Файл: Игорь Евгеньевич Суриков Полис, логос, космос мир глазами эллина.doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 09.01.2024
Просмотров: 997
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
, «перестав выступать, …тем не менее продолжал испытывать свои силы, натягивая каждый день большой лук. Но как-то ему пришлось уехать из дому, и тогда ему пришлось прекратить упражнение с луком. Когда же он, вернувшись, уже не был в состоянии натянуть лука, он, разведя огонь, живым бросился в этот костер»64.
Агональный дух оказал необычайно плодотворное воздействие на греческую культуру, определил ее самобытность и неповторимость. Не случайно именно Древняя Греция – родина такого феномена, как спорт. Да, в сущности, вся жизнь греков в каком-то смысле была «спортом». Что бы ни делал эллин – воевал или писал стихи, принимал законы или ваял статуи – он всегда соревновался, стремился быть первым, победить всех соперников, обрести славу.
Зрителями же и судьями любого такого состязания выступали сограждане, жители полиса. Собственно, только в силу их присутствия, их оценки агон был возможен. А порой и сами полисы вступали в состязание друг с другом. Скажем, битва гоплитских фаланг в период расцвета Эллады гораздо больше напоминает не привычную нам «тотальную войну», направленную на взаимное истребление, а именно соревнование, где важен был моральный триумф, возможность провозгласить себя победителями. Количество жертв в этих гоплитских сражениях было, как правило, очень невелико – десятки погибших, а то и единицы. Требовалось вытеснить противника с поля боя. После этого бегущих врагов не преследовали и не добивали: ведь они сами, «показав спину», признали собственное поражение. А победители, торжествуя, воздвигали на месте битвы трофей – посвященный богам памятник, сложенный из захваченных вражеских доспехов.
У греков было принято сразу после битвы проводить своеобразный «конкурс», выявлять лучшего, наиболее отличившегося воина или полководца и награждать его. Так поступали обязательно, даже если обстоятельства никоим образом этому не способствовали. Вот пример. В 480 г. до н. э. эллинский флот одержал славную победу над персидским в морском сражении при острове Саламин. Война еще отнюдь не была закончена, в Греции оставалось сильное войско персов, опасность не миновала. Но что же делают греки сразу после боя?
Они, как рассказывает историк Геродот, «отплыли на Истм (перешеек между Пелопоннесом и Средней Грецией – И. С. ), чтобы вручить там награду за доблесть тому эллину, который в эту войну совершил самый выдающийся подвиг. Прибыв на Истм, военачальники получили у алтаря Посейдона вотивные камешки (то есть камешки для голосования –
И. С. ), чтобы избрать того, кто получит первую и вторую награду. Тогда каждый из них положил камешки себе, считая себя самым доблестным. Вторую же награду большинство присудило Фемистоклу. Итак, каждый военачальник получил по одному голосу, Фемистокл же далеко превзошел всех по числу голосов, поданных за вторую награду. Из зависти эллины не пожелали присудить Фемистоклу первую награду и, не приняв никакого решения, возвратились каждый к себе домой»65.
На самом деле, конечно, именно Фемистокл стал главным героем Саламинской битвы. Но, как видим, его «забаллотировали» коллеги – всё из того же агонального духа, поскольку каждый из них хотел, чтобы его самого признали первым. Геродот упоминает тут зависть, о которой уже шла речь выше, в связи с Гесиодом. Этой зависти греков, которую нельзя не признать одной из характерных черт их «народного характера», нам еще и в дальнейшем предстоит касаться.
Если же в одном войске сражались отряды из нескольких полисов, то после победы конкурс иногда проводился именно между этими отрядами, а не между отдельными людьми. В 479 г. до н. э. союзная греческая армия разгромила персидскую при Платеях. А сразу после победы над персами греки… едва не схватились друг с другом! Закипел горячий спор между спартанцами и афинянами. И те и другие утверждали, что они сражались лучше всех, и требовали приза за храбрость. Мечи, только что убранные в ножны, были снова вынуты. Едва-едва удалось найти компромиссное решение: и афиняне и спартанцы согласились отложить свои амбиции и, чтобы ни тем, ни другим не было обидно, присудить награду какому-нибудь третьему городу из числа участвовавших в битве. Выбор пал на маленький полис Платеи – в ознаменование того, что именно на его территории удалось одолеть врага. Об этом инциденте рассказывает Плутарх66.
Иногда страсть греков к соревнованиям приводила к последствиям, которые нам могут показаться просто-таки безрассудными. Когда персидский царь Ксеркс в 480 г. до н. э. вторгся в Грецию, в первой битве с ним – в знаменитом Фермопильском ущелье – эллины потерпели поражение. Их армия во главе со спартанским царем Леонидом, хотя и сражалась мужественно и героически, всё-таки не смогла сдержать натиск противников. И не удивительно: греков было всего-навсего около 7 тысяч. Очень мало… Особенно если учесть, что на противоположной стороне стояло несколько сот тысяч воинов.
Если бы греческие полисы выслали против персов тысяч 40–50 (а это было им вполне под силу), можно с уверенностью утверждать:
врага удалось бы остановить, не пустить в центральные области Эллады67. Ведь Фермопилы представляли собой очень надежный оборонительный рубеж. И тогда весь дальнейший ход Греко-персидских войн был бы совершенно иным. Опасность была бы ликвидирована в самом начале, Ксеркс не смог бы захватить, разрушить и сжечь Афины.
Но почему же греки этого не сделали? Дело вот в чём. 480 г. до н. э. оказался годом Олимпийских игр. И они не были отменены, несмотря на надвигающиеся вражеские полчища! Игры проходили как раз в тот момент, когда отряд Леонида противостоял «варварам» у Фермопил. Именно потому-то этот отряд и был таким маленьким: он выполнял, по сути, роль авангарда. А основное эллинское войско, как сообщает Геродот68, планировало присоединиться к нему после окончания игр. Но, когда они завершились, было уже поздно: персы разгромили Леонида и миновали Фермопильский проход.
Современному человеку подобная психология просто непонятна. Вместо того, чтобы бросить все силы на отражение неминуемой военной угрозы, – отправляться в Олимпию и там соревноваться друг с другом в различных видах спорта, как будто ничего страшного и не происходит. Напомним для сравнения, что в XX веке Олимпийские игры в годы первой и второй мировых войн не проводились.
Конечно, необходимо учитывать и тот фактор, что древнегреческие Олимпийские игры, в отличие от современных, являлись в первую очередь религиозным праздником. С точки зрения верующих людей, совсем отменить их и тем самым прогневить богов, чья помощь была столь необходима в пору грозной опасности, было бы неразумно. Но ведь можно же было найти компромиссный вариант. Например, справить праздник «по сокращенной программе»: полагающиеся религиозные церемонии провести, а от состязаний отказаться. Это позволило бы выиграть хоть несколько дней. Однако даже этого сделано не было: все состязания проходили, как положено. От удовольствия поучаствовать или посмотреть на них эллины не могли отказаться даже тогда, когда свобода и независимость их страны стояла под вопросом.
Впрочем, как ни парадоксально, сам тот факт, что греки даже в такой момент не изменили своему древнему обычаю, в каком-то смысле оказал им хорошую услугу: он произвел на Ксеркса сильный моральный эффект. Можно себе представить реакцию персидского владыки и его окружения, когда они узнали, что эллины, как бы презирая многократно превосходящих врагов, предаются спортивным утехам. Знатные персы были поражены и обескуражены.
Вот как рассказывает об этом Геродот. Перед тем, как процитировать, поясним: упоминающиеся ниже Тигран и Мардоний – персидские военачальники. Особенно знаменит был Мардоний. Зять Ксеркса, он выступил главным инициатором похода на Грецию.
«…К персам прибыло несколько перебежчиков из Аркадии… Их привели пред очи царя и спросили, что теперь делают эллины. Один из персов от имени всех задавал вопросы. Аркадцы отвечали, что эллины справляют олимпийский праздник – смотрят гимнические и иппические (т. е. спортивные и конные – И. С. ) состязания. На вопрос перса, какая же награда назначена состязающимся за победу, те отвечали: “Победитель обычно получает в награду венок из оливковых ветвей”. Тогда Тигран, сын Артабана, высказал весьма благородное мнение… Именно, услышав, что у эллинов награда за победу в состязании – венок, а не деньги, он не мог удержаться и сказал перед всем собранием вот что: “Увы, Мардоний! Против кого ты ведешь нас в бой? Ведь эти люди состязаются не ради денег, а ради доблести!”»69.
Греческий агон – типично полисное явление. Если даже состязались индивиды, то состязались они перед лицом полиса, коллектива, прославить и увековечить свое имя среди сограждан. И целью состязания было именно заслужить высокую репутацию в глазах коллектива. Для этого не щадили себя. Античный грек прекрасно понял бы русскую пословицу «На миру и смерть красна».
Специалисты по исторической этологии – науке, изучающей моральные ценности различных эпох и народов, – делят все человеческие культуры на «культуры вины» и «культуры стыда». В первом случае регулятором поведения людей служит некое внутреннее чувство нравственно должного – то, что в христианской цивилизации называют совестью. Во втором же случае человек действует всецело с оглядкой на то, как его оценят другие. Главное – не «ударить в грязь лицом», чтобы не пришлось испытывать стыд.
Античная греческая культура была типичной «культурой стыда»70. Интересно, что само понятие «совесть», судя по всему, эллинам архаической и классической эпох было еще вполне чуждо, даже и слова такого в языке не существовало71.
Пожалуй, первый грек, у которого мы встречаем некое предвосхищение категории совести, – это Сократ (469–379 до н. э.) с его внутренним «божественным» голосом (демонием) . Сам термин происходит от слова демон , а «демон» по-древнегречески – это просто божество. Об этом необычном явлении сам философ рассказывал так: «Мне бывает какое-то чудесное божественное знамение… Началось у меня это с детства: вдруг – какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет»
72. Таков «демоний» Сократа в описании его великого ученика – Платона. Другой слушатель афинского мудреца, Ксенофонт, представляет дело несколько иначе. В его передаче Сократ выражается следующим образом: «Мне является голос бога, указывающий, что следует делать»73.
Не будем, впрочем, придавать различию принципиальное значение. Важнее другое. При некотором желании действительно можно увидеть в сократовском «демонии» голос совести74. Однако Сократа ни в коем случае нельзя считать типичным образцом классического грека. Напротив того, он был для подавляющего большинства сограждан «белой вороной», сильно опередил свое время.
Сократ был очень уж не похож на современников и эту непохожесть не скрывал. Собственно, именно за то, что он был не таким, как другие, философ в конце концов попал под суд, и ему вынесли смертный приговор. Один из главных пунктов обвинительного акта (этот документ сохранил для нас позднеантичный историк философии Диоген Лаэртский) заключался в том, что Сократ «вводит новые божества»75.
Что же здесь имеется в виду? Да именно сократовский «демоний», «божественный голос». Что это за голос такой странный? – рассуждали афиняне. Ни у кого его нет, а у Сократа есть. Получается, что он общается с какими-то собственными богами, которых больше никто не знает. А это запрещено: полисная религия предписывает чтить только тех богов, которых почитает весь полис76. В общем, хотим мы того или не хотим, но выходит – Сократ был казнен именно за то, что у него была совесть?
Как «действовал» сократовский «демоний» – об этом достоверных сведений практически нет; видимо, сам философ не очень-то распространялся на сей счет. В источниках в основном встречаем общие фразы, как, например, у Ксенофонта: «Многим друзьям своим он заранее советовал то-то делать, того-то не делать, ссылаясь на указание божественного голоса, и, кто следовал его совету, получал пользу, а кто не следовал, раскаивался»77. Известен, пожалуй, только один конкретный пример – да и то со слов самого Сократа, ставших известными Ксенофонту. На суде Сократ мог бы построить свою защиту так, чтобы его не приговорили к казни. Достаточно было самую малость «покривить душой», говорить в оправдательной речи то, что было бы приятно судьям, – и над ним бы сжалились. Но, по словам мыслителя, «демоний» запретил ему делать это
Агональный дух оказал необычайно плодотворное воздействие на греческую культуру, определил ее самобытность и неповторимость. Не случайно именно Древняя Греция – родина такого феномена, как спорт. Да, в сущности, вся жизнь греков в каком-то смысле была «спортом». Что бы ни делал эллин – воевал или писал стихи, принимал законы или ваял статуи – он всегда соревновался, стремился быть первым, победить всех соперников, обрести славу.
Зрителями же и судьями любого такого состязания выступали сограждане, жители полиса. Собственно, только в силу их присутствия, их оценки агон был возможен. А порой и сами полисы вступали в состязание друг с другом. Скажем, битва гоплитских фаланг в период расцвета Эллады гораздо больше напоминает не привычную нам «тотальную войну», направленную на взаимное истребление, а именно соревнование, где важен был моральный триумф, возможность провозгласить себя победителями. Количество жертв в этих гоплитских сражениях было, как правило, очень невелико – десятки погибших, а то и единицы. Требовалось вытеснить противника с поля боя. После этого бегущих врагов не преследовали и не добивали: ведь они сами, «показав спину», признали собственное поражение. А победители, торжествуя, воздвигали на месте битвы трофей – посвященный богам памятник, сложенный из захваченных вражеских доспехов.
У греков было принято сразу после битвы проводить своеобразный «конкурс», выявлять лучшего, наиболее отличившегося воина или полководца и награждать его. Так поступали обязательно, даже если обстоятельства никоим образом этому не способствовали. Вот пример. В 480 г. до н. э. эллинский флот одержал славную победу над персидским в морском сражении при острове Саламин. Война еще отнюдь не была закончена, в Греции оставалось сильное войско персов, опасность не миновала. Но что же делают греки сразу после боя?
Они, как рассказывает историк Геродот, «отплыли на Истм (перешеек между Пелопоннесом и Средней Грецией – И. С. ), чтобы вручить там награду за доблесть тому эллину, который в эту войну совершил самый выдающийся подвиг. Прибыв на Истм, военачальники получили у алтаря Посейдона вотивные камешки (то есть камешки для голосования –
И. С. ), чтобы избрать того, кто получит первую и вторую награду. Тогда каждый из них положил камешки себе, считая себя самым доблестным. Вторую же награду большинство присудило Фемистоклу. Итак, каждый военачальник получил по одному голосу, Фемистокл же далеко превзошел всех по числу голосов, поданных за вторую награду. Из зависти эллины не пожелали присудить Фемистоклу первую награду и, не приняв никакого решения, возвратились каждый к себе домой»65.
На самом деле, конечно, именно Фемистокл стал главным героем Саламинской битвы. Но, как видим, его «забаллотировали» коллеги – всё из того же агонального духа, поскольку каждый из них хотел, чтобы его самого признали первым. Геродот упоминает тут зависть, о которой уже шла речь выше, в связи с Гесиодом. Этой зависти греков, которую нельзя не признать одной из характерных черт их «народного характера», нам еще и в дальнейшем предстоит касаться.
Если же в одном войске сражались отряды из нескольких полисов, то после победы конкурс иногда проводился именно между этими отрядами, а не между отдельными людьми. В 479 г. до н. э. союзная греческая армия разгромила персидскую при Платеях. А сразу после победы над персами греки… едва не схватились друг с другом! Закипел горячий спор между спартанцами и афинянами. И те и другие утверждали, что они сражались лучше всех, и требовали приза за храбрость. Мечи, только что убранные в ножны, были снова вынуты. Едва-едва удалось найти компромиссное решение: и афиняне и спартанцы согласились отложить свои амбиции и, чтобы ни тем, ни другим не было обидно, присудить награду какому-нибудь третьему городу из числа участвовавших в битве. Выбор пал на маленький полис Платеи – в ознаменование того, что именно на его территории удалось одолеть врага. Об этом инциденте рассказывает Плутарх66.
Иногда страсть греков к соревнованиям приводила к последствиям, которые нам могут показаться просто-таки безрассудными. Когда персидский царь Ксеркс в 480 г. до н. э. вторгся в Грецию, в первой битве с ним – в знаменитом Фермопильском ущелье – эллины потерпели поражение. Их армия во главе со спартанским царем Леонидом, хотя и сражалась мужественно и героически, всё-таки не смогла сдержать натиск противников. И не удивительно: греков было всего-навсего около 7 тысяч. Очень мало… Особенно если учесть, что на противоположной стороне стояло несколько сот тысяч воинов.
Если бы греческие полисы выслали против персов тысяч 40–50 (а это было им вполне под силу), можно с уверенностью утверждать:
врага удалось бы остановить, не пустить в центральные области Эллады67. Ведь Фермопилы представляли собой очень надежный оборонительный рубеж. И тогда весь дальнейший ход Греко-персидских войн был бы совершенно иным. Опасность была бы ликвидирована в самом начале, Ксеркс не смог бы захватить, разрушить и сжечь Афины.
Но почему же греки этого не сделали? Дело вот в чём. 480 г. до н. э. оказался годом Олимпийских игр. И они не были отменены, несмотря на надвигающиеся вражеские полчища! Игры проходили как раз в тот момент, когда отряд Леонида противостоял «варварам» у Фермопил. Именно потому-то этот отряд и был таким маленьким: он выполнял, по сути, роль авангарда. А основное эллинское войско, как сообщает Геродот68, планировало присоединиться к нему после окончания игр. Но, когда они завершились, было уже поздно: персы разгромили Леонида и миновали Фермопильский проход.
Современному человеку подобная психология просто непонятна. Вместо того, чтобы бросить все силы на отражение неминуемой военной угрозы, – отправляться в Олимпию и там соревноваться друг с другом в различных видах спорта, как будто ничего страшного и не происходит. Напомним для сравнения, что в XX веке Олимпийские игры в годы первой и второй мировых войн не проводились.
Конечно, необходимо учитывать и тот фактор, что древнегреческие Олимпийские игры, в отличие от современных, являлись в первую очередь религиозным праздником. С точки зрения верующих людей, совсем отменить их и тем самым прогневить богов, чья помощь была столь необходима в пору грозной опасности, было бы неразумно. Но ведь можно же было найти компромиссный вариант. Например, справить праздник «по сокращенной программе»: полагающиеся религиозные церемонии провести, а от состязаний отказаться. Это позволило бы выиграть хоть несколько дней. Однако даже этого сделано не было: все состязания проходили, как положено. От удовольствия поучаствовать или посмотреть на них эллины не могли отказаться даже тогда, когда свобода и независимость их страны стояла под вопросом.
Впрочем, как ни парадоксально, сам тот факт, что греки даже в такой момент не изменили своему древнему обычаю, в каком-то смысле оказал им хорошую услугу: он произвел на Ксеркса сильный моральный эффект. Можно себе представить реакцию персидского владыки и его окружения, когда они узнали, что эллины, как бы презирая многократно превосходящих врагов, предаются спортивным утехам. Знатные персы были поражены и обескуражены.
Вот как рассказывает об этом Геродот. Перед тем, как процитировать, поясним: упоминающиеся ниже Тигран и Мардоний – персидские военачальники. Особенно знаменит был Мардоний. Зять Ксеркса, он выступил главным инициатором похода на Грецию.
«…К персам прибыло несколько перебежчиков из Аркадии… Их привели пред очи царя и спросили, что теперь делают эллины. Один из персов от имени всех задавал вопросы. Аркадцы отвечали, что эллины справляют олимпийский праздник – смотрят гимнические и иппические (т. е. спортивные и конные – И. С. ) состязания. На вопрос перса, какая же награда назначена состязающимся за победу, те отвечали: “Победитель обычно получает в награду венок из оливковых ветвей”. Тогда Тигран, сын Артабана, высказал весьма благородное мнение… Именно, услышав, что у эллинов награда за победу в состязании – венок, а не деньги, он не мог удержаться и сказал перед всем собранием вот что: “Увы, Мардоний! Против кого ты ведешь нас в бой? Ведь эти люди состязаются не ради денег, а ради доблести!”»69.
* * *
Греческий агон – типично полисное явление. Если даже состязались индивиды, то состязались они перед лицом полиса, коллектива, прославить и увековечить свое имя среди сограждан. И целью состязания было именно заслужить высокую репутацию в глазах коллектива. Для этого не щадили себя. Античный грек прекрасно понял бы русскую пословицу «На миру и смерть красна».
Специалисты по исторической этологии – науке, изучающей моральные ценности различных эпох и народов, – делят все человеческие культуры на «культуры вины» и «культуры стыда». В первом случае регулятором поведения людей служит некое внутреннее чувство нравственно должного – то, что в христианской цивилизации называют совестью. Во втором же случае человек действует всецело с оглядкой на то, как его оценят другие. Главное – не «ударить в грязь лицом», чтобы не пришлось испытывать стыд.
Античная греческая культура была типичной «культурой стыда»70. Интересно, что само понятие «совесть», судя по всему, эллинам архаической и классической эпох было еще вполне чуждо, даже и слова такого в языке не существовало71.
Пожалуй, первый грек, у которого мы встречаем некое предвосхищение категории совести, – это Сократ (469–379 до н. э.) с его внутренним «божественным» голосом (демонием) . Сам термин происходит от слова демон , а «демон» по-древнегречески – это просто божество. Об этом необычном явлении сам философ рассказывал так: «Мне бывает какое-то чудесное божественное знамение… Началось у меня это с детства: вдруг – какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет»
72. Таков «демоний» Сократа в описании его великого ученика – Платона. Другой слушатель афинского мудреца, Ксенофонт, представляет дело несколько иначе. В его передаче Сократ выражается следующим образом: «Мне является голос бога, указывающий, что следует делать»73.
Не будем, впрочем, придавать различию принципиальное значение. Важнее другое. При некотором желании действительно можно увидеть в сократовском «демонии» голос совести74. Однако Сократа ни в коем случае нельзя считать типичным образцом классического грека. Напротив того, он был для подавляющего большинства сограждан «белой вороной», сильно опередил свое время.
Сократ был очень уж не похож на современников и эту непохожесть не скрывал. Собственно, именно за то, что он был не таким, как другие, философ в конце концов попал под суд, и ему вынесли смертный приговор. Один из главных пунктов обвинительного акта (этот документ сохранил для нас позднеантичный историк философии Диоген Лаэртский) заключался в том, что Сократ «вводит новые божества»75.
Что же здесь имеется в виду? Да именно сократовский «демоний», «божественный голос». Что это за голос такой странный? – рассуждали афиняне. Ни у кого его нет, а у Сократа есть. Получается, что он общается с какими-то собственными богами, которых больше никто не знает. А это запрещено: полисная религия предписывает чтить только тех богов, которых почитает весь полис76. В общем, хотим мы того или не хотим, но выходит – Сократ был казнен именно за то, что у него была совесть?
Как «действовал» сократовский «демоний» – об этом достоверных сведений практически нет; видимо, сам философ не очень-то распространялся на сей счет. В источниках в основном встречаем общие фразы, как, например, у Ксенофонта: «Многим друзьям своим он заранее советовал то-то делать, того-то не делать, ссылаясь на указание божественного голоса, и, кто следовал его совету, получал пользу, а кто не следовал, раскаивался»77. Известен, пожалуй, только один конкретный пример – да и то со слов самого Сократа, ставших известными Ксенофонту. На суде Сократ мог бы построить свою защиту так, чтобы его не приговорили к казни. Достаточно было самую малость «покривить душой», говорить в оправдательной речи то, что было бы приятно судьям, – и над ним бы сжалились. Но, по словам мыслителя, «демоний» запретил ему делать это