Файл: Невербальные проявления эмоциональных состояний людей.pdf

4. Оборот как динамическое явление, которое соответствует абстрактным состояниям, касательствам особы.

Соображение возбудимой экспрессии можно истолковывать как проявление возбудимого разума, подключающего, по мнению П. Сэловья и Д. Мейера, способность отслеживать свои и посторонние эмоции, распознавать их между собой и применять это извещение для правления своими размышлениями и воздействиями пишет Д.В. Ушаков.

Несмотря на бытие разнообразных подходов к толкованию эмоционального рассудка, все авторы обладают способностью к сведению эмоционального мира людей. Может привидеться, что возбудимый рассудок — личный эпизод общественного разума. Однако нам препровождается, что эти два суждения — ближе скрещивающиеся множества. Эмоциональный разум может быть направлен как на других людей, так и на самого себя, т. е. на сведение личных чувств. Именно этот второй его аспект смотрит за рамки нетрадиционного соображения общественного рассудка .^[13]

Таким образом, чувствовать и постигать их – не одно и то же. Эмоциональный разум содержит в себе фактически в том, чтобы назначить эмоциональность на службу постановлению тех или прочих задач, выражаемых в рамках разумной системы поведения. Таким образом, следует дожидаться, что соглашениями значительного формирования возбудимого ума обязаны выставить недостаточные показатели общего разума на фоне сформированной возбудимой сферы .^[14]

ГЛАВА 2. Невербальное проявление эмоциональной экспрессии

2.1. Особенности невербальной экспрессии человека

До последнего поры проявляется остро дискуссионная проблема о том: «Могут ли невербальное поведение, экспрессия, невербальные коммуникации анализироваться в качестве кода, обладающего отчетливое психологическое значение?»

В итоге рассмотрения и сопоставления разнообразных подходов к вопросу кодирования коммуникативных интенций навязывается вывод о том, что элементы невербального поведения, экспрессии могут преднамеренно останавливать свой выбор с целью кодирования и предшествующей трансляции состояний, связей, но в строении кода также будут отыскивать элементы, уровень понимания которых будет видимо распознаваться.^[15]

Цитируя В.А. Лабунскую из постановлений вопросы дефиниции индикативных потенциалов невербального поведения обнаруживается разработка систематизаций, игнорирующих натуру, ключи воспитания, тип кода, соглашения общения, касательство невербального поведения и речи. Такое постановление вопросы было предложено П. Экманом и У. Фризеном. На основании перечисленных параметров ими скрыты пять субъектов невербального поведения: ^[16]

1) «эмблемы» — постоянные коды, располагают вербальный эквивалент, культурно-специфичны, пользуются сознательно;

2) «иллюстраторы» — объединены с речью, кодом в открытом значении слова не показывают, пользуются как сознательно, так и бессознательно;

3) «регуляторы» — невербальные коды, помогающие общение;

4) «экспрессивные» правые знаки;

5) «адапторы» — это остаток конфигурации когда-то рациональных влияний, аккомпанирующих надобности народа, их функции в общении охватывают мало сознательно в поддержке, защите себя. Пользуются «адапторы» тогда, когда человек отыскивается в состоянии дискомфорта, смысл их, как и «иллюстраторов», непостоянно (потер нос, сцепился за мочку уха), возникает в корреспонденции с контекстом общения.^[17]

Подтверждения в отметке кодирующей функции невербального поведения завязываются тогда, когда анализируются натуральные, любые, неосознаваемые комплексы невербальных движений. Знаковая функция символических, аситуативных, постигаемых элементов невербального поведения фактически не требует достоверности. К ним причисляют конвенциональные мины, жесты, позы, церемониалы приветствия и расставания, регистрированное культурой пространство общения.

Подростковый возраст— период существования народа от детства до юности в нетрадиционного классифицирования (от 11—12 до 14—15 лет).

Как писал И.В. Шаповаленко, подростковый период — период окончания детства, вырастания из него, устойчивый от детства к зрелости.

В этом возрасте дитя занимает своим поведением. Он более точно и дифференцированно постигает аномалии поведения дома и в коллективных местах, схватывает нрав отношений со взрослыми и ровесниками, принимается более выдержанно формулировать свои чувства, особенно отрицательные. Формируют низшие эмоции: эстетические, нравственные, моральные (чувство товарищества, сострадания, негодования от чувства справедливости). Тем не менее, для меньшего школьника вполне свойственны шаткость морального обличья, неустойчивость волнений и связей .^[18]

В психологической науке имеется немного коррумпированных взглядов анализа периода 9—11 лет. Отдельные исследователи полагают этот возраст основанием постоянного детского периода, другие — частью напряженного (в целом) детского возраста (Л.И. Божович и др.) или завершением детского возраста, латентной стадией (3. Фрейд). В периодизации Д. Б. Эльконина эту пору анализируется как кризис между постоянными меньшим школьным и взрослым годами. Данный год часто означают как меньший Тинэйджер ^[19].

К.Н. Поливанова в своих сочинениях излагает, что характерной границей школьного возраста обнаруживается их влечение к фантазированию, к некритическому планированию близкого будущего. Для детей на пороге их перевода в новоиспеченный возраст значительным проявляется ограничение психологического времени существования, которое, по данным многих исследователей, соединено с реорганизацией выступления о себе.

В 12—14 лет в психологическом формировании многих детей приходит поворотный час, знакомый под наименованием “школьного кризиса”. Наружно он обнаруживается в грубости и нарочитости поведения Тинэйджера, в влечении определяться наперекор вожделению и запросу взрослых, в игнорировании замечаний, необщительности и т. д.

Подростковый кризис, по мнению Л. И. Божович, объединен с исчезновением нового величины самосознания, свойственной чертой которого является отлучка у Тинэйджеров способности и надобности испытать самого себя как персона, располагающую только ей свойственными качествами. Это возбуждает у Тинэйджера влечение к самоутверждению, самовыражению (проявлению себя в тех качествах, которые он полагает наиболее дорогими) и самовоспитанию.^[20] Механизмом формирования самосознания является рефлексия. Тинэйджеры критично откладывают к негативным границам своего нрава, чувствуют из-за тех черт, которые препятствуют им в дружбе и отношениях с другими людьми. Волнения необычно повышаются в силу заметить учителей об негативных чертах их характера. Это повергает к аффективным вспышкам и согласованностям.

Главным психологическим содержанием предподросткового возрождения является, по мнению К.Н. Поливановой, рефлексия это «оборот на себя». Выработанное в прошлый постоянный век рефлексивное касательство к мере личных потенциалов в учебном деле выносится в круг самосознания.

Во время преобразования всей общественной обстановки формирования ребенка начинается «ориентировка на себя», на свои качества и умения как главное соглашение и постановления разнообразного рода задач. Поведение ребят не просто утрачивает непринужденный характер, в это время встречается влечение к нарочитой зрелости. Общение с ровесниками принимается назначать многие края личностного формирования.^[21]

Общение показывает для Тинэйджеров очень величественным информационным каналом. Основная тенденция в формировании школьника — переориентация общения с отцов и учителей на ровесников.^[22]

Общение — характерный вид межличностных связей, он вырабатывает у Тинэйджера навыки социального рассогласованности, умение покоряться и в то же время защищать свои права

Общение — характерный вид возбудимого контакта. Дает эмоцию солидарности, возбудимого благополучия, самоуважения.

Психологи полагают, что общение содержит две противоречивые надобности: нужду в принадлежности к группе и в изолированности (возникает свой духовный мир, Тинэйджер ощущает надобность оставаться наедине с собой). Тинэйджер, полагая себя редкостной особой, в то же период старается наружно ничем не различаться от ровесников.

В своей среде, взаимодействуя друг с другом, Тинэйджеры обучаются рефлексии на себя и ровесника. Взаимность интерес, коллективное изучение окружающего мира и друг друга останавливаются самоценными. Общение проявляется как непривлекательным, что дети запускают уроки и домашние обязанности.^[23] Связи с родителями, столь возбудимые в детские годы, останавливаются не столь непринужденными. Тинэйджер теперь менее зависит от родителей, чем в детстве. Свои сражения, планы, тайны он вверяет уже не родителям, а приобретенному другу.

Таким образом, в связях со ровесниками Тинэйджер пытается сбывать свою персону, назначить свои вероятности в общении. Чтобы реализовывать эти влечения, ему необходимы частная свобода и индивидуальная ответственность. И он защищает эту частную независимость как право на зрелость.

2.2. Методы изучения и развития эмоционального интеллекта и эмоциональной экспрессии

Было определено, что задачные тесты возбудимого разума коррелируют с общим разумом, хотя и не весьма интенсивное^[24].

Если проанализировать с этой точки зрения имеющиеся тесты возбудимого рассудка, то делается откровенно, что они апеллируют к рефлексии значительногй степени, поскольку сама процедура стандартизированного тестирования отчуждает испытуемого от непринужденной связи с другим народом, предоставляя суррогат этого контакта: часто – текст, по временам – фотографию либо рисунок, исключительно – видео- или звукозапись.

Д.В. Ушаков писал, что сооруженные таким способом тесты, с одной страны, не занимаются изучением способностей народа, несхожих от разума, а с другой – слабо что прибавляют в плане прогноза его общественной действенности .^[25]

Д.В. Ушаков пишет в своих сочинениях: «Опросники возбудимого интеллекта с коллективным интеллектом почти не коррелируют. Тем не менее они, в разницу от задачных тестов, значительно коррелируют с личностными гранями».

В то же время опросниковые тесты тоже не обнаруживаются решительным постановлением проблемы, потому что, как уже подмечалось, вручают вымеряемое свойство, переломленное через призматический пироскоп самооценки и самопрезентации испытуемого.

Все это обозначает, что двух соединенных между собой способов отметки возбудимого рассудка не имеется. Опросники и задачные тесты не вымеряют одну и ту же бездарность.

Таким образом, ключ к постановлению вопроса возбудимого разума надлежит разыскивать в анализе оживленной возбудимости.

«Методика диагностики величины формирования способностей к адекватному соображению невербального поведения» (Е.А. Петрова, А.А. Родионова упоминают о ней, как о методике «Неадекватность интерпретации невербального поведения» заключается из восьми задач, которые предложат испытуемым для постановления и организованы на адекватности соображения состояний и касательств человека в отметке :^[26]

•его положения (утаивают 6 схематических отображений фигуры человека в назначенной позе, нужно назначить, какому состоянию они отвечают);

•его мимики (предъявляют 6 фотографий человека, нужно назначить его возбудимое состояние);

•его интеллектуально-волевых положений (предъявляются 6 рисунков, представляющих народа с характерным оборотом лица и жестами, испытуемый назначает интеллектуально-волевое состояние персонажа);

•невербальной интеракции (предъявляют 6 рисунков с изображением поведения группы людей, нужно назначить связи между ними, а также их общественный статус);

•разнообразных элементов невербального поведения (предъявляются 8 описаний позы человека и фотографии людей (по 4 к любой позе), формулирующих с поддержкой мимики назначенное эмоциональное состояние; нужно поднять отвечающее позе оборот лица);

•регуляции связей между людьми в эмоционально-отрицательную сторону (утаивается картинка, на левой стране которой представлена конфликтная ситуация из теста Розенцвейга, на правой — фото человека, формулирующего назначенное чувство; испытуемый предпочитает то оборот лица, которое увеличивает согласованность);