ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 30.04.2024
Просмотров: 37
Скачиваний: 1
Петербург «Мертвых душ» — это странный призрак настоящего города, это именно тот город на костях, про который написал Набоков. В нем вещи такие же живые, как и люди. Петербург необыкновенный город. С одной стороны, это холодный, мрачный каменный город, но с другой — это центр культуры. Петербург часто затопляла Нева, словно смывая с него накопившиеся пороки.
Внутренний мир Петербурга может видеть не каждый, а только немногие, особенные люди. Одним из таких людей и был Гоголь. Он увидел в этом городе то, что веками не замечали живущие здесь люди. Набоков писал: «Петербург обнаружил всю свою причудливость, когда по его улицам стал гулять самый причудливый человек во всей России».
Петербург в романе ф. М. Достоевского “Преступление и наказание»
В XIX столетии Достоевский оказался самым вдохновенным и пророческим поэтом Петербурга. Он в громадной мере обогатил и обновил уже сложившеюся традицию изображения Города средствами художественного слова, сотворил о нем свой, неповторимый самобытный миф.
Достоевский глубже всех проник в непостижимую силу воздействия Города на психику и поведение его обитателей. Вот какое многозначительное рассуждение вложил он в уста Свидригайлова: «Редко где найдется столько мрачных, резких и страшных влияний на душу человека, как в Петербурге. Чего стоят одни климатические влияния! Между тем, это административный центр всей России, более того: Петербург непостижимым образом определяет самое существование и судьбу человека, и характер его должен отражаться во всем».
Для Достоевского Петербург с самого начала был и навсегда остался «самым фантастическим городом с самой фантастической историей», «самым отвлеченным и умышленным городом на всем земном шаре». Об этом сказано в «Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863) и в «Записках из подполья» (1864). Как это было у Гоголя, фантастика и «умышленность» Петербурга, так остро почувствованные Достоевским, существовали в его видениях и прозрениях не сами по себе, а в единстве с «тускло прозаическим и обыкновенным, чтобы не сказать: до невероятности пошлым». Таким мы видим Петербург уже в самых ранних художественных произведениях Достоевского. Несчастный Макар Девушкин из «Бедных людей», робкий и великодушный, с тяжкого похмелья стремительно бродит по Фонтанке и Гороховой, «чтобы как-нибудь освежиться», и наблюдает резко контрастные сцены столичного быта, на который, при всей их будничности, тем не менее лежит печать чего-то странного, необыкновенного.
Петербург Достоевского – это прежде всего город, связанный с трагическими судьбами его героев. «В атмосфере туманов этого призрачного города» зарождаются безумные мысли, созревают замыслы преступлений, в которых преступаются границы человеческой природы. Все сконцентрировано и сгущено вокруг человека, «оторвавшихся от божественных первооснов». Попадая в Петербург Достоевского, читатель оказывается в очень необычном духовном пространстве, несколько напоминающим гоголевский и некрасовский город, но еще более жестокий, фантастический и реальный одновременно. Распивочные, трактиры, трущобы, полицейские конторы, Сенная и Калава, убогие, темные комнаты, квартиры ростовщиков, черные лестницы, облитые помоями – вот фон, на котором развязываются конфликты и трагедии «самого петербургского» романа Достоевского – «Преступление и наказание». Многие блуждания главных героев происходят на закате (мотив заходящего солнца). Это странная, призрачная пора, грань дня и ночи, самое болезненное время суток в Петербурге.
Ф.М. Достоевский считал, что большой город – дьявольское создание цивилизации – имеет на душу человека пагубное влияние. Настойчиво и подробно писатель исследует в романе закоулки и грязные улицы, их мерзость и смрад, запыленный городской камень, от которого нигде нет спасения. Это неживая материя, которая подавляет, порабощает человека, задыхающихся в этих каменных бесчувственных громадах. «Город – трагическая судьба человека. Город Петербург, который так изумительно чувствовал и описывал Достоевский, есть призрак, порожденный человеком в его отщепенстве и скитальничестве». Живя в Петербурге, Достоевский внимательно всматривался в окружающую его действительность. Столица николаевской империи предстала перед ним со всеми своими контрастами и противоречиями. Многое ему показалось странным и непонятным. «Еще с детства, затерянный, заброшенный в Петербурге, я как-то все боялся его. Петербург, не знаю почему, для меня всегда казался какой-то тайной». И в эту тайну хотелось проникнуть, понять, как и чем живут жители громадного города – и в первую очередь обитатели нищих кварталов. Все чаще задумывался Федор Михайлович над участью бедных и обездоленных людей, и у него возникало страстное желание рассказать о их жизни. «В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С-м переулке; на улицу и медленно, как бы в нерешительности отправился к К-ну мосту».
Из следующих абзацев читатель улавливал, что дело происходило в Петербурге, вблизи Сенной площади. И если он был петербуржцем, он без особого труда мог догадаться, что молодой человек идет по Столярному переулку к Копушкину мосту через Екатерининский канал (или, по-тогдашнему, «канаву»). И когда дальше рассказывалось о том, как, пройдя «ровно семьсот тридцать шагов», молодой человек «подошел к преогромнейшему дому, выходившему первой стеной на канаву, а другою – на улицу», читатель понимал, что речь идет о садовой улице. Современный писатель рассказывает, как он в наши дни бродил по переулкам, где происходит действие «Преступление и наказание», держа в руках роман как путеводитель6.
Мы знаем великолепный Петербург, воспетый в торжественных и бессмертных стихах Пушкина. И Пушкин уже провидел социальные контрасты, терзавшие Северную Пальмиру. Однако Пушкин еще не придавал теневой стороне блистательной столицы империи первостепенного значения. Достоевский произвел полный переворот в психологии восприятия и художественного изображения Петербурга. Он вспоминает о дворцах, башнях и садах пышной столицы только для того, чтобы сильней оттенить бедность и страдания, зависть и ропот нищего Петербурга.
Раскольников, еще до убийства, забрел однажды из района Сенной, где он жил, на Острова. «Тут не было ни духоты, ни вони, ни распивочных. Но скоро и эти новые, приятные ощущения перешли в болезненные и раздражающие. Иногда он останавливался перед какой-нибудь изукрашенной в зелени дачей, смотрел в ограду, видел вдали, на балконах и террасах, разряженных женщин и бегающих в саду детей. Особенно занимали его цветы; он на них всего дольше смотрел. Встречались ему тоже пышные коляски, наездники и наездницы… он остановился и пересчитал свои деньги: оказалось около тридцати копеек… проходя мимо одного съестного заведения, вроде харчевни… он выпил рюмку водки и съел с какою-то начинкой пирог…»
Два мира, разделенные пропастью, но неразрывно связанные друг с другом.
Пристально и неотрывно вглядывался Достоевский в улицы, переулки, дома, кабаки, притоны мещанского и просто нищего Петербурга, с их жалким людом, с их горестной участью. Подлинную сущность города он видел не в его внешности, а в социальных контрастах, динамичных и трагических, перетиравших в ветошку любого, попадавшего в их страшные вальцы.
Великолепный Петербург был рядом, но Раскольников видел его только мельком, как заманчивый мираж в пустыне, сам он не мог выбиться из духоты, толкотни, вони, «столь известной каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу». Смрадные распивочные, оборванные пьяные, озабоченный, спешащий народ, серый отвратительный и грустный колорит улиц рождали в нем «чувство глубочайшего омерзения».
В романе «Преступление и наказание» мы попадаем на черные лестницы, облитые помоями, во дворы – колодцы, напоминающие душегубка, в город облупленных стен, невыносимой духоты и зловония. Это город, где невозможно оставаться здоровым, бодрым, полным сил. Он душит и давит. Он – соучастник преступлений, тот, кто порождает в душе человека бредовые идеи и теории.
Для Достоевского Петербург – мёртвый город, насилие над природой. Медный всадник посреди болота. В нем причудливым образом сплелись элементы европейской и российской цивилизаций. Он полон парадоксов и фантастики7.
Петербург Достоевского – среда, в которой уживаются многочисленные слои общества: ростовщики, бедняки, студенты, интеллигенция, богачи и аристократы. Для каждого из них – город видится по-разному: кому-то празднично и весело, кому-то серо и безысходно.
Человек в Петербурге одинок. Как говорит Николка, в нем есть все, кроме отца и матери. Не случайно важнейшим словом в описании города и состояния героев становится слово «душно». В Петербурге нет покоя душе человека. Нигде не теплоты человеческого общения, домашнего уюта. Несчастье обитает в Петербурге, ломает судьбу героев, приводит их к предельному отчаянию. Не случайно действие романа отнесено к городу белых ночей, особенно располагающих к снам наяву. Именно сном кажется автору эта неестественная, призрачная жизнь столицы, так разительно не похожая на норму человеческого бытия.
Те процессы и факты, которые поставил в центр внимания Достоевский, многим его современникам представлялись всего лишь случайными и исключительными явлениями, не воплощавшими в себя существа исторического развития. И само отражение этих явлений в романе Достоевского многие рассматривали именно как «фантазию» или в лучшем случае как опыт изображения патологических и уникальных характеров и ситуаций.
Стремясь схватить существо «чрезвычайного потрясения», обусловленного начавшимся переходом к новому состоянию мира, Достоевский обращается к конкретным жизненным фактам - в том числе к тем, которые повседневно отражаются на страницах газет. В самом начале работы над «Преступлением и наказанием» он писал, объясняя реальные истоки своего замысла: «Есть… много следов в наших газетах о необыкновенной шатости понятий, подвигающих на ужасные дела».
Исходя из этих «фактов действительной жизни», Достоевский и создал «переступающих» нормы людей – и весь преступный мир романа, преступный Петербург. «Я смутно предчувствовал всю мою будущность в эти смертельные три часа нашего въезда…» Он смотрит на город своей судьбы, на глухую и величественную панораму надвигающейся столицы: кажется, никогда еще не возникало у него подобного чувства – такого грозного ощущения грядущей беды, такого мучительного сомнения в неотменности выбора: «Весь этот спектакль решительно не стоит свечей».