ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 15.09.2020
Просмотров: 519
Скачиваний: 5
http://www.landscape.edu.ru/book/book_solncev_2001_074.shtml
Предисловие
21
февраля 2002 года исполнилось 100
лет со
дня рождения Николая Адольфовича
Солнцева – ученого-географа, которому
ландшафтоведение обязано новым, наиболее
плодотворным этапом своего развития,
начавшимся в конце сороковых – начале
пятидесятых годов ХХ в.
Н.А. Солнцев (21.02.1902 – 6.11.1991) родился на
ст. Евье (ныне г. Вевис, Литва) в семье
железнодорожного служащего. В 1909 г.
семья переезжает в Москву, где в 1918г.
Николай Адольфович окончил реальное
училище. Затем он работает конторщиком
на железной дороге, преподавателем
физкультуры в школе (1920), был инициатором
создания одного из первых пионерских
отрядов при заводе «Дукс» (1922), первого
пионерского журнала «Барабан» (1923) и
журнала «Юный натуралист», заведовал
редакцией журнала «Знание-сила».
В 1930 г. поступил на географическое отделение биологического факультета МГУ (окончил в 1935 г.). Начал преподавательскую деятельность в Московском областном педагогическом институте (1934), затем во Всесоюзном институте журналистики (1935-1936), МГПИ им. В.П. Потемкина (1938-1941), МГУ (1936-1938).
В этот период работает в Крыму, Мещере, Абхазии, Н.Заволжье, особенно много – в Арктике (острова Нов.Земли, Колгуев, Вайгач, Белое и Карское моря). Его именем на Новой Земле названа бухта к северу от мыса Пять Пальцев.
В 1940 г. он защитил кандидатскую диссертацию – «Снежники как геоморфологический фактор». Постоянно работает в МГУ с 1942 г. В 1950-1955 гг. был заведующим кафедрой физической географии СССР. В 1964 г. по совокупности работ защитил докторскую диссертацию, в 1965г. избран профессором, с 1970 г. – почетный член Русского географического общества.
На
географическом факультете МГУ читал
следующие курсы: «Основы учения о
географическом ландшафте», «Физическая
география СССР», «Общее землеведение»,
«Общая гидрология», «Физическая география
Австралии», «Физическая география
полярных стран», «Проблемы физической
географии». Много работал в экспедициях
(Средняя Азия, Молдавия, Украина, центр
Русской равнины).
Н.А. Солнцев обратился к ландшафтоведению
в период, когда еще был жив творец первого
учения о ландшафте – Л.С. Берг,
пользовавшийся среди географов огромным
авторитетом, и когда мало кто из географов
занимался ландшафтоведением. Николай
Адольфович сумел не только увидеть и
оценить все значения понятия ландшафт для
развития науки и использования в народном
хозяйстве, но и четко
сформулировать недостатки существующей
ландшафтной теории и предложить пути
их преодоления.
С
докладом на эту тему Н.А. Солнцев выступил
на II Всесоюзном географическом съезде
в 1947 г. В этом докладе было дано новое
определение понятия
ландшафт, сформулированы его диагностические
признаки, решены основные вопросы
морфологии ландшафтов, намечены многие
проблемы современного ландшафтоведения.
В этом докладе ярко проявился стихийный
системный подход к изучению природы.
Идеи Н.А. Солнцева не были сразу приняты
географами. Их понимание рождалось в
острых дискуссиях. Главную же роль
сыграли организованные Н.А. Солнцевым
в 1946-1963 гг. экспедиции
(Красновидовская, Приокско-Террасная,
Центрально-Черноземная, особенно
Зарайская, Сапожковская, Михайловская,
Касимовская), во время которых было
выполнено
крупномасштабное картографирование
многих ландшафтов.
Эти исследования
показали возможность и необходимость
использования представлений о ландшафте
в прикладных целях – сельском и лесном
хозяйстве, архитектуре, при изучении
поверхностного стока, в медицинской
географии и т.д.
Н.А. Солнцев - один из основоположников
ландшафтоведения, глава регионально-генетической
ландшафтной школы.
Основная его заслуга
– создание теории современного
отечественного ландшафтоведения,
представления об иерархической структуре
организации географической оболочки,
о неполных и полных природных
территориальных и природных аквальных
комплексах или системах.
Ландшафт
рассматривается им как основная
географическая единица,
генетически однородная,
возникающая вследствие взаимосвязи и
взаимодействия природных компонентов
и состоящая из закономерно повторяющихся
морфологических единиц (фаций, звеньев,
подурочищ, урочищ, местностей).
Были разработаны
диагностические признаки для всех
таксономических единиц, методы полевых
ландшафтных исследований и картографирования.
В области динамики
ландшафта был сформулирован принцип
неравнозначности взаимодействующих
факторов, которые по степени воздействия
их друг на друга в относительно короткие
промежутки времени располагаются в
следующий ряд: земная кора, воздух, вода,
растительность и животный мир
(ряд Солнцева). Было показано, что развитие
ландшафтов имеет ритмический и циклический
характер, а изменения, накопленные в
течение цикла, необратимы.
Среди амплитуд ритма
выделены нормальные, опасные,
катастрофические.
Обоснован генетический
принцип физико-географического
районирования, дана схема районирования
Европейской части
СССР.
Все эти
идеи не утратили своего значения до
настоящего времени и, более того, получают
все большее признание как в различных
отраслях науки, так и
в прикладных исследованиях, особенно
в работах экологической и
природопользовательской тематики.
Поэтому интерес к трудам Н.А. Солнцева
не ослабевает и у опытных ландшафтоведов
и, особенно, у тех, кто только начинает
работать в ландшафтоведении. Однако
Николай Адольфович не
успел обобщить свои исследования в виде
отдельной книги, а его многочисленные
статьи ныне далеко не всегда доступны
широкому читателю.
Учитывая это, Ученый совет географического
факультета МГУ принял решение об издании
избранных трудов Н.А. Солнцева, которые
и предлагаются вниманию географов и
специалистов смежных профессий. Сюда
вошли основополагающие работы, относящиеся
к учению о ландшафте, к теоретическим
вопросам физической географии, а также
некоторые региональные и прикладные
работы. Надеемся, что эта книга послужит
новым толчком к развитию современного
ландшафтоведения.
ПРИРОДНЫЙ ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ ЛАНДШАФТ И НЕКОТОРЫЕ ОБЩИЕ ЕГО ЗАКОНОМЕРНОСТИ
Понятие «географический ландшафт»
Географическим
ландшафтом, в согласии с акад. Л. С.
Бергом, я называю основную
таксономическую территориальную
единицу. В этом
смысле к ней приложим неоднократно
применявшийся эпитет «географический
индивид». Этим самым
авторы, придерживающиеся такого понимания
ландшафта, хотели подчеркнуть, с одной
стороны, его внутреннюю
цельность, законченность, единство, а
с другой — невозможность дальнейшего
разделения на оригинальные части.
Само собою разумеется, что подобная
цельность территории определяется
генетическим
единством, а также морфологическим и
динамическим однообразием.
Все эти три условия теснейшим образом
связаны друг с другом, а из этого следует,
что изменение одного (и тем более всех
трех условий) знаменует переход в другой
географический ландшафт.
Определение понятия ландшафт давалось
многими авторами,— одни из определений
более, другие менее удачны. Здесь я не
могу заниматься разбором и критикой
весьма большого числа таких определений.
Отмечу только, что все они составлены
в слишком общих выражениях. Мне же
думается, что
определение понятия географический
ландшафт должно быть таким, чтобы,
пользуясь им, исследователь мог в поле
отличить один ландшафт от другого.
Поэтому со своей стороны я предлагаю
следующее определение, близкое к тому,
которое дает акад. Л. С.
Берг.
Географическим
ландшафтом следует называть такую
генетически однородную территорию, на
которой наблюдается закономерное и
типическое повторение одних и тех же
взаимосвязанных сочетаний: геологического
строения, форм рельефа, поверхностных
и подземных вод, микроклиматов, почвенных
разностей, фито- и зооценозов. К
этому следует добавить, что во многих
случаях такие естественные сочетания
могут быть в той или иной степени
перестроены вмешательством человека
в результате его хозяйственной
деятельности. Однако в таких
случаях интенсивной перестройке
обычно подвергаются не все компоненты
ландшафта, а лишь некоторые из них и
чаще всего растительный покров и почвы.
Коренная перестройка всего ландшафта,
со всеми его компонентами, — явление
довольно редкое,
даже в густонаселенных культурных
странах; одним из примеров таких в корне
перестроенных ландшафтов может служить
ландшафт большого города с его
многомиллионным населением.
Как видно, приведенное выше определение,
не претендуя на большую оригинальность,
претендует зато на большую конкретность.
В прежних определениях
ландшафта обычно указывалось на
взаимосвязанные сочетания вообще
элементов ландшафта — рельефа, климата,
почвенного покрова, растительности и
т. д. В предлагаемом определении
указывается на сочетание одних и тех
же закономерно повторяющихся форм
рельефа, микроклиматов, а не климата
вообще, почв и почвенных разностей, а
не почвенного покрова вообще, фитоценозов,
а не растительности вообще и т.
д. Таким образом, до
тех пор, пока географ видит вокруг себя
сочетания одних и тех же форм рельефа,
одних и тех же биоценозов, одних и тех
же водоемов, почв и почвенных разностей,
— он может быть уверен, что все еще
находится в одном и том же ландшафте.
Но как только начнут появляться новые
формы рельефа, которые ранее не
встречались, или он увидит другие почвы
и другие фитоценозы — это будет значить,
что исследователь вступил в пределы
нового географического ландшафта.
В качестве примера я укажу на некоторые
простые ландшафты Советского Союза.
Простейшие озерные
холмисто-моренные ландшафты
в северо-западной части Калининской
области представляют собою сочетание
моренных холмов и заключенных между
ними котловин или понижений.
Одни из этих депрессий заняты озерами,
другие — болотами, третьи — дренированы
ручьями или речками. В
зависимости от положения на элементах
рельефа, здесь будут встречаться одни
и те же закономерно повторяющиеся
сочетания микроклиматов, почвенных
разностей, биоценозов
и т. д.
В южной части Курской области
простейший ландшафт образован сочетанием
плоских или несколько наклоненных
водораздельных пространств со степными
блюдцами и врезавшихся в водораздельные
пространства балок, оврагов и речных
долин. Вместе с этими формами рельефа
закономерно повторяется и распределение
всех остальных элементов ландшафта.
В северо-западной части песков Приаральских
Каракумов, по данным А.Г. Гаеля, закономерно
повторяются: 1) древние русловые понижения,
занятые сорами и окруженные солончаками,
а еще далее — мятликово-белополынными
степями; 2) террасовидные слабоволнистые
повышения с еркеково-белополынной или
зеленополынной степью и 3) возвышенные
междолинные гряды, представленные
разбитыми бугристыми песками с редкой
растительностью.
Из приведенных выше
примеров можно усмотреть, что географический
ландшафт состоит из нескольких (или
многих) более простых частей.
Это как будто на первый взгляд противоречит
тезису о том, что
ландшафты — основная географическая
единица. На самом
деле никакого противоречия здесь нет,
ибо каждая из этих частей не
является оригинальной,
— подобных частей
в ландшафте всегда будет несколько или
много, и все они
находятся во взаимосвязанных и
повторяющихся сочетаниях.
Именно это обстоятельство быстро
обнаружится, как только мы приступим к
дроблению единого целого (т. е.
географического ландшафта) на части.
Урочища как части ландшафтов
То
обстоятельство, что ландшафт состоит
из нескольких частей, были замечено уже
давно многими географами. Л.
С. Берг называл такие части «ландшафтами
второго порядка».
Пассарге
называл их просто «части
ландшафта» (Landschaftsteilen), А. Пономарев—«элементарный
ландшафт», Э. Маркус—«природный
комплекс». Совсем
недавно Л. С. Берг
предложил части ландшафта называть
«фациями».
Термин фация, заимствованный у геологов,
в приложении к крупным
частям ландшафта является неудачным.
Фация у геологов чаще всего характеризуется
однообразием условий
седиментации, выраженным литологическим
однообразием пласта и заключающихся в
нем остатков ископаемой флоры и фауны.
В пределах одной и той
же крупной части географического
ландшафта, наоборот, все еще наблюдаются
весьма разнообразные природные условия.
Так, совершенно очевидно, что, например,
верхние части склонов
моренных холмов и днища заключенных
между ними котловин различаются, как
по материнскому субстрату, по характеру
увлажнения, по почвенным разностям, так
и по растительным ассоциациям
и по связанным с ними зооценозам. Поэтому
было бы гораздо более целесообразно
крупным частям ландшафта придать другое
специальное название и лучше
русское.
Акад.
Л. С. Берг однажды предложил, вместо
термина «ландшафт», термин «урочище».
Мне кажется, что это слово следовало бы
использовать в нашей науке, но не в
приложении к ландшафту (от чего уже
отказался и сам Л. С. Берг), а в приложении
к тем крупным частям,
из которых состоит каждый ландшафт.
В таком приложении слово «урочище»
чрезвычайно близко, а во многих случаях
и точно совпадает с тем значением,
которое придает ему народ. Котловину,
с лежащим в ней озером, заболоченную
низину, песчаный массив, используемый
для выпаса скота, или небольшую горную
долинку наш народ называет урочищами.
Любопытно отметить, что термин
урочище нередко применялся и в нашей
географической литературе,—так,
в только что вышедшем за 1946
г. вып. 4 «Известий
Всесоюзного Географического Общества»
мы встречаем его сразу у двух авторов
— в статье С. В. Зонна о долине Загедана
и в статье К. И. Рубцова о пустыне
Бетпак-дала.
Но и слово фация,
предлагаемое акад. Л. С. Бергом,
целесообразно сохранить в учении о
географическом ландшафте, прилагая его
к отдельным частям
географических урочищ.
Тогда очень удобно будет говорить о
фации днищ оврагов,
фации склонов оврагов,
фации береговых валов, фации конусов
выноса и т. д.
Из всего сказанного вытекает,
что географический
ландшафт представляет собою закономерно
повторяющиеся и взаимосвязанные друг
с другом сочетания нескольких или многих
географических урочищ.
Географические
урочища построены из закономерно
расположенных и постепенно переходящих
друг в друга географических фаций.
Таким образом, ландшафт
имеет четко выраженный конструктивный
план. Это обстоятельство сильно облегчает
его изучение. Географу придется детально
изучить лишь по одному из каждых типичных
для данного ландшафта различных урочищ
и, выяснив связи и взаимообусловленности
между ними, распространить свои выводы
о существующих закономерностях на весь
ландшафт в целом.
Возраст ландшафта
Для
того, чтобы легче было понять географический
ландшафт можно в качестве чисто
методического приема представить себе,
что есть «материал» и есть «резец». В
каждом географическом ландшафте
«материалом»
является то материальное
наследство, которое досталось ландшафту
от предыдущих этапов его развития с
иной, часто резко отличной, структурой
физико-географического процесса.
«Резцом»
же является современный
географический процесс, воздействующий
на этот «материал».
Однако в действительности географический
ландшафт и процесс не существуют
изолированно, независимо друг от друга,
наоборот, они слиты и все время оказывают
влияние друг на друга.
Как резец токарного станка лишь постепенно
обрабатывает материал, подставленный
под него, и понемногу придает материалу
соответствующую резцу форму, так и
географический процесс лишь постепенно
перерабатывает свой материал —
географическое наследство, стремясь
привести его в соответствие со своей
структурой.
Однако последнее никогда недостижимо.
Полной гармонии между морфологией
ландшафта и структурой физико-географического
процесса, на него воздействующего, быть
не может, потому что, во-первых, важнейший
компонент физико-географического
процесса — климат — в той или иной
степени изменчив во времени; во-вторых,
потому, что внутри самого ландшафта
непрерывно происходят эндодинамические
изменения (саморазвитие ландшафта), и,
в-третьих, потому, что все изменения,
протекающие в ландшафте, сами влияют
на структуру процесса и приводят к его
перестройке.
Ландшафт нельзя правильно понять, если
мы не будем достаточно хорошо знать
«материал», над которым работает
географический процесс, если не изучим
досконально его структуру и то, какие
они оказывают влияния друг на друга.
Приведу пример, поясняющий высказанную
мысль. В северо-западной части Калининской
области географ встретит свежие
озерно-холмистые моренные ландшафты,
созданные при совершенно иной структуре
географического процесса, а именно
ледниковой.
Современный географический процесс, с
его важнейшим компонентом — гумидным
климатом, стремится превратить эти
ландшафты в типичные эрозионные.
Но, вследствие молодости этих ландшафтов,
мы здесь встретим еще
неоформленные речные долины, едва
намечающуюся овражно-балочную сеть,
неосвоенные гидрографической сетью
водораздельные пространства, множество
крупных и мелких озер, заполняющих
котловины моренного рельефа и потому
имеющих неправильную форму дна и сильно
расчлененную береговую линию.
Но как только мы
перешагнем границу последнего оледенения,
то заметим, что ландшафты резко изменились.
Именно это обстоятельство было точно
установлено Калининской экспедицией
НИИ географии МГУ. Почему ландшафты
изменились? Потому что современному
географическому процессу здесь досталось
уже другое географическое
наследство: более древний, т. е. значительно
переработанный моренный ландшафт.
Поэтому здесь мы найдем
более развитую гидрографическую сеть,
сравнительно хорошо разработанные
речные долины (с полным долинным
комплексом форм), меньшее количество
озер, причем маленькие
озера уже исчезли совсем, будучи заполнены
осадками и заторфованы, а большие озера
обычно приобрели новые морфологические
черты — довольно простую береговую
линию, простой рельеф дна, окружены
обширными заболоченными пространствами.
В этих двух примерах я остановился лишь
на разнице в рельефе
как следствии разницы возраста ландшафтов.
Но вполне естественно и закономерно,
что эти различия влекут за собой изменения
и перестройку всех остальных компонентов
ландшафтов: поверхностных вод,
микроклиматов, почвенных разностей,
фито- и зооценозов.
В качестве общей закономерности можно
отметить, что, чем больше в ландшафте
несоответствие между структурой
современного географического процесса
и географическим наследием, тем
интенсивнее идет его перестройка и тем
динамичнее такой ландшафт.
Таким образом, современный ландшафт
является сложным образованием, состоящим
из древнего ландшафтного наследства,
на которое успели в большей или меньшей
степени наложить свои черты современные
процессы.
Поэтому в каждом ландшафте можно
различать черты старого, отживающего,
уходящего (в широком смысле слова
различные реликты) и черты нового, только
что нарождающегося и развивающегося —
продукт структуры современного
географического процесса. В
молодых ландшафтах будут еще многочисленны
и резко выражены различного рода реликты,
в старых
ландшафтах они, наоборот, будут стерты,
завуалированы, единичны
или выражены в различного рода реликтовых
фрагментах. Вот почему обилие
или, наоборот, бедность разнообразных
реликтовых черт — надежный критерий
для определения относительного возраста
ландшафта. Для того,
чтобы быть правильно понятым, я еще раз
подчеркиваю здесь, что речь идет не о
сохранившихся реликтах какого-либо
одного из элементов ландшафта, например,
о реликтах флоры, а именно о совместном
нахождении разнообразных реликтов:
геоморфологических, почвенных,
ботанических, зоологических и т.
д.
Если говорить
о возрасте ландшафта, то, естественно,
сейчас же возникает вопрос о том, какой
же момент нужно принять за время его
рождения?
Я полагаю, что таким моментом нужно
считать время появления
на данной территории всех его компонентов,
которые перечислены в определении
ландшафта и которых до этого здесь не
было. Этот момент
обычно, но не всегда, сопровождается
коренной перестройкой географического
процесса. Причины того и другого всегда
связаны либо с проявлением эндогенных
сил, либо с причинами космического
порядка. Так, освобождение участка
литосферы из-под уровня морских вод
есть рождение новых ландшафтов.
Освобождение земной поверхности из-под
ледникового покрова тоже будет временем
рождения целого ряда ландшафтов.
Образование нового лавового покрова
после извержения вулкана
— третий пример рождения новых ландшафтов.
Последний пример я привел для того,
чтобы показать случай, когда происходит
резкое изменение всех компонентов
ландшафта без последующей коренной перестройки
географического процесса.
В течение всей последующей жизни
ландшафта могут происходить неоднократные
изменения в структуре географического
процесса, вызывающие изменения ландшафта,
но всякое такое изменение будет
знаменовать не «день рождения ландшафта»,
а лишь новый этап в его жизни и явится
важной вехой в истории его развития.
Тип географического ландшафта и его устойчивость
Из
всех компонентов
физико-географического процесса, если
не считать тектоники,
самым важным, и я бы сказал — определяющим,
является соотношение
тепла и влаги. Огромную
роль этого компонента в структуре
физико-географического процесса
отдельных поясов Земли прекрасно показал
в своих работах акад. А. А. Григорьев.
Поэтому мне нет нужды показывать, как
изменяется соотношение тепла и влаги
в различных географических зонах. Здесь
я хочу остановиться на других
вопросах.
Соотношение тепла и
влаги в самой большой степени определяет
тип географического
процесса —
и в ландшафтах гор и в ландшафтах равнин,
хотя там и здесь они относятся к совершенно
разным классам структур,
на чем я здесь, к сожалению, не имею
возможности останавливаться. Лучшим,
наглядным индикатором сходства типов
географического процесса служит тип
растительности: тундровая, лесная,
степная, пустынная и
т. д. Именно поэтому в основу подразделения
суши на географические зоны акад. Л. С.
Берг положил геоботанические признаки.
Этим же индикатором еще раньше пользовались
климатологи, выделяя свои климатические
пояса и даже провинции. Но это не значит,
что географические зоны есть только
геоботанические зоны, ибо каждой из них
соответствует и свой тип климата, и свой
тип геоморфологических процессов, и
свой тип почвообразующих процессов,
биохимических и т. д. Однако каждый из
этих частных процессов, в основном,
всегда определяется тем или иным
соотношением тепла и влаги.
Исходя из этого, мы вправе говорить о
том, что
каждой географической зоне или
вертикальному поясу в горах соответствует
свой тип ландшафта.
Таким образом, понятие тип
ландшафта весьма
широкое, но и весьма удобное. Мне кажется,
что при таком понимании этого термина
географы будут говорить почти на одном
и том же языке с климатологами,
геоботаниками, почвоведами и т. д., ибо
такое географическое понятие не идет
в разрез и не звучит диссонансом с
терминологией, применяемой смежными с
нами специалистами.
Всякое локальное отклонение от соотношения
тепла и влаги, характерного для данной
зоны, тотчас же приводит к местному
изменению типа географического ландшафта.
Наиболее ярким примером высказанного
положения является наличие оазисов
и тугаев среди пустынь.
Понимание этой географической
закономерности имеет огромное практическое
значение. Создавая в пустыне оазисы,
человек искусственно, по своей воле,
изменяет соотношение тепла и влаги на
ограниченном пространстве зоны и тем
самым образует нужный для него и чуждый
для этой зоны тип ландшафта.
Послеледниковые изменения климата
также, главным образом, сводились к
изменениям в соотношении тепла и влаги.
Так, атлантическое время характеризуется
«климатическим оптимумом», приведшим
к распространению широколиственных
лесов на больших пространствах далеко
на север, за границу их современного
распространения. Бореальное время,
предшествовавшее атлантическому, резко
отличалось от него именно по соотношению
тепла и влаги; в том же свете нужно
рассматривать и другие климатические
послеледниковые эпохи.
Естественно, что каждый раз с изменением
климата шла перестройка и структуры
физико-географического процесса, что
запечатлелось в тех или иных чертах
ландшафта или сохранилось в виде тех
или иных реликтов.
Последняя перестройка ландшафтов на
Русской равнине произошла, по данным
одних авторов, около 2 500-3 000 лет назад,
когда суббореальный климат сменился
субатлантическим. По данным других
авторов — значительно раньше. Суть дела
не в этом, а в том, что с тех пор в пределах
географических зон Русской равнины
климат мало изменился, и мы условно можем
считать его стабильным. А это дает нам
возможность говорить о том, что огромное
число ландшафтов уже в течение весьма
длительного времени живут и развиваются
под знаком одного и того же типа структуры
географического процесса. Смены типов
природных ландшафтов наблюдаются сейчас
лишь в приграничных районах современных
зон, ибо, как известно, ныне происходит
медленное смещение всех зон к югу.
Таким образом, если придерживаться того
понимания термина «тип ландшафта»,
который мною предлагается, то станет
ясно, что в послеледниковое время
ландшафты Русской равнины неоднократно
изменялись и перестраивались, но не
всегда и не везде изменялся их тип. Смена
одних типов ландшафтов на другие
происходила лишь на большем или меньшем
удалении от границ географических зон.
Так, во время господства бореального
климата степные типы ландшафтов проникали
значительно дальше на север, чем теперь.
А в атлантическое время на месте
современного тундрового типа ландшафтов
господствовали лесные типы ландшафтов
и т. д.
На
основе сказанного можно вывести ту
закономерность, что при относительной
стабильности климата и тектонической
жизни земной коры тип
географического процесса на большей
части данной зоны будет константным,
а это неизбежно приведет к
устойчивости типа ее
географическихландшафтов.
Таким образом, следует отчетливо
представлять себе, что в то время как
каждый географический ландшафт непрерывно
изменяется и никогда не повторяет
однажды пройденный этап своего развития,
— тип географического ландшафта гораздо
более устойчив. Мы можем считать, что
за историческое время он остался почти
неизменным и протекавшая эволюция
громадного большинства ландшафтов
оставалась в пределах одного и того же
типа.
Уяснение этой закономерности также
чрезвычайно важно для человека. Это
значит, что изменение природного
ландшафта человеком не может в корне
изменить его тип: если ландшафт снова
предоставить самому себе, то через
большее или меньшее время он восстановит
все черты, присущие этому типу.
Мощность физико-географического процесса
столь велика, что человеку приходится
постоянно затрачивать дополнительную
энергию, выраженную в виде его труда,
для того, чтобы поддерживать ландшафт
в желательном состоянии. Так, в лесных
зонах, и особенно в зоне влажных
тропических лесов, заброшенные пашни
и дороги быстро вновь покрываются
лесами.
Г. И.
Танфильев писал: «Степь, распаханная
для посева пшеницы, потом пущенная в
залежь, по прошествии известного числа
лет снова восстанавливает свою
первоначальную растительность» («Очерк
географии и истории главнейших культурных
растений», стр. 5).
Хорошо известно, что в заброшенных
оазисах Средней Азии почвенный покров
довольно быстро восстанавливает свой
прежний тип, свойственный окружающим
пустынным пространствам.
Эта устойчивость типа ландшафтов, при
умелом ее использовании, может стать
могучим орудием в руках человека. Здесь
любопытно отметить, что в «Плане развития
сельского хозяйства на 1943 год»,
утвержденном ЦК партии и Совнаркомом,
прямо рекомендуется в качестве одной
из эффективных мер борьбы с сорняками
на наиболее засоренных полях оставление
полей под паром и даже под залежь, т.е.,
иными словами, предлагается воспользоваться
устойчивостью типа ландшафта и
предоставить естественной растительности,
свойственной этому типу, вытеснять
нежелательных пришельцев — сорняки.