и был им разбит наголову (в конце июня 1610 г. Это клушинское поражение решило судьбу Шуйского. Жолкевский от Клушина быстро шелк Москве, завладевая русскими городами и приводя их с большой дипломатической ловкостью к присяге Владиславу. В тоже время,
прослышав об исходе клушинской битвы, двинулся к Москве и Вор со своими толпами, опередил Жолкевского, и когда тот был еще в Можайске (верст за 100 от Москвы, Вор уже стоял под самой Москвой, в селе Коломенском. Положение Шуйского вдруг стало так плохо, что он даже думал вступить в переговоры с Жолкевским о мире, ноне успел не прошло и месяца с клушинской битвы, как царь Василий Иванович уже был сведен с царства.
Тотчас после кончины Скопина-Шуйского Прокопий Ляпунов явно восстает против царя Василия, думает о том, как бы ссадить его с престола, засылает своих приятелей в
Москву, чтобы агитировать там о свержении царя. Нов Москве все оставалось спокойным до тех пор, пока москвичи не узнали об исходе клушинского сражения. Когда же возвратился в Москву Дмитрий Иванович Шуйский, Москва взволновалась, – был мятеж велик во всех людях, повествует летописец «подвигошася на царя. Москвичи поняли, что Клу- шино поставило их в безвыходное положение, и всю вину в этом возлагали на Шуйских,
больше же всего на царя Василия. В народе стали говорить, что он государь несчастливый,
что «из-за него кровь многая льется. И прежде не особенно народ любил Шуйского, а теперь прямо вооружился против него, не желая более терпеть его и его родню, из которой только
Михаил Васильевич Скопин и пользовался народной симпатией. Когда подошел к Москве
Вор и пришли вести, что Жолкевский идет на Москву, волнение еще более возросло. Московские люди у Данилова монастыря съезжались с воровскими людьми из Коломенского,
беседовали сними о делах и убеждали оставить своего тушинского царька, говоря, что тогда и они оставят Шуйского, соединятся водно, вместе выберут царя и вместе будут стоять против врагов Русской земли – ляхов. Хотя этим широким планам не суждено было сбыться и хотя воры не отстали от своего Лжедмитрия, тем не менее москвичи от слов против царя
Василия очень скоро перешли к делу против него же.
Настроением москвичей воспользовались приятели Ляпунова. 7 июля 1610 г. Захар
Ляпунов с толпой своих единомышленников пришел во дворец к Шуйскому и просил его оставить царство, потому что из-за него кровь льется, земля опустела, люди в погибель приходят. Шуйский ответил твердым отказом. Тогда Ляпунов и прочие, бывшие с ним, ушли из дворца на Красную площадь, где уже собрался народ, узнав, что в Кремле происходят какие- то необычайные вещи. Скоро Красная площадь не могла вместить всего народа, прибывшего туда. Все сборище поэтому перешло на более просторное место, за Арбатские ворота,
к Девичьему монастырю. Туда приехали патриарх Гермоген и много бояр, говорили о свержении Шуйского и, несмотря на протесты Гермогена и некоторых бояр, решили осадить царя. Во дворец отправился князь Воротынский и от лица народа просил Шуйского оставить царство. Шуйский покорился, уехал из дворца в свой старый боярский дом и тотчас же стал хлопотать о возвращении престола, устраивать интриги чтобы окончательно отнять у него возможность достигнуть власти, его постригли в монахи «насильством», так что патриарх не хотели признавать его пострижения
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
191
Третий период смуты попытка восстановления порядка
Москва лишилась правительства в такую минуту, когда крепкая и деятельная власть была ей очень необходима. Враги подходили к стенам самой Москвы, владели западным рубежом государства, занимали города в центральных и южных областях страны. С этими врагами необходимо было бороться не только за целость государственной территории, но и за независимость самого государства, потому что их успехи угрожали ему полным завоеванием. Нужно было скорее восстановить правительство это была такая очевидная истина,
против которой никто не спорил в Московском государстве. Но большое разногласие вызвал вопрос о том, как восстановить власть и кого к ней призвать. Разные круги общества имели на это разные взгляды и высказывали разные желания. От слов они переходили к действию и возбуждали или открытое народное движение, или тайную кружковую интригу. Ряд таких явных и скрытых попыток овладеть властью и создать правительство составляет главное содержание последнего периода смуты и подлежит теперь нашему изучению.
Среди многих попыток этого рода три в особенности останавливают внимание. В
первую минуту после свержения Шуйского московское население думало восстановить порядок признанием унии с Речью Посполитой и поэтому призвало на московский престол королевича Владислава. Когда власть Владислава выродилась в военную диктатуру Сигизмунда, московские люди пытались создать национальное правительство в лагере Ляпунова.
Когда же и это правительство извратилось и, потеряв общеземский характер, стало казачьим последовала новая, уже третья попытка создания земской власти в ополчении князя
Пожарского. Этой земской власти удалось наконец превратиться в действительную государственную власть и восстановить государственный порядок.
Избрание Владислава Шуйского москвичи удалили, не имея никого ввиду, кем бы могли его заместить, и положение Москвы, очень трудное в ту минуту, осложнилось от этого еще более. Присягнули временно Боярской думе, ибо помимо ее некому было присягнуть. Но это новое правительство имело также мало сил и средств, как и Шуйский. А около Москвы стояли по-прежнему два врага, и по-прежнему Московскому государству с обеих сторон было тесно. Сперва Москва полагала, что ей возможно будет избрать царя правильным выбором, согласившись с всеми городами, всею землею. Но правильного выбора невозможно было устроить, потому что для созвания собора надо было время, а враги – поляки и воры – не стали бы ждать этого собора и завладели бы бессильной Москвой. Было невозможно выбирать того, кого захотелось бы выбрать, а надо было выбирать одного из двух врагов претендентов Владислава или Вора, иначе Москва погибла бы непременно. Находясь перед такой дилеммой, москвичи не знали, что делать, и рознь появилась между ними. У разных общественных слоев ясно проявились в этом деле разные вкусы. Патриархи духовенство хотели русского царя но Гермоген указывал на молодого Михаила Федоровича Рома- нова, а прочие духовные более других хотели князя Василия Васильевича Голицына. Мелкий московский люд, служилый и тяглый, как и патриарх, стояли за Романова; знать желала Владислава, отчасти потому, что не хотела пустить на престол боярина, помня неудачные враз- ных отношениях опыты бояр-царей Бориса и Шуйского, отчасти потому, что ожидала от
Владислава льгот и милостей, а главнее всего потому, что привыкшая уже к переворотам московская чернь не скрывала своих симпатий к Вору, который был врагом московского общественного порядка вообще и боярства в частности. Торжество Вора было бы горше для боярства неводном только политическом отношении, – поэтому оно и боялось больше всего переворота в его пользу, а произвести такой переворот в ту минуту чернь была в состоянии.
Во избежание такой развязки, не имея возможности обдумать хорошо вопрос об избрании царя, бояре, пользуясь властью, торопят Жолкевского из Можайска к Москве, ион С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
192
идет освобождать Москву от Вора, как сам выражается. Таким поступком бояре передали
Москву в руки поляков и предрешили вопрос об избрании Владислава. Подойдя к Москве,
Жолкевский прежде всего начинает дело об избрании Владислава в цари, потому что иначе в его глазах помогать Москве не имело смысла. Страх перед самозванцем и польской военной силой заставил московские власти, аза ними и население склониться на избрание в цари поляка 27 августа Москва присягнула Владиславу.
Этой присяге, впрочем, предшествовали долгие переговоры. В основу их был положен знакомый нам договор 4 февраля. В него бояре внесли некоторые изменения они решительно настаивали на том, что Владислав должен принять православие и (что очень интересно) вычеркнули статьи о свободе выезда заграницу для науки, а также статьи о повышении меньших людей. Тотчас же по заключении договора и принесении присяги Жолкев- ский прогнал Вора от Москвы, и Вор убежал опять в Калугу. Таким образом Москва избавилась от одного врага ценой подчинения другому.
Договор об избрании Владислава был отправлен на утверждение Сигизмунду свели- ким посольством, в состав которого вошло более тысячи человек. Во главе посольства стояли митрополит Филарет и князь В. В. Голицын. Оба они были представителями знатнейших московских родов, таких, которые могли выступить соперниками Владислава. Удаление их из Москвы приписывается необыкновенной ловкости Жолкевского, и это более чем вероятно. Жолкевский был очень умный человек и горячий патриот. Явясь в Москву, он быстро ознакомился с настроением московского общества (в его записках мы находим любопытнейшие заметки о Москве 1610 года, умел воспользоваться всем, что могло служить к пользе
Владислава и Польши. Зная, что Москва выбирает Владислава царем не совсем охотно, видя,
что у народа есть свои излюбленные кандидаты – Голицын и сын Филарета, – чувствуя, что при перемене обстоятельств дело Владислава может повернуться в пользу этих кандидатов,
Жолкевский успевает удалить из Москвы опасных для Владислава лиц. В тоже время он,
прогнав Вора, пользуется страхом его имении ставит дело так, что бояре допускают, даже сами просят его занять Москву польским гарнизоном во избежание бунта в пользу Вора. И
вот маленькое войско Жолкевского, которое подвергалось опасности быть истребленным,
стоя под Москвой, в открытом поле, становится большой силой в стенах московских крепостей. Устроив так блестяще дела Владислава в Москве, Жолкевский сдает команду одному из своих подчиненных, Гонсевскому и, уезжая из Москвы, увозит с собой, по приказу Сигизмунда, Василия Шуйского с братьями. Чем объяснить такой отъезд Жолкевского? Поведением Сигизмунда.
Этот король, не совсем твердо носивший корону в Польше, имел еще претензии на престолы шведский и московский. Прикрываясь именем сына, он сам хотел стать московским царем. Жолкевский, еще до заключения договора с Москвой, получал королевские инструкции действовать так, чтобы заменить для Москвы Владислава Сигизмундом. Но талантливый гетман, понимая всю невозможность желаний короля, не решался заговорить с русскими о присяге на имя Сигизмунда он видел, как ненавистен москвичам король, притеснитель православных, добившийся унии в 1596 г. Однако чем дальше шло время, тем труднее становилось Жолкевскому скрывать от русских цели Сигизмунда, а Сигизмунд все определеннее и определеннее их высказывал. Присягой Владиславу Москва упростила свое положение,
нашла себе выход из затруднений, доставила Сигизмунду и полякам важную победу. Дело,
казалось, шло к развязке, а Сигизмунд своими личными стремлениями его запутывал, давал завязку новой драме. Стоило Жолкевскому вскрыть игру Сигизмунда в Москве, и Москва восстала бы против поляков и уничтожила все плоды трудов Жолкевского, и Жолкевский молчал. Он различал польское дело отличного Сигизмундова, сочувствовал первому, честно работал для польских интересов, вовсе не желая трудиться и работать для Сигизмунда. Вот
191
Третий период смуты попытка восстановления порядка
Москва лишилась правительства в такую минуту, когда крепкая и деятельная власть была ей очень необходима. Враги подходили к стенам самой Москвы, владели западным рубежом государства, занимали города в центральных и южных областях страны. С этими врагами необходимо было бороться не только за целость государственной территории, но и за независимость самого государства, потому что их успехи угрожали ему полным завоеванием. Нужно было скорее восстановить правительство это была такая очевидная истина,
против которой никто не спорил в Московском государстве. Но большое разногласие вызвал вопрос о том, как восстановить власть и кого к ней призвать. Разные круги общества имели на это разные взгляды и высказывали разные желания. От слов они переходили к действию и возбуждали или открытое народное движение, или тайную кружковую интригу. Ряд таких явных и скрытых попыток овладеть властью и создать правительство составляет главное содержание последнего периода смуты и подлежит теперь нашему изучению.
Среди многих попыток этого рода три в особенности останавливают внимание. В
первую минуту после свержения Шуйского московское население думало восстановить порядок признанием унии с Речью Посполитой и поэтому призвало на московский престол королевича Владислава. Когда власть Владислава выродилась в военную диктатуру Сигизмунда, московские люди пытались создать национальное правительство в лагере Ляпунова.
Когда же и это правительство извратилось и, потеряв общеземский характер, стало казачьим последовала новая, уже третья попытка создания земской власти в ополчении князя
Пожарского. Этой земской власти удалось наконец превратиться в действительную государственную власть и восстановить государственный порядок.
Избрание Владислава Шуйского москвичи удалили, не имея никого ввиду, кем бы могли его заместить, и положение Москвы, очень трудное в ту минуту, осложнилось от этого еще более. Присягнули временно Боярской думе, ибо помимо ее некому было присягнуть. Но это новое правительство имело также мало сил и средств, как и Шуйский. А около Москвы стояли по-прежнему два врага, и по-прежнему Московскому государству с обеих сторон было тесно. Сперва Москва полагала, что ей возможно будет избрать царя правильным выбором, согласившись с всеми городами, всею землею. Но правильного выбора невозможно было устроить, потому что для созвания собора надо было время, а враги – поляки и воры – не стали бы ждать этого собора и завладели бы бессильной Москвой. Было невозможно выбирать того, кого захотелось бы выбрать, а надо было выбирать одного из двух врагов претендентов Владислава или Вора, иначе Москва погибла бы непременно. Находясь перед такой дилеммой, москвичи не знали, что делать, и рознь появилась между ними. У разных общественных слоев ясно проявились в этом деле разные вкусы. Патриархи духовенство хотели русского царя но Гермоген указывал на молодого Михаила Федоровича Рома- нова, а прочие духовные более других хотели князя Василия Васильевича Голицына. Мелкий московский люд, служилый и тяглый, как и патриарх, стояли за Романова; знать желала Владислава, отчасти потому, что не хотела пустить на престол боярина, помня неудачные враз- ных отношениях опыты бояр-царей Бориса и Шуйского, отчасти потому, что ожидала от
Владислава льгот и милостей, а главнее всего потому, что привыкшая уже к переворотам московская чернь не скрывала своих симпатий к Вору, который был врагом московского общественного порядка вообще и боярства в частности. Торжество Вора было бы горше для боярства неводном только политическом отношении, – поэтому оно и боялось больше всего переворота в его пользу, а произвести такой переворот в ту минуту чернь была в состоянии.
Во избежание такой развязки, не имея возможности обдумать хорошо вопрос об избрании царя, бояре, пользуясь властью, торопят Жолкевского из Можайска к Москве, ион С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
192
идет освобождать Москву от Вора, как сам выражается. Таким поступком бояре передали
Москву в руки поляков и предрешили вопрос об избрании Владислава. Подойдя к Москве,
Жолкевский прежде всего начинает дело об избрании Владислава в цари, потому что иначе в его глазах помогать Москве не имело смысла. Страх перед самозванцем и польской военной силой заставил московские власти, аза ними и население склониться на избрание в цари поляка 27 августа Москва присягнула Владиславу.
Этой присяге, впрочем, предшествовали долгие переговоры. В основу их был положен знакомый нам договор 4 февраля. В него бояре внесли некоторые изменения они решительно настаивали на том, что Владислав должен принять православие и (что очень интересно) вычеркнули статьи о свободе выезда заграницу для науки, а также статьи о повышении меньших людей. Тотчас же по заключении договора и принесении присяги Жолкев- ский прогнал Вора от Москвы, и Вор убежал опять в Калугу. Таким образом Москва избавилась от одного врага ценой подчинения другому.
Договор об избрании Владислава был отправлен на утверждение Сигизмунду свели- ким посольством, в состав которого вошло более тысячи человек. Во главе посольства стояли митрополит Филарет и князь В. В. Голицын. Оба они были представителями знатнейших московских родов, таких, которые могли выступить соперниками Владислава. Удаление их из Москвы приписывается необыкновенной ловкости Жолкевского, и это более чем вероятно. Жолкевский был очень умный человек и горячий патриот. Явясь в Москву, он быстро ознакомился с настроением московского общества (в его записках мы находим любопытнейшие заметки о Москве 1610 года, умел воспользоваться всем, что могло служить к пользе
Владислава и Польши. Зная, что Москва выбирает Владислава царем не совсем охотно, видя,
что у народа есть свои излюбленные кандидаты – Голицын и сын Филарета, – чувствуя, что при перемене обстоятельств дело Владислава может повернуться в пользу этих кандидатов,
Жолкевский успевает удалить из Москвы опасных для Владислава лиц. В тоже время он,
прогнав Вора, пользуется страхом его имении ставит дело так, что бояре допускают, даже сами просят его занять Москву польским гарнизоном во избежание бунта в пользу Вора. И
вот маленькое войско Жолкевского, которое подвергалось опасности быть истребленным,
стоя под Москвой, в открытом поле, становится большой силой в стенах московских крепостей. Устроив так блестяще дела Владислава в Москве, Жолкевский сдает команду одному из своих подчиненных, Гонсевскому и, уезжая из Москвы, увозит с собой, по приказу Сигизмунда, Василия Шуйского с братьями. Чем объяснить такой отъезд Жолкевского? Поведением Сигизмунда.
Этот король, не совсем твердо носивший корону в Польше, имел еще претензии на престолы шведский и московский. Прикрываясь именем сына, он сам хотел стать московским царем. Жолкевский, еще до заключения договора с Москвой, получал королевские инструкции действовать так, чтобы заменить для Москвы Владислава Сигизмундом. Но талантливый гетман, понимая всю невозможность желаний короля, не решался заговорить с русскими о присяге на имя Сигизмунда он видел, как ненавистен москвичам король, притеснитель православных, добившийся унии в 1596 г. Однако чем дальше шло время, тем труднее становилось Жолкевскому скрывать от русских цели Сигизмунда, а Сигизмунд все определеннее и определеннее их высказывал. Присягой Владиславу Москва упростила свое положение,
нашла себе выход из затруднений, доставила Сигизмунду и полякам важную победу. Дело,
казалось, шло к развязке, а Сигизмунд своими личными стремлениями его запутывал, давал завязку новой драме. Стоило Жолкевскому вскрыть игру Сигизмунда в Москве, и Москва восстала бы против поляков и уничтожила все плоды трудов Жолкевского, и Жолкевский молчал. Он различал польское дело отличного Сигизмундова, сочувствовал первому, честно работал для польских интересов, вовсе не желая трудиться и работать для Сигизмунда. Вот
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
193
почему увидав, что Сигизмунд не оставит своих притязаний, он отказался от продолжения дела и уехал из Москвы.
Притязания Сигизмунда действительно завязали новую драму и стали известны в
Москве. Уже вскоре по отъезде Жолкевского великое посольство писало (с дороги к Смоленску) в Москву, что многие русские люди под Смоленском целуют крест не Владиславу, а самому Сигизмунду. Великому посольству первому и пришлось считаться с затеями короля.
По приезде посольства к королю под Смоленск там начались переговоры по поводу избрания Владислава. Договор, заключенный под Москвой, не нравился, конечно, Сигизмунду, не нравился и сенаторам польским. В совете короля было решено не отпускать королевича в Москву по причине его малолетства, а московские послы требовали немедленного приезда Владислава, говоря, что это необходимо для успокоения Московского государства.
В ответ на это поляки заявили им, что Сигизмунд сам успокоит Москву и потом уже даст москвичам своего сына, но для этого надо, чтобы Смоленск сдался на имя короля, иначе сказать, стал польской крепостью. Кроме того, поляки не хотели, чтобы королевич принимал православие. Такие требования не могли удовлетворить московских послов Москва не желала иметь короля-католика и отдаться во власть Сигизмунда. Время шло в бесполезных пререканиях напрасно послы заявили, что король нарушает своими требованиями договор, заключенный Жолкевским; сенаторы объявили им, что этот договор необязателен для
Польши. Однако послы держались договора и не уступали ничего. Тогда Сигизмунд увидел, что ему не осуществить своих желаний законным путем и стал действовать иначе в посольстве старались произвести раскол, стали разными способами склонять его второстепенных участников признать желание Сигизмунда и отпускали таких передавшихся лиц в
Москву, чтобы они приготовили москвичей к принятию условий Сигизмунда. Король, таким образом, повел свое дело мимо посольства. В числе лиц, принявших его милости, находился и троицкий келарь (управитель) Авраамий Палицын, который, получив от короля подачки,
уехал в Москву. Его защитники говорят, что признал он Сигизмунда для того, чтобы освободиться из-под Смоленка и на свободе тем лучше служить родине. Но можно ли оправдывать такой иезуитский патриотизм рядом с патриотизмом главных лиц посольства (например, дьяка Томилы Луговского), которые честно исполняли порученное им дело посольства,
не бежали от него, а терпели горькие неприятности?
Но и раньше приезда соблазненных Сигизмундом участников посольства в Москве стали известны планы короля. Как только совершился выбор Владислава, и Москва была занята поляками, в ней стали появляться преданные Сигизмунду люди (в числе их оказываются Салтыковы). Они проводили в московском обществе мысль о подчинении Сигизмунду, а Сигизмунд требовал от бояр их награждения за верную службу. Бояре награждали их, сами били челом Сигизмунду о жаловании и «деревнишках», видя возможность от него поживиться, хотя сами и косились на тех неродовитых людей, которых присылал в Москву
Сигизмунд и которые распоряжались в Москве именем короля (напр, Федор Андронов). Все эти вмешательства Сигизмунда в московские дела имели бы смысл, если бы производились от имени царя московского Владислава, но Сигизмунд действовал за себя от своего лица писал он такие грамоты и делал такие распоряжения, какие писать и давать могли только
московские государи Допуская это, боярство признало, таким образом, то, чего не хотело признать посольство под Смоленском. Явилась даже мысль призвать короля в Москву и, как говорят, прямо присягнуть ему. Но против этого восстал патриарх Гермоген, единственный из московских начальных людей, кого не коснулось растлевающее влияние поляков и смуты.
Заботясь об охранении православия, он тем самым являлся твердым охранителем и национальности. Неохотно соглашаясь на избрание в цари поляка, он ревниво оберегал Москву от усиления польского влияния и был главной помехой для королевских креатур, которые хотели передать Москву Сигизмунду
193
почему увидав, что Сигизмунд не оставит своих притязаний, он отказался от продолжения дела и уехал из Москвы.
Притязания Сигизмунда действительно завязали новую драму и стали известны в
Москве. Уже вскоре по отъезде Жолкевского великое посольство писало (с дороги к Смоленску) в Москву, что многие русские люди под Смоленском целуют крест не Владиславу, а самому Сигизмунду. Великому посольству первому и пришлось считаться с затеями короля.
По приезде посольства к королю под Смоленск там начались переговоры по поводу избрания Владислава. Договор, заключенный под Москвой, не нравился, конечно, Сигизмунду, не нравился и сенаторам польским. В совете короля было решено не отпускать королевича в Москву по причине его малолетства, а московские послы требовали немедленного приезда Владислава, говоря, что это необходимо для успокоения Московского государства.
В ответ на это поляки заявили им, что Сигизмунд сам успокоит Москву и потом уже даст москвичам своего сына, но для этого надо, чтобы Смоленск сдался на имя короля, иначе сказать, стал польской крепостью. Кроме того, поляки не хотели, чтобы королевич принимал православие. Такие требования не могли удовлетворить московских послов Москва не желала иметь короля-католика и отдаться во власть Сигизмунда. Время шло в бесполезных пререканиях напрасно послы заявили, что король нарушает своими требованиями договор, заключенный Жолкевским; сенаторы объявили им, что этот договор необязателен для
Польши. Однако послы держались договора и не уступали ничего. Тогда Сигизмунд увидел, что ему не осуществить своих желаний законным путем и стал действовать иначе в посольстве старались произвести раскол, стали разными способами склонять его второстепенных участников признать желание Сигизмунда и отпускали таких передавшихся лиц в
Москву, чтобы они приготовили москвичей к принятию условий Сигизмунда. Король, таким образом, повел свое дело мимо посольства. В числе лиц, принявших его милости, находился и троицкий келарь (управитель) Авраамий Палицын, который, получив от короля подачки,
уехал в Москву. Его защитники говорят, что признал он Сигизмунда для того, чтобы освободиться из-под Смоленка и на свободе тем лучше служить родине. Но можно ли оправдывать такой иезуитский патриотизм рядом с патриотизмом главных лиц посольства (например, дьяка Томилы Луговского), которые честно исполняли порученное им дело посольства,
не бежали от него, а терпели горькие неприятности?
Но и раньше приезда соблазненных Сигизмундом участников посольства в Москве стали известны планы короля. Как только совершился выбор Владислава, и Москва была занята поляками, в ней стали появляться преданные Сигизмунду люди (в числе их оказываются Салтыковы). Они проводили в московском обществе мысль о подчинении Сигизмунду, а Сигизмунд требовал от бояр их награждения за верную службу. Бояре награждали их, сами били челом Сигизмунду о жаловании и «деревнишках», видя возможность от него поживиться, хотя сами и косились на тех неродовитых людей, которых присылал в Москву
Сигизмунд и которые распоряжались в Москве именем короля (напр, Федор Андронов). Все эти вмешательства Сигизмунда в московские дела имели бы смысл, если бы производились от имени царя московского Владислава, но Сигизмунд действовал за себя от своего лица писал он такие грамоты и делал такие распоряжения, какие писать и давать могли только
московские государи Допуская это, боярство признало, таким образом, то, чего не хотело признать посольство под Смоленском. Явилась даже мысль призвать короля в Москву и, как говорят, прямо присягнуть ему. Но против этого восстал патриарх Гермоген, единственный из московских начальных людей, кого не коснулось растлевающее влияние поляков и смуты.
Заботясь об охранении православия, он тем самым являлся твердым охранителем и национальности. Неохотно соглашаясь на избрание в цари поляка, он ревниво оберегал Москву от усиления польского влияния и был главной помехой для королевских креатур, которые хотели передать Москву Сигизмунду
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
194
От народа во всем Московском государстве такое положение дел не осталось тайной.
Он знал, что королевич не едет в Москву, что Москвой распоряжается Сигизмунд, что в тоже время поляки воюют Русь, грабят и бьют русских людей в Смоленской области, – об этом писали в Москву смольняне. Все это не могло нравиться, не могло казаться нормальными вызывало ропот во всем государстве. Неудовольствие усилилось еще тем, что с отъездом
Жолкевского польский гарнизон в Москве потерял дисциплину и держал себя как в завоеванной стране. Народи прежде не любивший поляков, теперь не скрывал своих антипатий к ним, отшатнулся от Владислава и стал желать другого царя. Это движение против поляков очень скоро приняло серьезные размеры и обратилось в пользу Вора, который продолжал сидеть в Калуге. Значение его быстро возрастало Вор снова становился силой. Восточная половина царства стала присягать ему, она присягала только потому, что не могла опереться на лучшего кандидата. Поляками Сигизмунду создавалось таким образом новое затруднение в народном движении, затруднение, которое не только не уменьшилось, а, напротив,
увеличилось со смертью Вора. В то время, когда дела Вора улучшились, он был убит (в декабре 1610 г) одним из своих же приверженцев из-за личных счетов. Русские люди присягали мертвецу.
194
От народа во всем Московском государстве такое положение дел не осталось тайной.
Он знал, что королевич не едет в Москву, что Москвой распоряжается Сигизмунд, что в тоже время поляки воюют Русь, грабят и бьют русских людей в Смоленской области, – об этом писали в Москву смольняне. Все это не могло нравиться, не могло казаться нормальными вызывало ропот во всем государстве. Неудовольствие усилилось еще тем, что с отъездом
Жолкевского польский гарнизон в Москве потерял дисциплину и держал себя как в завоеванной стране. Народи прежде не любивший поляков, теперь не скрывал своих антипатий к ним, отшатнулся от Владислава и стал желать другого царя. Это движение против поляков очень скоро приняло серьезные размеры и обратилось в пользу Вора, который продолжал сидеть в Калуге. Значение его быстро возрастало Вор снова становился силой. Восточная половина царства стала присягать ему, она присягала только потому, что не могла опереться на лучшего кандидата. Поляками Сигизмунду создавалось таким образом новое затруднение в народном движении, затруднение, которое не только не уменьшилось, а, напротив,
увеличилось со смертью Вора. В то время, когда дела Вора улучшились, он был убит (в декабре 1610 г) одним из своих же приверженцев из-за личных счетов. Русские люди присягали мертвецу.
Первое земское ополчение Со смертью Вора русские люди получили возможность соединиться для отпора поляками с этих пор смута в дальнейшем своем развитии получает преимущественно характер национальной борьбы в которой русские стремятся освободиться от польского гнета, ими же в значительной степени допущенного.
Прежде чем перейти к обзору движения Ляпунова и движения нижегородского, составляющих содержание дальнейшего изложения, бросим общий взгляд на положение Московского государства в минуту смерти Вора. По всей стране бродят казаки, везде грабят и жгут,
опустошают и убивают. Это казаки, или вышедшие из Тушина после его разорения, или действовавшие самостоятельными маленькими шайками безо всякого отношения к тушинцам,
ради одного грабежа. Северо-западная часть государства находится в руках шведов. Их войско после Клушина отступило на север истого времени, как Москва признала Владислава,
открыло враждебные действия против русских, стало забирать города, ибо Москва, соединяясь с Польшей, тем самым делалась врагом Швеции. Но и Польша не прекращала военных действий против Руси. Поляки осаждали Смоленск и разоряли юго-западные области.
Сама Москва занята польским гарнизоном, вся московская администрация – под польским влиянием. Король враждебного государства, Сигизмунд, из-под Смоленска распоряжается
Русью своим именем, как государь, без всякого права держит в тоже время, как бы в плену,
великое московское посольство, притесняет его и не соглашается с самыми существенными,
на московский взгляд, условиями договора Москвы с Владиславом. Таково было положение дел.
Одно только существование Вора сдерживало негодование лучших русских людей против поляков. Вор и тот общественный порядок или, вернее, беспорядок, который он воплощал собой, страшил их более, нежели возмущали поляки сопротивляться же и тому, и другому врагу вместе не было сил. Однако во многих частях Русской земли, в тех, откуда Вор был дальше и где его знали меньше, стали передаваться ему, не ожидая добра от поляков. Но
Вор умер, и ожили московские люди одним врагом стало меньше. Шайка Вора без предводителя становилась простыми разбойниками и теряла политическую силу. В качестве политических врагов оставались только поляки, и против них теперь можно было соединиться без боязни, что в тылу останется худший враг. Движение против поляков стало проявляться яснее, определеннее, сильнее. Во главе его стоял начальный человек Московского государства патриарх.
Патриарх действовал в этом случае как пастырь церкви. Он прекрасно видел, что влияние католической Польши на православную Москву не ограничится сферой государствен-
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
195
ной, но непременно перейдет ив церковную. В Москве знали унию 1596 г, понимали значение и самой унии, итого, что ей предшествовало в Польско-Литовском государстве. С трудом допустив выбор на царство католика (с непременным условием принятия им православия),
видя затем, как ведет себя Сигизмунд, ив будущем ожидая постоянных злоупотреблений со стороны поляков относительно Москвы, патриарх Гермоген, как православный иерарх, не мог допускать дальнейшего господства поляков в видах охранения чистоты православной веры. С этой точки зрения они действовал против Сигизмунда.
Верные слуги Сигизмунда, Салтыков и Андронов, доносили королю, что после смерти
Вора патриарх явно говорили писал народу против поляков, что если поляки не отпустят королевича в Московское государство и королевич не крестится в православие, то он русским не государь. Москвичи разделяли мнение патриарха и готовы были стать против поляков. И патриархи светские люди писали об этом грамоты в города москвичи рассылали повсюду грамоты, полученные ими от смольнян о бедствиях смоленского края от поляков.
Все эти грамоты возбуждали землю против польских и литовских людей, против Жиги- монта короля. Города заволновались и стали переписываться между собой о совете и единении против поляков. Нижегородцы (в январе 1611 г) присылали в Москву проведать, что там делается. Посланные видели, как хозяйничают в Москве поляки, были у патриарха, и патриарх благословил их на восстание против врагов. Нижегородцы писали об этом по другим городами восстание против поляков поднималось повсюду восставали, надо заметить,
не против Владислава, а против Сигизмунда и поляков, нарушавших московский договор о
Владиславе. Страна вся была в возбуждении, была готова действовать и смотрела на Гермо- гена как на своего нравственного вождя.
Но, руководя народным движением, патриарх не указал народу ратного предводителя,
который мог бы стать во главе восставших. Такой предводитель явился сам в Рязанской земле. Это был известный нам Прокопий Ляпунов. Он признавал Владислава до смерти
Вора, но уже в январе 1611 г. стал собирать войска на поляков и двинулся сними на Москву.
Туда же к Ляпунову шли земские дружины со всех концов государства (из земли Рязанской,
Северской, Муромской, Суздальской, из северных областей, из Поволжских низовых. Сила национального движения была так велика, что захватила и Тушинское казачество. Оно также двигалось к Москве под начальством тушинских бояр, князя Дм. Тим. Трубецкого и (донского атамана) Заруцкого. С севера шли казачьи шайки с Просовецким, и даже знаменитый
Сапега, осаждавший когда-то Лавру, теперь соглашался сражаться за Русь и православие против поляков, но потом раздумал.
Когда такое разнохарактерное ополчение приближалось к Москве, она переживала трудные дни. Бояре и поляки смотрели на движение в земле как на беззаконный мятеж народ видел в нем святое дело и с нетерпением ожидал освободителей. Отношения между поляками и московским населением давно уже обострились теперь же дело дошло до того, что со дня надень ожидали вооруженного столкновения. Предполагали, что в Вербное воскресенье марта 1611 г) произойдет бой на улицах, и поляки приготовились к оборонено дело обошлось мирно. Тем не менее Салтыков предсказывал полякам, что во вторник, те. марта, их будут бить. К этому дню ожидались под Москву первые земские дружины. Идей- ствительно, во вторник 19 марта, в Москве, в Китай-городе, начался бой. Из Китай-города поляки бросились к слободам, нов Белом городе были задержаны народом. На помощь москвичам подоспели передовые отряды земского ополчения с князем Дм. Мих. Пожарским
(который здесь и был ранен, и поляки были отброшены назад, заперлись в Кремле и Китай- городе и постарались сжечь Москву и Замоскворечье (для удобств дальнейшей обороны).
Москва сгорела почти вся. Несколько дней еще продолжались вылазки поляков и стычки их с народом. Наконец, на второй день Пасхи, в благовещенье, подошла к Москве стотысячная русская Рать и к апрелю обложила Кремль и Китай-город. Поляки заселив осаду, а вместе
195
ной, но непременно перейдет ив церковную. В Москве знали унию 1596 г, понимали значение и самой унии, итого, что ей предшествовало в Польско-Литовском государстве. С трудом допустив выбор на царство католика (с непременным условием принятия им православия),
видя затем, как ведет себя Сигизмунд, ив будущем ожидая постоянных злоупотреблений со стороны поляков относительно Москвы, патриарх Гермоген, как православный иерарх, не мог допускать дальнейшего господства поляков в видах охранения чистоты православной веры. С этой точки зрения они действовал против Сигизмунда.
Верные слуги Сигизмунда, Салтыков и Андронов, доносили королю, что после смерти
Вора патриарх явно говорили писал народу против поляков, что если поляки не отпустят королевича в Московское государство и королевич не крестится в православие, то он русским не государь. Москвичи разделяли мнение патриарха и готовы были стать против поляков. И патриархи светские люди писали об этом грамоты в города москвичи рассылали повсюду грамоты, полученные ими от смольнян о бедствиях смоленского края от поляков.
Все эти грамоты возбуждали землю против польских и литовских людей, против Жиги- монта короля. Города заволновались и стали переписываться между собой о совете и единении против поляков. Нижегородцы (в январе 1611 г) присылали в Москву проведать, что там делается. Посланные видели, как хозяйничают в Москве поляки, были у патриарха, и патриарх благословил их на восстание против врагов. Нижегородцы писали об этом по другим городами восстание против поляков поднималось повсюду восставали, надо заметить,
не против Владислава, а против Сигизмунда и поляков, нарушавших московский договор о
Владиславе. Страна вся была в возбуждении, была готова действовать и смотрела на Гермо- гена как на своего нравственного вождя.
Но, руководя народным движением, патриарх не указал народу ратного предводителя,
который мог бы стать во главе восставших. Такой предводитель явился сам в Рязанской земле. Это был известный нам Прокопий Ляпунов. Он признавал Владислава до смерти
Вора, но уже в январе 1611 г. стал собирать войска на поляков и двинулся сними на Москву.
Туда же к Ляпунову шли земские дружины со всех концов государства (из земли Рязанской,
Северской, Муромской, Суздальской, из северных областей, из Поволжских низовых. Сила национального движения была так велика, что захватила и Тушинское казачество. Оно также двигалось к Москве под начальством тушинских бояр, князя Дм. Тим. Трубецкого и (донского атамана) Заруцкого. С севера шли казачьи шайки с Просовецким, и даже знаменитый
Сапега, осаждавший когда-то Лавру, теперь соглашался сражаться за Русь и православие против поляков, но потом раздумал.
Когда такое разнохарактерное ополчение приближалось к Москве, она переживала трудные дни. Бояре и поляки смотрели на движение в земле как на беззаконный мятеж народ видел в нем святое дело и с нетерпением ожидал освободителей. Отношения между поляками и московским населением давно уже обострились теперь же дело дошло до того, что со дня надень ожидали вооруженного столкновения. Предполагали, что в Вербное воскресенье марта 1611 г) произойдет бой на улицах, и поляки приготовились к оборонено дело обошлось мирно. Тем не менее Салтыков предсказывал полякам, что во вторник, те. марта, их будут бить. К этому дню ожидались под Москву первые земские дружины. Идей- ствительно, во вторник 19 марта, в Москве, в Китай-городе, начался бой. Из Китай-города поляки бросились к слободам, нов Белом городе были задержаны народом. На помощь москвичам подоспели передовые отряды земского ополчения с князем Дм. Мих. Пожарским
(который здесь и был ранен, и поляки были отброшены назад, заперлись в Кремле и Китай- городе и постарались сжечь Москву и Замоскворечье (для удобств дальнейшей обороны).
Москва сгорела почти вся. Несколько дней еще продолжались вылазки поляков и стычки их с народом. Наконец, на второй день Пасхи, в благовещенье, подошла к Москве стотысячная русская Рать и к апрелю обложила Кремль и Китай-город. Поляки заселив осаду, а вместе
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
196
с ними и московское боярство, служившее Сигизмунду и смотревшее на ополчение всей земли как на мятежное скопище. Припасов у осажденных было мало, гарнизон польский был невелик, всего около 3000 человек. Положение гарнизона, таким образом, было очень серьезно, но Сигизмунд не думал помочь Москве его сил не хватило и на взятие Смоленска.
Обратимся теперь к тому ополчению, которое собралось под Москвой познакомимся сего историей. Это ополчение по справедливости можно назвать политическим союзом социальных врагов в нем соединилась земщина с казачеством, общество – с врагом общественного порядка. A priori можно было предвидеть, что в этом ополчении должна проявиться рознь, должно произойти междоусобие. Можно, пожалуй, предсказать даже его гибель и разложение, если сообразить, что вовремя долгой осады было много времени и поводов для столкновения двух миров – земского и казачьего. Ополчение действительно и погибло.
Тотчас по приходе его под Москву оно выбирает себе военачальниками Пр. Ляпунова,
князя Трубецкого и Заруцкого. Так пишут летописцы, но они же говорят, что между этими воеводами, как и во всем ополчении, стала рознь великая. Ляпунов, представитель служащего земского элемента в ополчении, старался дать преобладание своим. Заруцкий мир- волил казачеству, а Трубецкому от них двоих было мало чести он не пользовался влиянием. Тем не менее эти военачальники правили не только ополчением, но и землей. Возле запертых в Кремле бояр создалось волей земщины другое правительство бояре же, которым год тому назад присягала земля, потеряли всякое значение Военачальники делали распоряжение о сборе денег и ратных людей по областям, сменяли воевод в городах, заботились о защите Новгорода от шведов, раздавали поместья, – словом, былине только военной, но и земской властью, играли роль правительства. Этот знаменательный факт показывает нам,
каким большим кредитом пользовалось в стране ополчение ему верила и его слушалась страна.
Но еще знаменательнее то обстоятельство, что воеводы, управлявшие землей и ратью,
не были бесконтрольны и зависели в своей деятельности от общего совета рати. Хотя мы не знаем достоверно внутреннего устройства ополчения, но имеем полное основание думать,
что, во-первых, подмосковная рать считала себя выразительницей воли всей земли и себя ставила выше воевод в отношении власти во-вторых, ополчение имело свою думу, свой совет. Этот совет называл свои постановления приговорами всей земли и, стало быть,
считал себя тем, что мы называем земским собором. От этого ратного совета сохранился до нас один из таких приговоров всей земли. На него как-то мало обращалось внимания нашими историками, и только профессор Коялович в своих трудах дал ему обстоятельную,
хотя, может быть, и не всегда верную оценку. Напечатан этот приговору Карамзина (Ист.,
т. XII, прил. 793 и 794), и тоне полно (впрочем, Карамзин сам имел неполный и поздний список этого приговора и напечатал все, что имел карамзинский текст перепечатал Забе- лин). Между тем этот приговор вскрывает нам любопытнейшие черты из истории первого ополчения.
В июне 1611 г. ополчение обратилось к своим вождям, прося общим советом подумать о прекращении беспорядков и злоупотреблений, какие совершались в войске. Об этих беспорядках летописец роняет лишь несколько слов он говорит, что в войске одни попрекали других прошлой службой тушинскому Вору или ополяченной Москве, людей ратных
«жаловали не по достоянию, а лицеприятно, не знали, наконец, что делать и как обращаться с теми холопами, которые убежали от своих господ и теперь служили в войске казаками, уже как вольные люди. Сначала этих беглых людей воеводы ополчения призывали под свои знамена, обещая считать их вольными казаками. Но служилый элемент в ополчении не мог относиться сочувственно к такой мере она создавала очень неприятный для служилого люда порядок в будущем, им могли воспользоваться и другие холопы и убегать от господ
196
с ними и московское боярство, служившее Сигизмунду и смотревшее на ополчение всей земли как на мятежное скопище. Припасов у осажденных было мало, гарнизон польский был невелик, всего около 3000 человек. Положение гарнизона, таким образом, было очень серьезно, но Сигизмунд не думал помочь Москве его сил не хватило и на взятие Смоленска.
Обратимся теперь к тому ополчению, которое собралось под Москвой познакомимся сего историей. Это ополчение по справедливости можно назвать политическим союзом социальных врагов в нем соединилась земщина с казачеством, общество – с врагом общественного порядка. A priori можно было предвидеть, что в этом ополчении должна проявиться рознь, должно произойти междоусобие. Можно, пожалуй, предсказать даже его гибель и разложение, если сообразить, что вовремя долгой осады было много времени и поводов для столкновения двух миров – земского и казачьего. Ополчение действительно и погибло.
Тотчас по приходе его под Москву оно выбирает себе военачальниками Пр. Ляпунова,
князя Трубецкого и Заруцкого. Так пишут летописцы, но они же говорят, что между этими воеводами, как и во всем ополчении, стала рознь великая. Ляпунов, представитель служащего земского элемента в ополчении, старался дать преобладание своим. Заруцкий мир- волил казачеству, а Трубецкому от них двоих было мало чести он не пользовался влиянием. Тем не менее эти военачальники правили не только ополчением, но и землей. Возле запертых в Кремле бояр создалось волей земщины другое правительство бояре же, которым год тому назад присягала земля, потеряли всякое значение Военачальники делали распоряжение о сборе денег и ратных людей по областям, сменяли воевод в городах, заботились о защите Новгорода от шведов, раздавали поместья, – словом, былине только военной, но и земской властью, играли роль правительства. Этот знаменательный факт показывает нам,
каким большим кредитом пользовалось в стране ополчение ему верила и его слушалась страна.
Но еще знаменательнее то обстоятельство, что воеводы, управлявшие землей и ратью,
не были бесконтрольны и зависели в своей деятельности от общего совета рати. Хотя мы не знаем достоверно внутреннего устройства ополчения, но имеем полное основание думать,
что, во-первых, подмосковная рать считала себя выразительницей воли всей земли и себя ставила выше воевод в отношении власти во-вторых, ополчение имело свою думу, свой совет. Этот совет называл свои постановления приговорами всей земли и, стало быть,
считал себя тем, что мы называем земским собором. От этого ратного совета сохранился до нас один из таких приговоров всей земли. На него как-то мало обращалось внимания нашими историками, и только профессор Коялович в своих трудах дал ему обстоятельную,
хотя, может быть, и не всегда верную оценку. Напечатан этот приговору Карамзина (Ист.,
т. XII, прил. 793 и 794), и тоне полно (впрочем, Карамзин сам имел неполный и поздний список этого приговора и напечатал все, что имел карамзинский текст перепечатал Забе- лин). Между тем этот приговор вскрывает нам любопытнейшие черты из истории первого ополчения.
В июне 1611 г. ополчение обратилось к своим вождям, прося общим советом подумать о прекращении беспорядков и злоупотреблений, какие совершались в войске. Об этих беспорядках летописец роняет лишь несколько слов он говорит, что в войске одни попрекали других прошлой службой тушинскому Вору или ополяченной Москве, людей ратных
«жаловали не по достоянию, а лицеприятно, не знали, наконец, что делать и как обращаться с теми холопами, которые убежали от своих господ и теперь служили в войске казаками, уже как вольные люди. Сначала этих беглых людей воеводы ополчения призывали под свои знамена, обещая считать их вольными казаками. Но служилый элемент в ополчении не мог относиться сочувственно к такой мере она создавала очень неприятный для служилого люда порядок в будущем, им могли воспользоваться и другие холопы и убегать от господ
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
197
в надежде потом вернуться на Русь свободными. Поэтому положение беглых в ополчении составляло очень важный вопрос.
И вот, по просьбе ополчения, Ляпунов и другие воеводы согласились созвать собор всей рати, чтобы обдумать и решить все заботившие последнюю вопросы. 29 и 30 июня г. сошлись на соборе выборные от войска от всяких чинов служилые люди всех городов и представители казачества – атаманы и казаки (от этого собора и дошел до нас упомянутый приговор. Оба элемента (и служилый, и казачий) приняли, таким образом, участие в обсуждении Дели составлении приговора. Дальше будет видно, какой элемент взял верх в этом приговоре.
Приговор 30 июня очень обширен и касается не только войска, но и всего государства очевидно, выборные из войска считали себя вправе решать общеземские дела. Прежде всего они приговорили и выбрали всей землей или, лучше сказать, утвердили раньше уже выбранных троих начальников – Ляпунова, Трубецкого и Заруцкого – и определили границы их власти воеводы должны были строить землю и всякими ратным делом промышлять»
т. е. управлять не только войском, но и государством. В тоже время они не могли смертной казнью без земского и всей земли приговора не по вине казнити и ссылати», казнить же действительно виновных они должны были, «поговоря со всею землею. А кто кого убьет без земского приговора, итого самого казнити смертию, прибавляет приговор 30 июня.
Таким образом, высшая власть, по приговору, принадлежит всей земле, иначе говоря, войсковому совету, который, по представлению войска, олицетворял собой всю землю воеводы же – только исполнительные органы земли. Их земля может сменить, когда найдет это нужным. Если главные или второстепенные воеводы дурно будут вести дела или не станут слушать земского приговора, то вместо них земля может выбирать других, таких, кто будет бою и земскому делу пригодиться. Так были решены приговором 30 июня основные вопросы управление рати и земли.
Вторая группа постановлений войскового собора касается устройства в войске приказов, которые ведали бы управление, вместо московских приказов, осадой осужденных бездействовать, да и не признаваемых более за власть со стороны земли. (Решено было учредить приказы Большой Разряди Поместный, которые ведали бы службу и средства содержания служилых людей – поместья затем Большой Приход, который должен был ведать финансы;
приказы Разбойный и Земский, ведавшие уголовные дела и имевшие судебный характер.)
Третья группа постановлений собора касается поместий. Смута внесла беспорядок в поместные дела одни незаконно захватили себе лишние земли, ау других была отнята и последняя земля нужно было распутать происшедшую путаницу и водворить порядок. В
этих видах решили отобрать 1) все те поместные земли, владельцы которых не служили в войске, и 2) все те лишние земли, какие окажутся у помещиков сверх их нормального поместного оклада, хотя бы владельцы и находились на службе. Отобранные земли решено было отдать в поместья неимущими разоренным служилым людям, служащим в войске. Ноне все земли, с каких не было службы, решили отобрать оставлены были поместья 1) у жени детей тех дворян, которые были в великом посольстве и которых вместе с главными послами задержал Сигизмунду вдов и детей дворян, убитых на службе 3) утех дворян, которым поместья, хотя бы и лишние, сверх оклада даны МВ. Скопиным-Шуйским за поход от Новгорода к Москве. (Чем, кроме уважения к памяти Скопина, можно объяснить это любопытное постановление) Далее позволено было и казакам получать поместья и входить таким путем в ряды служилых людей. Это позволение можно рассматривать как единственную уступку приговора казачеству. В остальном же приговор, как сейчас увидим,
направлен против него.
Последнюю группу постановлений составляют постановления о казаках и о тех, кто к ним тянул, те. о беглых. Во избежание грабежей, приговорили воротить под Москву в
197
в надежде потом вернуться на Русь свободными. Поэтому положение беглых в ополчении составляло очень важный вопрос.
И вот, по просьбе ополчения, Ляпунов и другие воеводы согласились созвать собор всей рати, чтобы обдумать и решить все заботившие последнюю вопросы. 29 и 30 июня г. сошлись на соборе выборные от войска от всяких чинов служилые люди всех городов и представители казачества – атаманы и казаки (от этого собора и дошел до нас упомянутый приговор. Оба элемента (и служилый, и казачий) приняли, таким образом, участие в обсуждении Дели составлении приговора. Дальше будет видно, какой элемент взял верх в этом приговоре.
Приговор 30 июня очень обширен и касается не только войска, но и всего государства очевидно, выборные из войска считали себя вправе решать общеземские дела. Прежде всего они приговорили и выбрали всей землей или, лучше сказать, утвердили раньше уже выбранных троих начальников – Ляпунова, Трубецкого и Заруцкого – и определили границы их власти воеводы должны были строить землю и всякими ратным делом промышлять»
т. е. управлять не только войском, но и государством. В тоже время они не могли смертной казнью без земского и всей земли приговора не по вине казнити и ссылати», казнить же действительно виновных они должны были, «поговоря со всею землею. А кто кого убьет без земского приговора, итого самого казнити смертию, прибавляет приговор 30 июня.
Таким образом, высшая власть, по приговору, принадлежит всей земле, иначе говоря, войсковому совету, который, по представлению войска, олицетворял собой всю землю воеводы же – только исполнительные органы земли. Их земля может сменить, когда найдет это нужным. Если главные или второстепенные воеводы дурно будут вести дела или не станут слушать земского приговора, то вместо них земля может выбирать других, таких, кто будет бою и земскому делу пригодиться. Так были решены приговором 30 июня основные вопросы управление рати и земли.
Вторая группа постановлений войскового собора касается устройства в войске приказов, которые ведали бы управление, вместо московских приказов, осадой осужденных бездействовать, да и не признаваемых более за власть со стороны земли. (Решено было учредить приказы Большой Разряди Поместный, которые ведали бы службу и средства содержания служилых людей – поместья затем Большой Приход, который должен был ведать финансы;
приказы Разбойный и Земский, ведавшие уголовные дела и имевшие судебный характер.)
Третья группа постановлений собора касается поместий. Смута внесла беспорядок в поместные дела одни незаконно захватили себе лишние земли, ау других была отнята и последняя земля нужно было распутать происшедшую путаницу и водворить порядок. В
этих видах решили отобрать 1) все те поместные земли, владельцы которых не служили в войске, и 2) все те лишние земли, какие окажутся у помещиков сверх их нормального поместного оклада, хотя бы владельцы и находились на службе. Отобранные земли решено было отдать в поместья неимущими разоренным служилым людям, служащим в войске. Ноне все земли, с каких не было службы, решили отобрать оставлены были поместья 1) у жени детей тех дворян, которые были в великом посольстве и которых вместе с главными послами задержал Сигизмунду вдов и детей дворян, убитых на службе 3) утех дворян, которым поместья, хотя бы и лишние, сверх оклада даны МВ. Скопиным-Шуйским за поход от Новгорода к Москве. (Чем, кроме уважения к памяти Скопина, можно объяснить это любопытное постановление) Далее позволено было и казакам получать поместья и входить таким путем в ряды служилых людей. Это позволение можно рассматривать как единственную уступку приговора казачеству. В остальном же приговор, как сейчас увидим,
направлен против него.
Последнюю группу постановлений составляют постановления о казаках и о тех, кто к ним тянул, те. о беглых. Во избежание грабежей, приговорили воротить под Москву в
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
198
войско всех казаков, разосланных на службу и ушедших в города впредь за припасами для войска не посылать одних казаков, ас ними командировать служилых людей. Этим стеснялась казачья вольность, над казаками учреждался контроль, отнималась у них возможность поживиться грабежом где-нибудь в стороне от войска. Еще больший удар наносился казачеству тем, что постановили беглых крестьян и холопей, до сих пор считавшихся казаками,
возвращать их прежним господами обращать в прежнее состояние.
Ряд последних постановлений о казачестве, как и весь склад приговора, стремившегося восстановить общественный порядок в его старых формах, показывает нам очень определенно, что на соборе 3 июня служилые люди решительно преобладали над вольными казаками элемент общественный взял верх над элементом противообщественным. Хотя под приговором рядом с подписями служилых представителей 25 городов находятся утвердившие приговори казачьи рукоприкладства, тем не менее казачество много терпело от его постановлений. Хозяевами дели в лагере подмосковном и во всей стране становились служилые люди, люди исстари установленного общественного порядка и во главе их, конечно,
«всего московского воинства властитель Прокопий Ляпунов. Недаром ошибся летописец,
когда, рассказывая об этом приговоре, он написал, что Ляпунов приказал его составить;
своей ошибкой он точно отметил степень власти Ляпунова, созданную приговором 30 июня.
Второе земское ополчение и его торжество Познакомясь сданными о первом подмосковном ополчении, мы можем теперь сказать, что, сойдясь под Москву, земские и казачьи дружины не могли ужиться мирно между собой по разности стремлений и вкусов. Постоянная их рознь привела к необходимости уяснить точнее их взаимные отношения, и уяснились они в пользу служилых людей. Но преобладание служилых людей было недолго и непрочно.
Приговор, давший перевес служилым людям и Ляпунову, был нелюб казаками их вождям
Заруцкому и Трубецкому, истой поры начали над Прокофьем думати, как бы его убить»,
говорит летописец, и, действительно, через месяц Ляпунов был убит. Его смерть стоит в прямой связи стем положением дел, какое настало в подмосковной рати после приговора июня казаки и холопы не могли помириться с этим приговором, и Ляпунов пал от руки их, как представитель служилых людей, правивший делами и доставивший преобладание своим. В убийстве Ляпунова замешаны и поляки, осажденные в Москве они желали и смут в лагере осаждавших, и смерти талантливого воеводы и достигли того и другого интригой.
Но и без их подстрекательства старые заводчики всякому злу, атаманы и казаки, холопи боярские (так называет убийц Ляпунова князь ДМ. Пожарский) не остановились бы перед убийством в нем они видели средство поправить свое положение под Москвой, увеличить свое влияние, взять верх над служилыми людьми. И они достигли своего потеряв предводителя, служилые люди утратили и силу. Не нашлось человека, который мог бы заменить Ляпунова делами стали заправлять казачьи вожди, казачество подняло голову, и теснимое им дворянство стало брести «розно», разъезжаться по домам. Ополчение разлагалось, и государственный порядок потерпел в нем новое поражение. Но казачьи остатки первого ополчения продолжали стоять под Москвой, ив, ив г. Сигизмунд не шел на помощь московскому гарнизону, а своими силами московский гарнизон не мог прогнать осаждавших.
Осада Москвы таким образом продолжалась, но смерть Ляпунова была большим горем для русских людей, они теряли веру в успех ополчения. В тоже приблизительно время совершались одно за другим такие события, которые способны были отнять у русских всякую надежду на лучшее будущее родины.
Сигизмунд перестал стесняться с великим посольством. Сожжение Москвы подало ему надежду, что послы будут уступчивее. Но они стояли на том, что король не должен отступать от договора, заключенного Жолкевским, и должен снять осаду Смоленска в таком только случае Владислав может стать московским царем. Видя, что дальнейшие переговоры
198
войско всех казаков, разосланных на службу и ушедших в города впредь за припасами для войска не посылать одних казаков, ас ними командировать служилых людей. Этим стеснялась казачья вольность, над казаками учреждался контроль, отнималась у них возможность поживиться грабежом где-нибудь в стороне от войска. Еще больший удар наносился казачеству тем, что постановили беглых крестьян и холопей, до сих пор считавшихся казаками,
возвращать их прежним господами обращать в прежнее состояние.
Ряд последних постановлений о казачестве, как и весь склад приговора, стремившегося восстановить общественный порядок в его старых формах, показывает нам очень определенно, что на соборе 3 июня служилые люди решительно преобладали над вольными казаками элемент общественный взял верх над элементом противообщественным. Хотя под приговором рядом с подписями служилых представителей 25 городов находятся утвердившие приговори казачьи рукоприкладства, тем не менее казачество много терпело от его постановлений. Хозяевами дели в лагере подмосковном и во всей стране становились служилые люди, люди исстари установленного общественного порядка и во главе их, конечно,
«всего московского воинства властитель Прокопий Ляпунов. Недаром ошибся летописец,
когда, рассказывая об этом приговоре, он написал, что Ляпунов приказал его составить;
своей ошибкой он точно отметил степень власти Ляпунова, созданную приговором 30 июня.
Второе земское ополчение и его торжество Познакомясь сданными о первом подмосковном ополчении, мы можем теперь сказать, что, сойдясь под Москву, земские и казачьи дружины не могли ужиться мирно между собой по разности стремлений и вкусов. Постоянная их рознь привела к необходимости уяснить точнее их взаимные отношения, и уяснились они в пользу служилых людей. Но преобладание служилых людей было недолго и непрочно.
Приговор, давший перевес служилым людям и Ляпунову, был нелюб казаками их вождям
Заруцкому и Трубецкому, истой поры начали над Прокофьем думати, как бы его убить»,
говорит летописец, и, действительно, через месяц Ляпунов был убит. Его смерть стоит в прямой связи стем положением дел, какое настало в подмосковной рати после приговора июня казаки и холопы не могли помириться с этим приговором, и Ляпунов пал от руки их, как представитель служилых людей, правивший делами и доставивший преобладание своим. В убийстве Ляпунова замешаны и поляки, осажденные в Москве они желали и смут в лагере осаждавших, и смерти талантливого воеводы и достигли того и другого интригой.
Но и без их подстрекательства старые заводчики всякому злу, атаманы и казаки, холопи боярские (так называет убийц Ляпунова князь ДМ. Пожарский) не остановились бы перед убийством в нем они видели средство поправить свое положение под Москвой, увеличить свое влияние, взять верх над служилыми людьми. И они достигли своего потеряв предводителя, служилые люди утратили и силу. Не нашлось человека, который мог бы заменить Ляпунова делами стали заправлять казачьи вожди, казачество подняло голову, и теснимое им дворянство стало брести «розно», разъезжаться по домам. Ополчение разлагалось, и государственный порядок потерпел в нем новое поражение. Но казачьи остатки первого ополчения продолжали стоять под Москвой, ив, ив г. Сигизмунд не шел на помощь московскому гарнизону, а своими силами московский гарнизон не мог прогнать осаждавших.
Осада Москвы таким образом продолжалась, но смерть Ляпунова была большим горем для русских людей, они теряли веру в успех ополчения. В тоже приблизительно время совершались одно за другим такие события, которые способны были отнять у русских всякую надежду на лучшее будущее родины.
Сигизмунд перестал стесняться с великим посольством. Сожжение Москвы подало ему надежду, что послы будут уступчивее. Но они стояли на том, что король не должен отступать от договора, заключенного Жолкевским, и должен снять осаду Смоленска в таком только случае Владислав может стать московским царем. Видя, что дальнейшие переговоры
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
199
будут бесплодны, король прибегнул к насилию московские послы были ограблены и пленниками отвезены в Польшу (в апреле 1611 г июня 1611 г. удалось королю, наконец, взять Смоленск приступом. В городе было вначале осады, как говорят, до 80000 жителей, большие запасы и прекрасные укрепления.
Когда Смоленск был взят, в нем не осталось и 8000 человек, они терпели голод и болезни и не могли отбить врага, потому что укрепления были разбиты и разрушены. Воевода смоленский Шеин, один из самых светлых русских деятелей того времени, подвергся пытке хотели узнать, для чего он не сдавал города и какими средствами мог так долго держаться июля шведы обманом взяли Новгород митрополит Исидор и воевода князь Одоев- ский во главе новгородцев заключили со шведами договор, по которому Новгород представлялся особым государством, выбирал себе в цари одного из сыновей шведского короля и,
сохраняя свое государственное устройство, навсегда соединял себя с шведской династией,
если бы даже Московское государство и выбрало себе другого царя не из шведского дома.
Такой договор, очевидно, был продиктован победителями-шведами: в нем даже не было требований, чтобы новгородский государь был православным.
Во Пскове в тоже время появился самозванец Сидорка, которого зовут иногда третьим
Лжедмитрием. Еще при Шуйском начались во Пскове внутренние усобицы, борьба лучших и меньших людей, высших и низших классов. Эта борьба как-то совсем оторвала
Псков от государства и создала в нем свою особую историю смуты. Неурядицы внутренние дали возможность поляками казачеству разорять безнаказанно псковскую землю и дали в ней силу третьему самозванцу.
Итак, во второй половине 1611 г, со взятием Смоленска и Новгорода, с усилением самозванщины во Пскове, вся западная часть Московского государства попала в руки его врагов. Сама Москва оставалась в их власти, а ополчение, собранное для ее освобождения,
распадалось, побежденное не врагами, а внутренней рознью. Земская власть, создавшаяся в этом ополчении и сильная по своему существу лишь настолько, насколько ей верила земля,
теперь, со смертью Ляпунова, теряла для земли всякое значение. Русские люди оставались без руководителей против сильных торжествовавших врагов государства и общества. Время настало настолько критическое, что, казалось, Русское государство переживало последние дни.
Опаснее всех других были, конечно, поляки, но они же своей оплошностью и помогли оправиться русским людям. После взятия Смоленска король Сигизмунд отправился в Польшу на сейм торжествовать свои победы вместо того, чтобы идти на помощь польскому гарнизону в Москве. К Москве он послал только слабый отряд конницы с гетманом Ходке- вичем. В октябре 1611 г. Ходкевич был отбит подмосковными казаками и ушел от Москвы.
Если не считать этой незначительной рекогносцировки под Москву, то можно сказать, что внешние враги Московского государства, нанеся ему взятием Смоленска и Новгорода сильнейшие удары, затем совершенно бездействовали, отчего и потеряли все плоды победы.
Русские же еще не считали себя побежденными, а свое дело потерянным. В восточной части государства под влиянием известий о повсеместных неудачах и общих страданиях снова усилилось движение, оживились сношения городов. Из города в город сообщали известия о событиях, пересылали грамоты, полученные из Москвы или из других мест, из города в город писали (напр, Казань писала в Пермь) о том, как следует держаться и поступать русским людям в их тяжелом положении. В этих посланиях заключались целые политические программы. Все поволжские города, горные и луговые, согласились в том, чтобы им быть в совете и единении, охранять общественный порядок, не допускать грабежей, не заводить усобиц, не принимать новой администрации, кто бы ее ни назначала сохранять свою старую, которой они верят, с казаками не знаться и не заводить сношений. Можно без конца удивляться той энергии, которую проявляют эти мелкие поместные миры, предоставлен
199
будут бесплодны, король прибегнул к насилию московские послы были ограблены и пленниками отвезены в Польшу (в апреле 1611 г июня 1611 г. удалось королю, наконец, взять Смоленск приступом. В городе было вначале осады, как говорят, до 80000 жителей, большие запасы и прекрасные укрепления.
Когда Смоленск был взят, в нем не осталось и 8000 человек, они терпели голод и болезни и не могли отбить врага, потому что укрепления были разбиты и разрушены. Воевода смоленский Шеин, один из самых светлых русских деятелей того времени, подвергся пытке хотели узнать, для чего он не сдавал города и какими средствами мог так долго держаться июля шведы обманом взяли Новгород митрополит Исидор и воевода князь Одоев- ский во главе новгородцев заключили со шведами договор, по которому Новгород представлялся особым государством, выбирал себе в цари одного из сыновей шведского короля и,
сохраняя свое государственное устройство, навсегда соединял себя с шведской династией,
если бы даже Московское государство и выбрало себе другого царя не из шведского дома.
Такой договор, очевидно, был продиктован победителями-шведами: в нем даже не было требований, чтобы новгородский государь был православным.
Во Пскове в тоже время появился самозванец Сидорка, которого зовут иногда третьим
Лжедмитрием. Еще при Шуйском начались во Пскове внутренние усобицы, борьба лучших и меньших людей, высших и низших классов. Эта борьба как-то совсем оторвала
Псков от государства и создала в нем свою особую историю смуты. Неурядицы внутренние дали возможность поляками казачеству разорять безнаказанно псковскую землю и дали в ней силу третьему самозванцу.
Итак, во второй половине 1611 г, со взятием Смоленска и Новгорода, с усилением самозванщины во Пскове, вся западная часть Московского государства попала в руки его врагов. Сама Москва оставалась в их власти, а ополчение, собранное для ее освобождения,
распадалось, побежденное не врагами, а внутренней рознью. Земская власть, создавшаяся в этом ополчении и сильная по своему существу лишь настолько, насколько ей верила земля,
теперь, со смертью Ляпунова, теряла для земли всякое значение. Русские люди оставались без руководителей против сильных торжествовавших врагов государства и общества. Время настало настолько критическое, что, казалось, Русское государство переживало последние дни.
Опаснее всех других были, конечно, поляки, но они же своей оплошностью и помогли оправиться русским людям. После взятия Смоленска король Сигизмунд отправился в Польшу на сейм торжествовать свои победы вместо того, чтобы идти на помощь польскому гарнизону в Москве. К Москве он послал только слабый отряд конницы с гетманом Ходке- вичем. В октябре 1611 г. Ходкевич был отбит подмосковными казаками и ушел от Москвы.
Если не считать этой незначительной рекогносцировки под Москву, то можно сказать, что внешние враги Московского государства, нанеся ему взятием Смоленска и Новгорода сильнейшие удары, затем совершенно бездействовали, отчего и потеряли все плоды победы.
Русские же еще не считали себя побежденными, а свое дело потерянным. В восточной части государства под влиянием известий о повсеместных неудачах и общих страданиях снова усилилось движение, оживились сношения городов. Из города в город сообщали известия о событиях, пересылали грамоты, полученные из Москвы или из других мест, из города в город писали (напр, Казань писала в Пермь) о том, как следует держаться и поступать русским людям в их тяжелом положении. В этих посланиях заключались целые политические программы. Все поволжские города, горные и луговые, согласились в том, чтобы им быть в совете и единении, охранять общественный порядок, не допускать грабежей, не заводить усобиц, не принимать новой администрации, кто бы ее ни назначала сохранять свою старую, которой они верят, с казаками не знаться и не заводить сношений. Можно без конца удивляться той энергии, которую проявляют эти мелкие поместные миры, предоставлен
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
200
ные своим силам, той цепкости, с какой они держатся друг за друга, и той самостоятельности, какой отличаются многие из этих мирков. Весь север и северо-восток Руси находились тогда в состоянии какого-то духовного напряжения и просветления, какое является в массах в моменты великих исторических кризисов. С необыкновенной ясностью и простотой во всех грамотах сказывается одна мысль, долго не дававшаяся земщине, а теперь ставшая достоянием всех и каждого за веру, родину и общественный порядок необходимо бороться всеми бороться нес одной Литвой, но и со всеми теми, кто не сознает этой необходимости, с казачеством. Оседлая земщина теперь отделяла от себя казаков и окончательно сознала,
что и они – ее врага не помощник сознала после смерти Пр. Ляпунова, когда увидела, что казаки убийством расстроили общее земское дело, враждовали с землей, несмотря на то, что служили одному делу. Понимая теперь весь ужас своего положения, стараясь опознаться в своих бедах и сообразить, что делать и как делать, русские люди начинают с того, что ищут общего совета и соединения и общим советом, по примеру Нижнего Новгорода, постановляют первое единодушное решение – налагают на всю землю пост, чтобы очистить себя от прошлых грехов.
То, что массы чувствовали и высказывали просто, развивалось лучшими людьми того времени с большей полнотой мысли и с большей определенностью чувства. Эти люди глубоко влияли на массу, направляли ее на общее дело, помогали ее соединению. Во главе таких людей должен быть поставлен патриарх Гермоген, человек с чрезвычайной нравственной силой, как личность, и с громадным политическим влиянием, как деятель. Он раньше всех и яснее всех сознал (мы уже видели, с какой точки зрения, что иноземный, и более всего польский, царь невозможен в Москве. Поэтому он был в постоянной вражде с боярами, державшимися Сигизмунда и называвшими себя его государственными верными подданными».
Поэтому же они не стеснялся благословлять народна восстание против поляков. Теперь,
сидя уже в заключении, он успевал тем не менее рассылать грамоты по всей земле, направленные против тех же поляков и против казаков. В августе 1611 г, когда он услышал, что подмосковное казачье ополчение думает присягнуть Воренку (сыну тушинского Вора и Марины
Мнишек), он наспех отправил в Нижний грамоту, прося, чтобы казанский митрополит и земские люди отговорили казаков от этого проклятого дела. Эта грамота, резко направленная против казаков, должна была возбудить против них города еще более, чем они до того были возбуждены. Нижний этой грамотой патриарха был поставлен в центр движения против
казаков; раньше других городов узнал он об их дальнейшем, после Ляпунова, воровстве под Москвой, раньше понял, в каком трудном положении находится Москва и от поляков,
и от казаков немудрено, что он раньше всех городов поднялся и на освобождение Москвы.
Забелин первый указал на то, что Нижний ближе других городов был к патриарху, что если объяснить движение Нижнего и прочих городов на освобождение Москвы влиянием из центра государства, то это движение нужно приписать именно Гермогенову посланию в Нижний,
а не тем патриотическим грамотам, которые рассылались из Троицкого монастыря («Минин и Пожарский», 1883 г. До исследования Забелина говорили и писали со слов «Сказания»
Авр. Палицына, что второе освободительное движение городов началось в Нижнем благодаря грамотам Троице-Сергиевских властей. Забелин же указал, что та Троицкая грамота,
которой можно было приписывать такое влияние, пришла в Нижний уже тогда, когда движение там началось, и, стало быть, создать этого движения не могла.
Но, отнимая у Троицкого монастыря честь этого влияния, почтенный историк наш склонен и вовсе отрицать высокое значение монастыря в то время, указывая на его связи с подмосковными казаками и некоторую подчиненность монастыря этим казакам. Сношения с казачьим войском и властями достаточно объясняются и даже оправдываются тем, что монастырь был очень близок к Москве и фактически не мог уклониться от этих сношений под
Москвой у казаков были единственные в том краю гражданские власти, без которых мона-
200
ные своим силам, той цепкости, с какой они держатся друг за друга, и той самостоятельности, какой отличаются многие из этих мирков. Весь север и северо-восток Руси находились тогда в состоянии какого-то духовного напряжения и просветления, какое является в массах в моменты великих исторических кризисов. С необыкновенной ясностью и простотой во всех грамотах сказывается одна мысль, долго не дававшаяся земщине, а теперь ставшая достоянием всех и каждого за веру, родину и общественный порядок необходимо бороться всеми бороться нес одной Литвой, но и со всеми теми, кто не сознает этой необходимости, с казачеством. Оседлая земщина теперь отделяла от себя казаков и окончательно сознала,
что и они – ее врага не помощник сознала после смерти Пр. Ляпунова, когда увидела, что казаки убийством расстроили общее земское дело, враждовали с землей, несмотря на то, что служили одному делу. Понимая теперь весь ужас своего положения, стараясь опознаться в своих бедах и сообразить, что делать и как делать, русские люди начинают с того, что ищут общего совета и соединения и общим советом, по примеру Нижнего Новгорода, постановляют первое единодушное решение – налагают на всю землю пост, чтобы очистить себя от прошлых грехов.
То, что массы чувствовали и высказывали просто, развивалось лучшими людьми того времени с большей полнотой мысли и с большей определенностью чувства. Эти люди глубоко влияли на массу, направляли ее на общее дело, помогали ее соединению. Во главе таких людей должен быть поставлен патриарх Гермоген, человек с чрезвычайной нравственной силой, как личность, и с громадным политическим влиянием, как деятель. Он раньше всех и яснее всех сознал (мы уже видели, с какой точки зрения, что иноземный, и более всего польский, царь невозможен в Москве. Поэтому он был в постоянной вражде с боярами, державшимися Сигизмунда и называвшими себя его государственными верными подданными».
Поэтому же они не стеснялся благословлять народна восстание против поляков. Теперь,
сидя уже в заключении, он успевал тем не менее рассылать грамоты по всей земле, направленные против тех же поляков и против казаков. В августе 1611 г, когда он услышал, что подмосковное казачье ополчение думает присягнуть Воренку (сыну тушинского Вора и Марины
Мнишек), он наспех отправил в Нижний грамоту, прося, чтобы казанский митрополит и земские люди отговорили казаков от этого проклятого дела. Эта грамота, резко направленная против казаков, должна была возбудить против них города еще более, чем они до того были возбуждены. Нижний этой грамотой патриарха был поставлен в центр движения против
казаков; раньше других городов узнал он об их дальнейшем, после Ляпунова, воровстве под Москвой, раньше понял, в каком трудном положении находится Москва и от поляков,
и от казаков немудрено, что он раньше всех городов поднялся и на освобождение Москвы.
Забелин первый указал на то, что Нижний ближе других городов был к патриарху, что если объяснить движение Нижнего и прочих городов на освобождение Москвы влиянием из центра государства, то это движение нужно приписать именно Гермогенову посланию в Нижний,
а не тем патриотическим грамотам, которые рассылались из Троицкого монастыря («Минин и Пожарский», 1883 г. До исследования Забелина говорили и писали со слов «Сказания»
Авр. Палицына, что второе освободительное движение городов началось в Нижнем благодаря грамотам Троице-Сергиевских властей. Забелин же указал, что та Троицкая грамота,
которой можно было приписывать такое влияние, пришла в Нижний уже тогда, когда движение там началось, и, стало быть, создать этого движения не могла.
Но, отнимая у Троицкого монастыря честь этого влияния, почтенный историк наш склонен и вовсе отрицать высокое значение монастыря в то время, указывая на его связи с подмосковными казаками и некоторую подчиненность монастыря этим казакам. Сношения с казачьим войском и властями достаточно объясняются и даже оправдываются тем, что монастырь был очень близок к Москве и фактически не мог уклониться от этих сношений под
Москвой у казаков были единственные в том краю гражданские власти, без которых мона-
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
201
стырь не мог обойтись. В тоже время во главе монастырской братии стояла замечательная личность – архимандрит Дионисий человек добродушного и открытого нрава, очень умный,
высоко религиозный и очень нравственный, любимец Гермогена. Он умел так направлять деятельность монастыря, что она получила высокое и плодотворное значение. Пользуясь громадными средствами монастыря (он имел в XVII в, около 1620 г, до 1000 сели деревень и был едва лине самым крупным земельным собственником в государстве, архимандрит
Дионисий употреблял монастырские доходы надело благотворения, тысячами призревая обнищалых, больных и раненых людей, пострадавших в смуте. В тоже время монастырь время от времени рассылал в города свои грамоты, призывавшие землю соединиться против поляков. Пускай в этих грамотах казаки представлены защитниками веры и порядка и рекомендуется земщине союз с казачеством, – все-таки деятельность Троицкого монастыря остается нравственной и патриотической деятельностью, и руководитель монастыря Дионисий должен быть поставлен в ряду лучших деятелей той эпохи, тех деятелей, которых
Забелин своеобразно называет прямыми людьми».
Такие люди, как Гермоген и Дионисий, стояли в центре и руководили настроением всей земли. В городах были свои вожаки, люди, более других воодушевленные, яснее и дальше других смотревшие. Много можно насчитать в то время таких деятелей, которые руководили местными мирами, поддерживали сношения между городами и влияли патриотически на своих сограждан. Одному из таких местных деятелей – Минину – суждена была главная роль ив общеземском движении другому местному предводителю, князю Дмитрию Пожарскому,
пришлось стать затем всей земли воеводой.
О личности Пожарского и Минина много писали и спорили. О Пожарском НИ. Косто- маров думает, что это была весьма честная посредственность, которой выпало на долю сделать много потому, что другие умело направляли этого человека. Споря против такого взгляда, Забелин следит за действиями Пожарского с 1608 г, отмечает постоянную успешность его военных действий, находит в нем достаточно личной самостоятельности и инициативы и приходит к заключению, что Пожарский был талантливый воевода, высоко честный и самостоятельно думавший гражданин. В древнерусском обществе было вообще мало простора личности личность мало высказывалась и мало оставляла после себя следов Пожар- ский оставил их даже менее, чем другие современные ему деятели, но за всем тем в Пожар- ском не может не остановить нашего внимания одна черта – определенное сознательное отношение к совершавшимся событиям чрезвычайного характера. Он никогда не теряется и постоянно знает, что должно делать при смене властей в Москве он служит им, насколько они законны, а не переметывается, не поддается ворам, у него есть определенные взгляды,
своя политическая философия, которая дает ему возможность точно и твердо определять свое отношение к тому или другому факту и оберегает его от авантюризма и «шатости»; у него свой царь в голове. Пожарского нельзя направить чужой мыслью и волей в ту или другую сторону. Несмотря на то, что Пожарский был не очень родовит и невысок чином,
его личность и военные способности доставили ему почетную известность и раньше 1612 г.
Современники ценили его высоко, он был популярен – иначе не выбрали бы его нижегородцы своим воеводой, имея двух воевод в самом Нижнем Новгороде.
О Пожарском не было бы разных мнений, если бык его невыгоде, ему не пришлось действовать рядом с Мининым, человеком еще более крупными ярким. По нашему мнению,
Кузьма Минин гениальный человек с большим самостоятельным умом он соединял способность глубоко чувствовать, проникаться идеей до забвения себя и вместе стем оставаться практическим человеком, умеющим начать дело, организовать его, воодушевить им толпу.
Его главная заслуга в том, что он сумел дать всеми владевшей идее конкретную жизнь каждый в то время думал, что надо спасать веру и царство, а Минин первый указал, как надо спасать, и указал не только своими воззваниями в Нижнем, но и всей своей деятельностью
201
стырь не мог обойтись. В тоже время во главе монастырской братии стояла замечательная личность – архимандрит Дионисий человек добродушного и открытого нрава, очень умный,
высоко религиозный и очень нравственный, любимец Гермогена. Он умел так направлять деятельность монастыря, что она получила высокое и плодотворное значение. Пользуясь громадными средствами монастыря (он имел в XVII в, около 1620 г, до 1000 сели деревень и был едва лине самым крупным земельным собственником в государстве, архимандрит
Дионисий употреблял монастырские доходы надело благотворения, тысячами призревая обнищалых, больных и раненых людей, пострадавших в смуте. В тоже время монастырь время от времени рассылал в города свои грамоты, призывавшие землю соединиться против поляков. Пускай в этих грамотах казаки представлены защитниками веры и порядка и рекомендуется земщине союз с казачеством, – все-таки деятельность Троицкого монастыря остается нравственной и патриотической деятельностью, и руководитель монастыря Дионисий должен быть поставлен в ряду лучших деятелей той эпохи, тех деятелей, которых
Забелин своеобразно называет прямыми людьми».
Такие люди, как Гермоген и Дионисий, стояли в центре и руководили настроением всей земли. В городах были свои вожаки, люди, более других воодушевленные, яснее и дальше других смотревшие. Много можно насчитать в то время таких деятелей, которые руководили местными мирами, поддерживали сношения между городами и влияли патриотически на своих сограждан. Одному из таких местных деятелей – Минину – суждена была главная роль ив общеземском движении другому местному предводителю, князю Дмитрию Пожарскому,
пришлось стать затем всей земли воеводой.
О личности Пожарского и Минина много писали и спорили. О Пожарском НИ. Косто- маров думает, что это была весьма честная посредственность, которой выпало на долю сделать много потому, что другие умело направляли этого человека. Споря против такого взгляда, Забелин следит за действиями Пожарского с 1608 г, отмечает постоянную успешность его военных действий, находит в нем достаточно личной самостоятельности и инициативы и приходит к заключению, что Пожарский был талантливый воевода, высоко честный и самостоятельно думавший гражданин. В древнерусском обществе было вообще мало простора личности личность мало высказывалась и мало оставляла после себя следов Пожар- ский оставил их даже менее, чем другие современные ему деятели, но за всем тем в Пожар- ском не может не остановить нашего внимания одна черта – определенное сознательное отношение к совершавшимся событиям чрезвычайного характера. Он никогда не теряется и постоянно знает, что должно делать при смене властей в Москве он служит им, насколько они законны, а не переметывается, не поддается ворам, у него есть определенные взгляды,
своя политическая философия, которая дает ему возможность точно и твердо определять свое отношение к тому или другому факту и оберегает его от авантюризма и «шатости»; у него свой царь в голове. Пожарского нельзя направить чужой мыслью и волей в ту или другую сторону. Несмотря на то, что Пожарский был не очень родовит и невысок чином,
его личность и военные способности доставили ему почетную известность и раньше 1612 г.
Современники ценили его высоко, он был популярен – иначе не выбрали бы его нижегородцы своим воеводой, имея двух воевод в самом Нижнем Новгороде.
О Пожарском не было бы разных мнений, если бык его невыгоде, ему не пришлось действовать рядом с Мининым, человеком еще более крупными ярким. По нашему мнению,
Кузьма Минин гениальный человек с большим самостоятельным умом он соединял способность глубоко чувствовать, проникаться идеей до забвения себя и вместе стем оставаться практическим человеком, умеющим начать дело, организовать его, воодушевить им толпу.
Его главная заслуга в том, что он сумел дать всеми владевшей идее конкретную жизнь каждый в то время думал, что надо спасать веру и царство, а Минин первый указал, как надо спасать, и указал не только своими воззваниями в Нижнем, но и всей своей деятельностью
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
202
давшей обширному делу организацию покрепче, чем дал ему перед тем Ляпунов. На это надобен был исключительный ум, исключительная натура.
Минин не был простым мужиком нижегородским. Он торговали был одним из видных людей в городе. Нижегородцы избрали его в число земских старост, стало быть, ему верили.
Управляя делами нижегородской податной общины, он должен был привыкнуть вести большое хозяйство города и обращаться с большими деньгами, какие собирались с мира земскими старостами в уплату податей. Мимо него, как излюбленного человека, представителя нижегородских людей, не проходила неизвестной ни одна грамота, адресованная нижегородцами, ни одна политическая новость. Он следил за положением дели обсуждал дела в городских сходках, которые вошли в обычай в городах, благодаря обстоятельствам смутного времени, напоминали собой древние веча.
На одном из таких собраний (в октябре или сентябре 1611 г, под влиянием грамот и вестей от патриарха, Минин поднял посадских тяглых людей на то, чтобы собрать деньги для ополчения и сформировать самое ополчение. Составили приговор о мирском сборе и предъявили его нижегородскому воеводе, князю Звенигородскому, и соборному протопопу Савве,
которые созвали в городской собор нижегородцев и, воспользовавшись пришедшей тогда в
Нижний патриотической грамотой, подняли вопрос об ополчении. В соборе читали и обсуждали нижегородцы пришедшую грамоту. В ней говорилось о необходимости стать на защиту веры и отечества. (Для дела безразлично, от Гермогена или от Троицы была эта последняя грамота) При чтении грамоты нижегородский протопоп Савва сказал слово, убеждая народ стать за веру. После Саввы заговорил Минин; страстно говорил оно том же, указывая, каким образом нужно действовать Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жени детей закладывать и бить челом,
кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником. Слова Минина произвели большое впечатление. С каждым днем росло его влияние, нижегородцы увлекались предложениями Минина и, наконец, всем городом решили образовать ополчение, созывать служилых людей и собирать на них деньги.
Раньше всего занялись денежным вопросом. Стали собирать добровольные приношения, потому что иных средств не было. Давали нижегородцы много третью деньгу, т. е.
третью часть имущества так давать порешил мири кто давал меньше, утаивая размеры имущества, с того брали силой. Были люди, жертвовавшие почти все, что имели. На первые нужды денег оказалось довольно.
Второй заботой было сыскать воеводу. По предложению Минина, избрали Пожарского;
кн. Дм. Мих. Пожарский жил в то время верстах вот Нижнего, в своей вотчине, и лечился от ран, полученных полгода тому назад под Москвой. К нему-то и обратились нижегородцы,
минуя своих воевод, князя Звенигородского и Алябьева.
Когда депутация от Нижнего пришла к князю и изложила ему желание народа избрать его на такой высокий подвиг, Пожарский сперва долго отказывался, затем наконец изъявил свое согласие, но под условием избрания кого-нибудь из посадских людей, который ведал бы в ополчении хозяйственной частью и с ним, Пожарским, у того великого дела были казну собирал. При этом он указал на Минина, как на лучшего себе помощника в этом деле. Весть о приготовлениях нижегородцев скоро распространилась в ближайших городах, и первые на эту весть откликнулись бездомные смольняне, вязьмичи и дорогобужцы, те самые дворяне,
которые, лишившись поместий в своей области, вследствие завоевания ее поляками, желали получить земли в Арзамасском уезде, но и оттуда были выгнаны мордвой. Все они были приняты в войско. Недостаточность военных сил и денег скоро заставила нижегородцев обратиться с окружной грамотой к другим городам. В этой грамоте была изложена Гермогенова программа действий, основным правилом которой было действовать отдельно от казаков и
против казаков А вам бы, – писали нижегородцы другим городам, – снами быти водном С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
203
совете и ратным людям на польских и литовских людей идти вместе, чтобы казаки по-преж- нему низовой рати своим воровством, грабежи и иными воровскими заводы и Маринкиным сыном не разгонили» (те. разогнали. На этот призыв, возвестивший земле начало второго восстания на поляков, откликнулось много городов и первым – Коломна.
Вышеупомянутая грамота предостерегала народ против Марины Мнишек с ее сыном
Воренком и против псковского самозванца Сидорки-Дмитрия. Дела их, и особенно дела псковского Вора, неожиданно улучшились к Вору начало было тянуть все подмосковное казачье ополчение. Видя это, московское боярство, сидя взаперти, обращается с грамотами в
Кострому, Ярославль и другие города, увещевая народ отказаться от всех воров и быть верным Владиславу. Лишенные доверия, силы и власти в стране, бояре все еще думали руководить ею во имя того, против кого была вся земля, и не чувствовали, что около них вырастает новая власть, созданная и поддержанная земскими силами, власть еще сильнейшая той,
которая создалась впервой рати под Москвой.
Когда ополчение было несколько устроено, оно выступило из Нижнего в марте 1612 г.
и двинулось по дороге в Ярославль. Сюда оно пришло вначале апреля и пробыло здесь до августа, те. в течение трех месяцев. Эта долгая стоянка вызвала много обвинений на
Пожарского (напр, со стороны Палицына), но его можно вполне оправдать тем, что ведь нужно было еще устроить и обеспечить войско, достигнуть нейтралитета со стороны шведов, которые могли угрожать с тылу, и очистить северный край от казачьих шаек, с которыми пришлось много сражаться. Главное же оправдание Пожарского в том, что он не один управлял войском, поэтому и ответственность лежит не на немодном. В его войске была высшая власть, которой князь повиновался по мотивам чисто нравственным. В его войске был земский собор. Несмотря на довольно ясные признаки этого собора, до последнего времени он не замечался учеными. Дело в том, что вообще организация управления в войске Пожар- ского очень темна для нас, по скудности сведений ясно только одно, что князь с товарищами управлял не только ополчением, но и всей землей, как это было ив первом ополчении.
Пожарский принимал челобитные, давал тарханные и жалованные грамоты монастырям,
делал постройки в городах, давал льготы разоренным, назначал денежные сборы на ратное дело, но все это он делал по совету всей земли, по указу всей земли. Всякий, кто сколько- нибудь знаком с древними актами, поймет, что термином земля наши предки обозначали нечто иное, как земский собор. Стало быть, соборное начало уважалось в войске Пожар- ского, чего не было в рати Ляпунова и Заруцкого, где воеводы действовали одним своим именем. Но был ли на самом деле собор во втором ополчении Первый намек на существование земского собора около Поварского мы видим в грамоте от 7 апреля в города он просит прислать ему выборных для царского обирания» и для совета о дипломатических и государственных делах. Выборных этого собора мы не знаем и не имеем о нем точных сведений;
известно только, что города присылали своих выборных еще тогда, когда ополчение было в
Нижнем. Но одно желание Пожарского иметь собор еще не позволяло бы нам делать вывод о действительном существовании этого собора, если бы не сохранились другие данные, сопоставление которых приводит к мысли, что собор действительно был. Летописец говорит, что в войске многие дела решались всею ратью, даже и дела дипломатические, неудобные для общего обсуждения по необходимости держать их втайне Ясно, что не вся рать собиралась для обсуждения этих дела только представители или рати, или земли. Далее водной грамоте земского собора 1613 г. выборные пишут, что до их приезда на собор, до начала собора г. из Москвы были посланы по совету всей земли особые лица для отписки в казну
«на государя дворцовых сел, захваченных в смуту разными лицами. Тут мы видим ясный уже намек на один из приговоров собора 1612 г. и можем поэтому заключить, что собор при Пожарском действительно был, хотя не оставил после себя ясных следов. Есть возмож-
202
давшей обширному делу организацию покрепче, чем дал ему перед тем Ляпунов. На это надобен был исключительный ум, исключительная натура.
Минин не был простым мужиком нижегородским. Он торговали был одним из видных людей в городе. Нижегородцы избрали его в число земских старост, стало быть, ему верили.
Управляя делами нижегородской податной общины, он должен был привыкнуть вести большое хозяйство города и обращаться с большими деньгами, какие собирались с мира земскими старостами в уплату податей. Мимо него, как излюбленного человека, представителя нижегородских людей, не проходила неизвестной ни одна грамота, адресованная нижегородцами, ни одна политическая новость. Он следил за положением дели обсуждал дела в городских сходках, которые вошли в обычай в городах, благодаря обстоятельствам смутного времени, напоминали собой древние веча.
На одном из таких собраний (в октябре или сентябре 1611 г, под влиянием грамот и вестей от патриарха, Минин поднял посадских тяглых людей на то, чтобы собрать деньги для ополчения и сформировать самое ополчение. Составили приговор о мирском сборе и предъявили его нижегородскому воеводе, князю Звенигородскому, и соборному протопопу Савве,
которые созвали в городской собор нижегородцев и, воспользовавшись пришедшей тогда в
Нижний патриотической грамотой, подняли вопрос об ополчении. В соборе читали и обсуждали нижегородцы пришедшую грамоту. В ней говорилось о необходимости стать на защиту веры и отечества. (Для дела безразлично, от Гермогена или от Троицы была эта последняя грамота) При чтении грамоты нижегородский протопоп Савва сказал слово, убеждая народ стать за веру. После Саввы заговорил Минин; страстно говорил оно том же, указывая, каким образом нужно действовать Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жени детей закладывать и бить челом,
кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником. Слова Минина произвели большое впечатление. С каждым днем росло его влияние, нижегородцы увлекались предложениями Минина и, наконец, всем городом решили образовать ополчение, созывать служилых людей и собирать на них деньги.
Раньше всего занялись денежным вопросом. Стали собирать добровольные приношения, потому что иных средств не было. Давали нижегородцы много третью деньгу, т. е.
третью часть имущества так давать порешил мири кто давал меньше, утаивая размеры имущества, с того брали силой. Были люди, жертвовавшие почти все, что имели. На первые нужды денег оказалось довольно.
Второй заботой было сыскать воеводу. По предложению Минина, избрали Пожарского;
кн. Дм. Мих. Пожарский жил в то время верстах вот Нижнего, в своей вотчине, и лечился от ран, полученных полгода тому назад под Москвой. К нему-то и обратились нижегородцы,
минуя своих воевод, князя Звенигородского и Алябьева.
Когда депутация от Нижнего пришла к князю и изложила ему желание народа избрать его на такой высокий подвиг, Пожарский сперва долго отказывался, затем наконец изъявил свое согласие, но под условием избрания кого-нибудь из посадских людей, который ведал бы в ополчении хозяйственной частью и с ним, Пожарским, у того великого дела были казну собирал. При этом он указал на Минина, как на лучшего себе помощника в этом деле. Весть о приготовлениях нижегородцев скоро распространилась в ближайших городах, и первые на эту весть откликнулись бездомные смольняне, вязьмичи и дорогобужцы, те самые дворяне,
которые, лишившись поместий в своей области, вследствие завоевания ее поляками, желали получить земли в Арзамасском уезде, но и оттуда были выгнаны мордвой. Все они были приняты в войско. Недостаточность военных сил и денег скоро заставила нижегородцев обратиться с окружной грамотой к другим городам. В этой грамоте была изложена Гермогенова программа действий, основным правилом которой было действовать отдельно от казаков и
против казаков А вам бы, – писали нижегородцы другим городам, – снами быти водном С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
203
совете и ратным людям на польских и литовских людей идти вместе, чтобы казаки по-преж- нему низовой рати своим воровством, грабежи и иными воровскими заводы и Маринкиным сыном не разгонили» (те. разогнали. На этот призыв, возвестивший земле начало второго восстания на поляков, откликнулось много городов и первым – Коломна.
Вышеупомянутая грамота предостерегала народ против Марины Мнишек с ее сыном
Воренком и против псковского самозванца Сидорки-Дмитрия. Дела их, и особенно дела псковского Вора, неожиданно улучшились к Вору начало было тянуть все подмосковное казачье ополчение. Видя это, московское боярство, сидя взаперти, обращается с грамотами в
Кострому, Ярославль и другие города, увещевая народ отказаться от всех воров и быть верным Владиславу. Лишенные доверия, силы и власти в стране, бояре все еще думали руководить ею во имя того, против кого была вся земля, и не чувствовали, что около них вырастает новая власть, созданная и поддержанная земскими силами, власть еще сильнейшая той,
которая создалась впервой рати под Москвой.
Когда ополчение было несколько устроено, оно выступило из Нижнего в марте 1612 г.
и двинулось по дороге в Ярославль. Сюда оно пришло вначале апреля и пробыло здесь до августа, те. в течение трех месяцев. Эта долгая стоянка вызвала много обвинений на
Пожарского (напр, со стороны Палицына), но его можно вполне оправдать тем, что ведь нужно было еще устроить и обеспечить войско, достигнуть нейтралитета со стороны шведов, которые могли угрожать с тылу, и очистить северный край от казачьих шаек, с которыми пришлось много сражаться. Главное же оправдание Пожарского в том, что он не один управлял войском, поэтому и ответственность лежит не на немодном. В его войске была высшая власть, которой князь повиновался по мотивам чисто нравственным. В его войске был земский собор. Несмотря на довольно ясные признаки этого собора, до последнего времени он не замечался учеными. Дело в том, что вообще организация управления в войске Пожар- ского очень темна для нас, по скудности сведений ясно только одно, что князь с товарищами управлял не только ополчением, но и всей землей, как это было ив первом ополчении.
Пожарский принимал челобитные, давал тарханные и жалованные грамоты монастырям,
делал постройки в городах, давал льготы разоренным, назначал денежные сборы на ратное дело, но все это он делал по совету всей земли, по указу всей земли. Всякий, кто сколько- нибудь знаком с древними актами, поймет, что термином земля наши предки обозначали нечто иное, как земский собор. Стало быть, соборное начало уважалось в войске Пожар- ского, чего не было в рати Ляпунова и Заруцкого, где воеводы действовали одним своим именем. Но был ли на самом деле собор во втором ополчении Первый намек на существование земского собора около Поварского мы видим в грамоте от 7 апреля в города он просит прислать ему выборных для царского обирания» и для совета о дипломатических и государственных делах. Выборных этого собора мы не знаем и не имеем о нем точных сведений;
известно только, что города присылали своих выборных еще тогда, когда ополчение было в
Нижнем. Но одно желание Пожарского иметь собор еще не позволяло бы нам делать вывод о действительном существовании этого собора, если бы не сохранились другие данные, сопоставление которых приводит к мысли, что собор действительно был. Летописец говорит, что в войске многие дела решались всею ратью, даже и дела дипломатические, неудобные для общего обсуждения по необходимости держать их втайне Ясно, что не вся рать собиралась для обсуждения этих дела только представители или рати, или земли. Далее водной грамоте земского собора 1613 г. выборные пишут, что до их приезда на собор, до начала собора г. из Москвы были посланы по совету всей земли особые лица для отписки в казну
«на государя дворцовых сел, захваченных в смуту разными лицами. Тут мы видим ясный уже намек на один из приговоров собора 1612 г. и можем поэтому заключить, что собор при Пожарском действительно был, хотя не оставил после себя ясных следов. Есть возмож-
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
204
ность думать, что на этом соборе были представители трех сословий духовного, служилого и тяглого.
Около 20 августа 1612 г. ополчение из Ярославля двинулось под Москву, и здесь между ополченцами и казаками установились сперва враждебные, потом холодные отношения, как этого и надо было ожидать ополчение стало особым станом и этим навлекло на себя неприязнь казаков. Польский гарнизон в Кремле и Китай-городе, окруженный со всех сторон и лишенный всякой серьезной помощи, мужественно защищался и дошел до крайней нужды.
Но, несмотря на его мужество, Китай-город 22 октября 1612 г. был взята затем сдался русскими Кремль. По взятии Москвы Пожарский грамотой от 15 ноября звал по десяти человек от городов для выбора царя.
Делу избрания царя помешал было поход Сигизмунда на Москву. Сигизмунд дошел до Волоколамска три раза подступал к Волоку, три раза был отброшен и ушел обратно. Вот тогда на первом, так сказать, досуге, по взятии Москвы, русские поспешили (с) избранием царя. Дело это, как они совершенно верно понимали, было настоятельно нужно. Они говорили, что им без государя ни малое время быти не можно пещися о государстве и людьми
Божьими промышлять некому. Но, думая о государе, вовсе и не думали признать им Владислава или кого-нибудь из самозванцев. Действительно, ни Владислав, ни жалкие самозванцы, до подлинности которых не было дела никому даже из их приверженцев, не могли быть сколько-нибудь серьезными кандидатами в цари они лишились всякого кредита, как
«всей крови заводчики. Царя нужно избрать другого, чтобы его имя могло быть знаменем для всех друзей порядка. И это знамя нужно было водрузить скорее, пока земщина была сильнее поляков и казачества, пока элементы беспорядка не возобладали снова и не выдвинули какого-нибудь нового претендента.
204
ность думать, что на этом соборе были представители трех сословий духовного, служилого и тяглого.
Около 20 августа 1612 г. ополчение из Ярославля двинулось под Москву, и здесь между ополченцами и казаками установились сперва враждебные, потом холодные отношения, как этого и надо было ожидать ополчение стало особым станом и этим навлекло на себя неприязнь казаков. Польский гарнизон в Кремле и Китай-городе, окруженный со всех сторон и лишенный всякой серьезной помощи, мужественно защищался и дошел до крайней нужды.
Но, несмотря на его мужество, Китай-город 22 октября 1612 г. был взята затем сдался русскими Кремль. По взятии Москвы Пожарский грамотой от 15 ноября звал по десяти человек от городов для выбора царя.
Делу избрания царя помешал было поход Сигизмунда на Москву. Сигизмунд дошел до Волоколамска три раза подступал к Волоку, три раза был отброшен и ушел обратно. Вот тогда на первом, так сказать, досуге, по взятии Москвы, русские поспешили (с) избранием царя. Дело это, как они совершенно верно понимали, было настоятельно нужно. Они говорили, что им без государя ни малое время быти не можно пещися о государстве и людьми
Божьими промышлять некому. Но, думая о государе, вовсе и не думали признать им Владислава или кого-нибудь из самозванцев. Действительно, ни Владислав, ни жалкие самозванцы, до подлинности которых не было дела никому даже из их приверженцев, не могли быть сколько-нибудь серьезными кандидатами в цари они лишились всякого кредита, как
«всей крови заводчики. Царя нужно избрать другого, чтобы его имя могло быть знаменем для всех друзей порядка. И это знамя нужно было водрузить скорее, пока земщина была сильнее поляков и казачества, пока элементы беспорядка не возобладали снова и не выдвинули какого-нибудь нового претендента.
1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 64
Избрание на царство Михаила Федоровича Романова. Выборные люди съехались в Москву в январе 1613 г. Из Москвы просили города прислать для царского выбора людей
«лучших, крепких и разумных. Города, между прочим, должны были подумать не только об избрании царя, но и о том, как строить государство и как вести дело до избрания, и об этом дать выборным договоры, те. инструкции, которыми те должны были руководствоваться. Для более полного освещения и понимания собора 1613 г. следует обратиться к разбору его состава, который может быть определен лишь по подписям на избирательной грамоте Михаила Федоровича, написанной летом 1613 г. На ней мы видим всего 277 подписей,
но участников собора, очевидно, было больше, так как не все соборные люди подписывали соборную грамоту. Доказательством этого служит, например, следующее за Нижний Новгород на грамоте подписались 4 человека (протопоп Савва, 1 посадский, 2 стрельца, а достоверно известно, что нижегородских выборных было 19 человек (3 попа, 13 посадских, дьякон и 2 стрельца. Если бы каждый город удовольствовался десятью человеками выборных,
как определил их число кн. Дм. Мих. Пожарский, то выборных в Москве собралось бы до человек, так как на соборе участвовали представители 50 городов (северных, восточных и южных а вместе с московскими людьми и духовенством число участников собора простиралось бы до 700 человек. Собор был действительно многолюден. Собирался он часто в
Успенском соборе, быть может, именно потому, что из других московских зданий ни одно не могло бы его вместить. Теперь является вопрос, какие классы общества были представлены на соборе и полон ли был собор по своему сословному составу. Из 277 упомянутых подписей принадлежат духовенству (частью выборному из городов, 136 – высшим служилым чинам (боярам – 17), 84 – городским выборным. Выше уже сказано, что этим цифровым данным далеко нельзя верить. По ним провинциальных выборных на соборе было мало, а наделе эти выборные несомненно составляли большинство, и, хотя с точностью нельзя определить ни их количества, ни того, сколько было из них тяглых и сколько служилых людей,
тем не менее можно сказать, что служилых было, кажется, более, чем посадских, но и посад
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
205
ских был очень большой процент, что на соборах редко бывало. И, кроме того, есть следы участия уездных людей (12 подписей. Это были, во-первых, крестьяне не владельческих,
а черных государевых земель, представители свободных северных крестьянских община во-вторых, мелкие служилые люди из южных уездов. Таким образом, представительство на соборе 1613 г, было исключительно полным.
О том, что происходило на этом соборе, мы ничего точного не знаем, потому что в актах и литературных трудах того времени остались только отрывки преданий, намеки и легенды,
так что историк здесь находится как бы среди бессвязных обломков древнего здания, восстановить облик которого он не имеет сил. Официальные документы ничего не говорят о ходе заседаний. Сохранилась, правда, избирательная грамота, но она нам мало может помочь, так как написана далеко не самостоятельно ипритом не заключает в себе сведений о самом ходе избрания. Что же касается до неофициальных документов, то они представляют собой или легенды, или скудные, темные и риторические рассказы, из которых ничего нельзя извлечь определенного.
Однако попробуем восстановить не картину заседаний – это невозможно, – а общий ход прений, общую последовательность избирательной мысли, как она пришла к личности
Михаила Федоровича. Избирательные заседания собора начались в январе. От этого месяца до нас дошел первый повремени документ собора – именно грамота, данная кн. Трубецкому на область Вагу. Эта область, целое государство по пространству и богатству, в XVI и столетиях обыкновенно давалась во владение человеку, близкому к царю при Федоре Ивановиче она принадлежала Годунову, при Вас. Ив. Шуйском – Дмитрию Шуйскому теперь же переходила к знатному Трубецкому, по своему боярскому чину занявшему тогда одно из первых мест в Москве. Затем стали решать вопрос об избрании, и первым постановлением собора было не выбирать царя из иностранцев К такому решению пришли, конечно,
не сразу, да и вообще заседания собора были далеко немирного свойства. Летописец об этом говорит, что по многи дни бысть собрании людям, дела же утвердити не могут и всуе мятутся семо и овамо, другой летописец также свидетельствует, что многое было волнение всяким людям, кийждо бо хотяше по своей мысли деяти». Царь из иностранцев многим казался тогда возможным. Незадолго перед собором Пожарский ссылался со шведами об избрании Филиппа, сына Карла IX; точно также начал он дело об избрании сына германского императора Рудольфа. Но это был только дипломатический маневр, употребленный им с целью приобрести нейтралитет одних и союз других. Тем не менее мысль об иноземном царе была в Москве, и была именно у боярства такого царя хотели «начальницы»,
говорит псковский летописец. Народы же ратные не восхотели ему быти», – прибавляет он дальше. Но желание боярства, надеявшегося лучше устроиться при иноземце, чем при русском царе из их же боярской среды, встретилось с противоположным ему и сильнейшим желанием народа избрать царя из своих. Да это и понятно разве мог народ симпатизировать иностранцу, когда ему так часто приходилось видеть, какими насилиями и грабежами сопровождалось на Руси появление иноземной власти По мнению народа, иноземцы повинны были в смуте, губившей Московское государство.
Порешив один трудный вопрос, стали намечать кандидатов из московских родов.
«Говорили на соборах о царевичах, которые служат в Московском государстве, и о великих родех, кому из них Бог даст быть государем. Но тут-то и пришла главная смута. Много избирающи искаху» не могли ни на ком остановиться одни предлагали того, другие – другого, и все говорили разно, желая настоять на своей мысли. И тако препроводиша немалые дни, по описанию летописца.
Каждый участник собора стремился указать на тот боярский род, которому он сам более симпатизировал, в силу ли его нравственных качеств, или высокого положения, или же просто руководясь личными выгодами. Да и многие бояре сами надеялись сесть на мос-
205
ских был очень большой процент, что на соборах редко бывало. И, кроме того, есть следы участия уездных людей (12 подписей. Это были, во-первых, крестьяне не владельческих,
а черных государевых земель, представители свободных северных крестьянских община во-вторых, мелкие служилые люди из южных уездов. Таким образом, представительство на соборе 1613 г, было исключительно полным.
О том, что происходило на этом соборе, мы ничего точного не знаем, потому что в актах и литературных трудах того времени остались только отрывки преданий, намеки и легенды,
так что историк здесь находится как бы среди бессвязных обломков древнего здания, восстановить облик которого он не имеет сил. Официальные документы ничего не говорят о ходе заседаний. Сохранилась, правда, избирательная грамота, но она нам мало может помочь, так как написана далеко не самостоятельно ипритом не заключает в себе сведений о самом ходе избрания. Что же касается до неофициальных документов, то они представляют собой или легенды, или скудные, темные и риторические рассказы, из которых ничего нельзя извлечь определенного.
Однако попробуем восстановить не картину заседаний – это невозможно, – а общий ход прений, общую последовательность избирательной мысли, как она пришла к личности
Михаила Федоровича. Избирательные заседания собора начались в январе. От этого месяца до нас дошел первый повремени документ собора – именно грамота, данная кн. Трубецкому на область Вагу. Эта область, целое государство по пространству и богатству, в XVI и столетиях обыкновенно давалась во владение человеку, близкому к царю при Федоре Ивановиче она принадлежала Годунову, при Вас. Ив. Шуйском – Дмитрию Шуйскому теперь же переходила к знатному Трубецкому, по своему боярскому чину занявшему тогда одно из первых мест в Москве. Затем стали решать вопрос об избрании, и первым постановлением собора было не выбирать царя из иностранцев К такому решению пришли, конечно,
не сразу, да и вообще заседания собора были далеко немирного свойства. Летописец об этом говорит, что по многи дни бысть собрании людям, дела же утвердити не могут и всуе мятутся семо и овамо, другой летописец также свидетельствует, что многое было волнение всяким людям, кийждо бо хотяше по своей мысли деяти». Царь из иностранцев многим казался тогда возможным. Незадолго перед собором Пожарский ссылался со шведами об избрании Филиппа, сына Карла IX; точно также начал он дело об избрании сына германского императора Рудольфа. Но это был только дипломатический маневр, употребленный им с целью приобрести нейтралитет одних и союз других. Тем не менее мысль об иноземном царе была в Москве, и была именно у боярства такого царя хотели «начальницы»,
говорит псковский летописец. Народы же ратные не восхотели ему быти», – прибавляет он дальше. Но желание боярства, надеявшегося лучше устроиться при иноземце, чем при русском царе из их же боярской среды, встретилось с противоположным ему и сильнейшим желанием народа избрать царя из своих. Да это и понятно разве мог народ симпатизировать иностранцу, когда ему так часто приходилось видеть, какими насилиями и грабежами сопровождалось на Руси появление иноземной власти По мнению народа, иноземцы повинны были в смуте, губившей Московское государство.
Порешив один трудный вопрос, стали намечать кандидатов из московских родов.
«Говорили на соборах о царевичах, которые служат в Московском государстве, и о великих родех, кому из них Бог даст быть государем. Но тут-то и пришла главная смута. Много избирающи искаху» не могли ни на ком остановиться одни предлагали того, другие – другого, и все говорили разно, желая настоять на своей мысли. И тако препроводиша немалые дни, по описанию летописца.
Каждый участник собора стремился указать на тот боярский род, которому он сам более симпатизировал, в силу ли его нравственных качеств, или высокого положения, или же просто руководясь личными выгодами. Да и многие бояре сами надеялись сесть на мос-
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
206
ковский престол. И вот наступила избирательная горячка со всеми ее атрибутами – агитацией и подкупами. Откровенный летописец указывает нам, что избиратели действовали не совсем бескорыстно. Многие же от вельмож, желающи царем быти, подкупахуся многими дающи и обещающи многие дары. Кто выступал тогда кандидатами, кого предполагали в цари, прямых указаний на это мы не имеем предание же в числе кандидатов называет
В. И. Шуйского, Воротынского, Трубецкого. ФИ. Шереметев хлопотал за родню свою М.
Ф. Романова. Современники, местничаясь с Пожарским, обвиняли его в том, что он, желая царствовать, истратил 20 тыс. рублей на подкупы. Нечего и говорить, что подобное предположение о 20 000 просто невероятно уже потому, что даже казна государева тогда не могла сосредоточить у себя такой суммы, не говоря о частном лице.
Споры о том, кого избрать, шли не только водной Москве сохранилось, мало впрочем вероятное, предание, что ФИ. Шереметев был в переписке с Филаретом (Федором) Никитичем Романовым и В. В. Голицыным, что Филарет говорил в письмах о необходимости ограничительных условий для нового царя, а что ФИ. Шереметев писал Голицыну о выгоде для бояр избрать Михаила Федоровича в следующих выражениях Выберем Мишу Романова,
он молоди нам будет поваден». Эта переписка была найдена Ундольским водном из московских монастырей, нов печать до сих пор не попала и где находится – неизвестно, Лично мы не верим в ее существование. Есть предание, тоже малодостоверное, и о переписке Шереме- тева с инокиней Марфой (Ксенией Ивановной Романовой), в которой последняя заявляла о своем нежелании видеть сына на престоле. Если бы действительно существовали сношения
Романовых с Шереметевым, тов таком случае Шереметев знал бы о местопребывании своей корреспондентки, а он, как можно думать, этого не знал.
Наконец, 7 февраля 1613 г. пришли к решению избрать Михаила Федоровича Романова.
По одной легенде (у Забелина), первый на соборе заговорило Михаиле Федоровиче какой- то дворянин из Галича, принесший на собор письменное заявление оправах Михаила на престол. Тоже самое сделал какой-то донской атаман. Далее, Палицын в своем «Сказании»
смиренным тоном заявляет, что к нему пришли люди многих городов и просили передать царскому синклиту свою мысль об избрании Романова»; и по представительству этого святого отца будто бы синклит избрал Михаила. Во всех этих легендах и сообщениях особенно любопытна та черта, что почин в деле избрания Михаила принадлежит не высшим, а мелким людям. Казачество, говорят, также стояло за Михаила.
С го числа окончательный выбор был отложен до го, и посланы были в города люди, кажется, участники собора, узнать в городах мнение народа о деле. И города высказались за Михаила. К этому времени надо относить рассказы А. Палицына о том, что к нему явился какой-то гость Смирный из Калуги с известием, что все северские города желают именно Михаила. Стало быть, против Михаила, насколько можно думать, были голоса только на севере, народная же масса была за него. Она была за него еще в 1610 г.,
когда и Гермоген, при избрании Владислава, и народ высказывались именно за Михаила.
Поэтому возможна мысль о том, что собор приведен к избранию Михаила Федоровича давлением народной массы. У Костомарова (Смутное время) эта мысль мелькает, но очень слабо и неопределенно. Ниже мы будем иметь повод на ней остановиться.
Когда Мстиславские и другие бояре, а также запоздавшие выборные люди и посланные по областям собрались в Москву, то 21 февраля состоялось торжественное заседание в
Успенском соборе. Здесь выбор Михаила был решен уже единогласно, вслед зачем последовали молебны о здравии царя и присяга ему. Известясь об избрании царя, города еще дополучения согласия Михаила присягали ему и подписывали крестоцеловальные записи. По общему представлению, государя сам Бог избрали вся земля Русская радовалась и ликовала.
Дело теперь оставалось только за согласием Михаила, получить которое стоило немалого труда. В Москве не знали даже, где он находится посольство к нему от 2 марта отправлено
206
ковский престол. И вот наступила избирательная горячка со всеми ее атрибутами – агитацией и подкупами. Откровенный летописец указывает нам, что избиратели действовали не совсем бескорыстно. Многие же от вельмож, желающи царем быти, подкупахуся многими дающи и обещающи многие дары. Кто выступал тогда кандидатами, кого предполагали в цари, прямых указаний на это мы не имеем предание же в числе кандидатов называет
В. И. Шуйского, Воротынского, Трубецкого. ФИ. Шереметев хлопотал за родню свою М.
Ф. Романова. Современники, местничаясь с Пожарским, обвиняли его в том, что он, желая царствовать, истратил 20 тыс. рублей на подкупы. Нечего и говорить, что подобное предположение о 20 000 просто невероятно уже потому, что даже казна государева тогда не могла сосредоточить у себя такой суммы, не говоря о частном лице.
Споры о том, кого избрать, шли не только водной Москве сохранилось, мало впрочем вероятное, предание, что ФИ. Шереметев был в переписке с Филаретом (Федором) Никитичем Романовым и В. В. Голицыным, что Филарет говорил в письмах о необходимости ограничительных условий для нового царя, а что ФИ. Шереметев писал Голицыну о выгоде для бояр избрать Михаила Федоровича в следующих выражениях Выберем Мишу Романова,
он молоди нам будет поваден». Эта переписка была найдена Ундольским водном из московских монастырей, нов печать до сих пор не попала и где находится – неизвестно, Лично мы не верим в ее существование. Есть предание, тоже малодостоверное, и о переписке Шереме- тева с инокиней Марфой (Ксенией Ивановной Романовой), в которой последняя заявляла о своем нежелании видеть сына на престоле. Если бы действительно существовали сношения
Романовых с Шереметевым, тов таком случае Шереметев знал бы о местопребывании своей корреспондентки, а он, как можно думать, этого не знал.
Наконец, 7 февраля 1613 г. пришли к решению избрать Михаила Федоровича Романова.
По одной легенде (у Забелина), первый на соборе заговорило Михаиле Федоровиче какой- то дворянин из Галича, принесший на собор письменное заявление оправах Михаила на престол. Тоже самое сделал какой-то донской атаман. Далее, Палицын в своем «Сказании»
смиренным тоном заявляет, что к нему пришли люди многих городов и просили передать царскому синклиту свою мысль об избрании Романова»; и по представительству этого святого отца будто бы синклит избрал Михаила. Во всех этих легендах и сообщениях особенно любопытна та черта, что почин в деле избрания Михаила принадлежит не высшим, а мелким людям. Казачество, говорят, также стояло за Михаила.
С го числа окончательный выбор был отложен до го, и посланы были в города люди, кажется, участники собора, узнать в городах мнение народа о деле. И города высказались за Михаила. К этому времени надо относить рассказы А. Палицына о том, что к нему явился какой-то гость Смирный из Калуги с известием, что все северские города желают именно Михаила. Стало быть, против Михаила, насколько можно думать, были голоса только на севере, народная же масса была за него. Она была за него еще в 1610 г.,
когда и Гермоген, при избрании Владислава, и народ высказывались именно за Михаила.
Поэтому возможна мысль о том, что собор приведен к избранию Михаила Федоровича давлением народной массы. У Костомарова (Смутное время) эта мысль мелькает, но очень слабо и неопределенно. Ниже мы будем иметь повод на ней остановиться.
Когда Мстиславские и другие бояре, а также запоздавшие выборные люди и посланные по областям собрались в Москву, то 21 февраля состоялось торжественное заседание в
Успенском соборе. Здесь выбор Михаила был решен уже единогласно, вслед зачем последовали молебны о здравии царя и присяга ему. Известясь об избрании царя, города еще дополучения согласия Михаила присягали ему и подписывали крестоцеловальные записи. По общему представлению, государя сам Бог избрали вся земля Русская радовалась и ликовала.
Дело теперь оставалось только за согласием Михаила, получить которое стоило немалого труда. В Москве не знали даже, где он находится посольство к нему от 2 марта отправлено
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
207
было в Ярославль или где он, государь, будет. А Михаил Федорович после московской осады уехал в свою костромскую вотчину, Домнино, где чуть было не подвергся нападению польской шайки, от которой спасен был, по преданию, крестьянином Иваном Сусаниным.
Что Сусанин действительно существовал, доказательством этого служит царская грамота
Михаила, которой семье Сусанина даются различные льготы. Однако между историками велась долгая полемика по поводу этой личности так, Костомаров, разобрав легенду о Суса- нине, свел все к тому, что личность Сусанина есть миф, созданный народным воображением. Такого рода заявлением он возбудил в х годах целое движение в защиту этой личности явились против Костомарова статьи Соловьева, Домнинского, Погодина. В 1882 г.
вышло исследование Самарянова Памяти Ивана Сусанина». Автор, прилагая карту местности, подробно знакомит нас с путем, по которому Сусанин вел поляков. Из его труда мы узнаем, что Сусанин был доверенным лицом у Романовых, и вообще эта книга представляет богатый материал о Сусанине. Из Домнина Михаил Федорович с матерью переехал в
Кострому, в Ипатьевский монастырь, построенный в XIV столетии Мурзой Четом, предком
Годунова. Этот монастырь поддерживался вкладами Бориса и при Лжедмитрии был подарен последним Романовым, как предполагают, за все перенесенное ими от Бориса.
Посольство, состоявшее из Феодорита, архиепископа Рязанского и Муромского, Авра- амия Палицына, Шереметева и др, приехало вечером 13 марта в Кострому. Марфа назначила ему явиться на другой день. И вот 14 марта посольство, сопровождаемое крестным ходом, при огромном стечении народа, отправилось просить Михаила на царство. Источником для ознакомления с действиями посольства служат нам его донесения в Москву. Из них мы узнаем, что как Михаил, таки инокиня мать сперва безусловно отвергли предложение послов. Последняя говорила, что московские люди «измалодушествовались», что на таком великом государстве и не ребенку править не под силу, и т. д. Долго послам пришлось уговаривать и мать, и сына они употребили все свое красноречие, грозили даже небесной карой;
наконец усилия их увенчались успехом – Михаил дал свое согласие, а мать благословила его. Обо всем этом мы знаем, кроме посольских донесений в Москву, еще из избирательной грамоты Михаила, которая впрочем, в силу ее малой самостоятельности, как мы уже говорили выше, не может иметь особенной ценности она составлена по образцу избирательной грамоты Бориса Годунова; так, сцена плача народного в Ипатьевском монастыре списана с подобной же сцены, происходившей в Новодевичьем монастыре, описанной в Борисовой грамоте (оттуда взял ее Пушкин для своего Бориса Годунова»).
Как только согласие Михаила Федоровича было получено, послы стали торопить его ехать в Москву царь отправился, но путешествие это было чрезвычайно медленно, так как разоренные дороги далеко не могли служить удобным путем.
Значение новой династии Такова внешняя сторона воцарения Михаила Федоровича
Романова. Но есть и внутренний смысл в событиях этого важного исторического момента,
сокрытый от нас ходячим преданием и восстановляемый детальным изучением эпохи.
Посмотрим на эту, так сказать, интимную сторону московских отношений, приведших к образованию новой ипритом прочной династии.
В настоящее время можно считать совершенно выясненным, что руководители земского ополчения 1611–1612 гг. ставили своей задачей не только идти на очищение Москвы от поляков, но и сломить казаков, захвативших в свои руки центральные учреждения в подмосковных таборах, а вместе сними и правительственную власть. Как ни слаба была наделе эта власть, она становилась поперек дороги всякой иной попытке создать центр народного единения она покрывала своим авторитетом всея земли казачьи бесчинства, терзавшие земщину, она грозила, наконец, опасностью социального переворота и водворения в стране воровского порядка или, вернее, беспорядка. Обстоятельства поставили для князя
Пожарского войну с казаками в первую очередь казаки сами открыли военные действия про
207
было в Ярославль или где он, государь, будет. А Михаил Федорович после московской осады уехал в свою костромскую вотчину, Домнино, где чуть было не подвергся нападению польской шайки, от которой спасен был, по преданию, крестьянином Иваном Сусаниным.
Что Сусанин действительно существовал, доказательством этого служит царская грамота
Михаила, которой семье Сусанина даются различные льготы. Однако между историками велась долгая полемика по поводу этой личности так, Костомаров, разобрав легенду о Суса- нине, свел все к тому, что личность Сусанина есть миф, созданный народным воображением. Такого рода заявлением он возбудил в х годах целое движение в защиту этой личности явились против Костомарова статьи Соловьева, Домнинского, Погодина. В 1882 г.
вышло исследование Самарянова Памяти Ивана Сусанина». Автор, прилагая карту местности, подробно знакомит нас с путем, по которому Сусанин вел поляков. Из его труда мы узнаем, что Сусанин был доверенным лицом у Романовых, и вообще эта книга представляет богатый материал о Сусанине. Из Домнина Михаил Федорович с матерью переехал в
Кострому, в Ипатьевский монастырь, построенный в XIV столетии Мурзой Четом, предком
Годунова. Этот монастырь поддерживался вкладами Бориса и при Лжедмитрии был подарен последним Романовым, как предполагают, за все перенесенное ими от Бориса.
Посольство, состоявшее из Феодорита, архиепископа Рязанского и Муромского, Авра- амия Палицына, Шереметева и др, приехало вечером 13 марта в Кострому. Марфа назначила ему явиться на другой день. И вот 14 марта посольство, сопровождаемое крестным ходом, при огромном стечении народа, отправилось просить Михаила на царство. Источником для ознакомления с действиями посольства служат нам его донесения в Москву. Из них мы узнаем, что как Михаил, таки инокиня мать сперва безусловно отвергли предложение послов. Последняя говорила, что московские люди «измалодушествовались», что на таком великом государстве и не ребенку править не под силу, и т. д. Долго послам пришлось уговаривать и мать, и сына они употребили все свое красноречие, грозили даже небесной карой;
наконец усилия их увенчались успехом – Михаил дал свое согласие, а мать благословила его. Обо всем этом мы знаем, кроме посольских донесений в Москву, еще из избирательной грамоты Михаила, которая впрочем, в силу ее малой самостоятельности, как мы уже говорили выше, не может иметь особенной ценности она составлена по образцу избирательной грамоты Бориса Годунова; так, сцена плача народного в Ипатьевском монастыре списана с подобной же сцены, происходившей в Новодевичьем монастыре, описанной в Борисовой грамоте (оттуда взял ее Пушкин для своего Бориса Годунова»).
Как только согласие Михаила Федоровича было получено, послы стали торопить его ехать в Москву царь отправился, но путешествие это было чрезвычайно медленно, так как разоренные дороги далеко не могли служить удобным путем.
Значение новой династии Такова внешняя сторона воцарения Михаила Федоровича
Романова. Но есть и внутренний смысл в событиях этого важного исторического момента,
сокрытый от нас ходячим преданием и восстановляемый детальным изучением эпохи.
Посмотрим на эту, так сказать, интимную сторону московских отношений, приведших к образованию новой ипритом прочной династии.
В настоящее время можно считать совершенно выясненным, что руководители земского ополчения 1611–1612 гг. ставили своей задачей не только идти на очищение Москвы от поляков, но и сломить казаков, захвативших в свои руки центральные учреждения в подмосковных таборах, а вместе сними и правительственную власть. Как ни слаба была наделе эта власть, она становилась поперек дороги всякой иной попытке создать центр народного единения она покрывала своим авторитетом всея земли казачьи бесчинства, терзавшие земщину, она грозила, наконец, опасностью социального переворота и водворения в стране воровского порядка или, вернее, беспорядка. Обстоятельства поставили для князя
Пожарского войну с казаками в первую очередь казаки сами открыли военные действия про
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
208
тив нижегородцев. Междоусобная война русских людей шла без помехи со стороны поляков и литвы почти весь 1612 год. Сначала Пожарский выбил казаков из Поморья и Поволжья и отбросил их к Москве. Там, под Москвой, они былине только невредны, но даже полезны для целей Пожарского тем, что парализовали польский гарнизон столицы. Предоставляя обоим своим врагам истощать себя взаимной борьбой, Пожарский не спешил из Ярославля к
Москве. Ярославские власти думали даже и государя избрать в Ярославле и собирали в этом городе совет всей земли не только для временного управления государством, но и для государева «обиранья». Однако приближение к Москве вспомогательного польско-литовского отряда вынудило Пожарского выступить к Москве, – и там, после победы над этим отрядом, разыгрался последний акт междоусобной борьбы земцев и казаков. Приближение земского ополчения к Москве заставило меньшую половину казачества отложиться от прочей массы и вместе с Заруцким, ее атаманом и боярином, уйти на юг. Другая, большая половина казаков, чувствуя себя слабее земцев, долго не решалась ни бороться сними, ни подчиниться им. Надобен был целый месяц смути колебаний, чтобы предводитель этой части казачества, тушинский боярин кн. Д. Т. Трубецкой, мог вступить в соглашение с Пожарским и Мининым и соединил свои приказы с земскими водно правительство. Как старший по своему отчету и чину, Трубецкой занял в этом правительстве первое место но фактическое преобладание принадлежало другой стороне, и казачество, в сущности, капитулировало перед земским ополчением, поступив как бы на службу ив подчинение земским властям.
Разумеется, это подчинение не могло сразу стать прочными летописец не раз отмечал казачье своеволие, доводившее рать почти до крови, однако дело стало ясно в том отношении,
что казачество отказалось от прежней борьбы с основами земского порядка и от первенства во власти. Казачество распалось и отчаялось в своем торжестве над земщиной.
Такое поражение казачества было очень важным событием во внутренней истории московского общества, не менее важным, чем очищение Москвы. Если с пленом польского гарнизона падала всякая тень власти Владислава на Руси, то с поражением казачества исчезла всякая возможность дальнейших самозванческих авантюр. Желавшее себе царя от иноверных московское боярство навсегда сошло с политической арены, разбитое бурями смутной поры. Одновременно с ним проиграла свою игру и казачья вольница с ее тушинскими вожаками, измышлявшими самозванцев. К делам становились последние московские люди, пришедшие с Кузьмой Мининым и Пожарским городские мужики и рядовые служилые люди. У них была определенная мысль иных некоторых земель людей на Московское государство не обирать и Маринки с сыном не хотеть, а хотеть и обирать кого- нибудь из своих великих родов. Так само собой намечалось главное условие предстоявшего в Москве царского избрания оно вытекало из реальной обстановки данной минуты,
как следствие Действительного взаимоотношения общественных сил.
Сложившаяся в ополчении 1611–1612 гг. правительственная власть была создана усилиями средних слоев московского населения и была их верной выразительницей. Она овладела государством, очистила столицу, сломила казачьи таборы и подчинила себе большинство организованной казачьей массы. Ей оставалось оформить свое торжество и царским избранием возвратить стране правильный правительственный порядок. Недели через три после взятия Москвы, те. в середине ноября 1612 г, временное правительство уже посылает в города приглашения прислать в Москву выборных и сними о государском избрании
«совет и договор крепкой. Этим как бы открывался избирательный период, завершенный в феврале избранием царя Михаила. Толки о возможных кандидатах на престол должны были начаться немедля. Хотя мы вообще и очень мало знаем о таких толках, однако можем – из того, что знаем, – извлечь несколько ценнейших наблюдений над взаимоотношениями существовавших тогда общественных групп
208
тив нижегородцев. Междоусобная война русских людей шла без помехи со стороны поляков и литвы почти весь 1612 год. Сначала Пожарский выбил казаков из Поморья и Поволжья и отбросил их к Москве. Там, под Москвой, они былине только невредны, но даже полезны для целей Пожарского тем, что парализовали польский гарнизон столицы. Предоставляя обоим своим врагам истощать себя взаимной борьбой, Пожарский не спешил из Ярославля к
Москве. Ярославские власти думали даже и государя избрать в Ярославле и собирали в этом городе совет всей земли не только для временного управления государством, но и для государева «обиранья». Однако приближение к Москве вспомогательного польско-литовского отряда вынудило Пожарского выступить к Москве, – и там, после победы над этим отрядом, разыгрался последний акт междоусобной борьбы земцев и казаков. Приближение земского ополчения к Москве заставило меньшую половину казачества отложиться от прочей массы и вместе с Заруцким, ее атаманом и боярином, уйти на юг. Другая, большая половина казаков, чувствуя себя слабее земцев, долго не решалась ни бороться сними, ни подчиниться им. Надобен был целый месяц смути колебаний, чтобы предводитель этой части казачества, тушинский боярин кн. Д. Т. Трубецкой, мог вступить в соглашение с Пожарским и Мининым и соединил свои приказы с земскими водно правительство. Как старший по своему отчету и чину, Трубецкой занял в этом правительстве первое место но фактическое преобладание принадлежало другой стороне, и казачество, в сущности, капитулировало перед земским ополчением, поступив как бы на службу ив подчинение земским властям.
Разумеется, это подчинение не могло сразу стать прочными летописец не раз отмечал казачье своеволие, доводившее рать почти до крови, однако дело стало ясно в том отношении,
что казачество отказалось от прежней борьбы с основами земского порядка и от первенства во власти. Казачество распалось и отчаялось в своем торжестве над земщиной.
Такое поражение казачества было очень важным событием во внутренней истории московского общества, не менее важным, чем очищение Москвы. Если с пленом польского гарнизона падала всякая тень власти Владислава на Руси, то с поражением казачества исчезла всякая возможность дальнейших самозванческих авантюр. Желавшее себе царя от иноверных московское боярство навсегда сошло с политической арены, разбитое бурями смутной поры. Одновременно с ним проиграла свою игру и казачья вольница с ее тушинскими вожаками, измышлявшими самозванцев. К делам становились последние московские люди, пришедшие с Кузьмой Мининым и Пожарским городские мужики и рядовые служилые люди. У них была определенная мысль иных некоторых земель людей на Московское государство не обирать и Маринки с сыном не хотеть, а хотеть и обирать кого- нибудь из своих великих родов. Так само собой намечалось главное условие предстоявшего в Москве царского избрания оно вытекало из реальной обстановки данной минуты,
как следствие Действительного взаимоотношения общественных сил.
Сложившаяся в ополчении 1611–1612 гг. правительственная власть была создана усилиями средних слоев московского населения и была их верной выразительницей. Она овладела государством, очистила столицу, сломила казачьи таборы и подчинила себе большинство организованной казачьей массы. Ей оставалось оформить свое торжество и царским избранием возвратить стране правильный правительственный порядок. Недели через три после взятия Москвы, те. в середине ноября 1612 г, временное правительство уже посылает в города приглашения прислать в Москву выборных и сними о государском избрании
«совет и договор крепкой. Этим как бы открывался избирательный период, завершенный в феврале избранием царя Михаила. Толки о возможных кандидатах на престол должны были начаться немедля. Хотя мы вообще и очень мало знаем о таких толках, однако можем – из того, что знаем, – извлечь несколько ценнейших наблюдений над взаимоотношениями существовавших тогда общественных групп
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
209
Недавно стало известно (в издании А. Гиршберга) одно важное показание о том, что делалось в Москве в самом конце ноября 1612 г. В эти дни польский король послал свой авангард под самую Москву, а в авангарде находились и русские послы от Сигизмунда и
Владислава к московским людям, именно князь Данило Мезецкий и дьяк Иван Грамотин.
Они должны были «зговаривати Москвы, чтобы приняли королевича на царство. Однако все их посылки в Москву не привели к добру, и Москва начала с польским авангардом задор и бой. В бою поляки взяли в плен бывшего в Москве смоленского сына боярского Ивана
Философова и сняли с него допрос. То, что показал им Философов, было давно известно из московской летописной записи. Его спрашивали хотят ли взять королевича на царство?
и Москва ныне людна ли и запасы в ней есть ли По выражению летописца, Философову
«даде Бог слово, что глаголати», он сказал будто бы полякам Москва людна и хлебна, и на то все обещахомся, что всем помереть за православную веру, а королевича на царство не имати». Из слов Философова, думает летописец, король вывел заключение, что в Москве много сил и единодушия, и потому ушел из Московского государства. Не так давно напечатанный документ освещает иным светом показание Философова. В изданных А. Гиршбер- гом материалах по истории московско-польских отношений мы читаем подлинный отчет королю и королевичу князя Д. Мезецкого и Ив. Грамотина о допросе Философова. Они,
между прочим, пишут А в роспросе, господари, нами полковником сын боярской (именно
Иван Философов) сказал, что на Москве у бояр, которые вам, великим господарям, служили,
и у лучших людей хотение есть, чтоб просити на господарство вас, великаго господаря королевича Владислава Жигимонтовича, а именно де о том говорити не смеют, боясь казаков,
а говорят, чтобы обрать на государство чужеземца а казаки де, господари, говорят чтоб обрать кого из русских бояр, а примеривают Филаретова сына и Воровского Колужскаго.
И во всем де и казаки бояром и дворяном сильны, делают что хотят а дворяне де и дети боярские разъехалися по поместьям, а на Москве осталось дворян и детей боярских всего тысячи с две, да казаков полпяты тысячи человек те, да стрельцов с тысячу человек, да мужики чернь. А бояр де, господари, и князя Федора Ивановича Мстиславского с товарищи, которые на Москве сидели, в Думу не припускают, а писали об них в городы ко всяким людям пускать их в Думу, или нет А делает всякие дела князь Дмитрий Трубецкой да князь Дмитрий Пожарский, да Куземка Минин. А кому вперед быти на господарстве, того еще не постановили на мере. Очевидно, что из этих слов отчета о показании Философова польский король извлек не совсем те выводы, какие предположил московский летописец.
Что в Москве большой гарнизон, король мог не сомневаться семь с половиной тысяч ратных людей, кроме черни, годной по тем временам для обороны стен, составляли внушительную силу. Среди гарнизона не было единодушия, но Сигизмунд видел, что в Москве преобладают, ипритом решительно преобладают, враждебные ему элементы. Не питая надежд на успех, они решился повернуть назад.
Такова обстановка, в какой известно нам показание Философова. Обе воевавшие стороны придавали ему большое значение. Москва знала его не в деловой, атак сказать, в эпической редакции отступление Сигизмунда, бывшее или казавшееся последствием речей
Философова, придало им ореол патриотического подвига, и самые речи редактировались летописцем под впечатлением этого подвига, слишком благородно и красиво. Король же узнал показание Философова в деловой передаче такого умного дельца, каков был дьяк
Ив. Грамотин. Сжато и метко очерчивается в отчете кн. Мезецкого и Грамотина положение
Москвы, и мы в интересах научной правды можем смело положиться на этот отчет.
Становится ясно, что через месяц по очищении Москвы главные силы земского ополчения были уже демобилизованы. По обычному московскому порядку, с окончанием похода служилые отряды получали разрешение возвращаться в свои уезды по домам. Взятие
Москвы было тогда понято как конец похода. Содержать многочисленное войско в разорен
209
Недавно стало известно (в издании А. Гиршберга) одно важное показание о том, что делалось в Москве в самом конце ноября 1612 г. В эти дни польский король послал свой авангард под самую Москву, а в авангарде находились и русские послы от Сигизмунда и
Владислава к московским людям, именно князь Данило Мезецкий и дьяк Иван Грамотин.
Они должны были «зговаривати Москвы, чтобы приняли королевича на царство. Однако все их посылки в Москву не привели к добру, и Москва начала с польским авангардом задор и бой. В бою поляки взяли в плен бывшего в Москве смоленского сына боярского Ивана
Философова и сняли с него допрос. То, что показал им Философов, было давно известно из московской летописной записи. Его спрашивали хотят ли взять королевича на царство?
и Москва ныне людна ли и запасы в ней есть ли По выражению летописца, Философову
«даде Бог слово, что глаголати», он сказал будто бы полякам Москва людна и хлебна, и на то все обещахомся, что всем помереть за православную веру, а королевича на царство не имати». Из слов Философова, думает летописец, король вывел заключение, что в Москве много сил и единодушия, и потому ушел из Московского государства. Не так давно напечатанный документ освещает иным светом показание Философова. В изданных А. Гиршбер- гом материалах по истории московско-польских отношений мы читаем подлинный отчет королю и королевичу князя Д. Мезецкого и Ив. Грамотина о допросе Философова. Они,
между прочим, пишут А в роспросе, господари, нами полковником сын боярской (именно
Иван Философов) сказал, что на Москве у бояр, которые вам, великим господарям, служили,
и у лучших людей хотение есть, чтоб просити на господарство вас, великаго господаря королевича Владислава Жигимонтовича, а именно де о том говорити не смеют, боясь казаков,
а говорят, чтобы обрать на государство чужеземца а казаки де, господари, говорят чтоб обрать кого из русских бояр, а примеривают Филаретова сына и Воровского Колужскаго.
И во всем де и казаки бояром и дворяном сильны, делают что хотят а дворяне де и дети боярские разъехалися по поместьям, а на Москве осталось дворян и детей боярских всего тысячи с две, да казаков полпяты тысячи человек те, да стрельцов с тысячу человек, да мужики чернь. А бояр де, господари, и князя Федора Ивановича Мстиславского с товарищи, которые на Москве сидели, в Думу не припускают, а писали об них в городы ко всяким людям пускать их в Думу, или нет А делает всякие дела князь Дмитрий Трубецкой да князь Дмитрий Пожарский, да Куземка Минин. А кому вперед быти на господарстве, того еще не постановили на мере. Очевидно, что из этих слов отчета о показании Философова польский король извлек не совсем те выводы, какие предположил московский летописец.
Что в Москве большой гарнизон, король мог не сомневаться семь с половиной тысяч ратных людей, кроме черни, годной по тем временам для обороны стен, составляли внушительную силу. Среди гарнизона не было единодушия, но Сигизмунд видел, что в Москве преобладают, ипритом решительно преобладают, враждебные ему элементы. Не питая надежд на успех, они решился повернуть назад.
Такова обстановка, в какой известно нам показание Философова. Обе воевавшие стороны придавали ему большое значение. Москва знала его не в деловой, атак сказать, в эпической редакции отступление Сигизмунда, бывшее или казавшееся последствием речей
Философова, придало им ореол патриотического подвига, и самые речи редактировались летописцем под впечатлением этого подвига, слишком благородно и красиво. Король же узнал показание Философова в деловой передаче такого умного дельца, каков был дьяк
Ив. Грамотин. Сжато и метко очерчивается в отчете кн. Мезецкого и Грамотина положение
Москвы, и мы в интересах научной правды можем смело положиться на этот отчет.
Становится ясно, что через месяц по очищении Москвы главные силы земского ополчения были уже демобилизованы. По обычному московскому порядку, с окончанием похода служилые отряды получали разрешение возвращаться в свои уезды по домам. Взятие
Москвы было тогда понято как конец похода. Содержать многочисленное войско в разорен
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
210
ной Москве было трудно еще труднее было служилым людям кормиться там самим. Не было и основания для того, чтобы держать в столице большие массы полевого войска – дворянской конницы и даточных людей. Оставив в Москве необходимый гарнизон, остальных сочли возможным отпустить домой. Это-то и разумеет летописец, когда говорит оконце ноября «Людие ж с Москвы все розъехалися». В составе гарнизона, опять-таки по обычному порядку, были московские дворяне, некоторые группы провинциальных, «городовых»,
дворян (сам Иван Философов, например, был не москвича смолянин, те. из смоленских дворян, далее стрельцы (число которых уменьшилось в смуту) и, наконец, казаки, Философов точно определяет число дворян в 2000, число стрельцов в 1000 и число казаков в человек. Получилось такое положение, которое вряд ли могло нравиться московским властям. С роспуском городских дружин служилых и тяглых людей казаки получили численный перевес в Москве. Их некуда было распустить по их бездомовности и их нельзя было разослать на службу в города по их ненадежности. Начиная с приговора 30 июня 1611 г, земская власть, как только получала преобладание над казачеством, стремилась выводить казаков из городов и собирать их у себя под рукой в целях надзора, и Пожарский в свое время, впервой половине 1612 г, стягивал служилых подчинившихся ему казаков в Ярославль и затем вел их с собой под Москву. Поэтому-то в Москве и оказалось так много казаков. Насколько мы располагаем цифровыми данными для того времени, можно сказать, что указанное Филосо- фовым число казаков «полпяты тысячи очень велико, но вполне вероятно. По некоторым соображениям приходится думать, что в 1612 г. под Москвой с кн. Трубецким и Заруцким сидело около 5000 казаков из них Заруцкий увел около 2000, а остальные поддались земскому ополчению Пожарского. Не знаем точно, сколько пришло в Москву казаков с Пожар- ским из Ярославля но знаем, что немногим позднее того времени, о котором идет теперь речь, а именно в марте и апреле 1613 г, казачья масса в Москве была столь значительна, что упоминаются отряды казаков в 2323 и 1140 человек и ими не исчерпывается еще вся наличность казаков в Москве. Таким образом, надобно верить цифре Философова и признать, что в исходе 1612 г. казачьи войска в Москве числом более, чем вдвое, превосходили дворян и раза в полтора превосходили дворян и стрельцов, вместе взятых. Эту массу надобно было обеспечить кормами и держать в повиновении ив порядке. По-видимому, московская власть этого не достигала, и побежденное земцами казачество снова поднимало голову, пытаясь овладеть положением дел в столице. Такое настроение казаков и отметил Философов словами И во всем казаки бояром и дворяном сильны, делают, что хотят».
С одной стороны, казаки настойчиво и беззастенчиво требовали кормов и всякого жалованья, ас другой – они примеривали на царство своих кандидатов. О кормах и жалованье летописец говорит кратко, но сильно он сообщает, что казаки после взятия Кремля
«начаша прошати жалованья безпрестанно», они всю казну московскую взяша, и едва у них немного государевы казны отняша»; из-за казны они однажды пришли в Кремль и хотели
«побить» начальников (те. Пожарского и Трубецкого), но дворяне не допустили до этого и меж ними едва без крови проиде». По словам Философова, московские власти что у кого казны сыщут, и то все отдают казаком в жалованье а что (при сдаче Москвы) взяли в Москве у польских и русских людей, и то все поимали казаки ж. Наконец, архиепископ
Арсений Елассонский согласно с Философовым сообщает некоторые подробности о розысках царской казны после московского очищения и о раздаче ее воинами казакам, после чего весь народ успокоился. Очевидно, вопрос об обеспечении казаков составлял тогда тяжелую заботу московского правительства и постоянно грозил властям насилиями сих стороны. Сознавая свое численное превосходство в Москве, казаки шли далее «жалованья»
и кормов они, очевидно, возвращались к мысли о политическом преобладании, утерянном ими вследствие успехов Пожарского. После московского очищения во главе временного правительства почитался казачий начальник боярин князь Трубецкой, главную силу
210
ной Москве было трудно еще труднее было служилым людям кормиться там самим. Не было и основания для того, чтобы держать в столице большие массы полевого войска – дворянской конницы и даточных людей. Оставив в Москве необходимый гарнизон, остальных сочли возможным отпустить домой. Это-то и разумеет летописец, когда говорит оконце ноября «Людие ж с Москвы все розъехалися». В составе гарнизона, опять-таки по обычному порядку, были московские дворяне, некоторые группы провинциальных, «городовых»,
дворян (сам Иван Философов, например, был не москвича смолянин, те. из смоленских дворян, далее стрельцы (число которых уменьшилось в смуту) и, наконец, казаки, Философов точно определяет число дворян в 2000, число стрельцов в 1000 и число казаков в человек. Получилось такое положение, которое вряд ли могло нравиться московским властям. С роспуском городских дружин служилых и тяглых людей казаки получили численный перевес в Москве. Их некуда было распустить по их бездомовности и их нельзя было разослать на службу в города по их ненадежности. Начиная с приговора 30 июня 1611 г, земская власть, как только получала преобладание над казачеством, стремилась выводить казаков из городов и собирать их у себя под рукой в целях надзора, и Пожарский в свое время, впервой половине 1612 г, стягивал служилых подчинившихся ему казаков в Ярославль и затем вел их с собой под Москву. Поэтому-то в Москве и оказалось так много казаков. Насколько мы располагаем цифровыми данными для того времени, можно сказать, что указанное Филосо- фовым число казаков «полпяты тысячи очень велико, но вполне вероятно. По некоторым соображениям приходится думать, что в 1612 г. под Москвой с кн. Трубецким и Заруцким сидело около 5000 казаков из них Заруцкий увел около 2000, а остальные поддались земскому ополчению Пожарского. Не знаем точно, сколько пришло в Москву казаков с Пожар- ским из Ярославля но знаем, что немногим позднее того времени, о котором идет теперь речь, а именно в марте и апреле 1613 г, казачья масса в Москве была столь значительна, что упоминаются отряды казаков в 2323 и 1140 человек и ими не исчерпывается еще вся наличность казаков в Москве. Таким образом, надобно верить цифре Философова и признать, что в исходе 1612 г. казачьи войска в Москве числом более, чем вдвое, превосходили дворян и раза в полтора превосходили дворян и стрельцов, вместе взятых. Эту массу надобно было обеспечить кормами и держать в повиновении ив порядке. По-видимому, московская власть этого не достигала, и побежденное земцами казачество снова поднимало голову, пытаясь овладеть положением дел в столице. Такое настроение казаков и отметил Философов словами И во всем казаки бояром и дворяном сильны, делают, что хотят».
С одной стороны, казаки настойчиво и беззастенчиво требовали кормов и всякого жалованья, ас другой – они примеривали на царство своих кандидатов. О кормах и жалованье летописец говорит кратко, но сильно он сообщает, что казаки после взятия Кремля
«начаша прошати жалованья безпрестанно», они всю казну московскую взяша, и едва у них немного государевы казны отняша»; из-за казны они однажды пришли в Кремль и хотели
«побить» начальников (те. Пожарского и Трубецкого), но дворяне не допустили до этого и меж ними едва без крови проиде». По словам Философова, московские власти что у кого казны сыщут, и то все отдают казаком в жалованье а что (при сдаче Москвы) взяли в Москве у польских и русских людей, и то все поимали казаки ж. Наконец, архиепископ
Арсений Елассонский согласно с Философовым сообщает некоторые подробности о розысках царской казны после московского очищения и о раздаче ее воинами казакам, после чего весь народ успокоился. Очевидно, вопрос об обеспечении казаков составлял тогда тяжелую заботу московского правительства и постоянно грозил властям насилиями сих стороны. Сознавая свое численное превосходство в Москве, казаки шли далее «жалованья»
и кормов они, очевидно, возвращались к мысли о политическом преобладании, утерянном ими вследствие успехов Пожарского. После московского очищения во главе временного правительства почитался казачий начальник боярин князь Трубецкой, главную силу
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
211
московского гарнизона составляли казаки очевидна мысль, что казакам может и должно принадлежать и решение вопроса о том, кому вручить московский престол. Стояна этой мысли, казаки заранее примеривали на престол наиболее достойных, по их мнению, лиц.
Такими оказались сын бывшего тушинского и калужского царя Вора, увезенный Заруц- ким, и сын бывшего тушинского патриарха Филарета Романова. Московским властям приходилось до времени терпеть все казачьи выходки и притязания, потому что привести казаков в полное смирение можно было или силой, собрав в Москву новое земское ополчение,
или авторитетом всей земли, создав Земской собор. Торопясь с созывом собора, правительство, конечно, понимало, что произвести мобилизацию земских ополчений после только что оконченного похода под Москву было бы чрезвычайно трудно. Других средств воздействия на казачество в распоряжении правительства не было. Терпеть приходилось еще и потому,
что в казачестве правительство видело действительную опору против вожделений королевских приверженцев. Философов недаром говорил, что бояре и лучшие люди в Москве таили свое желание пригласить Владислава, боясь казаков. Против поляков и их московских друзей казаки могли оказать существенную помощь, и Сигизмунд повернул назад от
Москвы в конце 1612 г. скорее всего именно ввиду «полупяты тысячи казаков и их проти- вопольского настроения. Счеты с агентами и сторонниками Сигизмунда тогда в Москве еще небыли закончены, и отношения к царю Владиславу Жигимонтовичу еще небыли ликвидированы. Философов сообщал, что в Москве арестовано за приставы русских людей, которые сидели в осаде Иван Безобразов, Иван Чичерин, Федор Андронов, Степан Соловецкий,
Бажен Замочников; и Федора де и Бажена пытали на пытце в казне. Согласно с этими архиепископ Арсений Елассонский говорит, что по очищении Москвы врагов государства и возлюбленных друзей великого короля, Ф. Андронова и Ив. Безобразова, подвергли многим пыткам, чтобы разузнать о царской казне, о сосудах и о сокровищах Вовремя наказания их
(т. е. друзей короля) и пытки умерли из них трое великий дьяк царского судилища Тимофей
Савинов, Степан Соловецкий и Бажен Замочников, присланные великим королем доверен- нейшие казначеи его к царской казне. По обычаю той эпохи, худых людей, торговых мужиков, молодых детишек боярских, служивших королю, держали за приставами и пытали до смерти, а великих бояр, виновных в той же службе королю, только в думу не припускали»
и, самое большое, держали под домашним арестом, пока земский совет в городах не решит вопроса пускать их в думу, или нет До нас не дошли грамоты, которые были, по словам
Философова, посланы в города о том, можно ли бояр князя Мстиславского с товарищи»
пускать в думу. Но есть полное основание считать, что на этот вопрос в Москве в конце концов ответили отрицательно, так как выслали Мстиславского с товарищи из Москвы куда- тов городы» и произвели государево избрание без них. Все эти меры против московского боярства и московской администрации, служивших королю, временное московское правительство кн. Д. Т. Трубецкого, кн. ДМ. Пожарского и «Куземки» Минина могло принимать главным образом с сочувствием казачества, ибо в боярах и лучших людях еще жива была тенденция в сторону Владислава.
Таковы были обстоятельства московской политической жизни в конце 1612 г. Из рассмотренных здесь данных ясен тот вывод, что победа, одержанная земским ополчением над королем и казаками, требовала дальнейшего упрочения. Враги были побеждены, ноне уничтожены. Они пытались, как могли, вернуть себе утраченное положение, и если имя Владислава произносилось в Москве негромко, то громко раздавались имена «Филаретова сына и Воровского Калужского. Земщине предстояла еще забота – на Земском соборе настоять,
чтобы не прошли на престол ни иноземцы, ни самозванцы, о которых, как видим, еще смели мечтать побежденные элементы. Успеху земских стремлений в особенности могло мешать то обстоятельство, что Земскому собору предстояло действовать в столице, занятой в большинстве казачьим гарнизоном. Преобладание казачьей массы в городе могло оказать некоторое
211
московского гарнизона составляли казаки очевидна мысль, что казакам может и должно принадлежать и решение вопроса о том, кому вручить московский престол. Стояна этой мысли, казаки заранее примеривали на престол наиболее достойных, по их мнению, лиц.
Такими оказались сын бывшего тушинского и калужского царя Вора, увезенный Заруц- ким, и сын бывшего тушинского патриарха Филарета Романова. Московским властям приходилось до времени терпеть все казачьи выходки и притязания, потому что привести казаков в полное смирение можно было или силой, собрав в Москву новое земское ополчение,
или авторитетом всей земли, создав Земской собор. Торопясь с созывом собора, правительство, конечно, понимало, что произвести мобилизацию земских ополчений после только что оконченного похода под Москву было бы чрезвычайно трудно. Других средств воздействия на казачество в распоряжении правительства не было. Терпеть приходилось еще и потому,
что в казачестве правительство видело действительную опору против вожделений королевских приверженцев. Философов недаром говорил, что бояре и лучшие люди в Москве таили свое желание пригласить Владислава, боясь казаков. Против поляков и их московских друзей казаки могли оказать существенную помощь, и Сигизмунд повернул назад от
Москвы в конце 1612 г. скорее всего именно ввиду «полупяты тысячи казаков и их проти- вопольского настроения. Счеты с агентами и сторонниками Сигизмунда тогда в Москве еще небыли закончены, и отношения к царю Владиславу Жигимонтовичу еще небыли ликвидированы. Философов сообщал, что в Москве арестовано за приставы русских людей, которые сидели в осаде Иван Безобразов, Иван Чичерин, Федор Андронов, Степан Соловецкий,
Бажен Замочников; и Федора де и Бажена пытали на пытце в казне. Согласно с этими архиепископ Арсений Елассонский говорит, что по очищении Москвы врагов государства и возлюбленных друзей великого короля, Ф. Андронова и Ив. Безобразова, подвергли многим пыткам, чтобы разузнать о царской казне, о сосудах и о сокровищах Вовремя наказания их
(т. е. друзей короля) и пытки умерли из них трое великий дьяк царского судилища Тимофей
Савинов, Степан Соловецкий и Бажен Замочников, присланные великим королем доверен- нейшие казначеи его к царской казне. По обычаю той эпохи, худых людей, торговых мужиков, молодых детишек боярских, служивших королю, держали за приставами и пытали до смерти, а великих бояр, виновных в той же службе королю, только в думу не припускали»
и, самое большое, держали под домашним арестом, пока земский совет в городах не решит вопроса пускать их в думу, или нет До нас не дошли грамоты, которые были, по словам
Философова, посланы в города о том, можно ли бояр князя Мстиславского с товарищи»
пускать в думу. Но есть полное основание считать, что на этот вопрос в Москве в конце концов ответили отрицательно, так как выслали Мстиславского с товарищи из Москвы куда- тов городы» и произвели государево избрание без них. Все эти меры против московского боярства и московской администрации, служивших королю, временное московское правительство кн. Д. Т. Трубецкого, кн. ДМ. Пожарского и «Куземки» Минина могло принимать главным образом с сочувствием казачества, ибо в боярах и лучших людях еще жива была тенденция в сторону Владислава.
Таковы были обстоятельства московской политической жизни в конце 1612 г. Из рассмотренных здесь данных ясен тот вывод, что победа, одержанная земским ополчением над королем и казаками, требовала дальнейшего упрочения. Враги были побеждены, ноне уничтожены. Они пытались, как могли, вернуть себе утраченное положение, и если имя Владислава произносилось в Москве негромко, то громко раздавались имена «Филаретова сына и Воровского Калужского. Земщине предстояла еще забота – на Земском соборе настоять,
чтобы не прошли на престол ни иноземцы, ни самозванцы, о которых, как видим, еще смели мечтать побежденные элементы. Успеху земских стремлений в особенности могло мешать то обстоятельство, что Земскому собору предстояло действовать в столице, занятой в большинстве казачьим гарнизоном. Преобладание казачьей массы в городе могло оказать некоторое
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
212
давление и на представительное собрание, направив его так или иначе в сторону казачьих вожделений. Насколько мы можем судить, нечто подобное и случилось на избирательном соборе 1613 г. Иностранцы после избрания на престол царя Михаила Федоровича получили такое впечатление, что это избрание было делом именно казаков. В официальных, стало быть ответственных, беседах литовско-польских дипломатов с московскими впервые месяцы после выбора Михаила русским людям приходилось выслушивать «непригожие речи Лев
Сапега грубо высказал самому Филарету в присутствии московского посла Желябужского,
что посадили сына его на Московское государство государем одни казаки донцы»; Александр Гонсевский говорил князю Воротынскому, что Михаила выбирали одни казаки. Со своей стороны, шведы высказывали мнение, что впору царского избрания в Москве были
«казаки в московских столпех сильнейшии». Эти впечатления посторонних лиц встречают некоторое подтверждение ив московских исторических воспоминаниях. Разумеется, нечего искать таких подтверждений в официальных московских текстах они представляли дело так, что царя Михаила сам Бог дали всей землей обрали. Эту же идеальную точку зрения усвоили себе и все русские литературные сказания XVII в. Царское избрание, замирившее смуту и успокоившее страну, казалось особым благодеянием Господними приписывать казакам избрание того, кого сам Бог объявил, было в глазах земских людей неприличной бессмыслицей. Но все-таки в московском обществе осталась некоторая память о том, что в счастливом избрании законного государя приняли участие и проявили почин даже и склонные ко всякому беззаконию казаки. Авраамий Палицын рассказывает, что к нему на монастырское подворье в Москве вовремя Земского собора приходили вместе с дворянами и казаки с мыслью именно о Михаиле Федоровиче Романове и просили его довести их мысль до собора. Изданный И. Е. Забелиным поздний ив общем недостоверный рассказ о царском избрании 1613 г. заключает в себе одну любопытнейшую подробность о том, что права
Михаила на избрание объяснил собору, между прочим, славного Дону атаман. Эти упоминания о заслугах казаков в деле объявления и укрепления кандидатуры М. Ф. Романова имеют очень большую цену они свидетельствуют, что роль казачества в царском избрании не была скрыта и от московских людей, хотя им она представлялась, конечно, иначе, чем иноземцам.
Руководясь приведенными намеками источников, мы можем себе ясно представить,
какой смысл имела кандидатура М. Ф. Романова и каковы были условия ее успеха на Земском соборе 1613 г.
Собравшись в Москву в исходе 1612 или в самом начале 1613 г, земские выборные хорошо представили собой всю землю. Окрепшая в эпоху смуты практика выборного представительства позволила избирательному собору на самом деле представить собой не одну Москву, а Московское государство в нашем смысле этого термина. В Москве оказались представители не менее 50 городов и уездов представлены были и служилый и тяглый класс населения были и представители казаков. В своей массе собор оказался органом тех слоев московского населения, которые участвовали в очищении Москвы и восстановлении земского порядка он не мог служить ни сторонникам Сигизмунда, ни казачьей политике.
Но он мог и неизбежно должен был стать предметом воздействий со стороны тех, кто еще надеялся на восстановление королевской власти или же казачьего режима. И вот, отнимая надежду как на то, таки на другое, собор прежде всякого иного решения торжественно укрепился в мысли А литовского и свийского короля и их детей, за их многия неправды, и иных никоторых земель людей на Московское государство не обирать, и Маринки с сыном не хотеть. В этом решении заключалось окончательное поражение тех, кто думал еще бороться с результатами московского очищения и с торжеством средних консервативно настроенных слоев московского населения. Исчезло навсегда хотение бояр и лучших людей, которые
«служили» королю, по выражению Философова, и желали бы снова «просити на государ-
212
давление и на представительное собрание, направив его так или иначе в сторону казачьих вожделений. Насколько мы можем судить, нечто подобное и случилось на избирательном соборе 1613 г. Иностранцы после избрания на престол царя Михаила Федоровича получили такое впечатление, что это избрание было делом именно казаков. В официальных, стало быть ответственных, беседах литовско-польских дипломатов с московскими впервые месяцы после выбора Михаила русским людям приходилось выслушивать «непригожие речи Лев
Сапега грубо высказал самому Филарету в присутствии московского посла Желябужского,
что посадили сына его на Московское государство государем одни казаки донцы»; Александр Гонсевский говорил князю Воротынскому, что Михаила выбирали одни казаки. Со своей стороны, шведы высказывали мнение, что впору царского избрания в Москве были
«казаки в московских столпех сильнейшии». Эти впечатления посторонних лиц встречают некоторое подтверждение ив московских исторических воспоминаниях. Разумеется, нечего искать таких подтверждений в официальных московских текстах они представляли дело так, что царя Михаила сам Бог дали всей землей обрали. Эту же идеальную точку зрения усвоили себе и все русские литературные сказания XVII в. Царское избрание, замирившее смуту и успокоившее страну, казалось особым благодеянием Господними приписывать казакам избрание того, кого сам Бог объявил, было в глазах земских людей неприличной бессмыслицей. Но все-таки в московском обществе осталась некоторая память о том, что в счастливом избрании законного государя приняли участие и проявили почин даже и склонные ко всякому беззаконию казаки. Авраамий Палицын рассказывает, что к нему на монастырское подворье в Москве вовремя Земского собора приходили вместе с дворянами и казаки с мыслью именно о Михаиле Федоровиче Романове и просили его довести их мысль до собора. Изданный И. Е. Забелиным поздний ив общем недостоверный рассказ о царском избрании 1613 г. заключает в себе одну любопытнейшую подробность о том, что права
Михаила на избрание объяснил собору, между прочим, славного Дону атаман. Эти упоминания о заслугах казаков в деле объявления и укрепления кандидатуры М. Ф. Романова имеют очень большую цену они свидетельствуют, что роль казачества в царском избрании не была скрыта и от московских людей, хотя им она представлялась, конечно, иначе, чем иноземцам.
Руководясь приведенными намеками источников, мы можем себе ясно представить,
какой смысл имела кандидатура М. Ф. Романова и каковы были условия ее успеха на Земском соборе 1613 г.
Собравшись в Москву в исходе 1612 или в самом начале 1613 г, земские выборные хорошо представили собой всю землю. Окрепшая в эпоху смуты практика выборного представительства позволила избирательному собору на самом деле представить собой не одну Москву, а Московское государство в нашем смысле этого термина. В Москве оказались представители не менее 50 городов и уездов представлены были и служилый и тяглый класс населения были и представители казаков. В своей массе собор оказался органом тех слоев московского населения, которые участвовали в очищении Москвы и восстановлении земского порядка он не мог служить ни сторонникам Сигизмунда, ни казачьей политике.
Но он мог и неизбежно должен был стать предметом воздействий со стороны тех, кто еще надеялся на восстановление королевской власти или же казачьего режима. И вот, отнимая надежду как на то, таки на другое, собор прежде всякого иного решения торжественно укрепился в мысли А литовского и свийского короля и их детей, за их многия неправды, и иных никоторых земель людей на Московское государство не обирать, и Маринки с сыном не хотеть. В этом решении заключалось окончательное поражение тех, кто думал еще бороться с результатами московского очищения и с торжеством средних консервативно настроенных слоев московского населения. Исчезло навсегда хотение бояр и лучших людей, которые
«служили» королю, по выражению Философова, и желали бы снова «просити на государ-
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
213
ство» Владислава. Невозможно было долее примеривать на царство и Воровского Калужского, а стало быть, мечтать о соединении с Заруцким, который держал у себя «Маринку»
и ее Воровского Калужского сына.
Победа над боярами, желавшими Владислава, досталась собору, думается, очень легко:
вся партия короля в Москве, как мы видели, была разгромлена временным правительством тотчас по взятии столицы, и даже знатнейшие бояре, которые на Москве сидели, вынуждены были уехать из Москвы и небыли на соборе вплоть до той поры, когда новый царь был уже избран их вернули в Москву только между 7 и 21 февраля. Если до собора сторонники приглашения Владислава именно о том говорити не смели, боясь казаков, тона соборе им надобно было беречься еще более, боясь не одних казаков, но и всей земли, которая одинаково с казаками не жаловала короля и королевича. Другое дело было земщине одолеть казаков они были сильны своим многолюдством и дерзки сознанием своей силы. Чем решительнее земщина становилась против Маринки и против ее сына, тем внимательнее должна была она отнестись к другому кандидату, выдвинутому казаками, – к Филаретову сыну».
Он был не чета «Воренку». Нет сомнения, что казаки выдвигали его по тушинским воспоминаниям, потому что имя его отца Филарета было связано с тушинским табором. Но имя
Романовых было связано и с иным рядом московских воспоминаний. Романовы были популярным боярским родом, известность которого шла с первых времен царствования Грозного.
Незадолго до избирательного собора 1613 г, именно в 1610 г, совсем независимо от казаков,
М. Ф. Романова в Москве считали возможным кандидатом на царство, одним из соперников Владислава. Когда собор настоял на уничтожении кандидатуры иноземцев и Маринкина сына и говорили на соборах о царевичах, которые служат в Московском государстве, но о великих родех, кому из них Бог даст на московском государстве быть государем, – то из всех великих родов естественно возобладал род, указанный мнением казачества. На Рома- новых могли сойтись и казаки и земщина – и сошлись предлагаемый казачеством кандидат легко был принят земщиной. Кандидатура М. Ф. Романова имела тот смысл, что мирила в самом щекотливом пункте две еще не вполне примиренные общественные силы и давала им возможность дальнейшей солидарной работы. Радость обеих сторон по случаю достигнутого соглашения, вероятно, была искренна и велика, и Михаил был избран действительно
«единомышленным и нерозвратным советом его будущих подданных.
213
ство» Владислава. Невозможно было долее примеривать на царство и Воровского Калужского, а стало быть, мечтать о соединении с Заруцким, который держал у себя «Маринку»
и ее Воровского Калужского сына.
Победа над боярами, желавшими Владислава, досталась собору, думается, очень легко:
вся партия короля в Москве, как мы видели, была разгромлена временным правительством тотчас по взятии столицы, и даже знатнейшие бояре, которые на Москве сидели, вынуждены были уехать из Москвы и небыли на соборе вплоть до той поры, когда новый царь был уже избран их вернули в Москву только между 7 и 21 февраля. Если до собора сторонники приглашения Владислава именно о том говорити не смели, боясь казаков, тона соборе им надобно было беречься еще более, боясь не одних казаков, но и всей земли, которая одинаково с казаками не жаловала короля и королевича. Другое дело было земщине одолеть казаков они были сильны своим многолюдством и дерзки сознанием своей силы. Чем решительнее земщина становилась против Маринки и против ее сына, тем внимательнее должна была она отнестись к другому кандидату, выдвинутому казаками, – к Филаретову сыну».
Он был не чета «Воренку». Нет сомнения, что казаки выдвигали его по тушинским воспоминаниям, потому что имя его отца Филарета было связано с тушинским табором. Но имя
Романовых было связано и с иным рядом московских воспоминаний. Романовы были популярным боярским родом, известность которого шла с первых времен царствования Грозного.
Незадолго до избирательного собора 1613 г, именно в 1610 г, совсем независимо от казаков,
М. Ф. Романова в Москве считали возможным кандидатом на царство, одним из соперников Владислава. Когда собор настоял на уничтожении кандидатуры иноземцев и Маринкина сына и говорили на соборах о царевичах, которые служат в Московском государстве, но о великих родех, кому из них Бог даст на московском государстве быть государем, – то из всех великих родов естественно возобладал род, указанный мнением казачества. На Рома- новых могли сойтись и казаки и земщина – и сошлись предлагаемый казачеством кандидат легко был принят земщиной. Кандидатура М. Ф. Романова имела тот смысл, что мирила в самом щекотливом пункте две еще не вполне примиренные общественные силы и давала им возможность дальнейшей солидарной работы. Радость обеих сторон по случаю достигнутого соглашения, вероятно, была искренна и велика, и Михаил был избран действительно
«единомышленным и нерозвратным советом его будущих подданных.
Заключение. Результаты смуты Освобождением Москвы и избранием царя историки обыкновенно кончают повесть о смуте, – они правы. Хотя первые годы царствования
Михаила-тоже смутные годы, но дело в том, что причины, питавшие, так сказать, смуту и заключавшиеся в нравственной шаткости и недоумении здоровых слоев московского общества ив их политическом ослаблении, эти причины были уже устранены. Когда этим слоям удалось сплотиться, овладеть Москвой и избрать себе царя, все прочие элементы, действовавшие в смуте, потеряли силу и мало-помалу успокаивались. Выражаясь образно, момент избрания Михаила – момент прекращения ветра в буре море еще волнуется, еще опасно, но оно движется по инерции и должно успокоиться.
Так колебалось Русское государство, встревоженное смутой много хлопот выпало на долю Михаила, и все его царствование можно назвать эпилогом драмы, но самая драма уже кончалась, развязка уже последовала, результаты смуты уже выяснились.
Обратимся теперь к этим результатам. Посмотрим, как понимают важнейшие представители нашей науки факт смуты в его последствиях. Первое место дадим здесь, как и всегда, СМ. Соловьеву. Они в Истории, и во многих своих отдельных статьях) видит в смуте испытание, из которого государственное начало, боровшееся в XVI в. с родовым началом, выходит победителем. Это чрезвычайно глубокое, хотя, может быть, и не совсем верное историческое воззрение. К. С. Аксаков, человек с большим непосредственным пониманием русской жизни, видит в смуте торжество земли и последствием смуты считает
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
214
укрепление союза земли и государства (под государством он понимает то, что мы зовем правительством. Вовремя смуты земля встала как единое целое и восстановила государственную власть, спасла государство и скрепила свой союз с ним. В этом воззрении, как и у
С. М. Соловьева, нет толкований относительно реальных последствий смуты. Это – общая историческая оценка смуты со стороны результатов. Но даже такой общей оценки нету И.
Е. Забелина; он результатами смуты как-то вовсе не интересуется, и о нем здесь мало приходится говорить. Много зато можно сказать о мнении Костомарова, который считает смутное время безрезультатной эпохой. Чтобы яснее представить себе воззрение этого историка,
приведем выдержку из заключительной главы его Смутного времени Московского государства "Неурядицы продолжались и после, в царствование Михаила Федоровича, как последствие смутного времени, но эти неурядицы уже не имели тех определенных стремлений ниспровергнуть порядок государства и поднять с этой целью знамя каких-нибудь воровских царей а таков именно был вначале в. характер самой эпохи смутного времени, не представляющей ничего себе подобного в таких эпохах, какие случались ив других европейских государствах. Чаще всего за потрясениями этого рода следовали важные изменения в политическом строе той страны, которая их испытывала наша смутная эпоха ничего не изменила, ничего не внесла нового в государственный механизм, встрой понятий, в быт общественной жизни, в нравы и стремления, ничего такого, что, истекая из ее явлений, двинуло бы течение русской жизни на новый путь, в благоприятном или неблагоприятном для нее смысле. Страшная встряска перебуровила все вверх дном, нанесла народу несчетные бедствия не так скоро можно было поправиться после того Руси, – и до сих пор после четверти тысячелетия, не читающий своих летописей народ говорит, что давно-де было литейное разорение Литва находила на Русь, и такая беда была наслана, что малость людей в живых осталось и то оттого, что Господь на Литву слепоту наводил. Нов строе жизни нашей нет следов этой страшной кары Божьей если в Руси XVII в, вовремя, последующее за смутной эпохой, мы замечаем различие от Руси XVI в, то эти различия произошли не из событий этой эпохи, а явились вследствие причин, существовавших до нее или возникших после нее. Русская история вообще идет чрезвычайно последовательно, но ее разумный ход будто перескакивает через смутное время и далее продолжает свое течение тем же путем, тем же способом, с теми же приемами, как прежде. В тяжелый период смуты были явления новые и чуждые порядку вещей, господствовавшему в предшествовавшем периоде, однако они не повторялись впоследствии, и то, что, казалось, в это время сеялось, не возрастало после".
Можно ли согласиться с таким воззрением Костомарова? Думаем, что нет. Смута наша богата реальными последствиями, отозвавшимися на нашем общественном строена экономической жизни ее потомков. Если Московское государство кажется нам таким же в основных своих очертаниях, каким было до смуты, то это потому, что в смуте победителем остался тот же государственный порядок, какой формировался в Московском государстве в XVI в.,
а не тот, какой принесли бы нам его враги – католическая и аристократическая Польша и казачество, жившее интересами хищничества и разрушения, отлившееся в форму безобразного круга. Смута произошла, как мы старались показать, неслучайно, а была обнаружением и развитием давней болезни, которой прежде страдала Русь. Эта болезнь окончилась выздоровлением государственного организма. Мы видим после кризиса смуты тот же организм, тот же государственный порядок. Поэтому мы и склонны думать, что все осталось по-прежнему без изменений, что смута была только неприятным случаем без особенных последствий. Пошаталось государство и стало опять крепко, что же тут может выйти нового А между тем вышло много нового. Болезнь оставила на уцелевшем организме резкие следы, которые оказывали глубокое влияние на дальнейшую жизнь этого организма.
Общество переболело, оправилось, снова стало жить и не заменилось другим, но само стало иным, изменилось
214
укрепление союза земли и государства (под государством он понимает то, что мы зовем правительством. Вовремя смуты земля встала как единое целое и восстановила государственную власть, спасла государство и скрепила свой союз с ним. В этом воззрении, как и у
С. М. Соловьева, нет толкований относительно реальных последствий смуты. Это – общая историческая оценка смуты со стороны результатов. Но даже такой общей оценки нету И.
Е. Забелина; он результатами смуты как-то вовсе не интересуется, и о нем здесь мало приходится говорить. Много зато можно сказать о мнении Костомарова, который считает смутное время безрезультатной эпохой. Чтобы яснее представить себе воззрение этого историка,
приведем выдержку из заключительной главы его Смутного времени Московского государства "Неурядицы продолжались и после, в царствование Михаила Федоровича, как последствие смутного времени, но эти неурядицы уже не имели тех определенных стремлений ниспровергнуть порядок государства и поднять с этой целью знамя каких-нибудь воровских царей а таков именно был вначале в. характер самой эпохи смутного времени, не представляющей ничего себе подобного в таких эпохах, какие случались ив других европейских государствах. Чаще всего за потрясениями этого рода следовали важные изменения в политическом строе той страны, которая их испытывала наша смутная эпоха ничего не изменила, ничего не внесла нового в государственный механизм, встрой понятий, в быт общественной жизни, в нравы и стремления, ничего такого, что, истекая из ее явлений, двинуло бы течение русской жизни на новый путь, в благоприятном или неблагоприятном для нее смысле. Страшная встряска перебуровила все вверх дном, нанесла народу несчетные бедствия не так скоро можно было поправиться после того Руси, – и до сих пор после четверти тысячелетия, не читающий своих летописей народ говорит, что давно-де было литейное разорение Литва находила на Русь, и такая беда была наслана, что малость людей в живых осталось и то оттого, что Господь на Литву слепоту наводил. Нов строе жизни нашей нет следов этой страшной кары Божьей если в Руси XVII в, вовремя, последующее за смутной эпохой, мы замечаем различие от Руси XVI в, то эти различия произошли не из событий этой эпохи, а явились вследствие причин, существовавших до нее или возникших после нее. Русская история вообще идет чрезвычайно последовательно, но ее разумный ход будто перескакивает через смутное время и далее продолжает свое течение тем же путем, тем же способом, с теми же приемами, как прежде. В тяжелый период смуты были явления новые и чуждые порядку вещей, господствовавшему в предшествовавшем периоде, однако они не повторялись впоследствии, и то, что, казалось, в это время сеялось, не возрастало после".
Можно ли согласиться с таким воззрением Костомарова? Думаем, что нет. Смута наша богата реальными последствиями, отозвавшимися на нашем общественном строена экономической жизни ее потомков. Если Московское государство кажется нам таким же в основных своих очертаниях, каким было до смуты, то это потому, что в смуте победителем остался тот же государственный порядок, какой формировался в Московском государстве в XVI в.,
а не тот, какой принесли бы нам его враги – католическая и аристократическая Польша и казачество, жившее интересами хищничества и разрушения, отлившееся в форму безобразного круга. Смута произошла, как мы старались показать, неслучайно, а была обнаружением и развитием давней болезни, которой прежде страдала Русь. Эта болезнь окончилась выздоровлением государственного организма. Мы видим после кризиса смуты тот же организм, тот же государственный порядок. Поэтому мы и склонны думать, что все осталось по-прежнему без изменений, что смута была только неприятным случаем без особенных последствий. Пошаталось государство и стало опять крепко, что же тут может выйти нового А между тем вышло много нового. Болезнь оставила на уцелевшем организме резкие следы, которые оказывали глубокое влияние на дальнейшую жизнь этого организма.
Общество переболело, оправилось, снова стало жить и не заменилось другим, но само стало иным, изменилось
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
215
В смуте шла борьба не только политическая и национальная, но и общественная. Не только воевали между собой претенденты на престол московский и сражались русские с поляками и шведами, но и одни слои населения враждовали с другими казачество боролось с оседлой частью общества, старалось возобладать над ней, построить землю по-своему и не могло. Борьба привела к торжеству оседлых слоев, признаком которого было избрание царя Михаила. Эти слои и выдвинулись вперед, поддерживая спасенный ими государственный порядок. Но главным деятелем в этом военном торжестве было городское дворянство,
которое и выиграло больше всех. Смута много принесла ему пользы и укрепила его положение. Служилый человек и прежде стоял наверху общества, владел (вместе с духовенством)
главным капиталом страны – землей – и завладевал земледельческим трудом крестьянина.
Смута помогла его успехам. Служилые люди не только сохранили то, что имели, но благодаря обстоятельствам смуты приобрели гораздо больше. Смута ускорила подчинение им крестьянства, содействовала более прочному приобретению ими поместий, давала им возможность с разрушением боярства (которое в смуту потеряло много своих представителей)
подниматься по службе и получать больше и больше участия в государственном управлении Смута, словом, ускорила процесс возвышения московского дворянства, который без нее совершился бы несравненно медленнее.
Что касается до боярства, то оно, наоборот, много потерпело от смуты. Его нравственный кредит должен был понизиться. Исчезновение вовремя смуты многих высоких родов и экономический упадок других содействовали дополнению рядов боярства сравнительно незначительными людьми, а этим понижалось значение рода. Для московской аристократии время смуты было тем же, чем были войны Алой и Белой Роз для аристократии Англии она потерпела такую убыль, что должна была воспринять в себя новые, демократические, сравнительно, элементы, чтобы не истощиться совсем. Таким образом, и здесь смута не прошла бесследно.
Но вышесказанным не исчерпываются результаты смуты. Знакомясь с внутренней историей Руси в XVII в, мы каждую крупную реформу XVII в. должны будем возводить к смуте, обусловливать ею. В корень подорвав экономическое благосостояние страны, шатавшееся еще в XVI в, смута создала для московского правительства ряд финансовых затруднений, которые обусловливали собой всю его внутреннюю политику, вызвали окончательное прикрепление посадского и сельского населения, поставили московскую торговлю и промышленность на время в полную зависимость от иностранцев. Если к этому мы прибавим те войны XVII в, необходимость которых вытекала прямо из обстоятельств, созданных смутой, то поймем, что смута была очень богата результатами и отнюдь не составляла такого эпизода в нашей истории, который случайно явился и бесследно прошел. Не рискуя много ошибиться, можно сказать, что смута обусловила почти всю нашу историю в XVII в.
Так обильны были реальные, видимые последствия смуты. Но события смутной поры,
необычайные по своей новизне для русских людей и тяжелые по своим последствиям,
заставляли наших предков болеть не одними личными печалями и размышлять не об одном личном спасении и успокоении. Видя страдания и гибель всей земли, наблюдая быструю смену старых политических порядков под рукой и своих и чужих распорядителей, привыкая к самостоятельности местных миров и всей земщины, лишенный руководства из центра государства русский человек усвоил себе новые чувства и понятия в обществе крепло чувство национального и религиозного единства, слагалось более отчетливое представление о государстве. В XVI в. оно еще не мыслилось как форма народного общежития, оно казалось вотчиной государевой, а в XVII в, по представлению московских людей, – это уже «земля»,
т. е. государство Общая польза, понятие, не совсем свойственное XVI веку, теперь у всех русских людей сознательно стоит на первом плане своеобразным языком выражают они это,
когда в безгосударственное время заботятся о спасении государства и думают о том, что
215
В смуте шла борьба не только политическая и национальная, но и общественная. Не только воевали между собой претенденты на престол московский и сражались русские с поляками и шведами, но и одни слои населения враждовали с другими казачество боролось с оседлой частью общества, старалось возобладать над ней, построить землю по-своему и не могло. Борьба привела к торжеству оседлых слоев, признаком которого было избрание царя Михаила. Эти слои и выдвинулись вперед, поддерживая спасенный ими государственный порядок. Но главным деятелем в этом военном торжестве было городское дворянство,
которое и выиграло больше всех. Смута много принесла ему пользы и укрепила его положение. Служилый человек и прежде стоял наверху общества, владел (вместе с духовенством)
главным капиталом страны – землей – и завладевал земледельческим трудом крестьянина.
Смута помогла его успехам. Служилые люди не только сохранили то, что имели, но благодаря обстоятельствам смуты приобрели гораздо больше. Смута ускорила подчинение им крестьянства, содействовала более прочному приобретению ими поместий, давала им возможность с разрушением боярства (которое в смуту потеряло много своих представителей)
подниматься по службе и получать больше и больше участия в государственном управлении Смута, словом, ускорила процесс возвышения московского дворянства, который без нее совершился бы несравненно медленнее.
Что касается до боярства, то оно, наоборот, много потерпело от смуты. Его нравственный кредит должен был понизиться. Исчезновение вовремя смуты многих высоких родов и экономический упадок других содействовали дополнению рядов боярства сравнительно незначительными людьми, а этим понижалось значение рода. Для московской аристократии время смуты было тем же, чем были войны Алой и Белой Роз для аристократии Англии она потерпела такую убыль, что должна была воспринять в себя новые, демократические, сравнительно, элементы, чтобы не истощиться совсем. Таким образом, и здесь смута не прошла бесследно.
Но вышесказанным не исчерпываются результаты смуты. Знакомясь с внутренней историей Руси в XVII в, мы каждую крупную реформу XVII в. должны будем возводить к смуте, обусловливать ею. В корень подорвав экономическое благосостояние страны, шатавшееся еще в XVI в, смута создала для московского правительства ряд финансовых затруднений, которые обусловливали собой всю его внутреннюю политику, вызвали окончательное прикрепление посадского и сельского населения, поставили московскую торговлю и промышленность на время в полную зависимость от иностранцев. Если к этому мы прибавим те войны XVII в, необходимость которых вытекала прямо из обстоятельств, созданных смутой, то поймем, что смута была очень богата результатами и отнюдь не составляла такого эпизода в нашей истории, который случайно явился и бесследно прошел. Не рискуя много ошибиться, можно сказать, что смута обусловила почти всю нашу историю в XVII в.
Так обильны были реальные, видимые последствия смуты. Но события смутной поры,
необычайные по своей новизне для русских людей и тяжелые по своим последствиям,
заставляли наших предков болеть не одними личными печалями и размышлять не об одном личном спасении и успокоении. Видя страдания и гибель всей земли, наблюдая быструю смену старых политических порядков под рукой и своих и чужих распорядителей, привыкая к самостоятельности местных миров и всей земщины, лишенный руководства из центра государства русский человек усвоил себе новые чувства и понятия в обществе крепло чувство национального и религиозного единства, слагалось более отчетливое представление о государстве. В XVI в. оно еще не мыслилось как форма народного общежития, оно казалось вотчиной государевой, а в XVII в, по представлению московских людей, – это уже «земля»,
т. е. государство Общая польза, понятие, не совсем свойственное XVI веку, теперь у всех русских людей сознательно стоит на первом плане своеобразным языком выражают они это,
когда в безгосударственное время заботятся о спасении государства и думают о том, что
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
216
земскому делу пригодится и как бы земскому делу было прибыльнее». Новая, «землею»
установленная власть Михаила Федоровича вполне усваивает себе это понятие общей земской пользы и является властью вполне государственного характера. Она советуется с землею об общих затруднениях и говорит иностранцам по поводу важных для Московского государства дел, что такого дела теперь решить без совета всего государства нельзя ни по одной статье. При прежнем господстве частноправных понятий, еще ив в, неясно отличали государя как хозяина-вотчинника и государя как носителя верховной власти, как главу государства. В XVI в. управление государством считали личным делом хозяина страны да его советников теперь, в XVII в, очень ясно сознается, что государственное дело не только государево дело, но и земское, таки говорят о важных государственных делах,
что это великое государство и земское дело.
Эти новые, в смуту приобретенные, понятия о государстве и народности не изменили сразу и видимым образом политического быта наших предков, но отзывались во всем строе жизни XVII в. и сообщали ей очень отличный от старых порядков колорит. Поэтому для историка и важно отметить появление этих понятий. Если, изучая Московское государство в, мы еще спорим о том, можно ли назвать его быт вполне государственным, то о XVII в.
такого спора быть не может, потому уже, что сами русские люди XVII в. сознали свое государство, усвоили государственные представления, и усвоили именно за время смуты, благодаря новизне и важности ее событий. Ненужно и объяснять, насколько следует признавать существенными последствия смуты в этой сфере общественной мысли и самосознания
216
земскому делу пригодится и как бы земскому делу было прибыльнее». Новая, «землею»
установленная власть Михаила Федоровича вполне усваивает себе это понятие общей земской пользы и является властью вполне государственного характера. Она советуется с землею об общих затруднениях и говорит иностранцам по поводу важных для Московского государства дел, что такого дела теперь решить без совета всего государства нельзя ни по одной статье. При прежнем господстве частноправных понятий, еще ив в, неясно отличали государя как хозяина-вотчинника и государя как носителя верховной власти, как главу государства. В XVI в. управление государством считали личным делом хозяина страны да его советников теперь, в XVII в, очень ясно сознается, что государственное дело не только государево дело, но и земское, таки говорят о важных государственных делах,
что это великое государство и земское дело.
Эти новые, в смуту приобретенные, понятия о государстве и народности не изменили сразу и видимым образом политического быта наших предков, но отзывались во всем строе жизни XVII в. и сообщали ей очень отличный от старых порядков колорит. Поэтому для историка и важно отметить появление этих понятий. Если, изучая Московское государство в, мы еще спорим о том, можно ли назвать его быт вполне государственным, то о XVII в.
такого спора быть не может, потому уже, что сами русские люди XVII в. сознали свое государство, усвоили государственные представления, и усвоили именно за время смуты, благодаря новизне и важности ее событий. Ненужно и объяснять, насколько следует признавать существенными последствия смуты в этой сфере общественной мысли и самосознания
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
217
Время царя Михаила Федоровича (Вступление во власть Дав свое согласие на престол, Михаил Федорович выехал вместе с матерью из Костромы в Ярославль. Здесь к нему стал стекаться народ большими толпами, выражая свою симпатию молодому царю. Таким образом, после 1612 г. Ярославль вторично делается центром патриотического движения. В этом городе Михаил Федорович оставался месяца потом, в середине апреля, когда прошел леди сбыла вода, двинулся дальше. В Москве между тем Земский собор еще не расходился он управлял всеми делами государства и деятельно переписывался с царем. Часто между собором и царем возникали недоразумения, потому что казацкие грабежи и беспорядки в стране еще продолжались. Земский собор, принимая против них меры, вместе стем заботился и обустройстве царского двора, отбирая дворцовые земли утех, кто ими завладели собирая запасы для дворца. Вести о беспорядках доходили и до Михаила Федоровича, в Ярославль к нему приходили жаловаться на грабежи, бежали с жалобой и те, у кого были отняты дворцовые земли. Все просили управы и помощи, ау царя не было средств ни на тони на другое. На вопрос царя о разбоях и беспорядках собор отвечал, что он старается, насколько можно, обустройстве земли, и докладывало своих мероприятиях, но эти последствия казались Михаилу (или вернее, тому, кто за ним стоял) очень неудовлетворительными. В Ярославле думали, что можно скорее и лучше водворить порядок, чем то делал собор. И вот, видя, что порядок не сразу устанавливается, слыша постоянные жалобы и просьбы о кормах и жалованье, не умея их удовлетворить или прекратить, Михаил Федорович кручинился и с некоторым раздражением писал собору Вам самим ведомо, учинились мы царем по вашему прошению, а не своим хотением крест нам целовали вы своею волею так вам бы всем, помня свое крестное целование, нам служить и во всяком деле радеть Царь требовал этими словами, чтобы собор избавил его от хлопот с челобитчиками, и просил те докуки от него отвести, как он выражался.
Несмотря на неудовольствия, 16 апреля царь пошел к Москве из Ярославля, требуя,
чтобы к его приезду приготовили ему помещение, и даже прямо указывал палаты дворца ау собора не было ни материала для их поправки, ни мастеров, почему и были приготовлены другие палаты, что вызвало гнев со стороны царя. Когда царь был уже около Троице-Сер- гиева монастыря, к нему стали сбегаться дворяне и крестьяне, ограбленные и избитые казачьими шайками, бродившими около самой Москвы. Тогда Михаил Федорович в присутствии послов от собора заявил, что он с матерью не пойдет дальше, и сказал послам Вы нам челом били и говорили, что все люди пришли в чувство, от воровства отстали, так выбили челом и говорили ложно. А в Москву Михаил Федорович писал боярами собору Можно вами самим знать, если на Москве и под Москвою грабежи и убийства не уймутся, то какой от Бога милости надеяться Собор, конечно, всеми силами рад был окончить все беспорядки, но он знал свое бессилие он держался и повелевал только нравственным авторитетом, который не мог простираться на все элементы смуты. Как бы тони было, несмотря на неудовольствие, Михаил Федорович прибыл 2 мая в Москву, а 11 июля венчался на царство.
Этим моментом кончается смутная эпоха и начинается новое царствование.
Первые годы правления царя Михаила Федоровича до сих пор представляют собой такой исторический момент, в котором не все доступно научному наблюдению и не все понятно из того, что уже удалось наблюсти. Неясны ни самая личность молодого государя,
ни те влияния, под которыми жила и действовала эта личность, ните силы, какими направлялась в то время политическая жизнь страны. Болезненный и слабый, царь Михаил всего тридцати с небольшим лет так скорбел ножками, что иногда, по его собственным словам
(в июне 1627 г, его до возка и из возка в креслах носят. Около царя заметен кружок
217
Время царя Михаила Федоровича (Вступление во власть Дав свое согласие на престол, Михаил Федорович выехал вместе с матерью из Костромы в Ярославль. Здесь к нему стал стекаться народ большими толпами, выражая свою симпатию молодому царю. Таким образом, после 1612 г. Ярославль вторично делается центром патриотического движения. В этом городе Михаил Федорович оставался месяца потом, в середине апреля, когда прошел леди сбыла вода, двинулся дальше. В Москве между тем Земский собор еще не расходился он управлял всеми делами государства и деятельно переписывался с царем. Часто между собором и царем возникали недоразумения, потому что казацкие грабежи и беспорядки в стране еще продолжались. Земский собор, принимая против них меры, вместе стем заботился и обустройстве царского двора, отбирая дворцовые земли утех, кто ими завладели собирая запасы для дворца. Вести о беспорядках доходили и до Михаила Федоровича, в Ярославль к нему приходили жаловаться на грабежи, бежали с жалобой и те, у кого были отняты дворцовые земли. Все просили управы и помощи, ау царя не было средств ни на тони на другое. На вопрос царя о разбоях и беспорядках собор отвечал, что он старается, насколько можно, обустройстве земли, и докладывало своих мероприятиях, но эти последствия казались Михаилу (или вернее, тому, кто за ним стоял) очень неудовлетворительными. В Ярославле думали, что можно скорее и лучше водворить порядок, чем то делал собор. И вот, видя, что порядок не сразу устанавливается, слыша постоянные жалобы и просьбы о кормах и жалованье, не умея их удовлетворить или прекратить, Михаил Федорович кручинился и с некоторым раздражением писал собору Вам самим ведомо, учинились мы царем по вашему прошению, а не своим хотением крест нам целовали вы своею волею так вам бы всем, помня свое крестное целование, нам служить и во всяком деле радеть Царь требовал этими словами, чтобы собор избавил его от хлопот с челобитчиками, и просил те докуки от него отвести, как он выражался.
Несмотря на неудовольствия, 16 апреля царь пошел к Москве из Ярославля, требуя,
чтобы к его приезду приготовили ему помещение, и даже прямо указывал палаты дворца ау собора не было ни материала для их поправки, ни мастеров, почему и были приготовлены другие палаты, что вызвало гнев со стороны царя. Когда царь был уже около Троице-Сер- гиева монастыря, к нему стали сбегаться дворяне и крестьяне, ограбленные и избитые казачьими шайками, бродившими около самой Москвы. Тогда Михаил Федорович в присутствии послов от собора заявил, что он с матерью не пойдет дальше, и сказал послам Вы нам челом били и говорили, что все люди пришли в чувство, от воровства отстали, так выбили челом и говорили ложно. А в Москву Михаил Федорович писал боярами собору Можно вами самим знать, если на Москве и под Москвою грабежи и убийства не уймутся, то какой от Бога милости надеяться Собор, конечно, всеми силами рад был окончить все беспорядки, но он знал свое бессилие он держался и повелевал только нравственным авторитетом, который не мог простираться на все элементы смуты. Как бы тони было, несмотря на неудовольствие, Михаил Федорович прибыл 2 мая в Москву, а 11 июля венчался на царство.
Этим моментом кончается смутная эпоха и начинается новое царствование.
Первые годы правления царя Михаила Федоровича до сих пор представляют собой такой исторический момент, в котором не все доступно научному наблюдению и не все понятно из того, что уже удалось наблюсти. Неясны ни самая личность молодого государя,
ни те влияния, под которыми жила и действовала эта личность, ните силы, какими направлялась в то время политическая жизнь страны. Болезненный и слабый, царь Михаил всего тридцати с небольшим лет так скорбел ножками, что иногда, по его собственным словам
(в июне 1627 г, его до возка и из возка в креслах носят. Около царя заметен кружок
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
218
дворцовой знати – царских родственников, которые вместе с государевой матерью тянулись к влиянию и власти. Хотя один современники выразился так, что мать государя, инока великая старица Марфа, правя подними поддерживая царство со своим родом, однако очевидно, что старица правила только дворцом и поддерживала не царство, а свой род. Течение политической жизни шло мимо ее кельи и направлялось какой-то иной силой, каким-то правительством, состав которого, однако, не совсем ясен. Это не был Земский собор или, как тогда говорили, вся земля. Вся земля была как бы совещательным органом при каком-то ином правительстве, во главе которого стоял царь ив составе которого находились истинные руководители московской политики. Конечно, это не была Боярская дума во всем ее составе;
но мы не знаем, кто именно это был. Просматривая список думных людей тех лет, мы не можем точно сказать, кого из думцев надлежит считать только высшим чиновником ив ком из думцев надлежит видеть влиятельного советника и даже руководителя власти.
Всего вероятнее, что за царем стоял им самим составленный придворный кружок, а не ограничивающее его власть учреждение с определенным составом и формальными полномочиями. Царь Михаил ограничен во власти небыли никаких ограничительных документов от его времени до нас не дошло.
Вопрос об ограничениях Между тем об ограничениях царя Михаила существует ряд частных показаний, большинство которых относятся кв, именно ко времени около г. Таковы свидетельства русского историка В. Н. Татищева (кратко говорящего, что
Михаила Федоровича избрали всенародно, нос ограничительной записью) и трех иностранцев. Из них два, Страленберг и Фокеродт, дают подробное изложение ограничений, составленное в духе их эпохи, а третий, Шмидт-Физельдек, кратко говорит о каких-то документах,
содержащих ограничения и будто бы хранимых в XVIII в. в государственных хранилищах.
Чтобы понять эти известия в их истинном значении, надобно знать, что в последние годы царствования Петра Великого среди его сотрудников обсуждался вопрос о необходимости устройства какого-либо органа власти, который бы сообщил верховному управлению, будто бы расстроенному Петром Великим, правильную организацию. Постепенно в умах некоторых сановников (кн. ДМ. Голицын) рождается мысль о полезности и возможности такой реформы, которая бы, устроив законодательную власть в стране, ограничила бы личный авторитет монарха. В учреждении Верховного тайного совета вначале г. многие готовы были видеть первый шаг именно в этом направлении, а в 1730 г. «верховники» пытались сделать и второй, более определенный и решительный шаг в сторону шведских олигархических порядков. Таким образом на пространстве двух десятилетий мы наблюдаем в высших кругах бюрократии известное течение политической мысли оно отправляется от заботы восстановить нарушенную так называемой реформой правильность правительственных функций и приводит к попытке коренного государственного переворота. Сначала думают создать что- нибудь соответствующее старой думе государевой, а затем приходят к решимости упразднить исконную полноту власти государя. Ив томи в другом фазисе размышлений и разговоров лица, причастные к данному делу, неизбежно должны были обращаться за справками и сравнениями к прошлому, именно к тем его моментам, когда в старой Москве ставились и решались те же самые вопросы о формах и способах управления. Ища ответа на свои вопросы в прошлом, они вспоминали – по устным преданиям – то, что было в старину, и по-своему освещали то, что вспоминали. Их воспоминания и толкования получали широкое распространение в кругу их близких и знакомых, – и вот почему около 1720–1730 гг. иностранцы, жившие в России и писавшие о ней, располагали такими сведениями о смутном времени и о начале царствования Михаила, какими не располагала ни печатная, ни рукописная историческая наша литература того времени. Приводя свои данные, эти лица ссылались иногда на частные архивы и частные рассказы. Страленберг, например, упоминает о письме, которое, как говорят, можно еще было видеть в оригинале у недавно умершего
218
дворцовой знати – царских родственников, которые вместе с государевой матерью тянулись к влиянию и власти. Хотя один современники выразился так, что мать государя, инока великая старица Марфа, правя подними поддерживая царство со своим родом, однако очевидно, что старица правила только дворцом и поддерживала не царство, а свой род. Течение политической жизни шло мимо ее кельи и направлялось какой-то иной силой, каким-то правительством, состав которого, однако, не совсем ясен. Это не был Земский собор или, как тогда говорили, вся земля. Вся земля была как бы совещательным органом при каком-то ином правительстве, во главе которого стоял царь ив составе которого находились истинные руководители московской политики. Конечно, это не была Боярская дума во всем ее составе;
но мы не знаем, кто именно это был. Просматривая список думных людей тех лет, мы не можем точно сказать, кого из думцев надлежит считать только высшим чиновником ив ком из думцев надлежит видеть влиятельного советника и даже руководителя власти.
Всего вероятнее, что за царем стоял им самим составленный придворный кружок, а не ограничивающее его власть учреждение с определенным составом и формальными полномочиями. Царь Михаил ограничен во власти небыли никаких ограничительных документов от его времени до нас не дошло.
Вопрос об ограничениях Между тем об ограничениях царя Михаила существует ряд частных показаний, большинство которых относятся кв, именно ко времени около г. Таковы свидетельства русского историка В. Н. Татищева (кратко говорящего, что
Михаила Федоровича избрали всенародно, нос ограничительной записью) и трех иностранцев. Из них два, Страленберг и Фокеродт, дают подробное изложение ограничений, составленное в духе их эпохи, а третий, Шмидт-Физельдек, кратко говорит о каких-то документах,
содержащих ограничения и будто бы хранимых в XVIII в. в государственных хранилищах.
Чтобы понять эти известия в их истинном значении, надобно знать, что в последние годы царствования Петра Великого среди его сотрудников обсуждался вопрос о необходимости устройства какого-либо органа власти, который бы сообщил верховному управлению, будто бы расстроенному Петром Великим, правильную организацию. Постепенно в умах некоторых сановников (кн. ДМ. Голицын) рождается мысль о полезности и возможности такой реформы, которая бы, устроив законодательную власть в стране, ограничила бы личный авторитет монарха. В учреждении Верховного тайного совета вначале г. многие готовы были видеть первый шаг именно в этом направлении, а в 1730 г. «верховники» пытались сделать и второй, более определенный и решительный шаг в сторону шведских олигархических порядков. Таким образом на пространстве двух десятилетий мы наблюдаем в высших кругах бюрократии известное течение политической мысли оно отправляется от заботы восстановить нарушенную так называемой реформой правильность правительственных функций и приводит к попытке коренного государственного переворота. Сначала думают создать что- нибудь соответствующее старой думе государевой, а затем приходят к решимости упразднить исконную полноту власти государя. Ив томи в другом фазисе размышлений и разговоров лица, причастные к данному делу, неизбежно должны были обращаться за справками и сравнениями к прошлому, именно к тем его моментам, когда в старой Москве ставились и решались те же самые вопросы о формах и способах управления. Ища ответа на свои вопросы в прошлом, они вспоминали – по устным преданиям – то, что было в старину, и по-своему освещали то, что вспоминали. Их воспоминания и толкования получали широкое распространение в кругу их близких и знакомых, – и вот почему около 1720–1730 гг. иностранцы, жившие в России и писавшие о ней, располагали такими сведениями о смутном времени и о начале царствования Михаила, какими не располагала ни печатная, ни рукописная историческая наша литература того времени. Приводя свои данные, эти лица ссылались иногда на частные архивы и частные рассказы. Страленберг, например, упоминает о письме, которое, как говорят, можно еще было видеть в оригинале у недавно умершего
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
219
фельдмаршала Шереметева и из коего некто, его читавший, сообщил мнете. Страленбергу)
несколько данных. Шмидт-Физельдек, живший в доме графа Миниха, не иначе, как только путем слухов, ходивших в кругу его патрона, мог быть осведомлено документах, хранимых,
по его сообщению, в Успенском соборе и каком-то архиве. Исторический материал, добытый таким путем, не мог быть, конечно, точен и полон. Предание знало, что в смутное время избрание на престол В. Шуйского было сопряжено с обещаниями царя подданным. В хронографах и рукописных сборниках можно было найти и самую запись, на которой Шуйский
«поволил» целовать крест. Таким образом, при желании и старании факт «ограничений»
Шуйского мог быть установлен твердо. Знало предание и о том, что Владислава избрали на условиях могли даже быть известны и самые условия тем, кто имел тогда доступ в архивы.
Но условий, предложенных, как предполагали, царю Михаилу, никто не знал между тем предание помнило, что царь Михаил Федорович правил не один, не по-старому, ас участием земщины. Не зная действительных отношений царя и Земского собора, представляли их себе в том виде, какой считали нормальным по понятиям своей эпохи. Таки явились, думается нам, условия, изложенные у Страленберга и повторенные у Фокеродта игр. Миниха. Они воспроизводили положение, недействительно бывшее в 1613 га такое, какое предполагалось для того времени естественным царская власть ограничена бюрократической олигархией и связана рядом точно формулированных условий в административных, судебных и финансовых ее функциях. Словом, предание о начале XVII в. строилось на данных начала в, и его детали в наших глазах должны характеризовать не первый, а второй из этих моментов. Таков будет, по нашему разумению, единственно правильный научный прием в оценке баснословного рассказа Страленберга и зависимых от него показаний Фокеродта и
Миниха. Что же касается до остальных двух свидетельств XVIII столетия, именно упоминаний Шмидта-Физельдека и Татищева, то это только упоминания, не более. Один говорит, что в 1613 г. существовала «eine formliche Kapitulation», а другой – что царя Михаила избрали
«с такой же записью, как и В. Шуйского. Оба эти известия доказывают только то, что их авторы верили в справедливость ходивших в их время рассказов о существовании ограничительной записи царя Михаила Федоровича и что самой записи они не видели и не знали.
Итак, если бы об ограничениях 1613 г. существовали только известия XVIII в, мы не дали бы им веры и воспользовались бы ими только для характеристики политического умонастроения тех кругов русского общества, которые подготовили «затейку» с пунктами га также ее падение. Возникновение предания о записи царя Михаила мы в таком случае объясняли бы неумением деятелей петровской эпохи понять соправительство Михаила с Земским собором иначе, как результат формального ограничения верховной власти, ипритом ограничения по известному образцу. Нов данном случае вопрос осложняется тем,
что о боярском ограничении власти М. Ф. Романова говорят два его современника – анонимный автор псковского сказания о смуте и известный Котошихин. Над тем, что они говорят,
стоит остановиться.
Псковское сказание обедах и скорбех и напастех» давно уже оценено СМ. Соло- вьевым и АИ. Маркевичем. Однако и теперь физиономия этого памятника недостаточно ясна. Автор сказания неизвестен не поддается определению и самая среда, к которой он принадлежал. Сделано лишь то наблюдение, что он не тяготел к высшим кругам, псковским или московскими писал в духе меньших людей, в духе собственно псковском, с сильным нерасположением к Москве, ко всему, что там делалось, преимущественно к боярам,
их поведению и распоряжениям. К этим словам СМ. Соловьева следует добавить, что местная собственно псковская тенденция сказателя не была политической и не переходила в сепаратизм. Его протест был направлен против московских бояр как представителей высшего социального слоя, политически и экономически вредного одинаково для Пскова и
Москвы – для всего русского народа. Демократическое настроение автора ведет его к край
219
фельдмаршала Шереметева и из коего некто, его читавший, сообщил мнете. Страленбергу)
несколько данных. Шмидт-Физельдек, живший в доме графа Миниха, не иначе, как только путем слухов, ходивших в кругу его патрона, мог быть осведомлено документах, хранимых,
по его сообщению, в Успенском соборе и каком-то архиве. Исторический материал, добытый таким путем, не мог быть, конечно, точен и полон. Предание знало, что в смутное время избрание на престол В. Шуйского было сопряжено с обещаниями царя подданным. В хронографах и рукописных сборниках можно было найти и самую запись, на которой Шуйский
«поволил» целовать крест. Таким образом, при желании и старании факт «ограничений»
Шуйского мог быть установлен твердо. Знало предание и о том, что Владислава избрали на условиях могли даже быть известны и самые условия тем, кто имел тогда доступ в архивы.
Но условий, предложенных, как предполагали, царю Михаилу, никто не знал между тем предание помнило, что царь Михаил Федорович правил не один, не по-старому, ас участием земщины. Не зная действительных отношений царя и Земского собора, представляли их себе в том виде, какой считали нормальным по понятиям своей эпохи. Таки явились, думается нам, условия, изложенные у Страленберга и повторенные у Фокеродта игр. Миниха. Они воспроизводили положение, недействительно бывшее в 1613 га такое, какое предполагалось для того времени естественным царская власть ограничена бюрократической олигархией и связана рядом точно формулированных условий в административных, судебных и финансовых ее функциях. Словом, предание о начале XVII в. строилось на данных начала в, и его детали в наших глазах должны характеризовать не первый, а второй из этих моментов. Таков будет, по нашему разумению, единственно правильный научный прием в оценке баснословного рассказа Страленберга и зависимых от него показаний Фокеродта и
Миниха. Что же касается до остальных двух свидетельств XVIII столетия, именно упоминаний Шмидта-Физельдека и Татищева, то это только упоминания, не более. Один говорит, что в 1613 г. существовала «eine formliche Kapitulation», а другой – что царя Михаила избрали
«с такой же записью, как и В. Шуйского. Оба эти известия доказывают только то, что их авторы верили в справедливость ходивших в их время рассказов о существовании ограничительной записи царя Михаила Федоровича и что самой записи они не видели и не знали.
Итак, если бы об ограничениях 1613 г. существовали только известия XVIII в, мы не дали бы им веры и воспользовались бы ими только для характеристики политического умонастроения тех кругов русского общества, которые подготовили «затейку» с пунктами га также ее падение. Возникновение предания о записи царя Михаила мы в таком случае объясняли бы неумением деятелей петровской эпохи понять соправительство Михаила с Земским собором иначе, как результат формального ограничения верховной власти, ипритом ограничения по известному образцу. Нов данном случае вопрос осложняется тем,
что о боярском ограничении власти М. Ф. Романова говорят два его современника – анонимный автор псковского сказания о смуте и известный Котошихин. Над тем, что они говорят,
стоит остановиться.
Псковское сказание обедах и скорбех и напастех» давно уже оценено СМ. Соло- вьевым и АИ. Маркевичем. Однако и теперь физиономия этого памятника недостаточно ясна. Автор сказания неизвестен не поддается определению и самая среда, к которой он принадлежал. Сделано лишь то наблюдение, что он не тяготел к высшим кругам, псковским или московскими писал в духе меньших людей, в духе собственно псковском, с сильным нерасположением к Москве, ко всему, что там делалось, преимущественно к боярам,
их поведению и распоряжениям. К этим словам СМ. Соловьева следует добавить, что местная собственно псковская тенденция сказателя не была политической и не переходила в сепаратизм. Его протест был направлен против московских бояр как представителей высшего социального слоя, политически и экономически вредного одинаково для Пскова и
Москвы – для всего русского народа. Демократическое настроение автора ведет его к край
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
220
ностям и несправедливости. Раздело касается «владущих», он готов на всякие обвинения и подозрения. Бояре Шуйские, по его мнению, злодейски погубили кн. МВ. Скопина-Шуй- ского; затем другие от боярского роду возненавидели своего христианского царя и стали желать царя от поганых иноверных, чем и погубили Москву при освобождении Москвы от поляков древняя гордость боярина кн. Д. Т. Трубецкого, не желавшего помочь Пожар- скому, чуть было не помешала успеху дела. Стоявшие с Трубецким под Москвой «рустии бояре и князи», несмотря на горький опыт с Владиславом, снова умыслили призвать иноземного царя и дважды посылали за ним в Швецию, и не сбысться их злый боярской совет»,
потому что избрали ратные люди и всеправославные на Московское государство царем М.
Ф. Романова. Когда, не ожидая результата посольства в Швецию, тотчас по взятии Москвы собрались русские и стали говорить Невозможно нам пребыти без царя ни единого часа, то владущие и на соборе завели речь об иноземце И восхотеша начальницы паки себе царя от иноверных, народи же и ратнии не восхотеша сему быти». Таким образом, до воцарения
Михаила Федоровича бояре, руководившие властью, приводили народ к бедами гибели. При
Михаиле пагубная деятельность владущих продолжалась, но из сферы политической она перешла в сферу административно-хозяйственную. Вот как представляет ее себе автор так как новый государь был молоди не имел еще толика разума, еже управляти землею, тоне без мятежа сотвори ему державу враг дьявол, возвыся паки владущих на мздоимание».
Владущие снова стали кабалить себе народ, «емлюще в работу сильно собе» трудовое население, возвращавшееся из плена и бегов они уже забыли прежнее «безвремяние», когда от своих раб разорени быша». Не боясь царя, они его царьская села себе поимаша», так как государь не знал своих земель вследствие пропажи писцовых книг, яко земские книги пре- писания в разорение погибоша»
5
. В тоже время, умалив хищничеством государевы доходы,
они понудили царя к увеличению податных тягот На государевы и государственные расходы брали со всей земли как обычные оброки и дани, таки экстренную пятую деньгу, пятую часть имения у тяглых людей на царскую потребу и расходы шли даже и те доходы, из которых прежде государь царь оброки жаловаше», те. давал жалованье служилым людям
(предполагаем, «четвертчикам». Своекорыстно отнеслись бояре и к тому случаю, когда под
Москву явились «нецыи вои, в Поморьи суще, бяху грабяще люди. Отстав от грабежа и сознав свою вину, эти вои-казаки пожелали идти на помощь Пскову, будто бы осажденному тогда шведами, – и приидоша к царствующему граду и послаша к царю особе. И вот, «слы- шав бояре, начаша советовати собе, как сии волныя люди собе поработити, понеже наши рабы прежде быша, а ныне нам сильны быша и не покоряхуся; и призваше во град голов их,
яко до треисот… и переимаша их и перевязаша, а на прочих ратию изыдоша и разгромиша их и многих переимаша, а достальных 15000 в Литву отъехаша». В этом рассказе дело идет,
очевидно, об известном походе воровских казаков к Москве и о поражении их князем Лыковым на реке Луже, причем событие излагается сточки зрения казачьей, воровской, т. е.
так, как изложил бы его участник воровского похода, желавший его оправдать и даже идеализировать. Не говоря уже о том, что казачий приход под Москву произошел за несколько месяцев ранее шведской осады Пскова, самые обстоятельства похода и правительственной репрессии переданы совсем неверно, с наивной тенденциозностью, идущей во чтобы тони Дворцовые села и земли действительно были расхищаемы в смутное время, но уже вначале г. началось их обратное движение во дворец. Собор 1612–1613 гг. постановил отписывать дворцовых сел пашенных и посошных и оброчных, и «отпищики посланы. Таким образом, хищениям полагали конец. Но при царе Михаиле законным порядком, и преимущественно в мелкую раздачу, стали снова, ипритом усиленно, тратить дворцовый земельный фонд (см Готье Ю.
В. «Замосковный край в XVII веке. МС. Это обстоятельство по-своему и освещает автор псковского сказания. Надобно заметить, что ив других псковских летописях бояре обличаются в присвоении земель А селы государевы розданы боярам в поместья, чем прежде кормили ратных, – говорится под 1618 г. впервой псковской летописи.
Интересно, что здесь князь И. Ф. Троекуров представляется злодеем, тогда как в разбираемом псковском сказании ему высказывается похвала так мало знали во Пскове московских бояр
220
ностям и несправедливости. Раздело касается «владущих», он готов на всякие обвинения и подозрения. Бояре Шуйские, по его мнению, злодейски погубили кн. МВ. Скопина-Шуй- ского; затем другие от боярского роду возненавидели своего христианского царя и стали желать царя от поганых иноверных, чем и погубили Москву при освобождении Москвы от поляков древняя гордость боярина кн. Д. Т. Трубецкого, не желавшего помочь Пожар- скому, чуть было не помешала успеху дела. Стоявшие с Трубецким под Москвой «рустии бояре и князи», несмотря на горький опыт с Владиславом, снова умыслили призвать иноземного царя и дважды посылали за ним в Швецию, и не сбысться их злый боярской совет»,
потому что избрали ратные люди и всеправославные на Московское государство царем М.
Ф. Романова. Когда, не ожидая результата посольства в Швецию, тотчас по взятии Москвы собрались русские и стали говорить Невозможно нам пребыти без царя ни единого часа, то владущие и на соборе завели речь об иноземце И восхотеша начальницы паки себе царя от иноверных, народи же и ратнии не восхотеша сему быти». Таким образом, до воцарения
Михаила Федоровича бояре, руководившие властью, приводили народ к бедами гибели. При
Михаиле пагубная деятельность владущих продолжалась, но из сферы политической она перешла в сферу административно-хозяйственную. Вот как представляет ее себе автор так как новый государь был молоди не имел еще толика разума, еже управляти землею, тоне без мятежа сотвори ему державу враг дьявол, возвыся паки владущих на мздоимание».
Владущие снова стали кабалить себе народ, «емлюще в работу сильно собе» трудовое население, возвращавшееся из плена и бегов они уже забыли прежнее «безвремяние», когда от своих раб разорени быша». Не боясь царя, они его царьская села себе поимаша», так как государь не знал своих земель вследствие пропажи писцовых книг, яко земские книги пре- писания в разорение погибоша»
5
. В тоже время, умалив хищничеством государевы доходы,
они понудили царя к увеличению податных тягот На государевы и государственные расходы брали со всей земли как обычные оброки и дани, таки экстренную пятую деньгу, пятую часть имения у тяглых людей на царскую потребу и расходы шли даже и те доходы, из которых прежде государь царь оброки жаловаше», те. давал жалованье служилым людям
(предполагаем, «четвертчикам». Своекорыстно отнеслись бояре и к тому случаю, когда под
Москву явились «нецыи вои, в Поморьи суще, бяху грабяще люди. Отстав от грабежа и сознав свою вину, эти вои-казаки пожелали идти на помощь Пскову, будто бы осажденному тогда шведами, – и приидоша к царствующему граду и послаша к царю особе. И вот, «слы- шав бояре, начаша советовати собе, как сии волныя люди собе поработити, понеже наши рабы прежде быша, а ныне нам сильны быша и не покоряхуся; и призваше во град голов их,
яко до треисот… и переимаша их и перевязаша, а на прочих ратию изыдоша и разгромиша их и многих переимаша, а достальных 15000 в Литву отъехаша». В этом рассказе дело идет,
очевидно, об известном походе воровских казаков к Москве и о поражении их князем Лыковым на реке Луже, причем событие излагается сточки зрения казачьей, воровской, т. е.
так, как изложил бы его участник воровского похода, желавший его оправдать и даже идеализировать. Не говоря уже о том, что казачий приход под Москву произошел за несколько месяцев ранее шведской осады Пскова, самые обстоятельства похода и правительственной репрессии переданы совсем неверно, с наивной тенденциозностью, идущей во чтобы тони Дворцовые села и земли действительно были расхищаемы в смутное время, но уже вначале г. началось их обратное движение во дворец. Собор 1612–1613 гг. постановил отписывать дворцовых сел пашенных и посошных и оброчных, и «отпищики посланы. Таким образом, хищениям полагали конец. Но при царе Михаиле законным порядком, и преимущественно в мелкую раздачу, стали снова, ипритом усиленно, тратить дворцовый земельный фонд (см Готье Ю.
В. «Замосковный край в XVII веке. МС. Это обстоятельство по-своему и освещает автор псковского сказания. Надобно заметить, что ив других псковских летописях бояре обличаются в присвоении земель А селы государевы розданы боярам в поместья, чем прежде кормили ратных, – говорится под 1618 г. впервой псковской летописи.
Интересно, что здесь князь И. Ф. Троекуров представляется злодеем, тогда как в разбираемом псковском сказании ему высказывается похвала так мало знали во Пскове московских бояр
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
221
стало против владущих бояр. Бояре, жадно и злобно хватающие себе царские земли и рабочих людей, разоряющие царя, государство и народ, представляются автору главным, даже единственным, пожалуй, злом его современности, на которое направлена вся сила его обличения. Мы готовы, поэтому, вспомнив казачьи речи смутной эпохи против лихих бояр»,
счесть казаком и самого автора сказания. Но это не будет верно, так как наш автор нес казаками, а против казаков. Говоря о казачьем восстании при В. Шуйском, он характеризует восставших как не хотящих жити в законе божии и во блазей вере ив тишине, нов буйстве и во объядении и во упоминании ив разбойничестве живуще, желающе чюжаго имения и приступльших к литовскими немецким людем». Для него казаки – яко полстии зверие от пустыня вот почему пскович, вооруженный против бояр, не может быть поставлен в казачьи ряды. Он – земский, только глубоко простонародный человек. Он видит в царе Богом избранную для воссоздания старого порядка власть, в которой Бог воздвиже рог спасения людей своих, – и, когда около блаженного, зело кроткаго, тихаго» царя совершается зло и неправда, автор может объяснить это только боярским умыслом. Отозвали хороших воевод от Смоленска, а послали плохих и проиграли дело, – это вина бояр они это сделали, они скрывали от царя неудачу, они не допускали к царю вестников «Сицево бе попечение бояр- ско о земли Русской. Осадили шведы Псков, во Пскове стал голод, к царю много посы- лаша из града о испоручении», – бояре скрывали от царя вести и вестников, людские печали и гладу не поведаху ему, и Псков не получил помощи «Сицево бе попечение боярско ограде Расстроился брак царя с Хлоповой, затем умерла его первая жена, – во всем виноваты бояре Все то зло сотворится от злых чаровников и зверообразных человек, – которые
«гнушахуся своего государя и гордяхуся». Кого именно из бояр разуметь виновниками зла на Руси, автор сказания, по-видимому, точно не знал. Таков для него и князь Д. Т. Трубецкой,
надменный древнею гордостью боярин таковы же для него царевы матери племянники»,
Салтыковы, которые гнушались своего государя и не хотели в покорении ив послушании пребывати»; таковы же под Москвою князи и бояре, призывавшие шведского королевича на московский престол таковы же думцы царя Михаила Федоровича, не пославшие помощи под Смоленск и Псков. Для нас Трубецкой, Салтыковы, Пожарский с князьями и боярами под Москвой ив Ярославле князь Мстиславский с товарищи, бывшие в думе царя Михаила сначала его царствования, – все это разные круги, направления и репутации.
Для автора псковского сказания все эти люди – один окаянный и злый совет, в котором он не различает партий и направлений. Всякий, кто в данное время пользуется, по выражению
Грозного, «честию председания», тот для нашего автора и есть «владущий», стоящий у власти и злоупотребляющий ею. С демократических низов своего псковского мира автор готов был во всем подозревать всякого «владущего» в далекой Москве.
Такова обстановка, в которой находится краткое сообщение псковского автора о присяге царя Михаила. Оно дословно таково владущие, захватывая себе людей и земли, царя нивочтоже вмениша и не бояшеся его, понеже детеск сый, еще же и лестию уловивше: пер- вие егда его на царство посадиша и кроте приведоша, еще от их вельможска роду и боляр- ска, аще и вина будет преступлению их, не казнити их, но разсылати в затоки; сице окаян- нии умыслиша; а в затоце коему случится бытии оне друг о друге ходатайствуют ко царю и увещают и на милость паки обратитися. Сего радии всю землю Русскую разделивше по своей воли и т. д. Точный смысл этого показания состоит в том, что владущие бояре своевольничают, не боясь государя, во-первых, потому, что он молода во-вторых, потому, что им удалось его склонить, уловить лестью, на то, чтобы не казнить, а только ссылать виновных людей «вельможска роду и болярска». Как это удалось владущим, не совсем ясно из фраз нашего автора его слова можно понять итак, что, бояре взяли с царя одно только это обещание под клятвой, когда его на царство посадиша»: а можно понять итак, что, когда нового государя посадили на царство и взяли с него общую ограничительную роту, присягу, то
221
стало против владущих бояр. Бояре, жадно и злобно хватающие себе царские земли и рабочих людей, разоряющие царя, государство и народ, представляются автору главным, даже единственным, пожалуй, злом его современности, на которое направлена вся сила его обличения. Мы готовы, поэтому, вспомнив казачьи речи смутной эпохи против лихих бояр»,
счесть казаком и самого автора сказания. Но это не будет верно, так как наш автор нес казаками, а против казаков. Говоря о казачьем восстании при В. Шуйском, он характеризует восставших как не хотящих жити в законе божии и во блазей вере ив тишине, нов буйстве и во объядении и во упоминании ив разбойничестве живуще, желающе чюжаго имения и приступльших к литовскими немецким людем». Для него казаки – яко полстии зверие от пустыня вот почему пскович, вооруженный против бояр, не может быть поставлен в казачьи ряды. Он – земский, только глубоко простонародный человек. Он видит в царе Богом избранную для воссоздания старого порядка власть, в которой Бог воздвиже рог спасения людей своих, – и, когда около блаженного, зело кроткаго, тихаго» царя совершается зло и неправда, автор может объяснить это только боярским умыслом. Отозвали хороших воевод от Смоленска, а послали плохих и проиграли дело, – это вина бояр они это сделали, они скрывали от царя неудачу, они не допускали к царю вестников «Сицево бе попечение бояр- ско о земли Русской. Осадили шведы Псков, во Пскове стал голод, к царю много посы- лаша из града о испоручении», – бояре скрывали от царя вести и вестников, людские печали и гладу не поведаху ему, и Псков не получил помощи «Сицево бе попечение боярско ограде Расстроился брак царя с Хлоповой, затем умерла его первая жена, – во всем виноваты бояре Все то зло сотворится от злых чаровников и зверообразных человек, – которые
«гнушахуся своего государя и гордяхуся». Кого именно из бояр разуметь виновниками зла на Руси, автор сказания, по-видимому, точно не знал. Таков для него и князь Д. Т. Трубецкой,
надменный древнею гордостью боярин таковы же для него царевы матери племянники»,
Салтыковы, которые гнушались своего государя и не хотели в покорении ив послушании пребывати»; таковы же под Москвою князи и бояре, призывавшие шведского королевича на московский престол таковы же думцы царя Михаила Федоровича, не пославшие помощи под Смоленск и Псков. Для нас Трубецкой, Салтыковы, Пожарский с князьями и боярами под Москвой ив Ярославле князь Мстиславский с товарищи, бывшие в думе царя Михаила сначала его царствования, – все это разные круги, направления и репутации.
Для автора псковского сказания все эти люди – один окаянный и злый совет, в котором он не различает партий и направлений. Всякий, кто в данное время пользуется, по выражению
Грозного, «честию председания», тот для нашего автора и есть «владущий», стоящий у власти и злоупотребляющий ею. С демократических низов своего псковского мира автор готов был во всем подозревать всякого «владущего» в далекой Москве.
Такова обстановка, в которой находится краткое сообщение псковского автора о присяге царя Михаила. Оно дословно таково владущие, захватывая себе людей и земли, царя нивочтоже вмениша и не бояшеся его, понеже детеск сый, еще же и лестию уловивше: пер- вие егда его на царство посадиша и кроте приведоша, еще от их вельможска роду и боляр- ска, аще и вина будет преступлению их, не казнити их, но разсылати в затоки; сице окаян- нии умыслиша; а в затоце коему случится бытии оне друг о друге ходатайствуют ко царю и увещают и на милость паки обратитися. Сего радии всю землю Русскую разделивше по своей воли и т. д. Точный смысл этого показания состоит в том, что владущие бояре своевольничают, не боясь государя, во-первых, потому, что он молода во-вторых, потому, что им удалось его склонить, уловить лестью, на то, чтобы не казнить, а только ссылать виновных людей «вельможска роду и болярска». Как это удалось владущим, не совсем ясно из фраз нашего автора его слова можно понять итак, что, бояре взяли с царя одно только это обещание под клятвой, когда его на царство посадиша»: а можно понять итак, что, когда нового государя посадили на царство и взяли с него общую ограничительную роту, присягу, то
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
222
бояре склонили его и на особое в их пользу обязательство. Во всяком случае речь идет о какой-то роте и обязательстве в пользу бояр и по почину бояр. Ничего точного и определенного о форме и содержании ограничений автор, очевидно, не знал. Но он верил в «роту»,
потому что иначе не мог себе объяснить и безнаказанности «владущих», и самый предмет этой роты он свел в своем представлении только к обязательству не казнить владущих, а рассылать в затоки». Незнание политического факта, а желание объяснить непонятные факты исходя из слуха или своего домысла о царской роте – вот что лежит в основании наивного сообщения псковского писателя о московских делах и отношениях. Ознакомясь поближе с псковским известием, мы не придадим ему значения компетентного свидетельства. Глубоко простонародное воззрение на ход политической жизни, соединенное с незнанием действительной ее обстановки и проникнутое слепой ненавистью к сильным мира сего, сообщает псковскому сказанию известный историко-литературный интересно отнимает у него значение исторического источника в специальном смысле этого термина. Если бы об ограничениях царя Михаила сохранилось одно только псковское сообщение, разумеется, ему никто бы не поверил.
Иного рода сообщение известного Котошихина. Вот его существеннейшее содержание Как прежние цари после царя Ивана Васильевича обираны на царство, и на них были иманы письма А нынешнего царя (Алексея) обрали на царство, а письма он на себя не дал никакого, что прежние цари давывали; и не спрашивали А отец его блаженныя памяти царь Михаил Федорович хотя самодержцем писался, однако без боярского совету не мог делати ничего. Опущенные нами пока фразы говорят о содержании писем и компетенции царя и бояр в приведенных же словах вот что устанавливается категорически во-первых,
всех московских царей после Ивана Грозного обирали на царство, во-вторых, с них брали ограничительные письма, и в-третьих, ограничение царя Михаила имело действительную силу, ион правил с боярским советом. Котошихин знал московское прошлое, по выражению
А. И. Маркевича, плоховато, и его былевые показания необходимо тщательно поверять.
Сам АИ. Маркевич в результате такой поверки выяснил, что под термином «обирание»
у Котошихина надо разуметь не только избрание в нашем смысле слова, но и особый чин венчания на царство с участием всей земли. Летописец, современный Котошихину, о царском венчании повествует даже так, что самый почин венчания усвояется земским людям.
О венчании царя Федора Ивановича он, например, говорит «Придоша к Москве изо всех городов Московского государства и молили со слезами царевича Федора Ивановича, чтобы не мешкал, сел на Московское государство и венчался царским венцом он же, государь, не презре моления всех православных христиан и венчался царским венцом. О венчании же царя Михаила летописец говорит, что по приезде избранного царя в Москву, «приидоша ко государю всею землею со слезами бити челом, чтобы государь венчался своим царским венцом он жене презри их моление и венчался своим царским венцом. Тот же почин земщины разумеет и Котошихин, когда рассказывает о царе Алексее Михайловиче, что по смерти его отца все чины соборовали и «обрали» его и учинили коронование. Роль земских чинов на этом короновании, по представлению Котошихина, ограничивается тем, что представители сословий присутствуют при церковном торжестве, поздравляют государя и подносят ему подарки а было тех дворян и детей боярских и посадских людей для того обра- ния человека по два из города. Таким образом сообщения Котошихина о том, что русские цари после Грозного были «обираны», никак не может быть понято в смысле установления в Москве принципа избирательной монархии. Терминология нашего автора оказывается здесь не столь определенной и надежной, как представляется с первого взгляда. Равным образом и свидетельство Котошихина о письмах надобно надлежащим способом уяснить и проверить. Какие избранные на московский престол государи и каким именно порядком давали на себя письма, мы знаем без Котошихина; знаем и самые тексты писем. Все эти
222
бояре склонили его и на особое в их пользу обязательство. Во всяком случае речь идет о какой-то роте и обязательстве в пользу бояр и по почину бояр. Ничего точного и определенного о форме и содержании ограничений автор, очевидно, не знал. Но он верил в «роту»,
потому что иначе не мог себе объяснить и безнаказанности «владущих», и самый предмет этой роты он свел в своем представлении только к обязательству не казнить владущих, а рассылать в затоки». Незнание политического факта, а желание объяснить непонятные факты исходя из слуха или своего домысла о царской роте – вот что лежит в основании наивного сообщения псковского писателя о московских делах и отношениях. Ознакомясь поближе с псковским известием, мы не придадим ему значения компетентного свидетельства. Глубоко простонародное воззрение на ход политической жизни, соединенное с незнанием действительной ее обстановки и проникнутое слепой ненавистью к сильным мира сего, сообщает псковскому сказанию известный историко-литературный интересно отнимает у него значение исторического источника в специальном смысле этого термина. Если бы об ограничениях царя Михаила сохранилось одно только псковское сообщение, разумеется, ему никто бы не поверил.
Иного рода сообщение известного Котошихина. Вот его существеннейшее содержание Как прежние цари после царя Ивана Васильевича обираны на царство, и на них были иманы письма А нынешнего царя (Алексея) обрали на царство, а письма он на себя не дал никакого, что прежние цари давывали; и не спрашивали А отец его блаженныя памяти царь Михаил Федорович хотя самодержцем писался, однако без боярского совету не мог делати ничего. Опущенные нами пока фразы говорят о содержании писем и компетенции царя и бояр в приведенных же словах вот что устанавливается категорически во-первых,
всех московских царей после Ивана Грозного обирали на царство, во-вторых, с них брали ограничительные письма, и в-третьих, ограничение царя Михаила имело действительную силу, ион правил с боярским советом. Котошихин знал московское прошлое, по выражению
А. И. Маркевича, плоховато, и его былевые показания необходимо тщательно поверять.
Сам АИ. Маркевич в результате такой поверки выяснил, что под термином «обирание»
у Котошихина надо разуметь не только избрание в нашем смысле слова, но и особый чин венчания на царство с участием всей земли. Летописец, современный Котошихину, о царском венчании повествует даже так, что самый почин венчания усвояется земским людям.
О венчании царя Федора Ивановича он, например, говорит «Придоша к Москве изо всех городов Московского государства и молили со слезами царевича Федора Ивановича, чтобы не мешкал, сел на Московское государство и венчался царским венцом он же, государь, не презре моления всех православных христиан и венчался царским венцом. О венчании же царя Михаила летописец говорит, что по приезде избранного царя в Москву, «приидоша ко государю всею землею со слезами бити челом, чтобы государь венчался своим царским венцом он жене презри их моление и венчался своим царским венцом. Тот же почин земщины разумеет и Котошихин, когда рассказывает о царе Алексее Михайловиче, что по смерти его отца все чины соборовали и «обрали» его и учинили коронование. Роль земских чинов на этом короновании, по представлению Котошихина, ограничивается тем, что представители сословий присутствуют при церковном торжестве, поздравляют государя и подносят ему подарки а было тех дворян и детей боярских и посадских людей для того обра- ния человека по два из города. Таким образом сообщения Котошихина о том, что русские цари после Грозного были «обираны», никак не может быть понято в смысле установления в Москве принципа избирательной монархии. Терминология нашего автора оказывается здесь не столь определенной и надежной, как представляется с первого взгляда. Равным образом и свидетельство Котошихина о письмах надобно надлежащим способом уяснить и проверить. Какие избранные на московский престол государи и каким именно порядком давали на себя письма, мы знаем без Котошихина; знаем и самые тексты писем. Все эти
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
223
«письма», по Котошихину, имеют одинаковое содержание быть нежестоким и непалчи- вым, без суда и без вины никого не казнити низа что и мыслити о всяких делах з бояре из думными людьми сопча, а без ведомости их тайно и явно никаких дел не делати». Мы знаем,
что этими условиями исчерпывалось содержание только записи Шуйского договоры же с иноземными избранниками имели более широкое содержание. Шуйский давал подданным обещание не злоупотреблять властью, а править по старому закону и обычаю. А Договоры с польскими шведским королевичами имели целью установить форму и пределы возникавшей династической унии с соседним государством и постановку в Москве власти чуждого происхождения. Иначе говоря, запись Шуйского гарантировала только интересы отдельных лиц и семей, другие же письма охраняли прежде всего целость, независимость и самобытность всего государства. В этом глубокое различие известных нам писем, различие оставшееся вне сознания Котошихина. Отсюда и неточность его в передаче самых ограничительных условий. У Котошихина власть государя ограничивается Боярской думой (боярами и думными людьми) во всех случаях безразлично. Наделе Шуйский говорил только о боярском суде и налагал на себя ограничения лишь в сфере сыска, суда и конфискаций по договору же с Владиславом администрация, суди финансы обязательно входили в компетенцию
Боярской думы, а законодательствовать могла лишь вся земля. Зная это, отнесемся к сообщению Котошихина как к такому, которое лишь слегка и слишком поверхностно касается излагаемого факта. Как во всем прочем былевом материале, Котошихин и здесь оказывается мало обстоятельными ненадежным историком. А раз это так, наше отношение к последней частности в рассказе Котошихина – к ограничениям царя Михаила – должно стать весьма осторожным. Кому именно царь Михаил дал на себя письмо, Котошихин не объясняет они вообще не говорит, кем были иманы на царях письма. По его представлению, царь Михаил не мог ничего делать без боярского совету атак как боярский совет Котошихин дважды в данном своем отрывке отождествляет з бояре з думными людьми, то ясно, что под боярским советом мы должны разуметь Боярскую думу, как учреждение, а не сословный круг бояр, как политическую среду. Сама Боярская дума в момент избрания Михаила, можно сказать, не существовала и ограничивать в свою пользу никого не могла. Органом контроля над личной деятельностью государя и его соправительницей она могла быть сделана лишь по воле тех, кто вначале г. владел политическим положением на Руси и мог заставить молодого царя дать на себя письмо. Но кто тогда имел силу это сделать, Котошихин не говорит и не знает, и если мы захотим придать вес его сообщению о факте ограничения
Михаила, то характер и способ этого ограничения должны попытаться определить сами. В
этом отношении показание Котошихина совершенно невразумительно.
Таковы известия об ограничении власти царя Михаила Федоровича. Ни одно из них не передает точно и вероподобно текста предполагаемой записи или письма, и все они в различных отношениях возбуждают недоверие или же недоумение. Из материала, который они дают, нет возможности составить научно правильное представление о действительном историческом факте. Дело усложняется еще и тем, что до нас не дошел подлинный текст
(если только он когда-либо существовал) ограничительной грамоты 1613 г. и не наблюдается ни одного фактического указания на то, что личный авторитет государя был чем-либо стеснен даже в самое первое время его правления. При таком положении дела нет возможности безусловно верить показаниям об ограничениях, сколько бы ни нашлось таких показаний.
Мы видели ранее, что в момент избрания Михаила положение великих бояр, представлявших собой все боярство, совершенно скомпрометировано. Их рассматривали как изменников и не пускали в думу, в которой сидело временное правительство – начальники боярского и небоярского чина с Трубецким, Пожарским и «Куземкою» во главе их отдали на суд земщины, написав о них в города, и выслали затем из Москвы, не позвав на государево избрание их вернули в столицу только тогда, когда царь был выбран, и допустили 21 фев-
223
«письма», по Котошихину, имеют одинаковое содержание быть нежестоким и непалчи- вым, без суда и без вины никого не казнити низа что и мыслити о всяких делах з бояре из думными людьми сопча, а без ведомости их тайно и явно никаких дел не делати». Мы знаем,
что этими условиями исчерпывалось содержание только записи Шуйского договоры же с иноземными избранниками имели более широкое содержание. Шуйский давал подданным обещание не злоупотреблять властью, а править по старому закону и обычаю. А Договоры с польскими шведским королевичами имели целью установить форму и пределы возникавшей династической унии с соседним государством и постановку в Москве власти чуждого происхождения. Иначе говоря, запись Шуйского гарантировала только интересы отдельных лиц и семей, другие же письма охраняли прежде всего целость, независимость и самобытность всего государства. В этом глубокое различие известных нам писем, различие оставшееся вне сознания Котошихина. Отсюда и неточность его в передаче самых ограничительных условий. У Котошихина власть государя ограничивается Боярской думой (боярами и думными людьми) во всех случаях безразлично. Наделе Шуйский говорил только о боярском суде и налагал на себя ограничения лишь в сфере сыска, суда и конфискаций по договору же с Владиславом администрация, суди финансы обязательно входили в компетенцию
Боярской думы, а законодательствовать могла лишь вся земля. Зная это, отнесемся к сообщению Котошихина как к такому, которое лишь слегка и слишком поверхностно касается излагаемого факта. Как во всем прочем былевом материале, Котошихин и здесь оказывается мало обстоятельными ненадежным историком. А раз это так, наше отношение к последней частности в рассказе Котошихина – к ограничениям царя Михаила – должно стать весьма осторожным. Кому именно царь Михаил дал на себя письмо, Котошихин не объясняет они вообще не говорит, кем были иманы на царях письма. По его представлению, царь Михаил не мог ничего делать без боярского совету атак как боярский совет Котошихин дважды в данном своем отрывке отождествляет з бояре з думными людьми, то ясно, что под боярским советом мы должны разуметь Боярскую думу, как учреждение, а не сословный круг бояр, как политическую среду. Сама Боярская дума в момент избрания Михаила, можно сказать, не существовала и ограничивать в свою пользу никого не могла. Органом контроля над личной деятельностью государя и его соправительницей она могла быть сделана лишь по воле тех, кто вначале г. владел политическим положением на Руси и мог заставить молодого царя дать на себя письмо. Но кто тогда имел силу это сделать, Котошихин не говорит и не знает, и если мы захотим придать вес его сообщению о факте ограничения
Михаила, то характер и способ этого ограничения должны попытаться определить сами. В
этом отношении показание Котошихина совершенно невразумительно.
Таковы известия об ограничении власти царя Михаила Федоровича. Ни одно из них не передает точно и вероподобно текста предполагаемой записи или письма, и все они в различных отношениях возбуждают недоверие или же недоумение. Из материала, который они дают, нет возможности составить научно правильное представление о действительном историческом факте. Дело усложняется еще и тем, что до нас не дошел подлинный текст
(если только он когда-либо существовал) ограничительной грамоты 1613 г. и не наблюдается ни одного фактического указания на то, что личный авторитет государя был чем-либо стеснен даже в самое первое время его правления. При таком положении дела нет возможности безусловно верить показаниям об ограничениях, сколько бы ни нашлось таких показаний.
Мы видели ранее, что в момент избрания Михаила положение великих бояр, представлявших собой все боярство, совершенно скомпрометировано. Их рассматривали как изменников и не пускали в думу, в которой сидело временное правительство – начальники боярского и небоярского чина с Трубецким, Пожарским и «Куземкою» во главе их отдали на суд земщины, написав о них в города, и выслали затем из Москвы, не позвав на государево избрание их вернули в столицу только тогда, когда царь был выбран, и допустили 21 фев-
С. Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории»
224
раля участвовать в торжественном провозглашении избранного без них, но и ими признанного кандидата на царство. Возможно ли допустить, чтобы эти недавние узники польские, а затем казачьи и земские, только что получившие свободу и амнистию от всея земли, могли предложить не ими избранному царю какие бы тони было условия от своего лица или от имени их разбитого смутой сословия Разумеется, нет. Такое ограничение власти в 1613 г.
прямо немыслимо, сколько бы о нем ни говорили современники (псковское сказание) или ближайшие потомки (эпохи верховников).
224
раля участвовать в торжественном провозглашении избранного без них, но и ими признанного кандидата на царство. Возможно ли допустить, чтобы эти недавние узники польские, а затем казачьи и земские, только что получившие свободу и амнистию от всея земли, могли предложить не ими избранному царю какие бы тони было условия от своего лица или от имени их разбитого смутой сословия Разумеется, нет. Такое ограничение власти в 1613 г.
прямо немыслимо, сколько бы о нем ни говорили современники (псковское сказание) или ближайшие потомки (эпохи верховников).