Файл: Анализ романа Людмилы Улицкой "Даниэль Штайн, переводчик".docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 29.11.2023
Просмотров: 64
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Поверхностный взгляд на веру, представленный в книге, поражает. Кем был Христос по национальности? Для брата Даниэля, уже известного нам своей принципиальностью, это почему-то важно, в то время как для истинного христианина Христос прежде всего Сын Божий. Впадая здесь в мелочную конкретику, брат Даниэль обобщает и упрощает. Вопрос Пилата «Что есть истина?» для Даниэля всего лишь риторический вопрос, то есть не предполагающий ответа. Христианам известно: перед Пилатом стояла воплощённая Истина, неузнанная им. Точно так же «праведник» Даниэль не видит Христа, но занимается копанием в Его генеалогическом древе [5].
Посмотрим, что говорил о религиозных упрощениях святейший Патриарх Сергий: «В культурном христианском обществе не принято ставить вопрос об истинной Церкви ребром. Там чаще слышится так называемый широкий взгляд, по которому наши «земные перегородки до неба не достигают»… Церковные разделения – плод властолюбия духовенства и несговорчивости богословов. Пусть человек будет православным, католиком или протестантом, лишь бы он был по жизни христианином, – и он может быть спокоен... Но такая широта, столь удобная в жизни и успокоительная, не удовлетворяет людей подлинно церковных, привыкших давать себе ясный отчёт в своей вере и убеждениях. Под этой широтой им чуется просто скептицизм, холодность к вере, равнодушие к спасению души». Таким образом, широкие взгляды Даниэля являются лишь результатом его мелочности и поверхностности. Да и так ли горяч в своей вере монах Даниэль, если само монашество для него – тяжкое бремя, вынужденная мера. «Всю жизнь я тоскую – без детей, без семьи, без женщины…», – сетует он. «Я думаю, что мои обеты спасли мир от большого ловеласа, потому что мне очень нравятся женщины, и это большое счастье, что я не женат, потому что я причинял бы много беспокойства жене, заглядываясь на женщин». Малопривлекательная личность по большому счёту этот брат Даниэль… Мудрая старуха, обитающая среди книг и молчания. Озлобленная коммунистка, доживающая свой век в израильском приюте. Сорокалетняя американка - якобы благополучная, но искалеченная воспоминаниями. Немка, ради искупления вины своего народа работающая в христианской общине под Хайфой. Католическая монахиня, ныне православная попадья, нашедшая себя на Святой земле.
Израильский радикал, неуравновешенный подросток, грустный араб-христианин, специалист по иудаике. Большая политика и частная жизнь. США, Израиль, Польша, Литва, Россия. А в центре этого разрозненного и все же
отчаянно единого мира - еврей, бывший "крот" в гестапо, бывший партизан, ныне - католический священник. Человек, чья жизнь объясняет, как люди живы до сих пор, как не утопили себя в ненависти и боли.
2.3 Христианство веры и христианство воли - конфликт или сотрудничество?
О вышедшем год назад романе Людмилы Улицкой ведется живая дискуссия, как в литературных журналах, так и в Интернете. Назвать ли это произведение "зеркалом русской интеллигенции" или еще как-нибудь, не столь важно - проблемы, поднимаемые в романе, сами по себе интересны и неоднозначны, к тому же до сих пор нет четких ответов на них. Но поставить вопрос и хорошо, художественно его сформулировать, - уже немало. И вопросы, заданные Улицкой, не оставляют равнодушным читателя и в некотором смысле будоражат мысль и совесть. Вплоть до того, что в ответ на роман "Даниэль Штайн, переводчик" написан целый публицистический антироман Юрия Малецкого, с разбором богословских и прочих взглядов католического священника Даниэля Штайна, "еврея из евреев", в юности во время холокоста Второй Мировой войны чудом выжившего благодаря притворному сотрудничеству с гестапо, не раз находившегося на волосок от смерти, пытаясь всеми правдами и неправдами спасти земляков от геноцида, используя свое служебное положение и переводческий талант со свободным владением несколькими языками, открывшего для себя Христа Распятого и Страждущего при виде катастрофы со своим собственным народом, сделавшегося впоследствии католическим монахом и священником, уехавшего в Израиль с заветной целью - служить своему народу, открыть ему Мессию-Христа и заодно для привлечения евреев в христианство создать для них отдельную поместную Церковь. Не будем здесь пересказывать сюжет романа, составленного из непрерывной переписки его разных героев, так или иначе соприкасавшихся с отцом Даниэлем, а дадим лучше слово автору, выступившему по радио "Эхо Москвы" вскоре после выхода этой книги [3].
Л. Улицкая ("Эхо Москвы", 19 ноября 2006): "Кажется, вроде, мир делается более умным, но почему-то мы видим, что ненависти делается все больше и больше, непонимания делается все больше и больше… И поэтому я встретила однажды в жизни человека, который мне дал это понять… ну, всей своей биографией, обликом и образом жизни, что, оказывается, это можно побеждать…
Что касается моего героя, Даниэля, и того, кто стоит за его спиной - Даниэля Руфайзена - то это был христианин, человек, который в 20… ну, немножко больше 20 лет ему было, когда он ушел в монастырь. Он стал… католик он был. Он стал священником, он стал монахом, естественно. Вот, и в 59 году приехавший в Израиль, для него главный вопрос был, когда он приехал - ну, скажем, один из вопросов - а во что веровал Иисус? Во что веровал Спаситель, во что веровал мой учитель? И по мере того, как он стал погружаться в эту тему - а он человек, действительно знавший много языков, человек высоко, необычайно талантливый именно лингвистически, он, значит, начал читать на многих языках. Он читал… И по мере того, как он входил в эту тему, он все более понимал, что Иисус не был христианином. Он был иудеем. И что христианство началось, ну, как минимум, через два поколения. Что первое поколение учеников Иисуса - это были иудеи. И что собственно христианство началось от апостола Павла. И мир узнавал его через апостола Павла. И этот разрыв, произошедший между иудаизмом и христианством, он произошел довольно скоро - это, в общем, ну, I - II век, начало II век, скажем, происходит этот разрыв. А Даниэля интересовал именно Иисус. Именно, так сказать, его личность, его… не учение, скорее, его личность. Вот, и вот его зона, вот его, так сказать, интересов. Конечно, я когда начала это все читать, я была совершенно поражена, потому что мы все очень мало образованные люди" [6].
Странно… А разве апостол Павел сам не был иудеем, что ли, - "обрезанный в восьмой день, из рода Израилева, колена Вениаминова, Еврей от Евреев, по учению фарисей, по ревности - гонитель Церкви Божией, по правде законной - непорочный"? "Штайн не договариает до конца, когда судит-рядит об образовании апостолом Павлом мировой Церкви. И совсем уж непонятен, когда ссылается на Павла как на высший авторитет", - справедливо подметил Юрий Малецкий. Верно, что "все мы учились по-немного чему-нибудь и как-нибудь"… И писание Нового Завета не все хорошо знают. В таком случае, стоит избегать столь легковесных суждений о возникновении христианства, "как минимум, через два поколения", тем более что ученики Христа и апостолов стали называться христианами не в конце первого века и даже не после первого Собора 49 г., а еще раньше, в Антиохии. Ну и, наконец, не кто иной, как ближайший ученик Иисуса Христа апостол Петр пишет: "Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое; а если как Христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь". Кроме того, апостола Иоанна Богослова, автора четвертого Евангелия, в отличие от синоптиков, не рассматривавшего Христа как Учителя и иудейского Мессию, но постоянно пишущего о Его Божестве, Его бытии прежде сотворения мира и единоприродности с Отцом, - куда причислять, согласно Руфайзену, к иудеям или к христианам? [3]
"Но, дело в том, что когда ты в это вникаешь, ты понимаешь, что вот человек, который эту пропасть между иудаизмом и христианством заполнил своим телом. Вот этот мост… его нету. Вот он умер, и как бы, на этом кончилось. Но вот это событие существования на протяжении его жизни, на протяжении 39 лет, что он жил в Израиле, его деятельности в христианстве, его… это служение, оно, на самом деле, было абсолютно уникальным и поразительным. Примирение произошло там. Оказалось, что все, речь идет все время об одном, что неважно, во что ты веруешь, не догматика важна, важно, как ты поступаешь. И когда человек поступает этично, когда он… есть некоторая основа, которую он не нарушает… можно сказать, что это 10 заповедей - это, так сказать, вполне это можно принять. То это и определяет христианина - как он живет, что он делает, выполняет ли он эти заветы, эти законы. И если он их выполняет, то не так важно, что он думает, скажем, по поводу Троицы или непорочного зачатия, что не это определяет, на самом деле, жизнь - не интеллектуальная сторона, а именно практическая жизнь" [3].
В общем, почти как по Некрасову - "поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан", только в нашем случае христианином можешь ты не быть, но человеком быть обязан… "Переводом на человеческий" назвала роман Улицкой другая наша яркая современная писательница, Майя Кучерская. Верно то, что, прежде чем стать христианином, а не только называться таковым, надо научиться быть человеком и исполнять заповеди в рамках Моисеева Декалога и принципа "не делай другому, чего не желаешь себе самому". А случается это при воцерковлении в православии у современных людей нечасто, - это Улицкая подметила верно. Ключ к данному роману, конечно же, лежит и в личном опыте писательницы, ее собственных сомнениях и поисках их разрешения.
"Вы знаете, я, на самом деле, крестилась в молодые годы. Это был абсолютно добровольный шаг. В России… я еврейка. В России с сегодняшнего, так сказать, мира, послереволюционного, принятие христианства совершенно не дает еврею никаких преимуществ, и, скажем, в отличие от времен дореволюционных, когда принявши христианство, можно было совершать, там… в университет поступить, скажем, выйти за пределы еврейского мира и жить, так сказать, с некоторыми преимуществами по отношению к евреям… И были годы, когда это было большое счастье, потому что было ощущение, что христианство дает ключ абсолютно ко всем проблемам жизни. Что этот ключ открывает все двери, отвечает на все вопросы… вот, надо правильно формулировать. Потом проходят годы. И не годы, а десятилетия, когда понимаешь, что нет. Не на все вопросы отвечает христианство. Есть вопросы, на которые оно не отвечает. И можно от этих вопросов отмахнуться. Можно сказать: а
церковь говорит так, а святые отцы говорят так. И принять чьи-то чужие для всех, как бы, для большинства приемлемые формулы и с ними жить. Но мешает… мешает, трудно. И в общем, в течение какого-то времени я, конечно, переживала определенный кризис, потому что я не могу все принять, что мне сегодня диктует сегодня существующая церковь. Вот, поэтому когда я встретила Даниэля, реального Даниэля, то я совершенно была поражена необычайной свободе. Потому что в некотором смысле, в каком-то смысле, он еретик. Это христианин, священник, католик, который не признает Троицу. Он говорит: "Ну что такое, ну почему… чего об этом говорить? Мы не знаем, как устроено электричество, откуда мы знаем, как устроена Троица? Это спекуляции, это, так сказать… не знаю, не знаю, не хочу об этом говорить". И вот такие вещи… И когда я все это от него услышала, у меня как будто упал камень с души, потому что я поняла, что да, можно думать не так, и это не имеет значения. А вот как ты себя ведешь - это имеет значение. Я знаю такое количество церковных людей - невероятных ханжей, которые позволяют себе осуждать других людей совершенно… ну, поступая совершенно не так, как, так сказать, должно бы, не так… Вот, поэтому, ну, все это меня очень тогда поразило и освободило, в каком-то смысле." [5]