Файл: Джон Рональд Руэл Толкин 01. 1892 09. 1973) писатель, поэт.pdf

Бродяжник пошел к ним как ни в чем не бывало.
– Ну, ты, каменная дохлятина! – сказал он и обломал свою дубинку о задницу склонившегося тролля.
И хоть бы что. Хоббиты так и ахнули, а потом даже Фродо расхохотался.
– Ну и ну! – воскликнул он. – Хороши, нечего сказать: забываем собственную семейную историю! Это же те самые трое, которых подловил
Гэндальф, когда они спорили, как вкуснее изготовить тринадцать гномов и одного хоббита!
– Вот уж не думал, что мы в тех местах! – удивился Пин. Он прекрасно знал семейную историю: сколько раз ему рассказывали ее что Бильбо, что
Фродо; но, по правде-то говоря, он ей ни на грош не верил. Да и теперь тоже он очень подозрительно глядел на каменных троллей, ожидая, что они вот-вот оживут.
– Ладно там ваша семейная история, вы хоть бы о троллях что-нибудь помнили! – усмехнулся Бродяжник. – Время за полдень, солнце сияет, а вы туда же: тролли, мол, в прогалине засели! Дела не знаете – пусть; ну как не заметить, что у одного за ухом старое птичье гнездо. Хорош был бы живой тролль с таким-то украшением!
Всех одолел хохот. Фродо точно ожил, радостно припоминая первую удачную проделку Бильбо. И солнце правда так тепло сияло, и муть перед глазами немного рассеялась. Они сделали привал в этой прогалине: так вкусно было закусывать в тени огромных ног тролля.
– Может, кто-нибудь надумает спеть, пока солнце светит? – предложил
Мерри, когда ложки отстучали. – А то ведь мы давно уж ничего этакого не слыхивали, а?
– С Заверти не слыхивали, – сказал Фродо. Все поглядели на него. – Да не во мне дело! – сказал он. – Мне-то как раз говорили… я гораздо лучше себя чувствую, но куда мне петь! Разве вот Сэм что-нибудь такое сообразит…
– Ну, Сэм, давай, раз уж никуда не денешься! – сказал Мерри. – Пускай голову в ход, ежели больше нечего!
– Там разберемся, чего до времени в ход пускать, – сказал Сэм. – Вот,
например, чего же… Ну, стихи не стихи, а в этом роде: так, пустяки. Был разговор, я и подумал.
Он встал, сложил руки за спиной, точно в школе, и произнес, то ли пропел на старинный мотив:
На утесе, один, старый тролль-нелюдим

Думает безотрадно: «Й-эхх, поедим!..»
Вгрызся, как пес, в берцовую кость,
Он грызет эту кость много лет напролет —
Жрет, оглоед! Тролль-костоглот!
Ему бы мясца, но, смиряя плоть,
Он сиднем сидит – только кость грызет.
Вдруг, как с неба упал, прибежал, прискакал,
Клацая бутсами, шерстолап из-за скал.
– Кто тут по-песьи вгрызается в кости
Люто любимой тещи моей?
Ну, лиходей! Ох, прохиндей!
Кто тебе разрешил ворошить на погосте
Кости любимой тещи моей?
– Я без спроса их спер, – объяснил ему тролль, —
А теперь вот и ты мне ответить изволь:
Продлили бы кости, тлевшие на погосте,
Жизнь опочившей тещи твоей?
Продлили бы, дуралей?
Ты ж только от злости
Квохчешь над прахом тещи своей!
– Что-то я не пойму, – был ответ, – почему
Мертвые должны служить твоему
Безвозмездному пропитанью для выживанья.
Ропщет их прах к отмщенью, а проще —
Мощи усохшей тещи —
Ее священное посмертное достоянье,
Будь она хоть трижды усопшей.
Ухмыльнулся тролль с издевкой крутой,
– Не стой, – говорит, – у меня над душой,
А то, глядишь, и сам угодишь
Ко мне в живот,
Крохобор, пустоболт,
Проглочу живьем, словно кошка – мышь:
Я от голода костоед, а по норову – живоглот!

Но таких побед, чтоб живой обед
Прискакал из-за скал, в этом мире нет:
Скользнув стороной у обидчика за спиной,
Пнул шерстолап его,
Распроклятого эксгуматора вороватого, —
Заречешься, мол, впредь насмешничать надо мной
И тещу грызть супостатово!
Но каменный зад отрастил супостат,
Сидя на камне лет двадцать подряд.
И тяжкая бутса сплющилась, будто
Бумажный колпак или бальный башмак.
Истинно, истинно так!
А ведь если нога ненадежно обута,
То камень пинать станет только дурак!
На несколько лет шерстолап охромел,
Едва ковыляет, белый как мел.
А тролль по-песьи припал на утесе
К останкам тещи —
Ледащий, тощий, —
Ему не жестко сидеть на утесе,
И зад у него все площе.
– Это нам всем в науку! – рассмеялся Мерри. – Ну, Бродяжник,
повезло тебе, что ты его дубиной двинул, а то бы рукой, представляешь?
– Ну, ты даешь, Сэм! – сказал Пин. – Я такого раньше не слыхал.
Сэм пробормотал в ответ что-то невнятное.
– Сам небось придумал, не то раньше, не то сейчас, – решил Фродо. –
Сэммиум меня вообще чем дальше, тем больше удивляет. Был он заговорщиком, теперь оказался шутником, ишь ты! И чего доброго,
окажется волшебником – а не то и воителем?
– Не окажусь, – сказал Сэм. – То и другое дело мне не с руки.
Предвечернее солнце озаряло лесистый склон; и вниз их вела, должно быть, та самая тропа, по которой когда-то шли Гэндальф и Бильбо с гномами. Прошагали несколько миль – и оказались над Трактом, возле его обочины, на вершине громадной насыпи. Тракт давным-давно прянул в сторону от реки Буйной, клокочущей в узком русле, и размашисто петлял у

горных подножий, то ныряя в лес, то прорезая заросли вереска: стремился к еще далекой Переправе. Бродяжник указал им в траве у гребня грубо отесанный, обветренный валун, испещренный гномскими рунами и какой- то еще тайнописью.
– Здрасьте пожалста! – сказал Мерри. – Да это же небось камень- отметина у сокровищницы троллей. У Бильбо-то много ли от тех сокровищ осталось, а, Фродо?
Фродо поглядел на камень и подумал: «Вот бы ничего не принес
Бильбо, кроме этих неопасных сокровищ, с которыми так легко было расстаться!»
– Ничего не осталось, – сказал он. – Бильбо раздал все до грошика:
мол, краденое впрок не идет.
Вечерело, тени удлинялись; сколько хватал глаз, Тракт был по- прежнему пуст. Да все равно другого пути у них теперь не было; они сошли с насыпи, свернули влево и припустились во всю прыть. Сбоку выдвигался длинный отрог, скрывая закатное солнце, и навстречу им с гор повеяло стужей.
Они уже начали высматривать по сторонам место для ночевки, когда сзади вдруг донесся отчетливый и памятный до ужаса стук копыт. Все разом оглянулись, но напрасно: дорога только что круто свернула.
Стремглав бросились они вверх по склону, поросшему вереском и голубикой, и укрылись в густом орешнике, футов за тридцать от сумеречного, смутно-серого Тракта. Копыта стучали все ближе, цокали дробно и четко; послышался тихий, рассеянный ветерком перезвон, легкое звяканье бубенцов.
– Что-то не похоже на Черных Всадников, – сказал Фродо,
вслушиваясь.
Хоббиты согласились – вроде не похоже, но оставались начеку. После ужасов многодневной погони во всяком звуке за спиной им слышалась опасность и угроза. Зато Бродяжник подался вперед, приложил ладонь к уху, и лицо его просияло радостью.
Смерклось; шелест пробегал по кустам. А бубенцы раздавались все звонче, дробный перестук приближался – и вдруг из-за поворота вылетел белый конь, блеснувший в сумерках, словно светлая птица. Уздечка мерцала самоцветами, как звездными огоньками. За всадником реял плащ;
капюшон был откинут, и золотые волосы струились по ветру. Фродо почудилось, будто фигура верхового пламенеет ясным светом.
Бродяжник выпрыгнул из кустов и с радостным окликом кинулся к

Тракту; но прежде, чем он вскочил и вскрикнул, всадник поднял взгляд и придержал коня. Завидев Бродяжника, он спешился и побежал ему навстречу.
– Аи, на вэдуи Дунадан! Маэ гвэринниэн! – воскликнул он.
И слова незнакомца, и его звонкий голос сразу успокоили их: во всем
Средиземье только у эльфов был такой переливчатый выговор. Однако в приветствии его прозвучала тревога, и говорил он с Бродяжником быстро и озабоченно.
Потом Бродяжник призывно махнул рукой, и хоббиты поспешили вниз, на дорогу.
– Это Всеславур; он из замка Элронда, – сказал Бродяжник.
– Привет тебе, долгожданный гость! – обратился к Фродо эльф- воитель. – Меня выслали тебе навстречу: мы опасались за тебя.
– Значит, Гэндальф в Раздоле? – вскричал Фродо.
– Нет. Когда я уезжал, его там не было, – ответил Всеславур, – но уехал я девять дней назад. До Элронда дошли худые вести: мои родичи, по пути через ваши края за Барандуином, проведали и тотчас дали нам знать, что по западным землям рыщут Девятеро Кольценосцев, а вы пустились в дальний путь с опасным бременем и без провожатого, не дождавшись Гэндальфа.
Даже у нас в Раздоле мало кому по силам противостоять Девятерым лицом к лицу, но Элронд все-таки набрал и отправил нарочных на север, на запад и на юг: ведь вы, уходя от погони, могли заплутаться в глуши. Мне выпало наблюдать за Трактом; семь суток назад я достиг Моста Митейтиля и оставил вам знак – берилл. За Мостом таились трое прислужников
Саурона; они отступили передо мной и умчались на запад. Я ехал по их следам и встретил еще двоих: те свернули на юг. Тогда я стал искать ваш след, нашел его два дня назад и снова проехал Мост, а сегодня приметил,
где вы спустились с гор. Однако будет, остальное потом. Вам придется рискнуть и выдержать страх открытого пути – вечером и ночью. За нами пятеро; когда они нападут на ваш след, примчатся быстрее ветра. Где прочие, не знаю – должно быть, стерегут Брод. Об этом пока лучше не думать.
Тем временем вечерние тени сгустились, и Фродо сковала неодолимая усталость. Еще на раннем закате перед глазами его задернулась темная пелена; теперь и лица друзей были почти не видны. Боль впивалась ледяной хваткой и не отпускала. Покачнувшись, он припал к плечу Сэма.
– Хозяин мой ранен, ему плохо, – сердито сказал Сэм. – Он ехать не сможет, если не отдохнет.
Всеславур подхватил падающего Фродо, бережно принял его на руки и

с тревогой глянул ему в лицо.
Бродяжник в кратких словах рассказал об атаке на вершине Заверти, о смертоносном кинжале; достал и протянул эльфу сбереженную рукоять.
Тот брезгливо взял ее в руки, но рассмотрел очень внимательно.
– Здесь начертаны колдовские, лиходейские письмена, – сказал он. –
Незримые для вас. Спрячь-ка ее, Арагорн, у Элронда пригодится. Только спрячь подальше и не касайся ее. Нет, такие раны мне залечивать не дано.
Сделаю, что сумею, но об отдыхе вам пока что и думать нечего.
Чуткими пальцами прощупал он плечо Фродо, и еще суровее стало его лицо: видно, учуял недоброе. А Фродо вдруг почувствовал, что цепкий холод приразнял когти, рука немного согрелась и боль приутихла.
Сумеречная завеса проредилась, точно стаяло тяжелое облако. Выплыли из тумана, прояснились лица друзей, и ему прибыло сил и надежды.
– Поедешь на моем коне, – сказал Всеславур. – Стремена я подтяну к чепраку: устроишься поудобнее. И не бойся ничего – с коня не упадешь, раз я ему скажу, чтоб ты не падал. Скачет он ровно и легко; а если что случится, он тебя вынесет, будь уверен – даже вражеские черные скакуны ему не соперники.
– Никуда он меня не вынесет! – воспротивился Фродо. – Что же, я спрячусь в Раздол или где там у эльфов, а друзья – пропадай? Нет уж!
– Не пропадут без тебя твои друзья, – улыбнулся Всеславур. – Погоня за тобой, а не за ними. Ты и твоя ноша, Фродо, – вот наша главная опасность.
Тут возразить было нечего, и Фродо согласился сесть на белого коня.
Зато свои мешки они навьючили на пони и пошли гораздо быстрее, даже очень быстро – да разве за эльфом угонишься! Он вел их вперед: сначала сквозь тусклый вечерний сумрак, потом – сквозь ненастную ночную тьму, и не было ни звезд, ни луны. Остановился Всеславур, когда хмуро забрезжило утро. Пин, Мерри и Сэм еле на ногах держались; Бродяжник и тот как-то сгорбился, а Фродо приник к холке коня: его сморил тяжкий сон.
Они отошли с Тракта в заросли вереска, упали наземь и мгновенно заснули. И едва, кажется, сомкнули глаза, как сторожевой Всеславур их разбудил. Утреннее солнце бередило глаза; ночная непогодь рассеялась.
– Ну-ка, выпейте! – велел Всеславур, что-то разливая по кружкам из своей оправленной серебром фляги.
Они выпили – вода и вода, чистая вода, вроде весенней, не теплая и не холодная, без всякого особого вкуса, но она разливала по телу силу и вселяла бодрость. Съеденные после нее затхлый хлеб и ссохшиеся яблоки
(больше ничего не осталось) утолили голод лучше самого обильного

завтрака в Хоббитании.
Проспали они меньше пяти часов, а потом снова шли, шли и шли по бесконечной ленте древнего Тракта – только два раза за день позволил им отдохнуть Всеславур. К вечеру они одолели миль двадцать с лишним и оказались у крутого поворота направо, в низину, напрямую к Бруиненскому броду. Хоббиты прислушивались и присматривались – пока никого, но
Всеславур все чаще останавливался и с тревогой на лице поджидал их,
если они отставали. Раз или два он даже заговорил с Бродяжником по- эльфийски.
Но как бы ни тревожились провожатые, а хоббиты нынче свое прошли.
Они спотыкались и пошатывались, мечтая только об одном – дать роздых ногам. Боль терзала Фродо вдвое против вчерашнего, и даже днем все виделось ему призрачно-серым, точно мир выцвел и странно опустел.
Теперь уж он нетерпеливо ждал ночи как избавления от тусклой пустоты.
Наутро, в предрассветный час, хоббиты снова брели по дороге –
заспанные, усталые, унылые. А Переправа была еще далеко, и они, чуть не падая, каким-то чудом поспевали за провожатыми.
– Страшнее всего будет здесь, на пути к реке, – молвил Всеславур, –
ибо чует мое сердце, что погоня скачет по пятам, а у Переправы нас ждет засада.
Дорога спускалась под гору меж травянистыми склонами, и хоббиты шли по мягкой траве, чтобы отдохнули ступни. К вечеру с обеих сторон вдруг надвинулся густой сосняк, а потом дорога втиснулась в ущелье,
между сырыми отвесными утесами из бурого гранита. Эхо преследовало путников стуком несчетных копыт и несметных шагов. Внезапно дорога вырвалась на простор из теснины: перед ними лежал пологий спуск к
Броду, а на том, крутом и утесистом берегу вилась наверх тропа и громоздились горы, заслоняя бесцветное небо.
Из ущелья выкатилось оставленное ими эхо – шарканье подошв, стук копыт, – и вздрогнули нижние ветви сосен. Всеславур обернулся,
прислушался – и вдруг опрометью ринулся к спутникам.
– Скачи! – крикнул он Фродо. – Скачи! Прочь от врагов!
Белый конь метнулся вперед; хоббиты побежали вниз по склону,
Всеславур и Бродяжник – за ними. А сзади раскатом гулкого эха грянули копыта, из ущелья вылетел Черный Всадник и придержал коня,
покачиваясь в седле. Еще один, еще один и еще двое.
– Вперед! Скачи! – снова крикнул Всеславур.

Но Фродо отпустил поводья: странная слабость одолевала его. Конь перешел на шаг, и он обернулся. Всадники стояли на гребне холма недвижными черными статуями; за ними клубился серый туман. Вдруг в хоббите проснулся страх и гнев. Рука его оставила уздечку, и он обнажил меч, сверкнувший на солнце розоватым блеском.
– Скачи! Да скачи же! – крикнул Всеславур и приказал коню по- эльфийски, звонко и горделиво: – Норо лим, норо лим, Асфалот!
Белый конь прянул вперед и быстрее ветра помчался по дороге. В тот же миг ринулись с холма черные кони, и Фродо услышал леденящий вой,
тот самый, что недавно оглашал Южный удел Хоббитании. Возопил ответный вой, а из-за скал и деревьев показались еще четыре Всадника:
двое поскакали к Фродо, двое других – наперехват, к Переправе. Их словно раздувало ветром, и все ширились их черные крылья, охватывая кругозор.
Фродо еще раз поглядел через плечо – друзей уже не было видно.
Всадники немного отстали: даже их бешеные черные скакуны не могли тягаться с белым конем Всеславура. Но он взглянул вперед – и потерял всякую надежду. Ему не успеть к Переправе – те двое его перехватят. Видел он их теперь совершенно отчетливо: ни капюшонов, ни плащей – серые латы, белые саваны и длинные сивые космы. Мечи мерцали в костяных руках, глаза сверкали из-под надвинутых шлемов, и свирепый вой не умолкал.
Ужас сковал Фродо. Меч был забыт, крик застрял в горле, сам он и двинуться боялся. Зажмурившись, прижался он к лошадиному загривку.
Ветер свистал в ушах, а серебряные бубенцы бренчали глухо и странно. Его заново пронзил мертвенный холод, но эльфийский конь яростно вздыбился и промчался к реке, нос к носу миновав передового Всадника.
Всплеснулась вода, пена закипела у ног Фродо, его обдало брызгами,
потом словно приподняло, и он приоткрыл глаза. Конь взбирался по каменистой тропе. Брод был позади.
Но погоня ничуть не отстала. Одолев крутой склон, конь Фродо остановился, повернулся к реке и неистово заржал. На том берегу у самой воды черным строем стояли Девятеро Всадников, и Фродо трепетал, не смея взглянуть на страшные лики мертвецов. Переправиться им ничто не мешает, а ему до Раздола еще скакать и скакать долгой неверной дорогой:
нагонят, не уйдет. И ужасающе внятен стал безмолвный приказ: ни с места.
Опять обуял его гнев, но противиться не было сил.
И первый черный конник тронул коня вперед – тот испуганно вздыбился у воды. Неимоверным усилием Фродо распрямил спину и поднял меч.

– Уходите! – вскрикнул он. – Уходите к себе в Мордор, я вам не дамся!
Всадники приостановились, но в срывающемся голосе Фродо не было той власти, что у Бомбадила. Ему ответил сиплый, мертвенный хохот.
– Сюда иди! Сюда иди! – хором позвали они. – Ты наш, твое место в
Мордоре!
– Уходите! – полушепотом повторил Фродо.
– Кольцо! Отдавай Кольцо! – откликнулись замогильные голоса.
Главарь пришпорил коня и погнал его в реку; за ним двое других.
– Именем Элберет и прекрасной Лучиэнь клянусь, – проговорил
Фродо, воздев меч, – Кольца вы не получите. И я не ваш!
Тогда главарь, бывший уже посреди Переправы, привстал в стременах,
грозно поднял руку – и Фродо онемел. Язык его прилип к гортани, сердце замерло, меч переломился и выпал из дрожащей руки. Эльфийский конь с храпом встал на дыбы – казалось, первый Всадник вот-вот достигнет другого берега.
Но раздался оглушительный рев и грохот: гул яростного потока,
влекущего груды валунов. Фродо смутно увидел, как вся река поднялась и вздыбилась конницей бушующих волн – ему почудились среди воды белые всадники, белые кони, пышные гривы. Водяная громада обрушилась на троих Черных и мигом сшибла их, бешено пенясь над водяной гробницей.
Остальные шестеро прянули назад.
Как сквозь сон, услышал Фродо дальние крики, и за Черными
Всадниками, все еще медлившими на том берегу, ему привиделся белый витязь в сверкающих латах, а позади него – туманные фигурки, алым пламенем факелов прорезающие серую мглу, которая поглотила весь мир.
Черные кони, шалея от ужаса, ринулись в поток – его буйный,
торжествующий рев заглушил дикие вопли Всадников, исчезнувших среди пены и валунов. Падая с коня, Фродо подумал, что ему суждено сгинуть в грохочущем разливе вместе со своими врагами. И лишился чувств.

Книга 2
Свивая тысячи путей
В один, бурливый, как река,
Хотя, куда мне плыть по ней,
Не знаю я пока.