Нет у нас единства с "неохристианами" и в понятиях о религии и религиозности. Если для православного сознания рели­гия есть живая, тесная связь Бога с человеком, посредством которой человек входит в непосредственное общение с Отцом и Сыном во Святом Духе, то, скажем, для Бердяева она представ­ляется как познание всякой жизненной реальности, как нового рода гносис. В православном сознании религиозным человеком может быть назван тот, кто благоговеет пред именем Божиим и исполняет Его заповеди, а по Бердяеву - тот, кто "томится по мирам иным, стремится увидеть свет нездешний"²². А Ме­режковский признавал религиозными даже и неверующих интелли­гентов. Скорее всего носителей этого духа интересовала не столько сама религия и религиозность, сколько ее художест­венная, эстетическая сторона. Их очаровывает проявления ре­лигиозного духа в других, но сами решиться на духовный подвиг не осмеливаются, а могут лишь мечтать и рассуждать о нем.

Не удовлетворяет представителей "нового сознания" и взгляд Церкви на мир и его радости. Правда, они не отрицают, что мир во зле лежит, но упрекают Церковь за то, что она якобы учит своих чад подавлять все свои естественные чувства и на­клонности, которые творчески обнаруживаются в сфере общечело­веческой культуры, науки и искусства. Не подавлять эти стрем­ления надо, - учат "неохристиане", - а всячески, как можно полнее, удовлетворять, чтобы жизнь на земле была сплошной радостью. Вот почему они вместе с Ницше так настойчиво зовут всех "быть верными земле"²³.

Что можно возразить на это? Кажется, выше об этом было сказано достаточно. Можно лишь добавить словами того же епис­копа Игнатия Брянчанинова, что пред лицом вечности все эти человеческие занятия и увлечения - пустые игрушки, которыми играют и в которые проигрывают блаженство вечности взрослые дети²⁴.Церковь всегда учила и учит своих чад не прилепляться сердцем к земле, а искать прежде Царства Небесного и правды его. Земная жизнь христианина есть лишь приготовление к жиз­ни иной, вечной. Здесь же мы - только странники и пришельцы, а Отечество наше - на Небесах.

Осуждая христианство за крайний аскетизм, Бердяев ста­вит ему в вину, будто из-за него был "отравлен пол". “Могу­щественная половая любовь, - говорит он, - была загнана внутрь, так как ей отказали в благословении, она стала только слабостью, стыдом, почти грязью. Если кто говорит, что хрис­тианство освящает семью, тот лжет лицемерит - христианской семьи быть не может"²⁵. Не может быть, по его мнению и так называемой родовой любви между женой и мужем, родителями и детьми. Вот почему он мечтает о совершенно новой любви, люб­ви личной, соборной, сверхприродной.

Но все эти обвинения Бердяевым Церкви, будто бы она "отравила пол" ничем не обоснованы. Для этого достаточно вспомнить Евангельское событие о браке в Кане Галилейской, повествующее о том, как Господь собственным присутствием ос­вятил брачный союз, тем самым придав ему вечный, непреходя­щий смысл как образ союза Себя с Церковью. Что может быть возвышеннее этого? думается, дальнейшие комментарии излишни.

---

Нельзя согласиться и с их воззрениями на государство и власть. Да и как можно, например, согласиться с симпатиями Бердяева по отношению к так называемому "религиозно-обосно­ванному анархизму", будто бы враждебному всякому насилию и воякой власти. По-видимому, Бердяев опьянен словом "свобода" в которое вкладывает ложное понятие, если призывает стремить­ся к тому, чтобы государство стало не нужным. Необходимо, по его мнению; охранять лишь волю Бога в мире, а никак не государство, которое якобы осуждено Богом. Заодно с Бердяевым выступает и Мережковский, утверждавший, что власть, основан­ная на силе есть порождение антихриста, зверя из бездны. "На­ша бесконечная надежда, - говорит он, - только в нашем бес­конечном политическом отчаянии: только там, где кончается абсолютная государственность, начинается абсолютная религиоз­ная общественность, лишь насильственный переворот в жизни го­сударства, если он только будет основан на религии, может стать началом новой совершенной жизни"²⁶. А вот что заяв­ляет единомышленник Мережковского, некий Мейер: "должен на­ступить распад, а о ним безумие и счастье, воскресение и смерть. Тогда из-под тяжких оков права и морали высвобождает­ся истинное творческое общение людей"²⁷. Но вся эта шумная возня вокруг понятий свободы, права и морали отдает душком анархизма, хотя и пытаются новоявленные реформаторы придать им характер церковности. Согласно учению Церкви, закон необя­зателен лишь для совершенных, праведников, победивших в себе грех. Там же, где еще царствует грех, закон необходим, чтобы предохранить общество от нравственного разложения. Тем более, по словам Апостола, нет власти не от Бога. Поэтому, кто про­тивится ей, идет против Бога.

Не могут согласиться Бердяев и иже с ним и с тем, что Церковь запугивает противников Христа адскими загробны­ми муками. "Мы не можем вынести, - заявляет Бердяев, - той мрачной, темной идеи, что гибель ждет слишком многих, дорогих нам великих творцов культуры. Можно ли примириться с тем, что Гете погиб... и обречен на вечные муки? Выносимо ли, что Пла­тон, живший до Христа и познавшим церкви Ветхозаветной, не попал в мистический круг Церкви и не занял в Царстве Божием одно из первых мест"²⁸. Но напрасно Бердяев обвиняет Цер­ковь, якобы осуждающую на вечную гибель новых и древних фи­лософов и деятелей науки и культуры. Надо всегда помнить, что у Бога нет лицеприятия, и Ему одинаково дорог как великий ученый, так и простой пастух. Все во власти самого человека - и жизнь и смерть. Если дела его были достойны Неба, то бе­зусловно он не погибнет. Что же касается судьбы ветхозаветно­го человечества, то уместно вспомнить, как Господь по Своем сошествии во ад проповедовал и среди них Евангелие, и кто принял Его, подучил спасение.

Не видят эти господа и настоящего единства среди пра­вославных. Вместо единства, говорят они, там царит лишь цер­ковная "уединенность". В старой Церкви, - утверждает Бердя­ев, - само таинство Евхаристии индивидуально, уединенно сое­диняет с Богом и не соединяет с людьми и миром, давно уже оторвалось от таинства любви". Но это - явная ложь. Как же тогда понимать слова Апостола, что причащающиеся от единого хлеба, становятся единым телом?

---

Не можем мы согласиться и с тем мнением Бердяева, что как будто настоящих еретиков быть не может. Ведь он считает, что ересь - всего лишь некоторая неясность в понимании рели­гиозных истин - и не больше. Но ересь - не просто заблуждение, а сознательное, злостное противление истине.

Несмотря на целую цепь разногласий с православными, представители "нового религиозного сознания" не хотят поры­вать общение с Церковью. "Нас всех соединяет со старой Цер­ковью, - заверяет Бердяев, - общая вера в Иисуса как Христа Логоса"²⁹. Поэтому он убежден в том, что компромисс между старым и "новым религиозным сознанием" еще возможен. Но начав мажором, наш реформатор вдруг переходит на минор: "какая-то новая мирская и свободная религиозность нарождается и не мо­жет она уже примириться с рабской и елейной религиозностью старого сознания"³⁰. А Мережковский в своих выводах так зашел далеко, что говорить о каких-либо компромиссах пожалуй наивно. Например, о святом Серафиме Саровском, этом светонос­ном и богоносном подвижнике и старце он осмеливается говорить, что "тою канавкою", которую он велел выкопать пред смертью вокруг Дивеевской обители, он завершил незавершенное в хрис­тианстве противоречие мира и Бога. Что первые святые начали, то кончил последний: Бог отнят от мира, мир предан диаволу³¹. Далее, заканчивая, признается, что между ним и Серафимом - не мир, но меч.

Наконец, некий Аскольдов, тоже примкнувший к "малой церкви" Мережковского, утверждал, что в сфере религиозной мысли и общественного служения святые уже не могут быть ру­ководящим образцом для новой эпохи христианства на земле"³². Но если святые им - не авторитет, то за кого же себя они вы­дают? "Мы, - отвечает за всех Мережковский, - верим в конец, видим конец, хотим конца, ибо мы сами - конец или начало кон­ца. Мы видим, чего никто не видит; мы первые видим солнце Великого дня"³³.

Но может быть мы найдем точки соприкосновения с ними в вопросе о будущей Церкви? Все мы веруем во второе славное пришествие Христово, когда после всеобщего воскресения, бу­дет в преображенном человечестве устроено новое Царство сла­вы. Мережковский же, говоря о будущей Апокалипсической Церк­ви, отделывается лишь общими фразами, что это мол будет тре­тий завет, Церковь Вселенская, откровение Духа.

В вопросе же о тысячелетнем Царстве Христа, о котором говорит двадцатая глава Апокалипсиса "неохристиане" впадают в хилиазм, который был осужден Отцами Церкви еще на втором Вселенском Соборе в 381 г.

Посмотрим, каков же был общественный резонанс по поводу тех идей, какие выдвигало "новое религиозное сознание. Одни восторгались этим движением, как вполне отвечающим запросам интеллигенции. Так, известный поэт и антропософ того времени Андрей Белый ставит Мережковскому в заслугу его мысль о восстановлении в правах, наравне с христианством, и язычества. Другие, напро­тив, были недовольны недостаточным либерализмом Мережковского. Известный еврейский философ и поэт Минский упрекал Мережков­ского в том, что он еще не совсем отказался от христианских убеждений. "В его храме, - писал он, - покоятся еще три на­бальзамированных трупа - веры, чуда и предания"³⁴. Иные же, как скажем Свенцицкий и Эрн, не придавали этому движению со­вершенно никакого значения, считая его ни чем иным, как "иг­рою в религию". По их убеждению, ни у кого из них "нет и те­ни религиозного делания, - всюду виден один и тот же духовный блуд. Все эти мистики - живые трупы. Религиозные разговоры нужны им как наркоз. Только на турфиках они оживляются, при­ходят в "мистический" экстаз, ковыряются во всевозможных нюансах своей внутренней жизни. По гостиным и салонам, изящ­но обставленным в новом стиле, фальшивым языком говорят о страданиях и, как бесстыдная женщина, оголяют подобия своих христианских настроений и ведут салонные разговоры "о жене, облеченной в солнце", об Антихристе, о тайне Троицы и новых откровениях... Разве может Карамазов-отец, сведенный блудом, понять смысл любви? Но и "мистики", духовным блудом омертвившие свои души, неспособны на непосредственное, живое цело­мудренное религиозное чувство"³⁵.

---

Подводя итог всему сказанному, можно сказать, что "но­вое религиозное сознание" вскрыло тот духовно-религиозный кризис, который переживала тогдашняя Российская интеллиген­ция". И в этом, пожалуй, было его какое-то положительное значение. Но трагизм его заключался в том, что, пройдя через огонь ис­кушений и сомнений и поняв всю бесплодность исканий вне Церк­ви, оно все же не нашло в себе мужества вместить до конца христианства и лишь в растерянности остановилось на полпути к истине. Отсюда - сознание своего полного бессилия пред тем, что есть и чего неспособно принять, а потому отвергает в надежде реформации Церковь во имя другой, грядущей, которая ему лишь грезится в мечте.

Кто хочет найти истину, тому, по словам святого Иринея Лионского, нечего искать ее вне Церкви, ибо только в ней можно почерпать себе животворное питие; здесь отверста дверь жизни. И через эту дверь успешно прошли все простецы веры, неискушенные в науке светской, зато глубоко познавшие науку из наук - личное спасение.

Вот у кого надо учиться вере нашим "неохристианам", так и не понявшим до конца настоящей правды о Церкви, этого великого чуда, как царства не от мира сего, той силы, которая одна лишь способна живить и созидать. Нужно раз и навсегда запомнить всем этим религиозным искателям и мечтателям, что Церковь - не политическая сила и не социальный институт, призванные рыться в глыбах земли над разрешением чисто зем­ных человеческих проблем, а Церковь - это тот таинственный корабль спасения, который уносит душу из этого мира в веч­ность.

К тому же, это "новое" движение нельзя даже назвать религиозным, так как оно не содержит в себе существенных элементов религиозности. Очень удачно охарактеризовал это движение один известный в то время критик: "Они забывают, -писал он, - что крылья в небесный Иерусалим вырастают только при соблюдении тех условий, какие указываются смиренно-пос­лушным сынам Церкви их любящею матерью - Церковью... Пой­дешь за такими мечтателями - оторвешься от Христа пришедшего и не привьешься ко Христу грядущему, а засохнешь бесплодно и бесславно, как отломившаяся от дерева ветвь. Блажен муж, иже не идет таким путем.³⁶"

ЛИТЕРАТУРА

1. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Издание Московской Патриархии. Москва, 1968 г.

2. Н.П. Розанов. О "новом религиозном сознании" (Мережковский и Бердяев). Издание отдела публичных чтений при обществе любителей духовного просвещения. Москва, 1908 г.

5. И.О. Мережковский. Полное собрание сочинений. T.XI. Исследования. Л. Толстой и Достоевский. Религия. Часть первая. Москва, 1914.

4. Протоиерей Георгий Флоровский. Пути русского богословия. Париж, 1957 г.

5. Епископ Игнатий Брянчанинов. Сочинения. Т. I, СПб., 1886.

6. Александр Закржевский. Религия. Психологические параллели. Издание журнала "Искусство", 1915.

---

7. Иеромонах Марк Лозинский. Духовная жизнь мирянина и мо­наха, ч.П-я и Ш-я. Машинопись. Загорск.

---

Смотрите также файлы

• Вопросы к экзамену Истор филос-1.doc

• гносеология-1.doc

• Ильин Кризис безбожия-1.doc

• Иоанн Дунс Скот-1.doc

• Кант-1.doc