ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 03.11.2024
Просмотров: 66
Скачиваний: 0
История попыток понять шизоидные состояния пестрит примерами “экспертов”, объективизирующих отдельных пациентов и очарованных шизоидными феноменами, но соблюдающих безопасную дистанцию по отношению к эмоциональной боли, которую те предъявляют. Эти “эксперты” считают вербализации шизоидных людей бессмысленными, тривиальными или чересчур загадочными, чтобы напрягаться и распутывать их. Имеющий место психиатрический энтузиазм в психологических объяснениях шизоидных состояний представляет собой известную версию данной предрасположенности, состоящую в том, чтобы не принимать всерьез субъективность шизоидных личностей. Как показывает Сасс (Sass, 1992), попытки понять вклад биохимических или неврологических механизмов в шизоидные и шизофренические состояния не отменяет необходимости осознать значение шизоидных переживаний для пациента. В своей работе “Разделенное Я” Лэйнг (Laing, 1965) вновь рассматривает пример с шизофренической женщиной, обследованной Крипелином. Слова пациентки, совершенно непостижимые для него, приобретают смысл, если подходить к ним, вслед за Лэйнгом, эмпатически. Карон и Ванденбос (Karon & VandenBos, 1981) представляют один за другим случаи с пациентами, которым можно помочь и которых легко отвергают клиницисты, не наученные или не желающие понимать их.
Характерологически шизоидные люди без опасности психотического срыва (большинство шизоидных людей) очевидно провоцируют гораздо меньшее непонимание и защитное отстранение у своих терапевтов, чем госпитализированные шизофреники, которым посвящено большинство серьезных психоаналитических описаний патологического ухода. Но те же самые терапевтические рекомендации применимы и к менее серьезным случаям. К этим пациентам нужно подходить таким образом, как если бы их внутренние переживания, даже чуждые окружающим, имели потенциально распознаваемое значение и могли составить основание для неугрожающей интимности с другим индивидом. Терапевт должен иметь в виду, что отстраненность шизоидного пациента представляет собой распознаваемую защиту, а не непреодолимый барьер для отношений. Если клиницист может избежать отреагирования искушений контртрансфера, подталкивания пациента к преждевременному закрытию, если он в состоянии не прибегать к возражениям или дистанцированию от него, формируется прочный рабочий альянс.
Как только образуются терапевтические отношения, за ними могут последовать дополнительные эмоциональные сложности. По моему опыту, субъективная хрупкость шизоидных личностей отражается в чувстве слабости и беспомощности терапевта. Образы и фантазии деструктивного, пожирающего внешнего мира захватывают обоих участников терапевтического процесса. Появляются также противоположные образы всемогущества и разделенного превосходства (“Мы вдвоем образуем Вселенную”). Накопленные восприятия пациента как исключительного, уникального, непонятого гения или недостижимого мудреца могут присутствовать во внутреннем ответе терапевта, возможно, параллельно с отношением сверхвовлеченного родителя, воображающего собственное величие при помощи своего особенного ребенка.
Терапевтические рекомендации при диагнозе шизоидной личности.
Терапевт, работающий с шизоидным пациентом, должен быть готов к такому уровню аутентичности и степени осознавания эмоций и представлений, который у пациентов с иным типом характера был бы возможен только после нескольких лет работы. Я знаю достаточно многих коллег, которые успешно работают с большинством типов клиентов и без прохождения предшествующего собственного анализа. Но все же сомневаюсь, что терапевт, будучи сам шизоидным, сможет эффективно отвечать на шизоидного пациента, не пройдя тщательной предварительной проработки собственных глубинных проблем.
Поскольку большинство терапевтов обладает той или иной степенью депрессивности — в том смысле, что их страх оставления сильнее страха поглощения, — они естественным образом пытаются подойти ближе к человеку, которому стараются помочь. Поэтому бывает трудно достигнуть эмпатии по отношению к потребности пациента в эмоциональном свободном пространстве. Один из моих супервизоров однажды прокомментировал мои искренние и сверхнастойчивые усилия добраться до шизоидного пациента: “Этому человеку нужна двууглекислая сода, а вы пытаетесь накормить его тыквенным пирогом”. (Сода применяется при повышенной кислотности и при воспалительных процессах, а также для обеспечения буферного резерва крови — примеч. переводчика). Е. Хаммер (E. Hammer, 1968) отмечает эффективность даже простого отодвигания кресла от пациента, что дает невербальное подтверждение того факта, что терапевт не желает навязываться, спешить, подменять или подавлять.
На ранних фазах терапии следует избегать интерпретаций, т.к. пациент испытывает страх подвергнуться вторжению. Комментарии и случайные реакции могут быть благодарно приняты, но попытки добиться от шизоидного пациента больше того, что он выражает, приведут его в замешательство, вызовут противодействие и усилят тенденцию к уходу. С. Дэри (S. Deri, 1968) подчеркивала важность того обстоятельства, что терапевтические замечания должны делаться с использованием слов и образов самого пациента, чтобы укреплять его чувство реальности и внутренней целостности. Хаммер (Hammer, 1990), кроме того, предостерегает против исследования, проверочных вопросов или обращения с пациентом таким образом, который бы заставлял его чувствовать себя “кейсом”.
Важной частью эффективной терапии с шизоидными людьми является нормализация. Общая техника “давания интерпретаций” в отношении людей, расположенных на психотическом краю психотическо-погранично-невротической шкалы, обсуждалась в главе 4. Эти рекомендации оказались бы также полезными для шизоидных пациентов любой степени нарушенности, так как им бывает трудно поверить в то, что их сверхострые реакции будут поняты и приняты. Даже если они представляются функционирующими на высоком уровне, большинство шизоидных людей беспокоятся, что являются фундаментально отличающимися, недоступными пониманию других. Они хотят, чтобы люди, которые им небезразличны, узнали их как можно полнее, но боятся, что если их внутренняя жизнь будет совершенно открыта, они предстанут чудаками или даже уродами.
Даже тем шизоидным личностям, которые уверены в надежности своего восприятия, небезразлично то, какой эффект они оказывают на отдаляющихся людей. Ведя себя таким образом, чтобы шизоидной личности стало ясно, что ее внутренний мир доступен пониманию, терапевт помогает ей интернализовать опыт принятия без подчинения требованиям другого человека. Со временем накапливается достаточное самоуважение, чтобы пациент смог ощутить: трудности, возможно, заключаются не в нелепости его собственной эмоциональности — они отражают ограничения других. Переопределение терапевтом богатства воображения как таланта, а не как патологии, глубоко живительно для шизоидного человека, чьи эмоциональные реакции в течение всей его жизни оставались неподтвержденными или преуменьшались менее сензитивными комментаторами.
Одним из способов дать шизоидному пациенту подтверждение и при этом не оказаться воспринятым в качестве поглощающей или преуменьшающей личности является использование художественных и литературных образов, чтобы сообщить о своем понимании проблем пациента. Роббинс (Robbins, 1988), в почтенной и теперь чаще игнорируемой фрейдистской традиции рассмотрения самого себя в контексте обсуждения той или иной психической динамики, описывает ранний период своего собственного психоанализа следующим образом:
“Когда происходили длительные паузы, во время которых я не знал, что сказать или как сообщить о своих чувствах, испытываемых относительно истории моей жизни, мой терапевт, к счастью, не покидал меня. Иногда он предлагал мне “сказку на ночь” (когда Роббинс был ребенком, ему никогда не читали) в форме цитирования пьес, литературных произведений и фильмов, которые имели отношение к направлениям и образам, представленным мною в ходе лечения. Мое любопытство при этом усиливалось, и я взял себе за правило записывать материал. В частности, Ибсен, Достоевский и Кафка стали важными источниками символического материала, чем-то вроде зеркала, и проясняли мои внутренние переживания. Литература, а позднее живопись, давали символическую форму тому, что я пытался выразить. Самое главное, что этот материал давал возможность важнейшего эмоционального сопереживания с моим аналитиком”.
Роббинс и его коллеги (Robbins et al., 1980; Robbins, 1989) сделали огромный вклад в терапию творчеством и арт-терапию и в разработку эстетического измерения психоаналитической работы с клиентами, то есть в аспекты терапии, особенно многообещающие при работе с шизоидными людьми.
Возможно, наиболее общим препятствием к терапевтическому прогрессу с шизоидными пациентами — при условии, что имеют место крепкие терапевтические отношения и продолжается работа “по пониманию”, — является общая для терапевта и пациента тенденция образовывать своего рода эмоциональный кокон, где они прекрасно понимают друг друга и ожидают терапевтических сессий как передышки от требовательного внешнего мира. У шизоидных людей наблюдается тенденция, которую эмпатический терапевт невольно может принять. Он попытается сделать терапевтические отношения скорее заменой, чем поддержкой их жизни за пределами терапевтического кабинета. Может пройти значительный промежуток времени, прежде чем терапевт заметит, что, хотя пациент и развивает множество инсайтов почти на каждой сессии, он и не переходит к социальной функции, не вступает в брак, у него не улучшаются сексуальные отношения или он не разрабатывает никаких творческих проектов.
Существенным достижением психотерапии может стать распространение (генерализация) на весь внешний мир достигнутой шизоидным пациентом безопасной интимности с терапевтом. Терапевт сталкивается с дилеммой: работать для поддержания лучшего функционирования в социальной и личной жизни, осознавая при этом, что напоминание пациенту о том, что он не добивается этих целей, может быть воспринято как вторжение, контроль и отсутствие эмпатирующей потребности в дистанции. Со временем подобное напряжение может быть проанализировано, что углубит понимание шизоидной личностью того обстоятельства, насколько силен конфликт между желанием близости и ее страхом. Здесь, как и вообще в большинстве аспектов терапии, своевременность важнее всего.
Роббинс (Robbins, 1988) подчеркивал важное для шизоидного пациента значение готовности терапевта действовать и выглядеть как “настоящий человек”, а не просто как трансферентный объект. В последние годы роль “реальных” взаимоотношений, сосуществующих с трансферными реакциями, вновь обнаружена и подчеркивается многими динамически ориентированными практикующими терапевтами (Paolino,1981). Это особенно относится к шизоидным пациентам, которые и так имеют в избытке “как бы” отношения и чувствуют потребность в активном участии терапевта как человеческого существа, поддерживающего определенный риск в отношениях, способного к игре и юмору (отсутствовавшим в истории клиента) и отвечающего пациенту с учетом его тенденции прятаться или избегать образования эмоциональной привязанности с другими. Можно считать, что при работе с шизоидными людьми более откликающийся, отзывчивый терапевтический стиль не только не затемняет трансферных реакций пациента, но даже может сделать их более доступными для интерпретации.