Файл: Прочтите и ответьте на следующие вопросы к какому жанружанрам можно отнести данные материалы Насколько.pdf

Прочтите и ответьте на следующие вопросы:
1. К какому жанру/жанрам можно отнести данные материалы? Насколько
они актуальны сегодня?
2. Каковы сильные и слабые стороны данных текстов?
3. В каком СМИ/медиа сегодня была бы возможна публикация данных
работ?
ВОТ ОН КАКОЙ - ПАРИЖ!
"Торонто Стар Уикли", 25 марта 1922
ПАРИЖ. После того как хлопнет третья бутылка шампанского и джаз- банд доведет американского галантерейщика до такой экзальтации, что у него закружится голова от всего этого великолепия, - он, может быть, изречет тупо и глубокомысленно: "Так вот он какой - Париж!"
B его замечании будет доля правды. Да, это Париж. Париж, ограниченный гостиницей галантерейщика, ревю Фоли-Бержер и Олимпиа, прорезанный
Большими бульварами, увенчанный Максимом и густо заляпанный ночными кабачками Монмартра. Это показной, лихорадочный Париж, собирающий большие доходы с развлекающегося галантерейщика и ему подобных, которые после соответствующей выпивки готовы платить за все любую цену.
Галантерейщик требует, чтобы Париж был сверх-Содомом и ультра-
Гоморрой, и, как только алкоголь ослабит его врожденное скопидомство и цепкую хватку за бумажник, он готов платить за приобщение к своему идеалу. И это влетает ему в копеечку, потому что цены в парижских злачных местах, которые открываются около полуночи, таковы, что только спекулянт военного времени, бразильский миллионер или загулявший американец может выдержать их.
Шампанское, которое повсюду можно купить днем по 18 франков за бутылку, после 10 часов автоматически повышается в цене до 85 и даже до 150 франков. И все цены соответственно. Вечер, проведенный в фешенебельном дансинге, может облегчить бумажник иностранца по крайней мере на 800 франков. А если искатель удовольствий захочет еще и поужинать, то хорошо, если счет уложится в 1000 франков. И все это будет проделано так изящно, что после первой бутылки он будет считать это для себя великой честью, пока утром не обнаружит, какой урон нанесен его банковскому счету. Начиная с шофера, который, подцепив американца у подъезда какого-нибудь фешенебельного отеля, автоматически подкручивает пять франков на счетчике, до последнего официанта в последнем из посещаемых им ресторанов, у которого нет сдачи меньше пяти франков, - обирание богатого иностранца, ищущего удовольствий, доведено до совершенства и может соперничать с искусством. Но беда в том, что турист, сколько бы он ни заплатил, никогда не видит того, что хотел бы увидеть.
Ему хотелось бы поглядеть на ночную жизнь Парижа, а ему преподносят специально подготовленное представление, исполняемое узким кругом скучающих, но хорошо оплачиваемых статистов, которое идет уже тысячи ночей и может быть названо "Околпачивание туриста". В то время как он покупает

шампанское, слушает джаз-банд, где-то рядом живет своей жизнью Баль Мюзет
(1)
, куда апаши, тот самый народ, который, как ему кажется, он видит, заходят со своими подружками, сидят на длинных скамьях небольшой продымленной комнаты и танцуют под музыку аккордеониста, который отбивает ритм, притопывая подошвами.
В праздничные вечера в Баль Мюзет приходит барабанщик, но в обычные дни аккордеонист, который, прицепив к лодыжкам бубенчики и притопывая, сидит, раскачиваясь, на возвышении над танцевальной площадкой, сам по себе достаточно подчеркивает ритм танца. Посетителям Баль Мюзет не надо искусственного возбуждения в виде джаз-банда, чтобы заставить их танцевать.
Они танцуют потехи ради, а случается, что потехи ради и оберут кого-нибудь, так как это и легко, и забавно, и прибыльно. А потому что они юные и озорные и любят жизнь, не уважая ее, они иногда наносят слишком сильный удар и стреляют слишком быстро, а тогда жизнь становится для них мрачной шуткой, ведущей к вертикальной машине, отбрасывающей тонкую тень и называемой гильотиной... Бывает, что туристу все же удается войти в соприкосновение с настоящей ночной жизнью. Спускаясь в винном угаре часа в два ночи с мирного холма по какому-нибудь пустынному переулку, он видит, как из-за угла появляются два отчаянных молодчика. Они вовсе не похожи на ту лощеную публику, которую он только что покинул. Те двое оглядывают улицу, нет ли поблизости ажана, а потом они подходят ближе, и все, что он помнит, - это внезапный ошеломляющий удар.
Это его хватили по уху куском свинцовой трубы, завернутой в номер газеты "Матэн". И вот турист, наконец, входит в соприкосновение с настоящей ночной жизнью, на поиски которой он потратил столько денег.
- Двести франков? Экая свинья! - говорит Жан в темноте подвала при свете спички, которой Жорж чиркнул, чтобы обследовать содержимое бумажника.
- В Мулен Руж его небось еще не так обчистили.
- Mais oui, mon vieux
(2)
. А голова у него утром все равно болела бы, - говорит Жан. - Пойдем потанцуем, что ли.
(1) Дешевый танцевальный зал.
(2) Вот именно, дружище (фр.).
ФАШИСТСКИЙ ДИКТАТОР
"Торонто Дейли Стар", 27 января 1923
ЛОЗАННА. ШВЕЙЦАРИЯ. ...Муссолини - величайший шарлатан Европы.
Хотя бы он схватил меня и расстрелял завтра на рассвете, я все равно остался бы при этом мнении. Самый расстрел был бы шарлатанством. Как-нибудь возьмите хорошую фотографию синьора Муссолини и попристальней вглядитесь в нее, вы увидите, что у него слабый рот, и это заставляет его хмуриться в знаменитой гримасе Муссолини, которой подражает каждый девятнадцатилетний фашист в
Италии. Приглядитесь к его биографии. Вдумайтесь в компромисс между капиталом и трудом, каким является фашизм, и вспомните историю подобных

компромиссов. Приглядитесь к его способности облачать мелкие идеи в пышные слова. К его склонности к дуэлям. По-настоящему храбрым людям незачем драться на дуэли, но это постоянно делают многие трусы, чтобы уверить себя в собственной храбрости. И, наконец, взгляните на его черную рубашку и белые гетры. В человеке, носящем белые гетры при черной рубашке, что-то неладно даже с актерской точки зрения.
Вот две достоверные зарисовки с Муссолини здесь в Лозанне.
Фашистский диктатор объявил, что примет журналистов. Пришли все и столпились в комнате. Муссолини сидел за столом, читая книгу, и на лбу его пролегали знаменитые морщины. Он разыгрывал Диктатора. Сам в прошлом газетчик, он знал, до скольких читателей дойдет то, что сейчас напишут о нем вот эти люди. И он не отрывался от книги. "Когда мы вошли, Черно-рубашечный
Диктатор не поднимал глаз от книги, так велика была его сосредоточенность..." и т. д.
Я на цыпочках зашел к нему за спину, чтобы разглядеть какую это книгу он читает с таким неотрывным интересом. Это был французско-английский словарь, и держал он его вверх ногами. Другое проявление Муссолини-Диктатора имело место в тот же день: группа итальянок, проживающих в Лозанне, пришла в его резиденцию в отеле Бо-Риваж, чтобы вручить ему букет роз. Это были шесть крестьянок, замужем за лозаннскими рабочими, и они стояли у двери, дожидаясь, когда им позволят воздать честь новому национальному герою, каким для них был Муссолини. Он вышел в своем сюртуке, серых брюках и белых гетрах. Одна из женщин выступила вперед и начала говорить. Муссолини нахмурился, усмехнулся, обвел своими большими африканскими белками остальных пятерых женщин и ушел обратно. Неприглядного вида крестьянки, наряженные в свои воскресные платья, остались стоять с розами в руках. Муссолини еще раз разыграл Диктатора. Через каких-нибудь полчаса он принял Клэр Шеридан, улыбка которой обеспечила ей много интервью, и нашел время, чтобы полчаса беседовать с ней.
И все же Муссолини не Боттомли
(1)
. Боттомли был дурак. А Муссолини не дурак и хороший организатор. Но очень опасно организовать патриотизм нации, если сам ты неискренен, особенно же опасно взвинчивать их патриотизм до такого накала, что они добровольно ссужают деньги правительству без всякого процента. Латиняне, раз уж они вложили деньги в дело, хотят получить определенный результат, и они еще покажут синьору Муссолини, что гораздо легче быть в оппозиции к правительству, чем самому возглавлять правительство.
(1) Член английского парламента, редактор шовинистического журнала "Джон Буль",
прославился своими демагогическими речами. Он попал в тюрьму на семь лет за
растрату общественных денег.
ДВЕ РУССКИЕ ДЕВУШКИ - САМЫЕ ПРИВЛЕКАТЕЛЬНЫЕ В ЗАЛЕ*
(1)
"Торонто Дейли Стар", 24 апреля 1922
ГЕНУЯ. Галерея прессы постепенно заполняется, британские и американские корреспонденты закуривают и называют друг другу имена

запоздавших делегатов, которые, кланяясь, спешат на свои места от входной двери. Первыми появляются поляки и сербы, потом валит целая толпа с ведерными цилиндрами в руках...
Киношники пристроили камеру под носом одного из генуэзских героев, который взирает на нее из своей ниши с ледяным, мраморным неодобрением.
Архиепископ Генуэзский в рясе винного цвета и красной шапочке беседует со старым итальянским генералом, лицо у генерала как печеное яблочко и на груди пять нашивок за ранение. Старик - это генерал Гонзахо, командир кавалерийского корпуса. Со своими свисающими усами, сморщенным личиком он смахивает на добродушного Аттилу. В зале шумно, как на приеме. Журналисты набились на галерею: мест здесь всего 200, а желающих попасть 750, и опоздавшие стараются как-нибудь устроиться на ступеньках. Зал уже почти полон, когда входит британская делегация. Они прибыли в автомобилях, мимо выстроенных вдоль улиц солдат, и входят эффектно. Это лучше всех одетая делегация...
Вальтер Ратенау, человек с лицом ученого и лысее которого нет никого на конференции, входит сопровождаемый доктором Виртом, германским канцлером, у которого вид музыканта, играющего на тубе в каком-нибудь немецком оркестре.
Они размещаются чуть пониже за тем же длинным столом. Ратенау - типичный социалист из богачей и считается самым способным человеком в Германии...
Все в сборе, не хватает только русских. Зал переполнен и изнемогает от жары, а четыре кресла советской делегации все еще пусты, и кажется, что таких пустых кресел я еще не видывал в жизни. Все гадают, придут ли они вообще.
Наконец они входят и начинают пробираться сквозь толпу. Ллойд Джордж пристально вглядывается в них, придерживая пальцем свои очки.
Впереди Литвинов, у него большое ветчинно-красное лицо. Ha груди большой красный прямоугольный значок. За ним идет Чичерин - неопределенное выражение лица, непонятного вида бородка и нервные руки. Они моргают, ослепленные люстрой. За ним Красин. Ничем не примечательное лицо, тщательно подстриженная ван-дейковская бородка и вид преуспевающего дантиста. Последним Иоффе. У него длинная узкая лопатообразная борода и очки в золотой оправе. Русских сопровождает масса секретарей, среди них две девушки. У них чудесный цвет лица, стрижка по моде, введенной Ирэн Касл, и элегантные костюмы. Они без всякого сравнения самые привлекательные девушки во всем зале.
Русские занимают места, кто-то свистом призывает к тишине, и сеньор
Факта начинает скучнейший тур речей, которыми открывается конференция.
(1) Корреспонденции, помеченные звездочкой, печатались в "Прометее" без заглавий.
Перевод заглавий сделан по книгам: "The Wild Years", N. Y., 1962 и "By-Line: Ernest
Hemingway", N. Y., 1967.
МНОГО ВОЕННЫХ НАГРАД НА ПРОДАЖУ, НО НИКТО НЕ ЖЕЛАЕТ ИХ
ПОКУПАТЬ
"Торонто Стар Уикли", 8 декабря 1923

Какова рыночная цена воинской доблести? В магазине монет и медалей на
Аделейд-стрит продавец сказал: - Нет, мы их не покупаем. Нет спроса.
- А много приходят продавать их? - спросил я.
- О, да. Приходят каждый день. Но мы не покупаем орденов и медалей этой войны.
- А что приносят?
- В основном орден "За победу", "Звезду 1914 года", много "Военных медалей", реже "За боевую доблесть" или "Военный крест". Мы советуем им пойти в ломбард, где они смогут получить свои награды назад, когда у них появятся деньги.
Репортер отправился дальше на запад по улице Королевы мимо сверкающих поддельными кольцами витрин, лавочек старьевщиков, мимо дешевых парикмахерских, магазинов, торгующих поношенной одеждой, уличных торговцев в поисках аукциона, где устанавливается рыночная цена воинской доблести.
В ломбарде повторилась та же история.
- Нет, мы их не принимаем, - сказал молодой человек с блестящими волосами, стоявший за прилавком, на котором лежали невыкупленные заклады. -
Они совсем не идут. О, да, приносят все, что угодно. Да, и "Военные кресты". А на днях приходил человек с орденом "За отличную службу". Я отсылаю их в магазины подержанных вещей на Йорк-стрит. Там покупают все.
- Что вы мне дадите за "Военный крест"? - спросил репортер.
- Очень сожалею, Мак. Мы не торгуем ими. И репортер опять оказался на улице Королевы и вошел в первый попавшийся магазин подержанных веще". На витрине была вывеска: "Покупаем и продаем все".
Дверь открылась с резким дребезжанием звонка. Из глубины магазина вышла женщина. На прилавке в кучу были свалены треснувшие дверные звонки, будильники, ржавые плотничьи инструменты, старые железные ключи, биллиардные кии, игральные кости, разбитая гитара и тому подобный хлам.
- Что вам угодно? - спросила женщина.
- Вы продаете медали?
- Мы не держим подобного рода вещей. Что вы хотите? Продать мне что- нибудь?
- Да, - сказал репортер. - Что вы мне дадите за "Военный крест"?
- А что это? - подозрительно спросила женщина, пряча руки под передник.
- Это - орден, - сказал репортер, - серебряный крест.
- Из настоящего серебра? - спросила женщина.
- Думаю, что да, - сказал репортер.
- Точно не знаете? - спросила женщина. - У вас его с собой нет?
- Нет, - сказал репортер.

- Ну, что ж, принесите его. Если настоящее серебро, я, возможно, предложу вам хорошую цену, - улыбнулась женщина. - Постойте, а это не одна из тех военных наград?
- Что-то вроде, - сказал репортер.
- Тогда не беспокойтесь напрасно. Эта вещь не годится для продажи.
Репортер зашел еще в пять магазинов, торгующих подержанными вещами.
Но нигде не торговали орденами. Нет спроса.
Вывеска на одном магазине гласила: "Мы покупаем и продаем все, имеющее ценность. Хорошо платим".
- Что хотите продать? - ухватился бородатый человек за прилавком.
- Не купите ли вы военные ордена? - неуверенно спросил репортер.
- Послушайте. Может быть, эти ордена имели цену на войне. Я не говорю, что не имели, понимаете? Но бизнес есть бизнес. Почему я должен покупать то, чего не могу продать?
Торговец был очень любезен и предупредителен.
- Что вы дадите мне за часы? - спросил репортер. Торговец тщательно изучил их, открыл крышку и посмотрел ход. Повертел в руках и послушал.
- Очень приятно тикают, - заметил репортер.
- Сейчас цена таким часам, - сказал обросший бородой торговец беспристрастно и положил часы на прилавок, - цена таким часам центов шестьдесят.
Репортер продолжил свой путь по Йорк-стрит. В настоящее время каждая вторая дверь на этой улице - магазин подержанных вещей. Репортеру оценили пальто, он получил еще одно предложение на часы в семьдесят центов, и прекрасное предложение в сорок центов на портсигар. Но никто не покупал и не продавал орденов.
- Каждый день приходят продавать эти ордена. Вы первый за много лет, кто желает купить их, - сказал старьевщик.
В конце концов в грязной лавчонке репортер нашел несколько орденов.
Продавщица достала их из ящика кассы.
Это были "Звезда 1914 - 1915 года", медаль "За службу", медаль "За победу". Все три новенькие и блестящие лежали в коробочках, в которых их рассылали. На каждой были написаны одна и та же фамилия и номер. Они принадлежали пулеметчику канадской артиллерии.
Репортер внимательно рассмотрел их.
- Сколько? - спросил он.
- Они продаются все вместе, - сказала женщина оборонительно.
- Сколько вы хотите за них?
- Три доллара.