ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 05.12.2023
Просмотров: 1658
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
71 – волк падает, унося с собою в могилу плохое мнение о человеке… Не шутя, осрамился человек перед волками, затеяв эту quasi‑охоту!.. Другое дело – охота в степи, в лесу, где людскую кровожадность можно слегка извинить возможностью равной борьбы, где волк может защищаться, бежать…
Публика неистовствует, и так неистовствует, как будто бы на нее самое спустили всех собак со всего света…
– Зарежьте в ящике! Хороша охота! Скверно!
– Зачем же вы кричите, если вы не понимаете? Ведь вы никогда не были на охоте?
– Не был.
– Зачем же вы кричите? Что вы понимаете? По‑вашему, значит, отдать волку собак, пусть их рвет? Так, по‑вашему? Так?
– Да послушайте! Какое же удовольствие видеть зарезанного волка? Собакам не дают разбежаться!
– Ш‑ш‑ш… Фюйт!
– Чьи это собаки? – неистовствует барин в енотовой шубе. – Мальчик, поди справься, чьи это собаки!
– Лебушевские! Шереметьевские! Можаровские!
– Чей кобель?..
– Можарова! Славный кобель!.. Можарова!..
– В ящике зарежьте!..
Публике не нравится, что волка так рано зарезали… Нужно было волка погонять по арене часа два, искусать его собачьими зубами, истоптать копытами, а потом уже зарезать… Мало того, что он уже был раз травлен, словлен и отсидел ни за что ни про что несколько недель в тюрьме.
Собаки и борзятник Стаховича берут волка живьем… Счастливого волка сажают опять в ящик. Один волк перескакивает через барьер. За ним гонятся собаки, борзятники. Сумей он вбежать в город, Москве посчастливилось бы узреть на своих улицах и переулках бесподобную травлю!..
В антрактах, полных томительного ожидания, публика хохочет и (не верите?) кричит: Браво! ей нравится десятикопеечная лошадка, на которой увозят опустевшие ящики с средины арены на прежнее место. Лошадка не идет, а подпрыгивает, подпрыгивает не ногами, а всем корпусом и в особенности головой. Это нравится публике, и она неистовствует.
Счастливая лошадка! Думала ли когда‑нибудь она или ее родители, что ей когда‑нибудь будут аплодировать?
Слышится отрывистый лай, и на сцену появляется стая гончих… Большой волк отдается им на растерзание. Гончие рвут, а борзые, которых не пускают, визжат от зависти.
– Брааво! браваао! – кричит публика. – Браво, Николай Яковлевич!
Николай Яковлевич раскланивается пред публикой с шиком, которому позавидовал бы любой артист‑бенефициант.
– Подавай лисицу! – кричит он в исступлении.
На средину арены выносят маленький ящик и выпускают из него хорошенькую лисичку. Лисичка бежит, бежит… за ней бегут гончие. Никто не видел, где собаки схватили лису.
– Ушла лиса! – кричит публика. – Упустили! Ушла!
Николай Яковлевич показывается с лисицей в руке, и публика конфузится. Чтобы собрать гончих в стаю, требуется немало людей и времени. Собаки непослушные, дисциплина плохая… Гончие не нравятся публике.
Вообще публика страшно мерзнет, но очень довольна. Дамы в восторге.
– Хорошо за границей, – говорит одна дамочка. – Там есть бой быков, бой петухов… Отчего у нас не введут этого, в России?
– А потому, сударыня, что за границей есть быки, а у нас их не водится!.. – отвечает даме старичок с кокардой.
Наконец выпускают последнего волка. Этого волка закалывают, и публика, рассуждая о том, какие собаки хороши, а какие плохи, разъезжается по домам.
В заключение вопросик: какова цель всей этой кукольной комедии? Собаками похвастаться нельзя, потому что места мало; удаль показать также негде. Какова мораль?
Мораль самого скверного свойства. Пощекотали женские нервы и больше ничего! Сбор, впрочем, тысячный. Но не смею думать, чтобы все это делалось для сбора. Сбором можно окупить все расходы, но нельзя окупить тех маленьких разрушений, которые, быть может, произведены этой травлей в маленькой душе вышеупомянутого гимназистика.
1) За мной гнались 30 собак, из которых 7 были белые, 8 серые, а остальные черные. Спрашивается, за какую ногу укусили меня собаки, за правую или левую?
2) Автолимед родился в 223 году, а умер после того, как прожил 84 года. Половину жизни провел он в путешествиях, треть жизни потратил на удовольствия. Сколько стоит фунт гвоздей, и был ли женат Автолимед?
3) Под Новый год из маскарада Большого театра было выведено 200 человек за драку. Если дравшихся было двести, то сколько было бранившихся, пьяных, слегка пьяных и желавших, но не находивших случая подраться?
4) Что получается по сложении сих чисел?
5) Куплено было 20 цибиков чая. В каждом цибике было по 5 пудов, каждый пуд имел 40 фунтов. Из лошадей, везших чай, две пали в дороге, один из возчиков заболел, и 18 фунтов рассыпалось. Фунт имеет 96 золотников чая. Спрашивается, какая разница между огуречным рассолом и недоумением?
6) Английский язык имеет 137 856 738 слов, французский в 0,7 раз больше. Англичане сошлись с французами и соединили оба языка воедино. Спрашивается, что стоит третий попугай и сколько понадобилось времени, чтобы покорить сии народы?
7) В среду 17‑го июня 1881 года в 3 часа ночи должен был выйти со станции A поезд железной дороги, с тем, чтобы в 11 час. вечера прибыть на станцию B; но при самом отправлении поезда получено было приказание, чтобы поезд прибыл на станцию B в 7 часов вечера. Кто продолжительнее любит, мужчина или женщина?
8) Моей теще 75 лет, а жене 42. Который час?
Сообщил Антоша Чехонте
Когда‑то ловкий поручик, танцор и волокита, а ныне толстенький, коротенький и уже дважды разбитый параличом помещик, Иван Прохорыч Гауптвахтов, утомленный и замученный жениными покупками, зашел в большой музыкальный магазин купить нот.
– Здравствуйте‑с!.. – сказал он, входя в магазин. – Позвольте мне‑с…
Маленький немец, стоявший за стойкой, вытянул ему навстречу свою шею и состроил на лице улыбающийся вопросительный знак.
– Что прикажете‑с?
– Позвольте мне‑с… Жарко! Климат такой, что ничего не поделаешь! Позвольте мне‑с… Мммм… мне‑е… Мм… Позвольте… Забыл!!
– Припомните‑с!
Гауптвахтов положил верхнюю губу на нижнюю, сморщил в три погибели свой маленький лоб, поднял вверх глаза и задумался.
– Забыл!! Экая, прости господи, память демонская! Да вот… вот… Позвольте‑с… Мм… Забыл!!
– Припомните‑с…
– Говорил ей: запиши! Так нет… Почему она не записала? Не могу же я все помнить… Да, может быть, вы сами знаете? Пьеса заграничная, громко так играется… А?
– У нас так много, знаете ли, что…
– Ну да… Понятно! Мм… Мм… Дайте припомнить… Ну, как же быть? А без пьесы и ехать нельзя – загрызет Надя, дочь то есть; играет ее без нот, знаете ли, неловко… не то выходит! Были у ней ноты, да я, признаться, нечаянно керосином их облил и, чтоб крику не было, за комод бросил… Не люблю бабьего крику! Велела купить… Ну да… Ффф… Какой кот важный! – И Гауптвахтов погладил большого серого кота, валявшегося на стойке… Кот замурлыкал и аппетитно потянулся.
– Славный… Сибирский, знать, подлец!.. Породистый, шельма… Это кот или кошка?
– Кот.
– Ну чего глядишь? Рожа! Дурак! Тигра! Мышей ловишь? Мяу, мяу? Экая память анафемская!.. Жирный, шельмец! Котеночка у вас от него нельзя достать?
– Нет… Гм…
– А то бы я взял… Жена страсть как любит ихнего брата – котов!.. Как же быть теперь? Всю дорогу помнил, а теперь забыл… Потерял память, шабаш! Стар стал, прошло мое время… Помирать пора… Громко так играется, с фокусами, торжественно… Позвольте‑с… Кгм… Спою, может быть…
– Спойте… oder…72 oder… или посвистайте!..
– Свистеть в комнате грех… Вон у нас Седельников свистел, свистел да и просвистелся… Вы немец или француз?
– Немец.
– То‑то я по облику замечаю… Хорошо, что не француз… Не люблю французов… Хрю, хрю, хрю… свинство! Во время войны мышей ели… Свистел в своей лавке от утра до вечера и просвистел всю свою бакалию в трубу! Весь в долгах теперь… И мне двести рублей должен… Я иногда певал себе под нос… Гм… Позвольте‑с… Я спою… Стойте. Сейчас… Кгм… Кашель… В горле свербит…
Гауптвахтов, щелкнув три раза пальцами, закрыл глаза и запел фистулой:
– То‑то‑ти‑то‑том… Хо‑хо‑хо… У меня тенор… Дома я больше все дишкантом… Позвольте‑с… Три‑ра‑ра… Кгррм… В зубах что‑то застряло… Тьфу! Семечко… О‑то‑о‑о‑уу… Кгррм… Простудился, должно быть… Пива холодного выпил в биргалке… Тру‑ру‑ру… Все этак вверх… а потом, знаете ли, вниз, вниз… Заходит этак бочком, а потом берется верхняя нота, такая рассыпчатая… то‑то‑ти… рууу. Понимаете? А тут в это время басы берут: гу‑гу‑гу‑туту… Понимаете?
– Не понимаю…
Кот посмотрел с удивлением на Гауптвахтова, засмеялся, должно быть, и лениво соскочил со стойки.
– Не понимаете? Жаль… Впрочем, я не так пою… Забыл совсем, экая досада!
– Вы сыграйте на рояли… Вы играете?
– Нет, не играю… Играл когда‑то на скрипке, на одной струне, да и то так… сдуру… Меня не учили… Брат мой Назар играет… Того учили… Француз Рокат, может быть, знаете, Венедикт Францыч учил… Такой потешный французишка… Мы его Буонапартом дразнили… Сердился… «Я, говорит, не Буонапарт… Я республик Франце»… И рожа у него, по правде сказать, была республиканская… Совсем собачья рожа… Меня покойный мой родитель ничему не учил… Деда, говаривал, твоего Иваном звали, и ты Иван, а потому ты должен быть подобен деду своему во всех своих поступках: на военную, прохвост! Пороху!! Нежностей, брат… брат… Я, брат… Я, брат, нежностей тебе не дозволяю! Дед, в некотором роде, кониной питался, и ты оной питайся! Седло под головы себе клади вместо подушки!.. Будет мне теперь дома! Заедят! Без нот и приезжать не велено… Прощайте‑с, в таком случае! Извините за беспокойство!.. Сколько эта рояля стоит?
– Восемьсот рублей!
– Фу‑фу‑фу… Батюшки! Это называется: купи себе роялю и без штанов ходи! Хо‑хо‑хо! Восемьсот руб… лей!!! Губа не дура! Прощайте‑с! Шпрехензи! Гебензи…73 Обедал я, знаете ли, однажды у одного немца… После обеда спрашиваю я у одного господина, тоже немчуры, как сказать по‑немецки: «Покорнейше вас благодарю за хлеб, за соль»? А он мне и говорит… и говорит… Позвольте‑с… И говорит: «Их либе дих фон ганцен герцен!» А это что значит?
– Я… я люблю тебя, – перевел немец, стоявший за стойкой, – от всей сердцы!
– Ну вот! Я подошел к хозяйской дочке, да так прямо и сказал… С ней конфуз… Чуть до истерики дело не дошло… Комиссия! Прощайте‑с! За дурной головой и ногам больно… Так и мне… С дурацкой памятью беда: раз двадцать сходишь! Будьте здоровы‑с!
Гауптвахтов отворил осторожно дверь, вышел на улицу и, прошедши пять шагов, надел шляпу.
Он ругнул свою память и задумался…
Задумался он о том, как приедет он домой, как выскочат к нему навстречу жена, дочь, детишки… Жена осмотрит покупки, ругнет его, назовет каким‑нибудь животным, ослом или быком… Детишки набросятся на сладости и начнут с остервенением портить свои уже попорченные желудки… Выйдет навстречу Надя в голубом платье с розовым галстухом и спросит: «Купил ноты?» Услышавши «нет», она ругнет своего старого отца, запрется в свою комнатку
Публика неистовствует, и так неистовствует, как будто бы на нее самое спустили всех собак со всего света…
– Зарежьте в ящике! Хороша охота! Скверно!
– Зачем же вы кричите, если вы не понимаете? Ведь вы никогда не были на охоте?
– Не был.
– Зачем же вы кричите? Что вы понимаете? По‑вашему, значит, отдать волку собак, пусть их рвет? Так, по‑вашему? Так?
– Да послушайте! Какое же удовольствие видеть зарезанного волка? Собакам не дают разбежаться!
– Ш‑ш‑ш… Фюйт!
– Чьи это собаки? – неистовствует барин в енотовой шубе. – Мальчик, поди справься, чьи это собаки!
– Лебушевские! Шереметьевские! Можаровские!
– Чей кобель?..
– Можарова! Славный кобель!.. Можарова!..
– В ящике зарежьте!..
Публике не нравится, что волка так рано зарезали… Нужно было волка погонять по арене часа два, искусать его собачьими зубами, истоптать копытами, а потом уже зарезать… Мало того, что он уже был раз травлен, словлен и отсидел ни за что ни про что несколько недель в тюрьме.
Собаки и борзятник Стаховича берут волка живьем… Счастливого волка сажают опять в ящик. Один волк перескакивает через барьер. За ним гонятся собаки, борзятники. Сумей он вбежать в город, Москве посчастливилось бы узреть на своих улицах и переулках бесподобную травлю!..
В антрактах, полных томительного ожидания, публика хохочет и (не верите?) кричит: Браво! ей нравится десятикопеечная лошадка, на которой увозят опустевшие ящики с средины арены на прежнее место. Лошадка не идет, а подпрыгивает, подпрыгивает не ногами, а всем корпусом и в особенности головой. Это нравится публике, и она неистовствует.
Счастливая лошадка! Думала ли когда‑нибудь она или ее родители, что ей когда‑нибудь будут аплодировать?
Слышится отрывистый лай, и на сцену появляется стая гончих… Большой волк отдается им на растерзание. Гончие рвут, а борзые, которых не пускают, визжат от зависти.
– Брааво! браваао! – кричит публика. – Браво, Николай Яковлевич!
Николай Яковлевич раскланивается пред публикой с шиком, которому позавидовал бы любой артист‑бенефициант.
– Подавай лисицу! – кричит он в исступлении.
На средину арены выносят маленький ящик и выпускают из него хорошенькую лисичку. Лисичка бежит, бежит… за ней бегут гончие. Никто не видел, где собаки схватили лису.
– Ушла лиса! – кричит публика. – Упустили! Ушла!
Николай Яковлевич показывается с лисицей в руке, и публика конфузится. Чтобы собрать гончих в стаю, требуется немало людей и времени. Собаки непослушные, дисциплина плохая… Гончие не нравятся публике.
Вообще публика страшно мерзнет, но очень довольна. Дамы в восторге.
– Хорошо за границей, – говорит одна дамочка. – Там есть бой быков, бой петухов… Отчего у нас не введут этого, в России?
– А потому, сударыня, что за границей есть быки, а у нас их не водится!.. – отвечает даме старичок с кокардой.
Наконец выпускают последнего волка. Этого волка закалывают, и публика, рассуждая о том, какие собаки хороши, а какие плохи, разъезжается по домам.
В заключение вопросик: какова цель всей этой кукольной комедии? Собаками похвастаться нельзя, потому что места мало; удаль показать также негде. Какова мораль?
Мораль самого скверного свойства. Пощекотали женские нервы и больше ничего! Сбор, впрочем, тысячный. Но не смею думать, чтобы все это делалось для сбора. Сбором можно окупить все расходы, но нельзя окупить тех маленьких разрушений, которые, быть может, произведены этой травлей в маленькой душе вышеупомянутого гимназистика.
Задачи сумасшедшего математика
1) За мной гнались 30 собак, из которых 7 были белые, 8 серые, а остальные черные. Спрашивается, за какую ногу укусили меня собаки, за правую или левую?
2) Автолимед родился в 223 году, а умер после того, как прожил 84 года. Половину жизни провел он в путешествиях, треть жизни потратил на удовольствия. Сколько стоит фунт гвоздей, и был ли женат Автолимед?
3) Под Новый год из маскарада Большого театра было выведено 200 человек за драку. Если дравшихся было двести, то сколько было бранившихся, пьяных, слегка пьяных и желавших, но не находивших случая подраться?
4) Что получается по сложении сих чисел?
5) Куплено было 20 цибиков чая. В каждом цибике было по 5 пудов, каждый пуд имел 40 фунтов. Из лошадей, везших чай, две пали в дороге, один из возчиков заболел, и 18 фунтов рассыпалось. Фунт имеет 96 золотников чая. Спрашивается, какая разница между огуречным рассолом и недоумением?
6) Английский язык имеет 137 856 738 слов, французский в 0,7 раз больше. Англичане сошлись с французами и соединили оба языка воедино. Спрашивается, что стоит третий попугай и сколько понадобилось времени, чтобы покорить сии народы?
7) В среду 17‑го июня 1881 года в 3 часа ночи должен был выйти со станции A поезд железной дороги, с тем, чтобы в 11 час. вечера прибыть на станцию B; но при самом отправлении поезда получено было приказание, чтобы поезд прибыл на станцию B в 7 часов вечера. Кто продолжительнее любит, мужчина или женщина?
8) Моей теще 75 лет, а жене 42. Который час?
Сообщил Антоша Чехонте
Забыл!!
Когда‑то ловкий поручик, танцор и волокита, а ныне толстенький, коротенький и уже дважды разбитый параличом помещик, Иван Прохорыч Гауптвахтов, утомленный и замученный жениными покупками, зашел в большой музыкальный магазин купить нот.
– Здравствуйте‑с!.. – сказал он, входя в магазин. – Позвольте мне‑с…
Маленький немец, стоявший за стойкой, вытянул ему навстречу свою шею и состроил на лице улыбающийся вопросительный знак.
– Что прикажете‑с?
– Позвольте мне‑с… Жарко! Климат такой, что ничего не поделаешь! Позвольте мне‑с… Мммм… мне‑е… Мм… Позвольте… Забыл!!
– Припомните‑с!
Гауптвахтов положил верхнюю губу на нижнюю, сморщил в три погибели свой маленький лоб, поднял вверх глаза и задумался.
– Забыл!! Экая, прости господи, память демонская! Да вот… вот… Позвольте‑с… Мм… Забыл!!
– Припомните‑с…
– Говорил ей: запиши! Так нет… Почему она не записала? Не могу же я все помнить… Да, может быть, вы сами знаете? Пьеса заграничная, громко так играется… А?
– У нас так много, знаете ли, что…
– Ну да… Понятно! Мм… Мм… Дайте припомнить… Ну, как же быть? А без пьесы и ехать нельзя – загрызет Надя, дочь то есть; играет ее без нот, знаете ли, неловко… не то выходит! Были у ней ноты, да я, признаться, нечаянно керосином их облил и, чтоб крику не было, за комод бросил… Не люблю бабьего крику! Велела купить… Ну да… Ффф… Какой кот важный! – И Гауптвахтов погладил большого серого кота, валявшегося на стойке… Кот замурлыкал и аппетитно потянулся.
– Славный… Сибирский, знать, подлец!.. Породистый, шельма… Это кот или кошка?
– Кот.
– Ну чего глядишь? Рожа! Дурак! Тигра! Мышей ловишь? Мяу, мяу? Экая память анафемская!.. Жирный, шельмец! Котеночка у вас от него нельзя достать?
– Нет… Гм…
– А то бы я взял… Жена страсть как любит ихнего брата – котов!.. Как же быть теперь? Всю дорогу помнил, а теперь забыл… Потерял память, шабаш! Стар стал, прошло мое время… Помирать пора… Громко так играется, с фокусами, торжественно… Позвольте‑с… Кгм… Спою, может быть…
– Спойте… oder…72 oder… или посвистайте!..
– Свистеть в комнате грех… Вон у нас Седельников свистел, свистел да и просвистелся… Вы немец или француз?
– Немец.
– То‑то я по облику замечаю… Хорошо, что не француз… Не люблю французов… Хрю, хрю, хрю… свинство! Во время войны мышей ели… Свистел в своей лавке от утра до вечера и просвистел всю свою бакалию в трубу! Весь в долгах теперь… И мне двести рублей должен… Я иногда певал себе под нос… Гм… Позвольте‑с… Я спою… Стойте. Сейчас… Кгм… Кашель… В горле свербит…
Гауптвахтов, щелкнув три раза пальцами, закрыл глаза и запел фистулой:
– То‑то‑ти‑то‑том… Хо‑хо‑хо… У меня тенор… Дома я больше все дишкантом… Позвольте‑с… Три‑ра‑ра… Кгррм… В зубах что‑то застряло… Тьфу! Семечко… О‑то‑о‑о‑уу… Кгррм… Простудился, должно быть… Пива холодного выпил в биргалке… Тру‑ру‑ру… Все этак вверх… а потом, знаете ли, вниз, вниз… Заходит этак бочком, а потом берется верхняя нота, такая рассыпчатая… то‑то‑ти… рууу. Понимаете? А тут в это время басы берут: гу‑гу‑гу‑туту… Понимаете?
– Не понимаю…
Кот посмотрел с удивлением на Гауптвахтова, засмеялся, должно быть, и лениво соскочил со стойки.
– Не понимаете? Жаль… Впрочем, я не так пою… Забыл совсем, экая досада!
– Вы сыграйте на рояли… Вы играете?
– Нет, не играю… Играл когда‑то на скрипке, на одной струне, да и то так… сдуру… Меня не учили… Брат мой Назар играет… Того учили… Француз Рокат, может быть, знаете, Венедикт Францыч учил… Такой потешный французишка… Мы его Буонапартом дразнили… Сердился… «Я, говорит, не Буонапарт… Я республик Франце»… И рожа у него, по правде сказать, была республиканская… Совсем собачья рожа… Меня покойный мой родитель ничему не учил… Деда, говаривал, твоего Иваном звали, и ты Иван, а потому ты должен быть подобен деду своему во всех своих поступках: на военную, прохвост! Пороху!! Нежностей, брат… брат… Я, брат… Я, брат, нежностей тебе не дозволяю! Дед, в некотором роде, кониной питался, и ты оной питайся! Седло под головы себе клади вместо подушки!.. Будет мне теперь дома! Заедят! Без нот и приезжать не велено… Прощайте‑с, в таком случае! Извините за беспокойство!.. Сколько эта рояля стоит?
– Восемьсот рублей!
– Фу‑фу‑фу… Батюшки! Это называется: купи себе роялю и без штанов ходи! Хо‑хо‑хо! Восемьсот руб… лей!!! Губа не дура! Прощайте‑с! Шпрехензи! Гебензи…73 Обедал я, знаете ли, однажды у одного немца… После обеда спрашиваю я у одного господина, тоже немчуры, как сказать по‑немецки: «Покорнейше вас благодарю за хлеб, за соль»? А он мне и говорит… и говорит… Позвольте‑с… И говорит: «Их либе дих фон ганцен герцен!» А это что значит?
– Я… я люблю тебя, – перевел немец, стоявший за стойкой, – от всей сердцы!
– Ну вот! Я подошел к хозяйской дочке, да так прямо и сказал… С ней конфуз… Чуть до истерики дело не дошло… Комиссия! Прощайте‑с! За дурной головой и ногам больно… Так и мне… С дурацкой памятью беда: раз двадцать сходишь! Будьте здоровы‑с!
Гауптвахтов отворил осторожно дверь, вышел на улицу и, прошедши пять шагов, надел шляпу.
Он ругнул свою память и задумался…
Задумался он о том, как приедет он домой, как выскочат к нему навстречу жена, дочь, детишки… Жена осмотрит покупки, ругнет его, назовет каким‑нибудь животным, ослом или быком… Детишки набросятся на сладости и начнут с остервенением портить свои уже попорченные желудки… Выйдет навстречу Надя в голубом платье с розовым галстухом и спросит: «Купил ноты?» Услышавши «нет», она ругнет своего старого отца, запрется в свою комнатку