Файл: ВЕХИ сборник статей 1909, посвящённых анализу мировоззрения рус интеллигенции и ее роли в истории России.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 10.11.2023
Просмотров: 16
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
«ВЕ́ХИ» - сборник статей 1909, посвящённых анализу мировоззрения рус. интеллигенции и ее роли в истории России.
Авторы Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, М. О. Гершензон, А. С. Изгоев, Б. А. Кистяковский, П. Б. Струве и С. Л. Франк выступили с критикой мировоззрения радикальной интеллигенции, которую они считали гл. идейной силой Революции 1905–07, виновной в развязывании «левого» и «правого» экстремизма. «В.» подвергли принципиальной критике «безрелигиозность», нигилизм, «отщепенство от государства» интеллигенции, выдвигаемый ею примат политики над духовной жизнью, преобладание задач распределения над задачами производства. Авторы сб-ка стремились показать разрушительность социалистич. идеологии и практики, неспособность их к созиданию, враждебность культуре. Выступая против любой партийности в философии, науке и этике, участники «В.» считали, что только религ. начала социального бытия способны обеспечить положит. творчество в жизни и культуре. Интеллигенции предлагалось обратиться к идеям личной ответственности и права, отказаться от мессианских претензий. Выход сб-ка вызвал широкую обществ. полемику, в которой подавляющее большинство деятелей социал-демократич., неонароднического и либерального направлений осудили позицию «В.» В. И. Ленин назвал «Вехи» «энциклопедией либерального ренегатства» и «сплошным потоком реакционных помоев, вылитых на демократию».
При всех, иногда существенных, расхождениях между собою, авторы «Вех» были единомысленны в пределах одной общей для них платформы. В предисловии к «Вехам» указывалось, что та традиционная идеология интеллигенции, которая исходит из безусловного примата общественных форм, авторам «Вех» представляется внутренне ошибочной и практически бесплодной. Этой идеологии участники «Вех» противопоставляли свою идейную платформу, исходящую из признания «теоретического и практического первенства духовной жизни над внешними формами общежития,
в том смысле, что внутренняя жизнь личности есть единственная творческая сила человеческого бытия и что она, а не самодовлеющие начала политического порядка, является единственно прочным базисом для всякого общественного строительства».
Статьи в «Вехах» должны были с разных сторон исследовать психологию и идеологию русской интеллигенции: ее отношение к философии (Бердяев), религии (Булгаков), творческой личности (Гершензон), профессиональной подготовке (Изгоев), праву (Кистяковский), государству (Струве), и морали (Франк).
М. О. Гершензон. Предисловие.
Н. А. Бердяев. Философская истина и интеллигентская правда.
С. Н. Булгаков. Героизм и подвижничество.
М. О. Гершензон. Творческое самосознание.
Б. А. Кистяковский. В защиту права.
П. Б. Струве. Интеллигенция и революция.
С. Л. Франк. Этика нигилизма.
А. С. Изгоев. Об интеллигентной молодёжи.
Николай Бердяев противопоставлял интеллигенцию в общенациональном, общеисторическом смысле этого слова интеллигенции в традиционно-русском смысле, т. е. кружковой интеллигенции. У последней он отмечал слабость теоретических философских интересов, низкий уровень философской культуры, склонность оценивать философские учения (и культурное творчество вообще) по критериям политическим и утилитарным, а не с точки зрения их абсолютной ценности. Все эти недостатки объясняются не дефектами интеллекта, а направлением воли: «интересы распределения и уравнения в сознании и чувствах русской интеллигенции всегда доминировали над интересами производства и творчества». Принималась лишь та философия, которая санкционировала социальные — и социалистические — идеалы, благоприятствовала борьбе с самодержавием, служила благу и интересам крестьянства или пролетариата. Всякая иная философия отвергалась заранее. Субъективная интеллигентская правда была дороже объективной философской истины.
Сергей Булгаков писал, что русская интеллигенция восприняла от западноевропейского просветительства его атеизм и человекобожество, почувствовала себя единственной носительницей света и образованности в России и «стала по отношению к русской истории и современности в позицию героического вызова и героической борьбы». Неотъемлемой чертой этого героизма был максимализм целей и средств
, а наиболее законченным типом героического максималиста стал революционный студент, образ которого сменил в сознании общества идеал христианского святого, подвижника. Несмотря на некоторое внешнее сходство, между интеллигентским героизмом и христианским подвижничеством (герой в христианстве — подвижник) нет никакого, даже подпочвенного, соприкосновения. Поскольку простой русский народ обладает еще светом Христовым, он — при всей своей неграмотности — просвещеннее своей интеллигенции, которая почти поголовно стала атеистической. Неудачная революция, как отмечали авторы сборника, стала следствием врожденных пороков русской интеллигенции. «Революция есть духовное детище интеллигенции, а, следовательно, ее история есть исторический суд над этой интеллигенцией», – писал по этому поводу С.Н. Булгаков.
М. Гершензон отмечал глубокий раскол между волей интеллигента, его подлинным «я», и его сознанием, которое еще с XVIII века привыкло к «праздному обжорству истиной», всевозможными истинами, нужными и ненужными. Отрыв сознания от волевой, творческой личности был более всего вызван деспотической властью общественности и политики. Русская интеллигенция не только психически раздвоена, т. е. бессильна, она к тому же изолирована от народа, душа которого качественно другая. Народ не понимает своей интеллигенции и ненавидит ее. А потому, писал Гершензон, — «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, бояться его мы должны пуще всех казней властей и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной».
А. С. Изгоев писал, что русская молодежь получает свое воспитание не в семье и не у педагогов или профессоров, а в своей товарищеской среде, которая уводит молодежь в подполье, делает ее отщепенцами. В отличие от западноевропейской молодежи, русская студенческая молодежь (а студенчество есть «квинтэссенция русской интеллигенции») учится мало и плохо. Недостаточная работоспособность, отсутствие подлинной любви к своей профессии и революционное верхоглядство привели к тому, что в Государственной думе «огромное большинство депутатов, за исключением трех-четырех десятков кадет и октябристов, не обнаружили знаний, с которыми можно было бы приступить к управлению и переустройству России».
Б. Кистяковский указывал на слабость индивидуальной и социальной дисциплины у русских интеллигентов и объяснял это отсутствием прочного правосознания. Сознание интеллигенции «никогда не было охвачено всецело идеями прав личности и правового государства», неизбежно основанного, как и всякая общественная организация, на компромиссе.
Петр Струве. Со времени рецепции западноевропейского атеистического социализма, идейной формой русской интеллигенции является безрелигиозное отщепенство от государства и враждебность к нему. В этом отщепенстве — ключ к пониманию революции 1905 и последующих годов. И по существу, и формально, революция должна была завершиться актом 17 октября 1905 года, ибо этот акт знаменовал собой «принципиальное коренное преобразование сложившегося веками политического строя России». Вместо этого интеллигенция, отрицавшая воспитание и самовоспитание в политике и ставившая на их место возбуждение, продолжала прививать радикализм своих идей к радикализму народных инстинктов, аппетитов и ненавистей. Это неизбежно вело к деморализации.
С. Франк видел основную антиномию нравственного и культурного мировоззрения русской интеллигенции в противоречивом сочетании начал нигилизма и морализма. «Нигилизм интеллигенции ведет ее к утилитаризму, заставляет ее видеть в удовлетворении материальных интересов единственное подлинно нужное и реальное дело; морализм же влечет ее к отказу от удовлетворения потребностей, к упрощению жизни, к аскетическому отрицанию богатства», в прямом и в метафизическом смыслах этого слова. Франк определяет классического русского интеллигента, как «воинствующего монаха нигилистической религии земного благополучия». Это непроизводительный культурный тип, и он уже обнаружил свое полное бесплодие и бессилие перед реальными силами жизни, равно как и нравственную гнилость некоторых своих корней. Перед интеллигенцией стоит, поэтому, задача окончательного «пересмотра старых ценностей и творческого овладения новыми».
По удельному весу участников «Вех», по глубине, значительности и актуальности поставленных ими проблем, по немедленности, объему и остроте реакции на «Вехи» и по составу участников выступлений против «Вех», по впечатлению, произведенному «Вехами» на некружковую русскую интеллигенцию и сказавшемуся на отрицательном отношении широких кругов интеллигенции к захвату власти большевиками в октябре 1917 года, по продолжающейся уже более полувека полемике вокруг «Вех», — по всем этим признакам и обстоятельствам «Вехи» следует признать одним из самых значительных эпизодов и этапов в истории русской мысли и русского общества.
В целом русская интеллигенция не приняла «Вехи» и пошла дальше по пути радикализации, углубляя тем самым раскол в национальном самосознании. «Веховцам» не удалось изменить психологию русской интеллигенции и повлиять на исторический выбор отечественной культуры и цивилизации.