ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 06.09.2024
Просмотров: 150
Скачиваний: 0
Соответственно этому представлению о мироздании как едином целом разрабатывалось и представление о человеке, как неотъемлемой части этого целого, и о его месте в нем. При этом древние мыслители опирались на «способность видеть всё как одно». Человек, обладающий этим качеством, считался мудрецом. Стремление к мудрости объявляется главной добродетелью. Только добродетельный человек является хорошим гражданином. «Без добродетели не быть государству», - говорит великий греческий философ Платон в своем диалоге «Государство».
Стремление к добродетельной жизни является для человека врожденным, но требует развития и совершенствования. Так возникает потребность в создании системы воспитания «лучшего» человека и гражданина. В ее основе идея единства человека и мироздания. Город-государство должен стать моделью мирового порядка (макрокосмоса), а государство с его законами главной целью должно считать воспитание добродетельного (лучшего) человека.
В Древней Индии создатели ведических гимнов, поэты-мудрецы риши, по мнению переводчика древнейшего ведического текста «Ригведы»Т. Елизаренковой, были визионерами, они «видели истину». Не случайно, соответствующее русскому термину «видение» слово в санскрите означает одновременно и «мысль», «мудрость». В контексте «Ригведы» и в последующей ведической традиции он употребляется как синоним выражения «постигать истину»29. В древнеиндийской мифологии одним словом «Дхи» обозначались «видение», «интуиция», «молитва». О значимости этого термина в индийской культурной традиции свидетельствует и тот факт, что одно из древнейших и важнейших божеств индийского пантеона – Пуруша, космический прачеловек , а позднее – высшее сознающее начало, имеет два эпитета: «все, что стало и станет» и «тот, кто видит». Категории «видимое» и «видение» являются важнейшими в древнейшей философской системе Индии санкхья-йога. В классическом тексте "Йога-сутра" Патанджали, во второй главе, видение рассматривается как единственно возможный путь к познанию истины, а видимое трактуется всего лишь как опыт, посредством которого осуществляется постижение внутренней сущности Видящего. Таким образом, единство "видимого" и "видения" выступает как единство субъекта и объекта. В знаменитом, ставшем классическим тексте Вед, получившем наименование «Поучения Снаткумары», где излагаются представления древних индийцев о «пути познания», говорится о том, что извечная мудрость, заключенная, в священных текстах Вед, первоначально дается человеку как Имя. И почитание Вед следует начинать с почитания их как Имени. Вместе с тем, Имя, взятое само по себе (т.е. как изреченное слово), еще не открывает глубинного тайного смысла, заключенного в священных книгах; для его постижения необходимо «развернуть» имя в законченную систему понятий, которые призваны уточнить значение сказанного в Ведах. В процессе этих размышлений человек осознает свое единство с высшим духовным началом Атманом (Пурушей), объединяющим в единое целое все сущее и обретает закон (дхарма), которому должен следовать в своей жизни. Человек как бы "прозревает", обретая способность «видеть истину». Вчитываясь в заключительные строки Поучения, мы как бы присутствуем при этом акте духовного прозрения:
Это бесконечное – внизу, оно наверху, оно позади, оно спереди,
оно справа, оно слева, оно весь этот мир.
А теперь наставление о самом себе: я внизу, я наверху, я позади,
я впереди, я справа, я – весь этот мир30.
Примерно в том же духе трактуется роль видения и в текстах древнего Китая. Один из наиболее авторитетных текстов «Дао де цзин» начинается с рассуждения о том, что дао – вечное, неизменное, непостижимое и бесформенное качало, являющееся основой всего сущего, выраженное словами «не есть даo, постоянное Дао», так как слово представляет его «только в конечной форме». «Эту действительную сущность, чудесную тайну» способен видеть лишь тот, кто «свободен от страстей» и не подвержен обманчивому свидетельству чувств (прежде всего зрения).
Популярнейшим культурным героем древности (и в наши дни) являлся греческий бог-титан Прометей. В классическую мифологию древних греков этот образ пришел из архаической эпохи, где Прометей выступал в роли одного из божественных покровителей племени. В наиболее ранней версии мифа о Прометее, которая излагается в поэмах Гесиода, он фигурирует как герой, подаривший людям огонь вопреки воле верховного бога Зевса и пострадавший за это. Ему постоянно сопутствует и эпитет «хитроумный», т.е. изобретательный, умелый. В более поздних вариантах этого мифа Прометей выступает уже в качестве культурного героя, наделяющего людей различным умениям, а также способностью «видеть и слышать». Содержание этого мифа излагает великий античный драматург Эсхил в своей трагедии «Прометей прикованный»:
…я их сделал прежде неразумных,
Разумными и мыслить научил…
Раньше люди смотрели и не видели и слыша
Не слышали, в каких-то грезах сонных
Влачили жизнь; не знали древоделья,
Не строили домов из кирпича,
Ютились в глубине пещер подземных
Бессолнечных, подобно муравьям,
Примет зимы и весны – поры цветов –
И лета плодоносного: без мысли
Свершали все, - я им показал
Восходы и закаты звезд небесных;
Я научил их первой из наук –
Науке чисел и грамоте; я дал им
И творческую память, матерь Муз.
И первый я поработил ярму
Животных диких; облегчая людям
Тяжелый труд телесный, я запряг
В повозки лошадей, узде послушных.
Кто, как не я, бегущие по морю
Легкокрылые измыслил корабли…31
Приведенный текст достаточно отчетливо указывает на то, что в мифе о Прометее особое место отводится овладению людьми способностями «видения» и «мышления», которые делают людей разумными, способными придать своей жизни организованный, цивилизованный характер. В статье "Прометей и трагедия культуры" Г. Гадамер писал: "... в этом мифе с ранних времен западное человечество несомненно истолковывало само себя в своем культурном самосознании. Он как бы миф европейской судьбы. Рассказать историю его истолкования значит поэтому рассказать саму историю европейского человечества"32.
Конкретное выражение это культурное самосознание человечества нашло в мифопоэтических образах эпической поэзии, созданных на рубеже между каменным и бронзовым веками. Классическим примером такого мифопоэтического воплощения космологической идеи является знаменитый эпизод из XVIII Песни "Илиады" Гомера, повествующий о создании и украшении богом-кузнецом Гефестом "шита Ахилла". Бог-мастер изобразил на нем весь видимый мир: звездное небо и воды океана, очерчивающие ойкумену, и эпизоды человеческой жизни, протекающей в этих пределах: труды и дни земледельца, жизнь городов, битву народов, сбор винограда и праздник (хоровод) в честь бога Диониса.
В рамках складывавшихся космологических систем подобные образы трансформируются и приобретают первоначально значение сакральных символов, а затем и абстрактно-философских идей. Именно в таком значении употребляется в «Ригведе» термин «мандала», адекватный античному слову «космос» («круг», «диск», «кольцо», «шар», «орбита», «пространство»). «Мандала» имеет здесь определенный «круг значений» : 1) космологическое, характеризующее ее как «модель вселенной» ; 2) ритуальное, как схема организации ритуального действия; 3) сакральное (символическое), выражающее в зашифрованной форме тот замысел, которому следовал бог-творец, создавая космос; 4) философское (познавательное), характеризующее знание мандалы как знание истины, т.е. «высшее знание».
Переосмысление мифологической традиции в процессе развития космологических и натурфилософских представлений способствовало активизации духовного развития человечества. В последующий классический период великие мыслители, опираясь на интуиции, содержавшиеся в культурных образах, разработали образцы («парадигмы») культуры, в которых натурфилософские модели космоса органически сочетались с системами воспитания «совершенного человека», образцовой человеческой личности. Созданные в Китае, Индии и Греции «парадигмы» стали основой формирования общечеловеческой культурной традиции. С.С.Аверинцев, характеризуя значение античной культуры, писал: «Греки создали не только свою собственную культуру – конкретную, исторически неповторимую со своими специфическими характеристиками; одновременно они создали парадигму культуры вообще. Парадигма эта, отрешась от греческой «почвы» еще в эпоху эллинизма, а от обязательной связи с греческим языком – в Риме, оставалась значимой и для Средневековья, и для Ренессанса, и далее вплоть до эпохи индустриальной цивилизации»33. Нечто подобное произошло и с парадигмами культуры, созданными в классическую эпоху в Индии и в Китае.
Следует добавить, что значимость культурных парадигм сохраняется и в современную эпоху, хотя отношение к ней в наши дни носит иной, нежели в предыдущие эпохи, характер. Они больше не воспринимаются лишь как объект рефлексии34, а рассматриваются как культурно-историческое явление и объект научного изучения, имеющий важное значение для формирования человека как целостной личности.
Важнейшим культурным достижением эпохи классической древности было формирование трех основных форм культурной деятельности: техники, философии и науки, искусства. В доисторический период существовали формы человеческой деятельности, которые нередко обозначают теми же терминами. Так, например, в древних технологиях, созданных в эпоху нижнего палеолита, таких как технология создания каменных орудий, добывания огня, охота на крупного зверя, - усматривают начало или архаическую форму того, что в дальнейшем станет техническим прогрессом. В образах древней, буквальной мифологии обнаруживают зачатки некоего «однородного» с наукой, но не тождественного ей знания, а в образах космологического мифа видят модели мироздания, «однородные» с философскими концепциями, созданными мыслителями классической древности, принадлежавшими к различным философским школам35.
Не менее распространены и аналогии между наскальными изображениями т.н. «палеолитической эпохи» (верхний палеолит) и «художественным познанием» последующих эпох. Они объявляются результатом наличия у человека верхнего палеолита «элементов эстетического видения действительности»36. История формирования техники, философии и науки, искусства в качестве самостоятельных институтов культуры, которая начинается в эпоху классических культур Древнего мира, с очевидностью показывает несостоятельность подобных аналогий. Древние технологии, вненаучное знание и т.н. «первобытное искусство» связаны с мифологическим сознанием доисторической эпохи, в котором представление о человеке неотъемлемо от представления о мироздании в целом. Мир представляется человеку в образах мифа, а сам человек воспринимает себя как миф. Единство человека и мифа определяется общим законом для богов и для людей. Высшим знанием, при этом, является знание этого закона. При отсутствии достаточно подробного и специализированного знания природы и человека постижение «всеобщего закона», объединяющего мироздание и человека, было возможно только с помощью эстетической интуиции. Создание мифа стало важнейшим культурным актом, стимулировавшим развитие у человека способности представления о мире как о едином целом. При этом мифотворчество главной своей опорой имело эстетическую интуицию.
Рефлексия буквальной мифологии, которая начинается с вступлением человечества в историческую эпоху, приводит к коренным изменениям в сознании человека. Хотя мифология сохраняет свое значение на всем протяжении не только «древнего», архаического, но и «нового», классического периода существования Древнего мира, однако ее роль в формировании культуры в эти периоды различна. В архаическую эпоху она выступает как доминирующий фактор человеческого сознания, напротив, в классическую эпоху она является лишь почвой и арсеналом формирования нового не мифологического, а рационального сознания. Если «мудрость» человека архаической эпохи состояла в способности «видеть все как одно», то иным было представление о мудрости человека классического периода, суть его составляло известное изречение –«человек, познай самого себя». При этом большинство великих мыслителей классической древности стремились к синтезу этих, казалось бы, противоположных мировоззренческих установок. Это нашло отражение еще в одном принципе – требовании во всем «соблюдать меру». Этот принцип выражал не только идею единства человека и мира, который соответственно космологическому мифу представлял собой гармоническое единство целого и частей, но воспринимался и в качестве основы высшей человеческой добродетели, высшего качества («золотой середины» - меры), наличие которой у человека делает его совершенным.