ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 12.10.2020
Просмотров: 2126
Скачиваний: 4
2. Последнюю разновидность, которую я отмечу в пределах первого типа импульсивных преступников, составляют искатели легкого выхода из материальных затруднений, состоящих в недостатке денег для удовлетворения более или менее серьезной потребности. Эти материальные затруднения могут быть очень различны: от недостатка денег на сравнительно неважную потребность, удовлетворение которой могло бы быть отсрочено, до действительно тяжелого материального положения. Нужда, в тесном смысле слова, в смысле недостаточного удовлетворения первых потребностей самого преступника или его семьи, потребностей в пище, одежде, жилище или в лечении, вовсе не часто встречается в числе причин преступления. И в тех случаях, когда ее приходилось встречать, она нередко была следствием преступления и отбытого заключения, после которого человеку трудно бывает найти себе место и устроиться. Встречаясь с случаями такой нужды, осязательно чувствуешь неотложную необходимость патронатской помощи освобожденным из мест заключения. Вот, для иллюстрации, небольшая статистическая справка относительно материального положения обследованных мною 250 бандитов. Из них в действительной материальной нужде находились 34 человека, 13 – имели значительные средства, а 201 имели необходимое для удовлетворения своих первых потребностей и в нужде, в тесном смысле слова, не были; в двух случаях выяснить имущественное положение, во время преступления, не удалось. Нередко уже из той попойки, которая устраивалась перед нападением, из факта покупки или наличности дорого стоящих револьверов, из приезда на извозчиках на место преступления и т. п. подробностей дела – ясно, что большой нужды у этих бандитов не было и не от нее исходил главный толчок к преступлению.
Вот несколько примеров рассматриваемого типа с выпавшими на долю виновных очень различными по тяжести материальными затруднениями.
Вот, например, два кавалериста, которые в августе 1923 года совершили бандитское нападение, тотчас по возвращении со службы на родину, в Тверскую губернию, из далекого Туркестана. Дорогой они проели свои деньги, один из них, Михаил Григорьевич С, 23 лет, проел все, что у него было, и занял у своего спутника 700 руб. Он надеялся, что у родных достанет денег и отдаст товарищу. Поэтому он предложил последнему заехать к нему в деревню на несколько дней. Тот согласился сделать эту небольшую остановку, тем более, что от этой деревни до – того места, куда он ехал, оставалось лишь несколько станций. У жены Михаила денег не оказалось, у родных также. Он пошел с своим товарищем Григорием Л. в другую деревню, к брату. По дороге встретили молодого крестьянина той же деревни, 18 лет, некоего К., который разговорился с ними об их военной службе, совсем ли они приехали и т. д. Михаил попросил у него взаймы 700 руб., тот отказал, но предложил им ограбление, которое они и согласились учинить. Приехали они с военной службы в Москву 11 августа, 12-го уехали из Москвы в деревню Михаила, в ночь на 13-е августа совершили свое бандитское нападение. Сорвав дверь с крючка, они проникли в общежитие детского дома при станции Подсолнечной; угрожая кинжалом и долотом, они связали руки спавшим там двум сестрам и забрали принадлежавшие им вещи. Подговоривший их крестьянин К. стоял на страже, опасаясь войти внутрь, так как его там знали. Третья спавшая там сестра успела незаметно выскочить в окно и поднять тревогу; Заметив приближение людей, К. дважды подал С. и Л. сигнал об окончании и убежал к себе домой. Услышав его сигналы, С. и Л. бросились с вещами бежать и много вещей побросали; не нашли потом 8.000 руб. денег, золотое кольцо и 17 аршин полотна. Пойманные С. и Л. во всем сознались и сообщили, что они колебались и обсуждали предложение, сделанное им К.,-напасть на общежитие – в течение часов 3, что К. дал им кинжал, долото и платье, в котором они были в момент нападения, что он же привел их на место преступления, которое отстояло от местожительства родных С. верст на шесть, что, не встреться он им, они никогда не совершили бы этого преступления. К. признался в подстрекательстве, но указал, что он имел провокационную цель предать С. и Л. в руки правосудия. В результате К. приговорен к 6 годам заключения, а. С. и Л. – на 4 года каждый.
В условиях жизни и в свойствах С. и Л. много общего. Им обоим по 23 года. Оба они – сыновья достаточных родителей. Оба – здоровы, не обременены наследственностью и никаких признаков душевного расстройства не обнаруживают. Оба окончили сельскую школу, но не имеют никаких умственных интересов и умственно малоразвиты. Оба – легкомысленны и являются поклонниками легкой жизни с постоянными развлечениями. Оба – не прочь поживиться тем, что «плохо лежит» и не в состоянии дать моральную и социальную оценку бандитизма. Оба раньше не судились, но на преступный путь, хотя и в первый раз, решились без нравственной борьбы и серьезных колебаний. Оба они женаты и не подумали перед преступлением, как оно отразится на их семьях, к которым они только что вернулись. Оба рассчитывали на безнаказанность и соблазнились перспективой взять на 25 – 30 червонцев добра. Оба – сапожники по профессии и имели в виду часть похищенного истратить на покупку кожи для изготовления обуви по заказам. Наконец, оба они служили в одном и том же кавалерийском полку в Ташкенте, Верном и других городах и оба не раз ходили против басмачей и участвовали в рукопашных схватках. Поводом к преступлению послужило то, что один другому был немного должен. Но кредитор не настаивал на немедленной уплате долга, а должник не очень тяготился отсутствием денег для уплаты. Этот долг послужил лишь небольшим толчком в сторону преступления. Подводчик их К. -18 с небольшим лет, крестьянин соседней деревни, сын достаточных родителей, холостой. Он окончил сельскую школу и 2 года с небольшим учился в высшем начальном училище. Читал довольно много классиков – Пушкина, Гоголя, Толстого, читать любит. Ученье ему надоело, высшего начального училища он не кончил; так как начался голод, ушел на службу в продовольственный отряд, в котором пробыл 14 месяцев: отбирал излишки у крестьян в Воронежской губернии. В 1921 году к пасхе вернулся со службы домой. В декабре 1921 года и январе 1922 года с месяц снова служил в продовольственном отряде в своем уезде. Рекомендует себя как человека «с военными способностями», чего на самом дел; не было, и говорит, что в данном случае действовал как провокатор, желая впоследствии С. и Л. предать в руки правосудия. В такой роли ничего предосудительного не видит. В общем, он представляет собою тип легкомысленного недоучки, с большой путаницей в голове, с желанием поживиться на чужой счет, от плодов совершенного другим преступления.
Материальные затруднения и необходимость достать денег для содержания семьи в достаточном довольстве дали толчок к преступлению двум цыганам барышникам лошадьми, троюродным братьям, впервые осужденным за бандитское нападение, сопровождавшееся покушением на убийство. Дело было так. 4 апреля 1921 года, в одиннадцать часов ночи, один из них – Иван Павлович Г., 36 лет, выстрелил, с умыслом убить, в спину извозчика, на котором они ехали за Спасскую заставу. Другой – Иван Никитич Г., 25 лет, – когда брат сообщил ему о намерении убить извозчика, взять у него деньги, костюм, экипаж и лошадь, – отговаривал от совершения 1 такого преступления, но потом помогал брату в похищении вещей' этого извозчика. Оба они происходят из зажиточных цыганских семей, которые имели в г. Клину свои дома и вели довольно широкую торговлю лошадьми; последняя им, как их отцам и дедам, давала хороший доход. После революции их имущественное положение ухудшилось, но все-таки они нужды, в собственном смысле слова, не знали и продолжали торговать лошадьми. Кроме этого занятия, они знают еще: Иван Павлович – кузнечное дело, а Иван Никитич – шорное. Умственный уровень того и другого невысок: Иван Никитич – совсем безграмотный, а Иван Павлович – учился немного в начальной школе, но ее не кончил; ученье давалось ему трудно, особенно трудна ему была арифметика. Сейчас он подучивается в школе исправдома, учит дроби. Ни тот, ни другой не читали никаких книг и вообще умственных интересов никаких не имели. Память у обоих слабая, у Ивана Никитича – несколько лучше, чем у брата. Все их интересы – в торговле лошадьми и в семейной жизни. Оба они – на вид добродушны, хитры и плутоваты. У обоих есть прочно сложившийся комплекс хищнического приобретения денег. В их конской торговле не все обстояло благополучно, – было много плутовства: они как-то и зубы поджигали лошадям, и разными другими приемами надували покупателей. В этих обманах при продаже лошадей оба не видят ничего дурного и даже удивляются, когда их спрашивают, не считают ли они это – плохим делом: ведь так все делают, так делали их деды и отцы, а они были не хуже их, почему же им этого не делать. В справке о судимости Ивана Павловича есть указание на то, что в 1920 году он был приговорен к концентрационному лагерю на 3 года, а в 1921 году – на 2 года, в виду амнистии – условно; в первый раз – за конокрадство, а во второй – за спекуляцию лошадьми и дезертирство. Иван Никитич также судился за конокрадство. Оба они совершили ряд побегов из концентрационных лагерей. Оба были на военной службе: Иван Павлович был призван в 1915 году, участвовал в бою под Барановичами, где и был контужен воздухом во время разведки, после чего стал плохо слышать. Осенью 1917 года был демобилизован. Иван Никитич на фронте не был, служил в тылу год, – с 1916 по 1917, – после чего его уволили, так как его ударила лошадь в бок и последний у него разболелся.
Оба они пьют, Иван Никитич – часто и довольно сильно, причем пьяный склонен драться, «вспомнить старые грешки жены и постегать ее кнутиком», Иван Павлович – пьет сравнительно редко и не сильно, только во время данного преступления был изрядно выпивши. Отцы их также пили и сильно. У обоих братьев заметны уважение к старшим, особенно к родителям, и признание большой ценности семейной жизни. Оба очень ревнивы, считают неверность жены великим для себя позором. Иван Никитич говорит, что ни за что не простил бы неверности своей жены, а или убил бы ее, или выгнал вон. Он женился 17 лет и скоро овдовел. Теперь он женат вторым браком на молоденькой цыганке 18 лет и очень тоскует о семье в тюрьме. Когда его вели в тюремную больницу, потому что у него вновь разболелся ушибленный бок, он по дороге сбежал, так как «дома жена молодая, не охота в тюрьме сидеть». У Ивана Павловича семейная жизнь не удалась. Первая его жена прожила с ним около 10 лет, прижила 4 детей, но как-то, во время отсутствия мужа, сбежала с другим цыганом. Иван Павлович был в бешенстве и ясно обнаружил свою склонность к насилию; он ездил по округе, грозил убить всякого, кто, зная, где его жена, не скажет ему об этом, но разыскать ее не мог. Тогда он распродал всех лошадей, ликвидировал свое хозяйство в Переяславле, где тогда жил, запил горькую и уехал в Москву и в Клин. Здесь он со своим братом Егором снова занялся торговлей лошадьми и кое-как оправился. Вскоре он влюбился в молодую цыганку 22 лет.ив хора Стрельны и взял ее к себе в жены. Мать его была против этого брака, так как считала его новую жену «белоручкой», с «дворянскими замашками», женщиной, которой нужны будут «мамки да няньки», а на это денег нет. Действительно, содержание новой жены стоило ему много денег, и он испытывал постоянную нужду в последних. Во время его сидения в концентрационном лагере вторая его жена ему изменила, рассорилась с его родными и ушла к другому цыгану. По освобождении он сумел с ней примириться, но должен был поселиться с ней отдельно, а матери давать денег на своих детей от первого брака. Он испытывал острую нужду в деньгах в момент своего убийства.
Материальные затруднения и желание найти временный выход из них сыграли видную роль и в следующем преступлении.
20 декабря 1923 года, в селе Богородском под Москвой, в корпусе общежития для рабочих по постройке железнодорожной ветки к фабрике, была убита жена сторожа этой ветки Варвара Хряпина. Разломанный шкаф и сундук указывали на то, что убийство было совершено с целью похищения имущества. Убийцами сказались сторож той же ветки Григорий Н. и, незадолго до того уволенный за сокращением числа рабочих, чернорабочий Иван Д. Дело было так. Как-то муж убитой – сторож Хряпин, – подвыпивши, сказал Григорию Н., что у него есть 15 червонцев, о чем Григорий Н. сказал Ивану Д., с которым они месяцев 6 работали вместе по проводке железнодорожной ветки. Работы приходили к концу, и началось сокращение рабочих. Приблизительно за неделю до преступления был «сокращен» Иван Д., скоро должен был быть «сокращен» и Григорий Н., о чем он уже знал. Зная, что у сторожа Хряпина скоплено 15 червонцев, они решили убить жену Хряпина, в отсутствие ее мужа, и похитить эти деньги. Григорий Н. говорит, что мысль об убийстве подал Иван: «Гришка, – сказал он, у Хряпина деньги есть, пойдем, убьем»… Иван утверждает, что инициатива принадлежала Григорию, который раньше еще предлагал убить Хряпину другому рабочему – Ж., а когда тот отказался, обратился с тем же предложением к Ивану. Показание рабочего Ж. заставляет думать, что так и было. Уговорились совершить убийство дня за два; при, чем по уговору Григорий должен был набросить на Хряпину одеяло или что-нибудь подобное, а Иван – убить ее топором. Так как Григорий раньше жил в той же казарме, где помещались Хрялины, то он хорошо знал наличность у них топора, время отсутствия Хряпина и других, живущих в той же казарме, вообще всю обстановку, при которой придется действовать. На преступление пошли вместе, часа в 2 дня; по дороге Иван Д. остановился и довольно долго беседовал с каким-то «земляком», а Григорий Н. тем временем забежал в чайную, с похмелья выпить 2 бутылки пива. Третьей бутылки он пить не стал из экономии, хотя деньги у него были; по его словам у него тогда было 16 тысяч рублей, что в то время составляло не такую уже маленькую сумму. Идти им пришлось с пол-версты. Григорий последнее время жил в другой казарме, находившейся от местожительства Хряпиных приблизительно в указанном расстоянии. Иван Д. с Хряпиным был едва знаком, Хряпину до преступления видел лишь раз и то издали. Григорий, как прежний сожитель Хряпиных по казарме, знал их хорошо, ни в каких особых отношениях к ним не находился и никогда с ними не ссорился; раз как-то только Хряпин обыграл его в карты, но никакой ссоры и вражды по этому поводу между ними не было. В день убийства Григорий вошел в избу первый и стал беседовать с Хряпиной как гость, расспрашивал о том, как они праздновали Николин день и т. п. Иван Д. вошел минут через 10 – 15 – 20 и присоединился к их беседе, при чем сказал, что он зашел к Хряпину с целью поговорить по поводу одной «спекуляции», о которой они будто бы раньше с ним говорили. Побеседовав некоторое время – с час или полтора – приятели стали друг другу подмаргивать, указывая один другому, что пора приступать к выполнению намеченного. Но в течение некоторого времени начать выполнение плана не решались. Григорий говорит, что Хряпина как, будто что-то забеспокоилась, отошла от них несколько и полулегка на стоявшую невдалеке невысокую печку, сказав, что холодно. Иван Д. все «подмаргивал» Григорию; последний, наконец, собрался с духом, быстро набросил на Хряпину бывший около пиджак ее мужа, а Иван раза 3 ударил ее изо всех сил стоявшим около печки колуном. Она и не вскрикнула. Григорий говорит, что, набросив пиджак, он отвернулся, так как не хотел видеть, «как бьют человека», однако заметил, что Иван нанес 2 или 3 удара с большой силой и очень быстро. Отвернулся он и потому, что боялся увидеть кровь, которой очень не любит. «Я, – говорит он, – если самостоятельно кровь увижу, то такая приторность является, кушать не могу». Свою кровь он может видеть без особой «приторности». Но к чужой крови, несмотря на то, что на войне видел не мало раненых, он привыкнуть не мог. Притом, он очень боится покойников. Совершив задуманное, убийцы принялись за имущество. Иван набрал мешок разного добра: сапоги, кое-что из платья и белья и ушел с мешком в одну дверь, а Григорий, найдя шкатулку, где были червонцы, вышел в кухню, там разбил эту шкатулку и вынул червонцы, которых, по его словам, оказалось 8, а Иван утверждает, что было 9 и один червонец утаен Григорием. Он утверждает также, что Григорий набрал еще с мешок добра и исчез с ним в другую дверь. Они ушли врозь, чтобы не возбудить подозрений, так сказать, из соображений большей безопасности. Григорий утверждает, что, опасаясь быть замеченным, он ушел с одними червонцами, так как его в этой местности все знали и нести что-нибудь ему было опасно. Как бы то ни было, убийцы скрылись и были арестованы лишь через несколько дней. Ушли они с места преступления уже в пятом часу, когда становилось темно. Григорий Н. с убийства вернулся в свое общежитие и, так как там в это время был парикмахер, то побрился и постригся и пошел на дежурство. Когда он стоял на дежурстве, ему сообщили: «Слышал, Хряпину убили?». «Я, – говорит он, – и виду не подал». «Стоял, ветку охранял». «Только слышу, как будто кто из лесу кричит: «Гриша!» Глядь, нет никого». Два дня после убийства он волновался, спал плохо, видел неприятные сны, будто утопает в болоте, видел и убитую. «Для успокоения пил самогон», но не помогало. Через два дня его арестовали, как раз в день, когда он получил расчет и был уволен от службы. Когда он вернулся с получкой, ему сказали: «за тобой приезжали в автомобиле». Сначала он, испугавшись, спрятался за кадкой, но потом решил, что все равно найдут, и когда агенты розыска явились, он уже не прятался, Сначала при обыске у него червонцев, не нашли, но потом оказалось, что он привязал их к половому органу.
Имея в виду, что один из убийц был уже уволен, а другой – намечен к увольнению, о чем он знал, нельзя не признать, что материальное положение их было плохое, хотя нужды, в тесном смысле, еще не было. Оба они имели пристанище у своих родных в деревне и все необходимое. У Григория, в самый момент преступления, было 16 тысяч, так что он не стеснялся выпить 2 бутылки пива; в перспективе у него была скорая получка. Про свое преступление Григорий говорит: «Сделал великую ошибку». «Такая пала мысль, в заблуждении был». «Сам теперь не понимаю». «У меня не было белья, нужны были деньги для поддержания жизни: хотел поступить на другое место, на фабрику в верстах 70 от Москвы, без денег нельзя было, нужно было для этого кое-кому подсунуть, а у меня денег было мало»… «Думая и домой ехать в деревню, и здесь остаться». «Если бы в деревню приехал, отец бы сказал: что же, жил, жил, а денег не привез»… «Сделал очень плохо, большое преступление, у человека жизнь отнял»… «Человек без ошибки не может пробыть». «Это моя великая ошибка»… «Человека втянуло в алкоголь»… Во всех этих его объяснениях ясно сквозит его собственное сознание, что «без ошибки» можно было обойтись, что, хотя была недохватка денег, но не было ничего такого, что говорило бы о действительной нужде; выход был простой и нетрудный: ехать в деревню, поручив приятелям известить его о месте, когда последнее представится, или поехать за 70 верст на фабрику и попытаться устроиться там, на место, без «подсовывания». К чему привела бы эта попытка, неизвестно, во всяком случае, до нее прибегать к такому преступлению никакой нужды не было. Иван Д. также мог ехать в деревню, родные его даже звали, но он находил, что «зимой в деревне делать нечего», и боялся, что его родители женят, а он жениться не хотел и из власти родительской выйти не смел. Обращаясь к фактам, рисующим прошлое наших героев, их нравственный облик и семейные условия, узнаем следующее.
Григорий Н. происходит из крестьян Смоленской губернии, родился в 1895 году. Его родители живы и занимаются крестьянским хозяйством. Живут они, по словам Григория, не богато; у них есть и лошадь, и корова, но хлеба на весь год не хватает. Кроме Григория в семье есть еще брат и две сестры моложе его. Отец его когда-то работал в Ленинграде на заводе, а затем осел в деревне, пьет запоем, часто скандалит, очень горяч, иногда бьет жену. Григорий окончил сельскую школу, учился «так себе»; сравнительно более его интересовала и легче ему давалась арифметика. Вообще его интересует только то, что приносит непосредственную практическую пользу. Книжку с таким непосредственно полезным содержанием он не прочь почитать, но вследствие близорукости читает редко и мало. Романов он не читает, потому что, по его мнению, «романы читать можно, когда есть достаток», интересуется больше книгами, в которых «больше из жизни». Собственных романов у него никогда не было; имел лишь мимолетные половые связи с деревенскими девками, то с одной, то с другой. Выпить любит. «Пью, говорит он, когда есть, приходилось часто и сильно выпивать». В пьяном виде не буянит, но становится весел и очень разговорчив. Судился он лишь раз «за самогонку» и был приговорен к штрафу. Драться ему в жизни никогда не приходилось. Если же его кто бил, то он держался всегда такого правила: «если ударивший здоровее, – спускал, а если слабее, – сдачи сдавал». В семье ни с кем не ссорился. У отца он не любимый, отец его своим не признает и нередко «давал ему по шапке». Но он всегда думал, что на это он не должен обращать внимания и отцу дерзостей говорить нельзя: «а не, то он из дому выгонит». Мать и сестер Григорий любит, к остальным членам семьи – довольно равнодушен. С 1915 года он был на военной службе, по конец 1917 г.; в перестрелке бывал и стрелял по врагу издали; в атаках бывать не приходилось. С 1918 года по 15 августа 1921 года служил в красной армии и участвовал в боях на польском фронте. В конце 1922 года поехал в Москву работать. Ремесла он никакого не знает. Служил чернорабочим. Никаких неладов, которые мешали бы ему вернуться в деревню и пережить там трудное время, не было, одежда и обувь у него были, деньги на проезд также были. Даже если предположить, что своим приездом он доставил бы своей семье, особенно отцу, некоторую неприятность, то ведь преступлением он, несомненно, доставил еще большую. Он сам понимает, что семье тяжело будет узнать о его преступлении. «Сплю плохо, – говорит он, – досадую на себя за свою ошибку». «Стыдно будет, когда узнают в деревне». «Писать домой ничего не хочу, мать узнает, просто с ума сойдет». Итак, ехать он в деревню мог и, во всяком случае, своим преступлением он доставил гораздо более неприятности, чем мог бы доставить своим появлением в качестве безработного, да и работу себе в деревне он мог бы найти. Все дело в том, что его соблазнили 15 червонцев, хотелось из них получить половину, чтобы увеличить свой бюджет, а там видно бы стало, что делать; очень вероятно, что некоторое время ничего делать бы не стал, а сначала попил бы всласть, а потом уже поехал бы в деревню. Интересно отметить, что, решаясь на убийство, он никакой твердо поставленной цели не имел: ехать ли в деревню или искать место и «подсовывать» кое-кому. Он откровенно сознается, что это он потом бы решил, может быть так, а может быть и этак, деньги, же нужны были и для того, и для другого. Григорий Н. – человек сухой, черствый, с эгоцентрическим складом характера. Алкоголик. Он ценит и понимает только непосредственную практическую пользу и последнюю постоянно принимает в расчет. Ему нравится только непосредственно для него полезное, служащее приятному удовлетворению его органических потребностей; и как скоро его сознанию представится возможность получить такую непосредственную для себя пользу, он не останавливается даже перед убийством. На последнее он решился без всяких колебаний, без какой-либо нравственной борьбы: недохватка денег в данный момент и представление возможности получить 71/., червонцев, – вот единственные движущие силы его преступления. Совершенное кажется ему только «ошибкой», и если он считает его плохим, то потому, что в деревне за это осудят. Никакого сожаления к убитой, никакого внутреннего возмущения самым фактом убийства беззащитной женщины, про которую он ничего плохого сказать не может и которая ему ничего не сделала! Только – страх покойников и нерасположение к виду крови заставили его подыскать себе сотоварища, который выполнил бы самый акт убийства. Эта моральная нечувствительность, то, что я называю моральной имбецильностью, выражена у него очень ясно. У него есть некоторая привязанность к матери, не настолько большая, однако, чтобы подумать о страданиях матери перед преступлением, но кое-какая любовь к матери есть; заметны и следы некоторой любви к сестрам, – и только. Более этот человек ни к кому симпатии не питает, ко всем остальным глубоко равнодушен. Интересно отметить еще яркой чертой проходящий через его жизнь расчетливый гедонизм. Он любит выпить, но на выпивку тратит лишь часть наличных сумм, потому что иначе потом не на что будет выпить, да и вообще все тратить нельзя; и он воздерживается от третьей бутылки пива, хотя ему выпить хотелось. Он не прочь вступать в половые сношения с женщинами, но лучше с разными, в связи мимолетные, не заводя продолжительных отношений, «а то еще привяжется». Он очень любит поиграть в картишки-21, но раз сильно проигрался, проиграл сапоги и перестал играть, придя к такому выводу о карточной игре: «последний человек, – кто в карты играет, все проигрывают»… И эта расчетливость проявляется во всех его суждениях. Он осуждает кражу потому лишь, что сидеть в тюрьме неприятно. Украсть все же лучше, по его мнению, чем убить: у человека взяли вещи – он может еще нажить, а у убитого жизнь отнимают. Таков первый убийца этой кровавой драмы.
Его соучастник – Иван Д. несколько моложе его, ему 19 лет, в лице у него есть что-то детское. На руке, между большим и указательным пальцем, татуировка: якорь. Родители его – крестьяне и занимаются крестьянским хозяйством. Кроме него, у родителей есть еще один сын 14 лет. Таким образом, семья их состоит из 4 человек. Отец его – человек тихий и мало пьющий; с матерью он почти не ссорился и не дрался, выпивал лишь иногда по праздникам, детей бил мало, только иногда стегал Ивана ремнем и всегда за дело. Иван также человек тихий; говорит, что обижать ему никого, сколько помнит, не приходилось. Он окончил сельскую школу и после этого еще год пробыл в училище в г. Михайлове; дальнейшему учению воспрепятствовал недостаток средств. Память у него хорошая, учился он недурно; особенно его интересовала русская история. К родителям Иван относится почтительно и отношения у него с ними хорошие. В 1919 году, он, из-за пайка, поступил добровольцем в армию, побывал на войне, в атаках не участвовал, но в перестрелке бывал много раз, причем в кого стрелял – не видел, «в прицел не брал», а стрелял, потому что приказывали. В 1920 году болел тифом и дизентерией, теперь здоров.
Пить он пил всего несколько раз. Водки не пил; раз, выпив самогонки, был совсем пьян. «Пристрастия, по его выражению, к алкоголю не имеет». Умственных интересов, как и у его соучастника, у него нет никаких. Читать не любит; «романов не обожает», потому что в них все пишут про женщин, а он – женофоб. Желает читать «про планету»… Половое влечение у него по временам к женщинам бывает, но это не мешает ему, в общем, их «ненавидеть», и в этой ненависти есть что-то ребячееко-мальчишеское. Признаков склонности к гомосексуализму незаметно. Сильно побаивается, как бы родители его не женили, а из воли их он выйти не решится. Отчасти поэтому он не желает ехать в деревню и долго оставаться там. 26 августа 1923 года он уехал в Москву работать, поступил на железнодорожную ветку и работал вместе с Григорием Н. Отец писал ему из деревни, что прослышал, будто сыну плохо живется в городе, и, если это так, то пусть приезжает домой и, во всяком случае, «избегает плохих людей». «Не подчинился я, дурашливая башка», – говорит про себя Иван. «Дело такое вышло, недели 3 как уволили, деньги прожил, а тут Гришка говорит: у Хряпиной 12 червонцев, давай убьем»… Он сознается, что у него были знакомые, у которых он мог на дорогу занять. Знакомые говорили ему, что верстах в 70 от Москвы можно было бы место получить. Думал и домой поехать, и решил поехать на Рождество, но и не хотелось ему временами ехать: «что делать в деревне зимой»? Побаивался, что и женить его родители могут. На преступление его пригласил Григорий И., который будто бы раньше предлагал ему стащить пишущую машину у инженера, но он на это не согласился. Однако на данное убийство он согласился сразу, без борьбы и колебаний. Когда тот сказал: «у Хряпина 12 червонцев есть, давай, убьем Хряпину»… он сразу согласился, и они вместе в общих чертах наметили план убийства. В условленное время он зашел к Григорию Н., который в то время спал пьяный, разбудил его и, чтобы отвести глаза присутствовавшим жильцам казармы, сказал: «поедем, Гриша, в Москву». Тот понял намек, встал и они пошли. Во время беседы с Хряпиной у него мелькала мысль уйти бы, «провались они, червонцы», но он не шел, и когда Григорий набросил на Хряпину пиджак и сказал ему: «ну, действуй», он быстро нанес ей не то два, не то три удара. Всю обстановку происшествия, фигуру и позу убитой хорошо разглядел и помнит, как она перешла на печку, что на ней был белый платок, помнит ее лицо, помнит, что она была старая. О преступлении вспоминает без особых усилий, но с неприятным чувством. К убитой он относится и относился безразлично, почти не знал ее, видел всего один раз и то издали. Покойников он не боится, кровь особенного впечатления на него не производит; после нанесенных им ударов крови не заметил, сейчас же принялся тащить имущество, при чем во все время убийства волновался, -«как на ходенях ходил», – набрал имущества и негодного, напр., взял два сапога от разных пар, один хромовый, другой – какой-то старый. О своем преступлении он плохого мнения, потому что оно – «позорный поступок». «Теперь себя замарал. Обо мне, – говорит он, – вся деревня отнесется: тихий мальчик». «А теперь будут говорить: разбойник, каторжник». «Теперь мне веры не будет». Украсть, по его мнению, менее позорно, гораздо лучше; украсть у Хряпина червонцы он бы согласен, а убивать не следовало, – позорное дело: «по этому преступлению, говорит он, согласно закона, бить надо». «Должен нести наказание, так как сделал позорный поступок».