Файл: Сухотин. Парадоксы науки.doc

Вообще уместно даже в качестве приема конструирования такое пожелание, как поступить наоборот. Оно полезно вот по каким соображениям. Техническая мысль течет обычно в одном направлении, как время. К этому привыкают настолько, что уже и не стремятся к поиску иных возможностей, а особенно опирающихся на противоположные, "противоестественные" допущения.

...В одной опытной установке под ударной нагрузкой то и дело ломались болты. Попробовали испытать самые прочные марки стали - болты начали выходить из строя еще чаще. Это и навело на мысль поставить самую мягкую сталь. Раз, мол, чем тверже металл, тем скорее детали отказываются служить, то, может быть, выручит мягкий металл? Иначе говоря, надо сделать наоборот. На удивление болты при этом стояли крепко, а когда сталь совсем заменили эластичной пластмассой, они и вовсе перестали ломаться. Наконец, прием варьирования лежит и в основе "перевода" задачи из одной области знания в другую, с одного языка на другой: например, с языка алгебры на язык тригонометрии, с языка геометрии на арифметический язык. Притом необязательно привлекать смежные отрасли, скорее наоборот. Такой "перевод" полезен тем, что обращение к понятиям чужого наречия позволяет увидеть в условии задачи нечто, не замечаемое прежде, уловить какие-то новые грани, подсказывающие решение.

Чаще всего в подобных случаях прибегают к услугам математики. Она хорошо умеет это делать, обнаруживая скрытые свойства и закономерности или, как говорят, "скрытые параметры". "Математика - вроде французов: когда говоришь с ними, они переводят твои мысли на свой язык, и сразу получается что-то совсем другое". Это, конечно, шутка. Но в ней великий Гете уловил тонкие эвристические особенности математического языка.

Кроме того, "перевод" проблемы на чужие понятия помогает и даже заставляет уточнить ее содержание. Ведь прежде чем выразить что-то на другом языке, надо хорошо уяснить, о чем идет речь. Итак, обнаруживается высокая эффективность приема видоизменения задачи, путей подхода к изучаемому явлению, смещения центра внимания и прочее.

Однако нет ли тут противоречия? Ведь. чуть ранее говорилось, что полезно упрощать проблему, избавляться от многообразия и деталей в условии задачи, сокращать объем исходных данных. Здесь же, напротив, рекомендуется расширять набор концепций, варьировать условие, видоизменять, одним словом, "нагнетать" разнообразия. Думается, что противоречий нет. Речь идет о разных этапах и сторонах творчества. При уяснении сути проблемы ее надо упростить, довести до абстрактно-обобщенной формы с возможно меньшим числом параметров. Задача должна быть поставлена четко, однозначно и сжато. А это и достигается путем отсечения массы детальных сведений, частностей. И наоборот, чем обширнее, разнороднее знания, привлеченные к решению проблемы, тем вероятнее успех. Наша установка такова: упрощать понимание задачи, но разнообразить пути ее решения.

Мосты над пропастью

Итак, успех отыскания общего метода для решения конкретной проблемы находится в прямой зависимости от количества привлеченных точек зрения, идей, концепций. На этой предпосылке покоятся многие рекомендации, методологические указания, способы научного поиска. Белорусский академик математик Н. Еругин отмечает плодотворность приема "перемешивания идей" (аналогично перемешиванию сословий и национальностей, обогащающему сообщество в генетических следствиях). Близкая гипотеза лежит в основании организации так называемого "мозгового штурма", а также в методах работы многих поисковых коллективов, включающих специалистов разных, порой разделенных обширными пространствами дисциплин.

В творческих исканиях полезно обогатить себя результатами других исследований, притом необязательно родственных, а скорее наоборот. Обращает на себя внимание наблюдение А. Пуанкаре: среди комбинаций, нами отбираемых, самыми плодотворными оказываются те, элементы которых взяты из наиболее удаленных друг от друга областей. На этом же останавливается Д. Пойа, замечая, что чем дальше отстоят изучаемые объекты, тем большего уважения заслуживает исследователь, обнаруживший между ними связь. Ибо связь эта нечто вроде наведения мостов над пропастью.

А. Пуанкаре, Д. Пойа, Н. Еругин... Мы не случайно обращаемся к математикам. Наука, которую они представляют, наиболее отличается особенностью, здесь описываемой. Для математики характерно, что она отвлекается от любой конкретной - физической, химической и т.п. - природы объектов, выделяя лишь их отношения. На преимущества такого подхода обращает внимание Б. Рассел. В свойственной ему манере "сохранения серьезности" (чем серьезнее наука, тем более шутливые примеры она привлекает) он говорит об умении выделять "склейки". Это привилегия настоящего исследователя, ум которого наделен "абсолютной трезвостью" и отличается от состояния "абсолютного опьянения" тем, что видит две вещи, как одну (видит "склейки"), в то время как опьяневший видит одну вещь как две.

Естественно, чтобы использовать разнообразие идей, ими надо сначала овладеть. Здесь возникает новый узел проблем. Известно, что выдающиеся натуралисты прошлого не обрекали себя на верность лишь одной специальности.

Как правило, они были глубоко эрудированными во многих, если не во всех, науках своей эпохи.

Современность - пора информационного бума. Овладеть содержанием не только соседней, но даже собственной области знания сложно. Тем не менее идеи широкой образованности, овладения знаниями смежных и более далеких отраслей науки популярны сейчас как никогда. Более того, к традиционным формам освоения "чужих" профессий прибавились новые.

Однако далее эту тему не развиваем. Мы подошли к границам, за которыми простирается компетенция парадокса "дилетант - специалист", и не хотели бы вторгаться на чужие территории. Заметим лишь, что выводы, полученные на основе "парадокса изобретателя", отчетливо согласуются с данными анализа парадокса-смежника. Итак, обнаруживается, что широта мышления ученого питается не только специальными, но и побочными знаниями. Это помогает ему возвысить частную задачу до состояния общего понимания. Притом влияние на интеллект оказывают не одни лишь науки. В последние годы исследователи научного творчества все больше подчеркивают роль культурного фона эпохи, формирующего не просто личность ученого, а также его научные воззрения, приемы и методы исследовательского поиска, его творческий потенциал.

Исключительно велико значение среды воспитания. Не только в ее узкосемейном, но и в социальном, и даже экономико-географическом аспекте.

Один из первых советских науковедов, И. Лапшин, в книге "Философия изобретений и изобретения в философии" отмечает следующее. Глухие местности с однородным составом населения менее благоприятны для становления творческой активности. Преимущества получают здесь портовые города, пункты пересечения торговых артерий, то есть центры, являющие пеструю смесь "одежд и лиц, племен, наречий, состояний".

Немецкий исследователь Х. Ребмайр в книге "История развития гения" демонстрирует специально отретушированные карты Греции и Италии. На них заметно выделяются районы, отмеченные наиболее интенсивным появлением выдающихся людей. Карты молчаливо свидетельствуют то же: таланты прорастают в точках напряженного духовного общения. Аналогично наблюдение академика А. Курсанова. Гений М. Ломоносова, утверждает он, совсем не случайно появился на севере Беломорья, с давних пор заселенного выходцами из вольнолюбивого Новгорода Великого. Этот край не знал ни крепостного ига, ни татаро-монгольского давления. Однако то не был медвежий угол. Наоборот, здесь выход к морю, являющийся до XVIII века единственным пунктом связи с Европой.

Остается последнее объяснение. Эффективность общего метода в решении частной проблемы питается не просто широтой привлекаемых "по делу" знаний. Разнообразие идей должно быть сведено к одной, обобщающей, под началом которой и осмысливается вся приобретенная исследователем информация. Это ответственный раздел поиска. Научный результат - особый сплав идей. Тут играет роль умение ученого возвыситься над разрозненными фактами и концепциями; выбрать точку отсчета так, чтобы видеть свою частную задачу крупным планом, осознать ее с позиции далеких перспектив.

В этом пункте исканий полезно подключение такой науки, которая обогащала бы методологически, помогала бы "переплавить" многообразие идей в ту единую, обобщающую идею, с которой и приходит решение. Короче, мы взываем к философии. Без помощи философии тем более трудно, чем глубже проблемы и значительнее ожидаемый результат. "Что касается философии, - пишет, например, М. Борн, - то любой современный ученый-естествоиспытатель, особенно каждый физик-теоретик, глубоко убежден, что его работа теснейшим образом переплетается с философией и что без серьезного знания философской литературы это будет работа впустую". Именно поэтому, заключает М. Борн, философский подтекст науки всегда интересовал его больше, чем специальные результат.

В чем же секрет эвристической мощи философии? Ее утверждения и категории, насыщенные универсально широким содержанием, приложимы к любой теоретической и практической ситуации. Но именно эта общность, "размытость" границ позволяет исследователю включать положения философии в программу каждого конкретного исследования важнейшим элементом.

И. Павлов в одном из своих методологических наставлений говорил об особом приеме познания - умении "распускать" мысли. На известной стадии исследования надо как бы рассредоточиться, уйти с протоптанных путей на обочины, помечтать... Философские категории как раз и создают простор фантазии, пробуждая воображение ученого. Вместе с этим философия, синтезируя успехи науки, вырабатывая общие закономерности, удерживает исследователя в рамках естественнонаучного (не любого! Здесь граница фантазии) понимания реальности.

Мы не хотели бы оказаться голословными. А. Гумбольдт - яркий выразитель немецкого научного Возрождения первой половины XIX века, положивший начало подъему многих областей знания. Неутомимый путешественник, объездивший ряд стран, в том числе и Россию, он стал одним из основателей современной географии растений, гидрографии, физической географии. А. Гумбольдт занимался исследованиями по геологии и геофизике, интересовался проблемами математики. Под его влиянием К, Гаусс, например, приступил к изучению земного магнетизма. Одним словом, размах увлечений А. Гумбольдта широк, а успехи впечатляющи. Известный немецкий математик Ф. Клейн, высоко оценивавший его заслуги, отмечал, что он "обладал редким даром постигать значение далеких от него областей" и объяснил эту способность тем, что ученый "руководствовался своим общим мировоззрением". Добавим: это было мировоззрение стихийного материалиста.