Файл: Джон Рональд Руэл Толкин 01. 1892 09. 1973) писатель, поэт.pdf

– Ну, не знаю, – сказал Сэм, – мои бы дети такого не сказали. А потом,
коли все прополоть да обтяпать, как оно в сказке и полагается, так это хоть
Горлума туда вставляй: там-то он не то, что под боком. Да он же вроде любил двести лет назад сказки послушать. Вот как он сам думает – герой он или злодей?
Эй, Горлум! – позвал он. – Хотишь быть героем… да куда же он опять подевался?
Его не оказалось ни на прежнем месте, ни поблизости. Их снеди он есть не стал; как повелось, глотнул водички, а потом вроде бы свернулся калачиком. Прежде хоть было понятно, куда он пропадает – ходит на добычу, кушенькать-то ему надо; но вот и сейчас умотал, пока они разговаривали. Здесь-то какая добыча?
– Чего-то он тишком мухлюет, – сказал Сэм, – не разбери-поймешь.
Кого ему здесь ловить, чего копать? Камень, что ли, вкусный нашел? Мха и того с фонарем не сыщешь!
– Да оставь ты его в покое, – сказал Фродо. – Без него мы бы в жизни и близко не добрались. Каков есть, таков есть, ловчит – значит ловчит.
– Все равно, мне спокойнее, когда он вертится на глазах, – сказал
Сэм. – А коль он ловчит, так тем более. Помните, как он тень на плетень наводил: не знаю, мол, не то стерегут, не то нет. А башня вот она – либо она пустая, либо там полным-полно орков, или кто у них здесь в сторожах.
Может, он за ними и отправился?
– Да нет, не думаю, – сказал Фродо. – Если даже он что и затевает – а похоже на то, – ни орки, ни другие рабы Врага тут ни при чем. Зачем бы он столько дожидался, суетился, волок нас сюда? Он и сам этого края смертельно боится. Сто раз мог он нас выдать с тех пор, как мы встретились. Нет, уж ежели он что выкинет, то выкинет на свой манер,
тихохонько.
– Как есть вы правы, сударь, – сказал Сэм. – Ну, прыгать от радости я пока погожу – меня-то он хоть сейчас продаст с потрохами, да еще приплатит, чтоб купили. Но я и забыл – а Прелесть-то! Нет, с самого начала у него на лбу было написано: «Отдайте Прелесть бедненькому Смеагорлу!»
И коли он что замышляет, так только в этих видах. Но зачем он сюда нас приволок – нет, спросите что-нибудь попроще.
– Да он, поди, и сам не знает зачем, – сказал Фродо. – Вряд ли какой- нибудь замысел удержится в его худой голове. Я думаю, он просто бережет,
как может, свою Прелесть от Врага: ведь если Тот ее заполучит, то и
Горлуму крышка. Ну а уж заодно выжидает удобного случая.
– Ну да, как я и говорил – Липучка и Вонючка, – сказал Сэм. – Но чем

ближе к вражеской земле, тем больше вони от Липучки. Вот помяните мое слово – если дойдет до дела, до его хваленого перехода, он свою Прелесть так, за здорово живешь, не отпустит.
– Это еще дожить надо, – сказал Фродо.
– Вот чтоб дожить, и надо ушами не хлопать, – сказал Сэм. –
Прохлопаем, засопим в две дырочки, а Вонючка уж тут как тут. Это я себе говорю, а вы-то, хозяин, как раз вздремните, порадуйте меня, только ляжьте поближе. Я вас буду стеречь: вот давайте я вас обниму, и спите себе – кто к вам протянет лапы, тому ваш Сэм живо голову откусит.
– Спать! – сказал Фродо и вздохнул, точно странник в пустыне при виде прохладно-зеленого миража. – Смотри-ка, а я ведь и вправду даже здесь смогу заснуть.
– Вот и спите, хозяин! Положите голову ко мне на колени и спите!
Так и нашел их Горлум через несколько часов, когда он вернулся по тропке из мрака ползком да трусливой побежкой. Сэм полусидел,
прислонившись щекой к плечу и глубоко, ровно дышал. Погруженный в сон Фродо лежал головой у него на коленях, его бледный лоб прикрывала смуглая Сэмова рука, другая покоилась на груди хозяина. Лица у обоих были ясные.
Горлум поглядел на них, и его голодное, изможденное лицо вдруг озарилось странным выражением. Хищный блеск в глазах погас; они сделались тусклыми и блеклыми, старыми и усталыми. Его передернуло,
точно от боли, и он отвернулся, глянул в сторону перевала и покачал головой едва ли не укоризненно. Потом подошел, протянул дрожащую руку и бережно коснулся колена Фродо – так бережно, словно погладил. Если бы спящие могли его видеть, в этот миг он показался бы им старым-престарым хоббитом, который заждался смерти, потерял всех друзей и близких и едва- едва помнил свежие луга и звонкие ручьи своей юности, – измученным,
жалким, несчастным старцем.
Но от его прикосновения Фродо шевельнулся и тихо вскрикнул во сне,
а Сэм тут же открыл глаза и первым делом увидел Горлума, который «тянул лапы к хозяину»: так ему показалось.
– Эй ты! – сурово сказал он. – Чего тебе надо?
– Ничего, ничего, – тихо отозвался Горлум. – Добренький хозяин!
– Добренький-то добренький, – сказал Сэм. – А ты чего мухлюешь,
старый злыдень, где ты пропадал?
Горлум отпрянул, и зеленые щелки засветились из-под его тяжелых век. Он был вылитый паук – на карачках, сгорбился, втянул голову, глаза

так и торчали из глазниц. Невозвратный миг прошел, словно его и не было.
– Мухлюешь, мухлюешь! – зашипел он. – Хоббиты всегда такие вежливенькие, да-ссс. Сславненькие хоббитцы! Смеагорл привел их к тайному проходу, о нем никто-никто не знает. Он устал, ему пить хочется,
да, очень хочется пить, а он ходит, рыщет, тропки ищет – вернется, и ему говорят: мухлюешь, мухлюешь. Хорошенькие у него друзья, да, моя прелесть, очень хорошенькие.
Сэм немного устыдился, но доверчивей не стал.
– Ну прости, – сказал он. – Ты уж прости, со сна еще и не то скажешь,
а спать-то мне ох не надо бы, вот я и сгрубил малость. Хозяин вон как устал, я ему говорю: вздремните, мол, я постерегу, а оно вишь ты как вышло. Прости. А пропадал-то где?
– Мухлевал, – сказал Горлум, и глаза его налились зеленым мерцанием.
– Ну как знаешь, – сказал Сэм, – тебе виднее. Не так уж я небось и ошибся. Ладно, теперь нам надо как-нибудь втроем смухлевать. Сколько времени-то? Еще сегодня или уже завтра?
– Уже завтра, – сказал Горлум. – Уже завтра было, когда хоббиты заснули. Спать здесь нельзя, спать опасно – и бедненький Смеагорл стережет их и мухлюет.
– Вот прицепился к словечку, – сказал Сэм. – Хватит тебе. Бужу хозяина. – Он бережно отвел волосы со лба Фродо и, склонившись к нему,
тихо проговорил: – Проснитесь, сударь! Проснитесь!
Фродо пошевелился, открыл глаза и улыбнулся, увидев над собой лицо
Сэма.
– Не рано будишь, а, Сэм? – спросил он. – Темно ведь еще!
– Да здесь всегда темно, – сказал Сэм. – Горлум вернулся, сударь, и говорит, что нынче уже завтра, надо идти. Постараемся напоследок-то.
Фродо глубоко вздохнул и сел.
– Да, напоследок! – сказал он. – Привет, Смеагорл! Нашел себе что- нибудь поесть? Отдохнул?
– Смеагорлу некогда есть и отдыхать, – сказал Горлум. – Он мухлюет,
он мухляк.
Сэм цокнул языком, но сдержался.
– Не обзывай сам себя, Смеагорл, – сказал Фродо. – Это очень неразумно, даже если заслуженно.
– Смеагорл сам себя не обзывает, – сказал Горлум. – Его обзывает лассковый господин Сэммиум, такой умненький хоббит.
Фродо поглядел на Сэма.

– Да, сударь, – сказал Сэм. – Было дело: я чего-то всполошился со сна,
а он тут как тут. Я попросил у него прощенья, но, похоже, зря.
– Нашли время ссориться, – сказал Фродо. – Вот ты и довел меня до места, Смеагорл. Дальше ведь мы и сами пройдем, верно? Куда идти,
понятно, перевал на виду, и если там нет ничего мудреного, то ты свое дело сделал, исполнил, что обещал, и ты свободен: иди куда знаешь, только не к вражеским слугам, ешь, отдыхай. Будет тебе и награда – не от меня, так от тех, кто меня помнит.
– Нет, нет, еще нет, – заскулил Горлум. – Пройдут они дальше сами?
Нет еще, не пройдут. Переход трудный. Смеагорлу нужно идти с ними: ни поесть, ни поспать, ничего ему нельзя. Пока еще нет.

– А чего так воняет? – сказал Сэм. – Вроде как – тьфу, даже говорить противно. Наверняка здесь орки гадят, и лет за сто так поднакопилось золота, что и лопатой не разгребешь.
– Орки не орки, – сказал Фродо, – а раз нет иного пути, то нам сюда.
Они перевели дыхание и полезли в пещеру. Через несколько шагов их поглотил непроглядный мрак. В такую темень Фродо и Сэм после Мории не попадали, а эта была, пожалуй, еще чернее и гуще. Там, в Мории, все- таки и поддувало, и эхо слышалось, и чувствовался подгорный простор.
Здесь воздух был недвижный, тяжкий, затхлый; он мертвил звуки. Это была черная отрыжка кромешной тьмы, она не только слепила глаза, но отшибала память о цветах и очертаньях, изгоняла самый призрак света.
Вечная ночь вечно пребудет, и нет ничего, кроме ночи.
Оставалось только осязать, и болезненно чутки стали пальцы на вытянутых вперед руках и осторожно ступающие ступни. Стены были, к их удивлению, гладкие, пол ровный, наклонный им навстречу; иногда попадалась ступенька-другая. Проход был такой широкий, что хоббиты,
которые шли ощупью по стенам и старались держаться рядом, почти сразу потеряли друг друга.
Горлум пошел вперед и был, должно быть, за несколько шагов –
поначалу они еще слышали его шипенье и пыхтенье, но вскоре притупились все их чувства: пресекся слух и онемели пальцы, и они пробирались вперед лишь потому, что раз заставили себя войти, то не возвращаться же, а впереди все-таки должен быть какой-то выход.
Может быть, и вскоре – время тоже растворилось во тьме – Сэм на ощупь обнаружил справа скважину, из которой не так воняло; ему даже померещилось какое-то дуновенье, но он побрел дальше.
– Здесь не один проход, – шепнул он с невероятным усилием. – Вот где оркам-то жить да радоваться!
Потом, сперва он по правую руку, потом Фродо по левую, миновали три или четыре таких скважины, пошире и поуже; но проход не ветвился,
он вел прямо и прямо, вверх по уклону. Да что ж ему никак нет конца,
сколько еще можно это терпеть, сколько станет сил терпеть? Чем выше, тем гуще становилось зловоние, а из-за спертого черного смрада напирало что- то куда страшнее и чернее. Какое-то висячее вервие липкими щупальцами цепляло их за головы; зловоние все усиливалось, и стало так, будто из пяти чувств им оставлено одно обоняние – и только затем, чтобы их мучить. Час,
два или три часа – сколько они уже шли? Да какие часы – дни, а может, и недели. Сэм оторвался от своей стены, нашел руку Фродо, и рука в руке

пошли они дальше.
Фродо чуть не провалился влево, в пустоту; скважина была гораздо шире, чем попадались до сих пор, и оттуда несло таким смрадом и такой страшной злобищей, что он едва не потерял сознание. Сэм тоже споткнулся и упал ничком. Одолевая тошнотный ужас, Фродо схватил его за руку.
– Вставай! – прохрипел он без голоса. – Это отсюда и вонь, и гибель.
Вперед! Быстрее!
Собрав остатки сил и решимости, он вздернул Сэма на ноги и ринулся вперед. Сэм шатаясь ковылял рядом – шаг, два шага, три, – наконец шесть шагов: то ли они миновали невидимую скважину, то ли еще что, но идти вдруг стало чуть-чуть легче, словно приослабла беспощадная хватка, и они побрели, по-прежнему взявшись за руки.
Но проход раздвоился, а может, растроился, расчетверился, и в темноте не понять было, какой из них шире, какой ведет прямее: левый, правый?
Как выбрать? – а выберешь неверно, выберешь верную смерть.
– Куда Горлум-то пошел? – задыхаясь, проговорил Сэм. – Чего ж он нас не подождал?
– Смеагорл! – попробовал позвать Фродо. – Смеагорл! – Но голос его увяз в гортани, и зов замер, едва сорвавшись с губ. Ответа не было – ни эха,
ни шепотка.
– В этот раз насовсем удрал, – пробурчал Сэм. – Довел до места,
спасибочки: сюда, видать, и вел. Горлум! Попадешься – голову оторву!
Ощупью, спотыкаясь на каждом шагу, они наконец обнаружили, что левый проход – тупиковый, может быть, изначально, а может, его завалило.
– Здесь мы не пройдем, – шепнул Фродо. – Значит, и выбора нет –
только другой проход, если он там один, и будь что будет.
– Скорее обратно! – пропыхтел Сэм. – Тут не горлумством пахнет. На нас кто-то глядит.
Другим проходом они не пробежали и двух саженей, как сзади послышалось невыносимо жуткое в плотном беззвучье урчанье, бульканье
– и долгий, шипящий присвист. Они в ужасе обернулись, но видно пока ничего не было. Хоббиты окаменели в ожидании неведомой напасти.
– Это ловушка! – сказал наконец Сэм, взялся за рукоять меча и вспомнил могильную мглу, из который он был добыт. «Эх, сюда бы сейчас старину Тома!» – подумал он. Но Том был далеко, а он стоял в непроглядной черноте, и гневное, темное отчаянье сжимало его сердце;
вдруг в нем самом забрезжил, потом зажегся свет такой нестерпимо яркий,
будто солнце брызнуло в глаза, полуослепшие от подвального сумрака.
Свет расцветился: зеленый, золотой, серебряный, огненно-белый. Вдали,

как на эльфийской картинке, он увидал Владычицу Галадриэль на траве
Лориэна, и в руках ее были дары. Тебя, Хранитель, – услышал он далекий,
но внятный голос, – я одариваю последним.
Ближе раздались шипенье, хлюпанье и тихий скрип с прищелком –
точно что-то суставчато-членистое медленно шевелилось во тьме, источая смрад.
– Хозяин, хозяин! – крикнул Сэм, обретая голос. – Подарок
Владычицы! Звездинка! Помните, она сказала, в темноте будет светить. Да звездинка же!
– Звездинка? – пробормотал Фродо в недоумении, как бы сквозь сон. –
Ах да! Как же я забыл о ней? Чем чернее тьма, тем ярче он светит! Вот она тьма, и да возгорится свет!
Медленно вынул он из-за пазухи фиал Галадриэли и поднял его над головой. Он замерцал слабо, как восходящая звездочка в туманной мгле,
потом ярко блеснул, разгоняя мрак, наконец разгорелся ясным серебряным пламенем – и вспыхнул неугасимый светильник, словно сошел к ним закатной тропой сам Эарендил с Сильмариллом на челе. Темнота расступалась, а серебряный огонь сиял в хрустале и осыпал руку Фродо ослепительно белыми искрами.
Фродо изумленно глядел на чудесный дар, который так долго носил с собой как драгоценную и милую безделушку. В дороге он редко вспоминал о фиале – вот вспомнил в Моргульской долине – и не вынимал его: вдруг засветится и выдаст.
– Айя Эарендил Эленион Анкалима! – воскликнул он, не ведая, что значат и откуда взялись эти слова, ибо иной голос говорил его устами,
голос ясный и звонкий, пронизавший смрадную тьму.
Но много злодейства таят глубокие полости Средиземья – могучего,
древнего, ночного злодейства. Исчадие мрака, Она слышала этот эльфийский возглас в незапамятные времена, слышала и не убоялась его, не убоялась и теперь. И Фродо почуял ее кромешную, черную злобу и мертвящий взгляд. Невдалеке, между ними и скважиной, от которой их отшатнуло, явились из темени два больших многоглазых пучка, и скопища пустых глаз отразили и распылили ясный свет звездинки; смертоносным белесым огнем налились они изнутри, огнем ненасытной и беспросветной злобы. Чудовищны и омерзительны были эти паучьи – и вовсе не паучьи –
глаза, налитые злорадством при виде беспомощных, затравленных жертв.
Фродо и Сэм пятились, не в силах оторвать взгляда от многоочистого ужаса; а пучки глаз приближались. Дрогнула рука Фродо, он медленно