Файл: Джон Рональд Руэл Толкин 01. 1892 09. 1973) писатель, поэт.pdf

Том опять приумолк; но Фродо уж не мог удержаться и задал свой самый главный вопрос.
– Расскажи нам, хозяин, – попросил он, – про этот страшный Старый
Вяз. Кто он такой? Я раньше о нем никогда не слышал.
– Нет, не надо! – в один голос вскрикнули Мерри и Пин,
выпрямившись в креслах. – Сейчас не надо! Лучше утром!
– Верно! – согласился Том. – Верно, лучше отдыхайте, ночь не для таких рассказов! Спите бестревожно, зайцы, и не бойтесь старых вязов! Да и шорохов ночных тоже не пугайтесь!
С этими словами он задул лампаду и, взявши в руки по свече,
проводил их в спальню.
Тюфяки и подушки были мягче мягкого; хоббиты задернули пологи,
укутались в белые шерстяные одеяла и мгновенно уснули.
Тяжелый сон отуманил Фродо. Ему грезилось, будто встает молодая луна и в ее бледном свете перед ним возникает мрачная высокая скала,
прорезанная аркой. Потом его словно подняли ввысь, и он увидел не скалу,
а скопище скал: темная равнина, зубчатая ограда, черная башня, а на ней кто-то стоит. Юная луна светила несмело: видна была только темная- темная башня да светлая фигурка наверху. Понизу ярились дикие голоса и злобно рычали волки. Из-за луны вдруг выплыла размашистая тень; тот,
наверху, вскинул руки, и ослепительным лучом ударило из его посоха.
Плеснули орлиные крылья, а внизу завыли, заклацали клыками волки.
Ветер донес яростный стук копыт – с востока, с востока, с востока.
«Черные Всадники!» – понял Фродо и проснулся в холодном поту;
быстрыми молоточками стучала у него в висках кровь. «Неужели же, –
подумал он, – я наберусь храбрости покинуть эти стены?» Он лежал затаив дыхание, но теперь все было тихо. Наконец он свернулся калачиком и погрузился в сон без сновидений.
А рядом с ним сладко спал Пин; но сон его вдруг обернулся удушьем,
он заворочался и застонал. И разом проснулся или будто бы проснулся,
слыша в темноте странные звуки из сна: «пыт-пыт», «ы-ыхх-хы-хы» – и,
будто кто-то потирает ветви друг о друга, карябает по стене и стеклам деревянными когтями: «скырлы, скырлы, скырлы». Он спросонья подумал,
не вязы ли возле дома; и страшнее смерти оказалось, что он ни в каком не в доме, а в дупле Старого Вяза и над ним раздается жуткое, скрипучее старческое хихиканье. Он сел в постели, оперся на мягкие, ласковые подушки и облегченно откинулся на них. Тихим эхом прозвучали у него в ушах слова Золотинки: «Лесных гулов и ночных шорохов не бойтесь!
Отдохните до утра!» И он опять сладко заснул.

Мирный сон Мерри огласился урчанием воды: вода тихо чмокала,
обсасывая стены, и разливалась, расползалась вокруг дома темной,
бескрайней стоячей заводью. Вода смачно булькала у стен, медленно и мутно прибывала, приплескивала. «Я же утону! – подумалось Мерри. – Она просочится, хлынет, затопит, и я утону». И стал утопать в слизистом иле,
вскочил, ударился ногой о твердый плитняк, вспомнил, где он находится, и снова лег. И не то расслышал, не то припомнил тихие слова: «Двери наши овевает ветер с холма, а в окна проникает лишь лунный и звездный свет.
Доброй ночи!» Он глубоко вздохнул и погрузился в сон.
Как помнилось Сэму, он-то проспал ночь без просыпу, спал как бревно, а бревна не просыпаются.
Утро разбудило сразу всех четверых. Том расхаживал по комнате,
прищелкивая, как скворец. Заслышав, что они проснулись, он хлопнул в ладоши и воскликнул: «Эй! пой! веселись! Пой во весь голос!» Потом раздвинул желтые занавеси, и свет хлынул в широкие окна с запада и востока.
Они радостно вскочили. Фродо подбежал к восточному окну и поглядел на задний двор, весь мутно-серый от росы. Он боялся увидеть окна вровень с землей, а на земле следы копыт. На самом же деле окна заслоняли бобовые гирлянды, а дальше застил утренний свет высокий серый холм. Сочилось бледное утро: на востоке, за длинными ватными мятыми тучами с алой каймой, занимался желтый рассвет. Нависшие небеса предвещали дождь; но заря была все яснее, и ярко заалели цветущие бобы среди влажно-зеленой листвы.
Пин глядел в западное окно, и перед ним клубился туман. Лес был подернут мутной пеленою. Казалось, смотришь сверху на серое облачное месиво. В глубь Леса уходил огромный овраг, испуская клубы и выползки тумана: там была долина Ветлянки. Слева с холма струился поток, убегая в белесую муть. А под окном был цветущий сад, серая садовая изгородь и трава, осеребренная росинками. Никаких вязов поблизости не было.
– С добрым утром, малыши! – воскликнул Том. – Солнца нынче нету:
тучи с запада пришли, заслонили небо. Скоро должен хлынуть дождик,
бойкий и речистый, – пригодится Золотинке для осенней чистки. Поднял я ее до света песенкой веселой. Лежебокам счастья нету – вспомните присловье: «Ранним птахам – сытный завтрак, остальным – вода и травка!»
Не проспать бы вам до завтра! Подымайтесь, сони!
Не очень-то поверили хоббиты насчет воды и травки, но на всякий случай мешкать не стали – и завтракали, пока мало-помалу не опустошили стол. Ни Тома, ни Золотинки не было. Том хлопотал по дому: из кухни

доносился звон посуды, с лестниц – дробот его башмаков, в открытые окна вдруг долетали обрывки песен. Распахнутые окна глядели на запад: далеко простиралась туманная долина. Густой плющ копил морось и порою ронял на землю редкие струйки воды. Мало-помалу тучи заволокли все небо;
черная стена леса исчезла за отвесным дождевым пологом.
И сквозь мерный шум дождя откуда-то сверху – наверно, с ближнего холма – послышался голос Золотинки, чистый и переливчатый. Слова уплывали от слуха, но понятно было, что песня ее полнится осенним половодьем, как певучая повесть реки, звенящая всепобеждающей жизнью от горных истоков до морского далекого устья. Подойдя к окну, Фродо очарованно внимал струистому пению и радовался дождливому дню,
нежданной задержке. Надо было идти дальше, надо было спешить – но не сегодня.
С запада примчался верховой ветер, расшевелив тяжелые, сырые тучи:
им было невмоготу тащиться дальше, они проливались над Курганами.
Белая известковая дорожка перед домом превратилась в молочный ручей,
пузыристо исчезающий за водяною завесой. Из-за угла рысью выбежал
Том; руками он словно бы разводил над собою дождь – и точно, оказался совсем сухой, лишь башмаки снял и поставил на каминную решетку. Потом уселся в большое кресло и поманил к себе хоббитов.
– Золотинка занята годовой уборкой, – объявил он. – Плещется везде вода, все вокруг промокло. Хоббитам идти нельзя: где-нибудь утонут.
Переждите день, друзья, посидите с Томом. Время непогоды – осень –
время для беседы, для рассказов и расспросов… Тому много ведомо! Том начнет для вас рассказ под шуршанье мороси: речь пойдет издалека, все вопросы – после.
И он поведал им немало дивного, то словно бы говоря с самим собою,
то вдруг устремляя на них ярко-синие глаза из-под курчавых бровей.
Порою рассказ его превращался в монотонный распев, а иногда Том вскакивал и пускался в неистовый пляс. Он говорил о пчелах и свежих медвяных цветах, о травах и кряжистых, заслоняющих небо деревьях,
рассказывал про тайны чащоб и колючих непролазных кустарников, про обычаи невиданных птиц и неведомых тварей земных, про злые и добрые,
темные и светлые силы.
Они слушали – и Лес представлялся им совсем по-иному, чем прежде,
а себя они видели в нем назойливыми, незваными чужаками. То и дело –
впрямую или обиняком – упоминался Старый Вяз, властный, могучий,
злокозненный. И не раз Фродо благодарил судьбу за их чудесное спасение.
Вековечный Лес недаром так назывался: он был последним лоскутом

древнего, некогда сплошного покрова земли. Праотцы нынешних деревьев набирали в нем силу, старея, подобно горам; им еще помнились времена их безраздельного владычества над землею. Несчетные годы напитали их гордыней, мудростью, злобой. И не было из них опаснее Старого Вяза с гнилой сердцевиной, но богатырской, нерастраченной мощью: он был жесток и хитер, он повелевал ветрами и властвовал по обе стороны реки.
Ненасытно всасывался он в плодородную почву, тянул из нее соки,
расползался по земле серой паутиной корней, раскидывал в стороны узловатые серые руки – и подчинил себе Лес от Городьбы до Южного нагорья…
Но вот Лес был позабыт, и рассказ Тома вприпрыжку помчался вдоль бурного, взлохмаченного потока, мимо вспененных водопадов, по скосам слоистых скал и крутым каменистым осыпям, вверх по темным, сырым расселинам – и докатился до нагорья. Хоббиты услышали о великих
Могильниках и зеленых курганах, о холмах, увенчанных белыми коронами из зазубренных камней, и земляных пещерах в тайных глубинах между холмами. Блеяли овцы. Воздвигались высокие стены, образуя могучие крепости и мощные многобашенные твердыни; их владыки яростно враждовали друг с другом, и юное солнце багрово блистало на жаждущих крови клинках. Победы сменялись разгромами, с грохотом рушились башни, горели горделивые замки, и пламя взлетало в небеса. Золото осыпало усыпальницы мертвых царей, смыкались каменные своды, их забрасывали землей, а над прахом поверженных царств вырастала густая трава. С востока приходили кочевники, снова блеяли над гробницами овцы
– и опять подступала пустошь. Из дальнего далека надвигалась
Необоримая Тьма, и кости хрустели в могилах. Умертвия бродили по пещерам, бренча драгоценными кольцами и вторя завываниям ветра мертвым звоном золотых ожерелий. А каменные короны на безмолвных холмах осклаблялись, щерились в лунном свете, как обломанные белые зубы.
Хоббитам было страшновато. Даже до Хоббитании докатывались мрачные рассказы о Могильниках и умертвиях. Правда, у них такого и слушать не хотели – зачем? Все четверо разом вспомнили тихий домашний камин: вот и у Тома такой, только гораздо крепче, гораздо надежнее. Они даже перестали слушать и робко зашевелились, поглядывая друг на друга.
Их испуганный слух отворила совсем иная повесть – о временах незапамятных и непонятных, когда мир был просторнее и Море плескалось у западных берегов, будто совсем рядом; а Том все брел и брел в прошлое,
под древними звездами звучал его напев – были тогда эльфы, а больше

никого не было. Вдруг он умолк и закивал головой, словно задремал.
Хоббиты сидели как завороженные: от слов его выдохся ветер, растаяли облака, день пропал и простерлась глухая ночь в белых звездных огнях.
Миновало ли утро, настал ли вечер, прошел ли день или много дней –
этого Фродо не понимал: усталость и голод словно бы отступили перед изумлением. Огромные белые звезды глядели в окно; стояла бестревожная тишь. Изумление вдруг сменилось смутным страхом, и Фродо выговорил:
– Кто Ты, Господин?
– Я? – переспросил Том, выпрямляясь, и глаза его засинели в полумраке. – Ведь я уже сказал! Том из древней были: Том, земля и небеса здесь издревле были. Раньше рек, лесов и трав, прежде первых ливней,
раньше первых бед и засух, страхов и насилий был здесь Том Бомбадил – и всегда здесь был он. Все на памяти у Тома: появленье Дивных, возрожденье
Смертных, войны, стоны над могилами… Впрочем, это все вчера – смерти и умертвия, ужас Тьмы и Черный Мрак… А сегодня смерклось только там,
вдали, за Мглистым, над горой Огнистою.
Словно черная волна хлестнула в окна, хоббиты вздрогнули,
обернулись – но в дверях уже стояла Золотинка, подняв яркую свечу и заслоняя ее рукой от сквозняка, и рука светилась, как перламутровая раковина.
– Кончился дождь, – сказала она, – и свежие струи бегут с холмов под звездными лучами. Будем же смеяться и радоваться!
– Радоваться, есть и пить, – весело подхватил Том, – повесть горло сушит. Том с утра проговорил, а зайчишки слушали. Приустали? Стало быть, собираем ужин!
Он живо подскочил к камину за свечой, зажег ее от пламени свечи
Золотинки, протанцевал вокруг стола, мигом исчез в дверях, мигом вернулся с огромным, заставленным снедью подносом и принялся вместе с
Золотинкой накрывать на стол. Хоббиты сидели, робко восхищаясь и робко посмеиваясь: так дивно прелестна была Золотинка и так смешно прыгал
Том. А все же казалось, что у них общий танец: друг с другом, у стола, за дверь и назад, – вскоре большущий стол был весь в свечах и яствах. Желто- белым сияньем лучились настенные светильники. Том поклонился гостям.
– Время ужинать, – сказала Золотинка, и хоббиты заметили, что она в нежно-серебристом платье с белым поясом. А Том был светло-синий,
незабудочный, только гетры зеленые.
Ужин оказался еще обильнее вчерашнего. Хоббиты, заслушавшись
Тома, даже забыли о еде и теперь наверстывали свое, будто проголодали

неделю.
Они не отвлекались на песни и разговоры: уж очень вкусно угощали.
Еды и питья было вдосталь – наелись, напились, и голоса их зазвенели радостным смехом.
А Золотинка спела им немало песен, веселых и тихих: они услышали,
как струятся реки и колышутся озера – большие, светлые, – увидели в них отражение неба и звездную рябь. Потом она пожелала им доброй ночи и оставила их у камина. Но Том словно очнулся от дремоты – и начал расспрашивать.
Удивительно – он знал про них почти все и даже помнил их предков,
знал, что делалось в Хоббитании с Начальной поры, от которой до живых хоббитов ничего не дошло. Вскоре они перестали удивляться… только все же было странно, что чаще других Том поминал того же Бирюка, а они-то!
– Руки у Бирюка – чуткие к земле, он работает жарко, а глядит в оба глаза. Он обеими ногами стоит на земле и хоть шагает валко, не оступился еще ни разу, – так поняли Тома хоббиты.
Том, наверно, и с эльфами водил знакомство: не Гаральд ли рассказал ему последние вести о Фродо?
Знал он так много и так хитро выспрашивал, что Фродо, сам не заметив, рассказал ему про Бильбо, про свои надежды и страхи едва ли не больше, чем самому Гэндальфу. А Том лишь безмолвно покивал головою;
но, когда он услышал о Черных Всадниках, глаза его хитро блеснули.
– Покажи мне вашу «прелесть»! – велел он, прерывая беседу; и Фродо,
к собственному изумлению, вдруг спокойно отстегнул Кольцо и протянул его Тому.
Оно словно бы сплющилось, а потом расплылось на его смуглой ладони. Том со смехом поглядел сквозь Кольцо.
Странный вид представился хоббитам, тревожный и смешной: ярко- синий глаз в золотом ободке. Том надел Кольцо на мизинец и поднес его к свече. Поднес и поднес; но вдруг они ошарашенно ахнули. Как же это –
Том не исчез!
А Том рассмеялся и подкинул Кольцо к потолку: оно исчезло со злобным свистом.
Фродо растерянно вскрикнул – а Том с улыбкой наклонился к нему через стол и вручил откуда-то взявшееся Кольцо.
Фродо осмотрел Кольцо, сурово и подозрительно, словно одолжил его какому-то фокуснику.
Оно было все такое же тяжелое – Фродо всегда удивлялся, как оно оттягивает карман. Но ему стало обидно, что Тому Кольцо – нипочем, а

Гэндальф небось не зря считал, что оно ужасно важное. Он немного переждал и, когда Том рассказывал, какие хитрые бывают барсуки,
потихоньку надел Кольцо на палец.
Мерри зачем-то повернулся к нему и еле подавил испуганное восклицание – где? как? Фродо обрадовался: все в порядке, Кольцо – то самое, недаром небось Мерри изумленно пялится на его стул. Он вскочил и бесшумно пробрался к двери.
– Как тебя, Фродо, что ль? – окликнул его Том, сверкнув ясными,
спокойными, всевидящими глазами. – Брось озорничать-то! Ишь ведь –
выцвел, ровно моль… Ну-ка, возвращайся! Да сними свою игрушку – без нее ты лучше. Посидите тихо, зайцы. Вам в дорогу завтра. Том расскажет,
как добраться побыстрей до Тракта. Слушайте внимательно, чтобы не плутать вам!
Фродо принужденно рассмеялся, снял Кольцо и сел на свое место.
Том пообещал на завтра солнечный день, и выйти надо было как можно раньше, потому что здешнюю погоду даже Том не мог предсказать:
она менялась чаще и прихотливей, чем наряды Золотинки.
По его совету они решили идти к северу, западным краем нагорья, в обход Могильников. Если повезет, за день можно добраться до Великого
Западного Тракта. Том наказал им ничего не бояться – и никуда не соваться.
– По зеленой траве, по краю нагорья, подальше от Волглого Лога, где злая мгла, и Обманные Камни, и земли мерзких умертвий! – Том повторил это несколько раз и велел держаться как можно западнее. Потом все они заучили наизусть призывную песню на будущий день – пригодится, если попадут в беду:
Песня звонкая, лети к Тому Бомбадилу,
Отыщи его в пути, где бы ни бродил он!
Догони и приведи из далекой дали!
Помоги нам, Бомбадил, мы в беду попали!
Они спели ее вместе с ним, он со смехом похлопал каждого по плечу и отвел их в спальню, высоко держа свечи.