Файл: Лев Семенович Выготский Мышление и речь Лев Семенович Выготский.pdf

старались исследовать отношение слова к предмету, к действительности. Мы стремились экспериментально изучить диалектический переход от ощущения к мышлению и показать, что в мышлении иначе отражена действительность, чем в ощущении, что основной отличительной чертой слова является обобщенное отражение действительности. Но тем самым мы коснулись такой стороны в природе слова, значение которой выходит за пределы мышления как такового и которая во всей своей полноте может быть изучена только в составе более общей проблемы: слова и сознания. Если ощущающее и мыслящее сознание располагает разными способами отражения действительности, то они представляют собой и разные типы сознания. Поэтому мышление и речь оказываются ключом к пониманию природы человеческого сознания. Если «язык так же древен, как сознание», если «язык и есть практическое, существующее для других людей, а следовательно, и для меня самого, сознание», если «проклятие материи, проклятие движущихся слоев воздуха изначально тяготеет над чистым сознанием», то очевидно, что не одна мысль, но все сознание в целом связано в своем развитии с развитием слова. Действительные исследования на каждом шагу показывают, что слово играет центральную роль в сознании в целом, а не в его отдельных функциях. Слово и есть в сознании то, что, по выражению Л. Фейербаха, абсолютно невозможно для одного человека и возможно для двух. Оно есть самое прямое выражение исторической природы человеческого сознания.
Сознание отображает себя в слове, как солнце в малой капле вод. Слово относится к сознанию, как малый мир к большому, как живая клетка к организму, как атом к космосу.
Оно и есть малый мир сознания. Осмысленное слово есть микрокосм человеческого сознания.
Литература
1. Ж. Пиаже. Речь и мышление ребенка. Госиздат, 1932.
2. Э. Блейлер. Аутистическое мышление. Одесса, 1927.
3. J. Piaget. La représentation du monde chez l’enfant. Librairie Félix Alcan, 1926.
4. J. Piaget. La causalité physique chez l’enfant. Librairie Félix Alcan, 1927.
5. В. И. Ленин. Конспект книги Гегеля «Наука логики». Философские тетради. Изд. ЦК
ВКП(б), 1934.
6. C. und W. Stern. Die Kindersprache. 4 Auflage, Verlag v. J. A. Barth, 1928.
7. Г. Фолькельт. Экспериментальная психология дошкольника. Госиздат, 1930.
8. E. Meumann. Die Entstehung der ersten Wortbedeutung beim Kinde. Philosophische
Studien. B. XX.
9. W. Stern. Person und Sache. I. Band, Verlag v. J. A. Barth, Leipzig, 1905.
10. W. Köhler. Intelligenzprüflingen an Menschenaffen. 2 Auflage, Berlin, 1921.
11. R. M. Yerkes and E. W. Learned. Chimpansee Intelligence and its vocal expression.
Baltimore, 1925.
12. В. М. Боровский. Введение в сравнительную психологию, 1927.
13. К. Бюлер. Духовное развитие ребенка, 1924.
14. W. Köhler. Aus Psychologie des Schimpanzen. Psychologische Forschung, 1, 1921.
15. K. Delacroix. Le langage et la pensée, 1924.
16. R. M. Yerkes. The mental life of the monkeys and apes. Behaviour monographs, 1916,
III -1.
17. L. Levy-Bruhl. Les fonctions mentales dans les sociétés primitives, 1922.
18. G. Kafka. Handbuch der vergleichenden Psychologie, В. I, Abt. I, 1922.
19. K. v. Frisch. Die Sprache der Bienen, 1928.
20. Ch. Bühler. Soziologische und psychologische Studien über das erste Lebensjahr, 1927.
21. В. Штерн. Психология раннего детства, 1922.
22. K. Bühler. Abris der geistigen Entwicklung des Kindes, 1923.
23. K. Koffka. Grundlagen der psychischen Entwicklung. 2 Auflage, 1925.

24. Дж. Уотсон. Психология как наука о поведении, 1926.
25. Thorndike. The mental life of monkeys, 1901.
26. К. Маркс. Капитал. T. I. M, 1920.
27. Г. В. Плеханов. Очерки по истории материализма. Изд. 3, 1922.
28. Ф. Энгельс. Диалектика природы. «Архив Маркса и Энгельса». T. II. 1925.
29. J. Piaget. Le langage et la pensée chez l’enfant, 1923.
30. F. Rimat. Intelligenzuntersuchungen anschliessend an die Ach’sche Suchmetode, 1925.
31. А. Тезелл. Педология раннего возраста, 1932.
32. Л. Леви-Брюль. Первобытное мышление, 1930.
33. К. Гроос. Душевная жизнь ребенка, 1916.
34. Э. Кречмер. Медицинская психология, 1927.
35. Ж. И. Шиф. Развитие научных и житейских понятий (диссертация).
36. Л. Н. Толстой. Педагогические статьи. Изд. Кушнерева и К°, 1903.
37. J. Piaget. Psychologie de l’enfant et renseignement de l’histoire. Bulletin trimestriel de la
Conférence Internationale pour l’enseignement de l’histoire, Nr. 2, Paris, 1933.
38. Дипломные работы студентов Ленинградского педагогического института им.
Герцена (Арсеньевой, Заболотновой, Канушиной, Чашурия, Эфес, Нейфец и др.).
39. О. Кюльпе. Современная психология мышления. Новые идеи в философии, №16,
1914.
40. Л. С. Выготский. Педология подростка. Учгиз, 1931.
41. A. Lemaitre. Observations sur le langage intérieur des enfants. Archives de Psychologie,
4, 1905.
Текстологический комментарий
Так как отдельные главы данной книги появились в печати в разное время в виде статей, то при их сведении в книгу встретились неизбежные повторения, поскольку все они посвящены разработке одной общей проблемы.
Последние главы вследствие болезни автора были им продиктованы, чем объясняются неизбежные в устной речи длинноты и шероховатости стиля.
Тем не менее, стремясь сохранить в наибольшей неприкосновенности посмертную работу автора, я вынужден был ограничиться только внесением самых необходимых поправок. Таким образом последнее произведение Л. С. Выготского публикуется в том виде, как оно было передано мне для редакция» (Из предисловия редактора первого издания
«Мышления и речи» В. Колбановского – c. V). К сожалению, в двух последующих изданиях книги уже не заметно стремления к сохранению живого слова Выготского. Даже во втором томе собрания сочинений (1982), взявшем за основу издание 1956, довольно большие конъюнктурные купюры, не говоря уже о сквозной (буквально почти во всех абзацах) стилистической правке. Повторы, правда, исчезли, но временами с ними исчезал и авторский смысл. Например, у Выготского: «Коэффициент редко падал до нуля» (здесь: с. 306), а у редактора тот же коэффициент «резко падал до нуля»! И еще в нескольких местах редакторская правка меняла смысл на противоположный. Кое-где Выготского поправили, видимо, с современных научных позиций. Так психологические функции везде поменяли на психические. Наша риторическая серия восстанавливает в правах логос.
Без некоторых изменений в исходном тексте все-таки обойтись не удалось. В оригинале первая глава делится на два абзаца. Неудобно читать. Неудобно читать и актуальную по смыслу книгу по несовременным правилам пунктуации и орфографии, но и здесь мы старались вносить как можно меньше изменений в исходный текст. Цитаты
Выготский обычно приводит не просто неточно, он переплавляет их в свой текст, поэтому искать аутентичности источников и бессмысленно, и невозможно.
Все отсылки Выготского к определенным местам самой книги «Мышление и речь» сориентированы уже на страницы данного издания. Комментирующий текст приводится

курсивом. к стр. 15. Методы, которые мы – начало второго и последнего абзаца в первой главе. к стр. 16. Сэпир в ор. Сапир к стр. 54. Потребность в пище, в тепле, в движении – все эти основные потребности являются движущими, направляющими силами в ор. …не являются движущими… к стр. 64. Элиасберг в ор. Эльясберг к стр. 106. Все это говорит не в пользу положения Штерна в ор. Все это говорит в пользу положения Штерна к стр. 159. Гроосом в ор. Гросом к стр. 163. П. П. Блонский – яркий пример конъюнктурной правки в издании 1982 г.: вся вторая половина сложносочиненного предложения конца абзаца, связанная с этой фамилией, опущена. к стр. 240. актуальной ситуации сотрудничества в ор. актуальной ситуации и сотрудничества к стр. 291. звуковая и смысловая сторона слова в ор. звуковая и слуховая
И. В. Пешков. Еще раз «Мышление и речь», или о предмете
риторики
Наша серия начиналась с «Мышления и речи», наша серия продолжает заниматься мышлением и речью, наша серия не так стара, чтобы заканчивать «Мышлением и речью».
Нет, это еще не конец, это – становление того, что начал Л. С. Выготский, начал, раскритиковав всю имеющуюся вокруг психологию. Оказалось, что психология-то как раз и не в силах ухватить сочетание этих важнейших гуманитарных составляющих именно в их живом составлении, в их взаимоочеловечевании… Психология, как впрочем и философия, разлагает душу на элементы. Что там в душе? Огонь? Вода? Воздух? Чувство? Воля? Мысль?
Слово? Какая душа – потемки! Где он – вход в душу? До Выготского лишь гадали, что там, не всегда даже пытаясь разобраться, а где собственно. Душа – как невеста без места. И вроде не столь оно отдаленное, но уж очень неопределенное. А как возьмешься определять – беда: все подходит, а все – не то!
И только Лев Семенович Выготский показал, что душа – это не то, что где, что душа – это куда. В душе, да. В душе – места. Общие и частные, традиционной риторике давным-давно известные и Виссарионом Белинским неистово критикованные. Но сама душа не есть место. Туда можно войти, если быть мудрым (философом, например), но там нельзя поселиться. К душе нельзя подобрать ключей, потому что она не имеет замка, и ее нельзя расшифровать, потому что она не закодирована…
Выготский не разлагает, не расшифровывает, не лезет в душу. Он просто смотрит, как она оживает. Эксперименты Выготского – способ видеть то, что можно видеть. Все остальное – мастерство наблюдения, проявив которое Выготский сформулировал то, чем всегда занималась риторика – объединением общения и обобщения. Риторика прежде всего заготавливала обобщения, которыми можно было бы воспользоваться в процессе общения, предоставляла со времен Аристотеля места, общие для разных душ, и когда эти места в речи располагались удачно, общение было успешным. Выготский рассматривает, как эти места формируются вместе с развитием человека (или – точнее – как эти места формируют самое развитие человека), как выращивается обобщение.

Единство интеллекта и аффекта, чем кончает Выготский свою книгу, – вещь, конечно, важная, без этого нет толчка к речи, нужен кризис, чтобы начать говорить осмысленно, но это единство генетически базируется на единстве общения и обобщения, потому что без последней пары, которая, естественно, у Выготского стала первой, нет вообще ни интеллекта, ни аффекта. Это интересно: и аффекта нет без обобщения, ибо аффект – от кризиса разобщения, которое есть тоже ведь производная от общения, невозможного в его человеческом качестве без обобщения…

Выготский посмотрел в корень психологии и увидел там древнюю как мир и вечно новую подоснову человеческого качества действия, исторически меняющийся способ соединения мысли со словом, способ, предопределяющий поступок. А раз я вспомнил о поступке (не мог не вспомнить, говоря о Л. С. Выготском!), то сама собой возникает фигура
М. М. Бахтина. Их загадочный параллелизм и их взаимная дополнительность, их похожесть и разность, и в темах, и в стиле! И в судьбах: Бахтин жил долго и упорно, писал для вечности, не забывая о сиюминутном. Предав все,17 он не предал никого, хотя в таком варианте прожить сквозь советскую историю было крайне трудно…
И Выготский никого не предал, но для этого при его способе жизни ему пришлось погибнуть. Выготский жил быстро и горячо. Он жил публично, государственно и общественно, он руководил наукой и преподавал, организовывал обучение и учился, и всегда исследовал, исследовал, исследовал. Его малый, гуманитарный круг общения был настолько шире, чем у Бахтина, что спастись без подлости в 30-е годы было уже едва ли возможно: он и предпочел сгореть. Бахтин сохранил огонь внутри своего малого круга общения.
Кроме темы внутренней речи, которая была у них общей, только подавалась Бахтиным
«из-под маски» в общеметодологическом плане, а Выготским в плане экспериментальном, вернее я бы сказал из-под маски эксперимента, была еще очень личная, с одной стороны, и очень теоретическая, базовая категория у обоих мыслителей: общение.
Общение в терминологии Л. С. Выготского и М. М. Бахтина значит нечто иное, чем коммуникация в американских теориях речи и тем более не равняется социалистическому коллективизму и «коллективной ответственности»,18 о которой говорит применительно к
Выготскому (и совершенно неправомерно), например Дж. Брунер. Что касается Бахтина, то коллективная ответственность может рассматриваться как пародийная изнанка его
«персональной участности и ответственности».19
Общение (и по Выготскому, и по Бахтину) восходит к идее экклесии, общины духовно избранных Не к партии как лучшей и более равной части общества, не к сельской общине с круговой порукой и физической взаимозависимостью ее членов. Исток истинного общения в идее малого круга (ср. знаменитый круг Бахтина 20-х годов, 20 тройки и пятерки исследователей вокруг Выготского), вовсе не связанного генетически с чрезвычайными тройками, государственно организующими любой коллектив – от колхоза до Верховного
Совета. Ассоциируя Выготского с «коллективной ответственностью» Брунер вполне в духе критикуемой Выготским ассоциационистской психологии структурно переносит опыт всей
17 Ср. признание М. М. Бахтина, записанное С. Г. Бочаровым: «„Вообще тогда разложение было в полном ходу, царило презрение к нравственным устоям, все это казалось смешно, казалось, что все рухнуло“. „М. М., и вам тоже?“ – „Ммда, отчасти и мне тоже. Мы ведь все предали – родину, культуру“. – „А как можно было не предать?“ – „Погибнуть. Я тогда же начал писать статью „О непогибших“. Статью ненаучную. Конечно, не кончил и, конечно, потом уничтожил“. Все это было сказано с ясным лицом и довольно весело (21.XI.1974)»
(Бочаров С. Г. Об одном разговоре и вокруг него // «Новое литературное обозрение», К 2, 1993. С.83).
18 Bruner J. Vygotsky’s Zone of Proximal Development: the Hidden Agenda // Children’s Learning in Zone of
Proximal Development. San Francisco. 1984. Цит. по: М. Г. Ярошевский. Л. Выготский: в поисках новой психологии. Спб., 1993. С. 248.
19 «Я могу совершать политический акт и религиозный обряд как представитель, но это уже специальное действие, которое предполагает факт действительного уполномочения меня, но и здесь я не отрекаюсь окончательно от своей персональной ответственности, но само мое представительство и уполномоченность ее учитывают. Молчаливой предпосылкой ритуализма жизни является вовсе не смирение, а гордость. Нужно смириться до персональной участности и ответственности. Пытаясь понимать всю свою жизнь как скрытое представительство и каждый свой акт как ритуальный, мы становимся самозванцами» (М. М. Бахтин. «К философии поступка» // Философия и социология науки и техники. Ежегодник. 1984–1985. М., 1986. С. 121).
20 Дувакян. Вы… Я-то Вашу книжку помню, но … Вы не пользовались громкой известностью…

позднейшей советской истории на 20-е годы, когда еще существовала хотя бы субъективно для участников событий развилка кругов (малый Vs большой), выбор между кружками личностей и орбитой тотального единства всех (единица при этом, разумеется, – ноль, вздор; кстати, единица как значение Л. С. Выготского вольно или невольно прокламирует еще и значение единицы) был в центре новой орбиты уже, конечно, предопределен, но не
Бахтиным же, не Выготским же!
Бахтин. Нет, я пользовался в очень узких кругах известностью только. Вокруг меня был круг, который называют сейчас «круг Бахтина»… Вот о нем последнее время часто пишут.
Сюда включают прежде всего Пумпянского, Медведева Павла Николаевича, Волошинова.
Кстати сказать, все они были в Невеле, кроме, правда, Медведева.
Дувакян. Медведев – это который потом о Блоке писал, да?
Бахтин. О Блоке писал, да. Его первая книжка такая была – «Творческий путь Блока».
И вот все они трое были в Витебске, и там, в сущности, заложена основа вот этого круга, который потом в Ленинграде обосновался. Там я читал, вел такие частные совершенно, у себя на дому… философский курс, по Канту сначала (я был таким заядлым кантианцем), а потом вообще более широкие темы у нас были» (Беседы В. Д. Дувакяна с
М. М. Бахтиным. М. 1996. С. 143).
«Коммуникация» – термин теории информации, термин лингвистики – по сути гораздо ближе к идее «коммунизма» в ее реальном осуществлении, чем это кажется на второй, углубленно-научный взгляд, который видит здесь простую омонимию корней. Необходимая для функционирования государства информация должна передаваться, она может быть и в основном бывает в последние десятилетия массовой коммуникацией (большевики первыми в истории ввели газету и радио действительно в общенациональный государственный оборот посредством всеобщей подписки и электрификации всей страны) и вовсе не предполагает личного общения, взаимного обучения и развития, ведущего к обобщению, к становлению личности, самостоятельно владеющей общими понятиями. Управляющей части общества кажется выгодным держать остальную его часть на интеллектуальном этапе псевдопонятий, народ, говоря языком этих самых псевдопонятий, должен понимать написанные и произнесенные публично слова как руководство к действию, но ни в коем случае не должен осознавать, что именно он понимает и делает, т.е. должен оставаться в состоянии ребенка доалгебраического, предпонятийного возраста, который знает, что он строит коммунизм, но не осмысляет, что собственно он строит… Коммунизм – явно не свободное общение личностей, а идейный круг (totus circus), круговая порука идеи, убеждения, веры (тйатц) и насилия…
Но вернемся к внутренней речи и посмотрим на эту главную героиню книги
Выготского сквозь призму общения, потому что именно сквозь такую призму является она тоже одной из главных героинь в «Тетралогии» М. М. Бахтина, который безусловно первым указал на проблемное значение внутренней речи, открыл глубину и перспективу этой проблемы. Бахтин и Выготский шли к внутренней речи разными путями: говоря терминами книги Выготского, Бахтин обобщал общение и указывал на необходимость типологии общения, типологии жанров внешней речи для подходов к речи внутренней, а Выготский пытался разглядеть общение в обобщении, хотел вывести механизм внутренней речи наружу, в речь, доступную исследованию.
В цепи идей Бахтин –> Выготский дело идет о том, что общение организует слово в понятие, а в цепи Выготский –> Бахтин – о том, что слово-понятие через понимание-осознание организует общение. Попробуем эскизно проиллюстрировать эти движения на ином, чем у Выготского материале, но в его системе понятий. Рассматривая онтогенез внутренней речи, а также филогенез ее предпосылок, Выготский оставил (не мог не оставить по причине времени, в которое он жил) нишу для изучения исторически более близкого к нам филогенеза, филогенеза самой внутренней речи общества. Попробуем заполнить эту нишу пусть даже не в первом, а в предварительном приближении. Масштабом этого приближения будет Россия XIX – первой трети XX веков.