Файл: Управление рисками в проектной среде (1. Понятие риска и планирования управления рисками в проектной среде).pdf

Скачать файл (0,23Мб)

Заказать решение

ВУЗ: Не указан

Категория: Курсовая работа

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 30.06.2023

Просмотров: 94

Скачиваний: 2

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

Глава 1. Понятие риска в проектной среде

Глава 2. Классификация рисков в проектной среде

Заключение

Библиография

Еще одной важной характеристикой риска является близость его наступления. Естественно, что при прочих равных условиях рискам, которые могут осуществиться уже завтра, следует сегодня уделять больше внимания, чем тем, которые могут произойти не ранее, чем через полгода. Для шкалы оценки близости риска может быть применена, например, следующая градация: очень скоро, не очень скоро, очень нескоро.

Управление рисками - это процессы, связанные с идентификацией, анализом рисков и принятием решений, которые включают максимизацию положительных и минимизацию отрицательных последствий наступления рисковых событий. [5, c.478] Процесс управления рисками проекта обычно включает выполнение следующих процедур:

Планирование управления рисками - выбор подходов и планирование деятельности по управлению рисками проекта.
Идентификация рисков - определение рисков, способных повлиять на проект, и документирование их характеристик.
Качественная оценка рисков - качественный анализ рисков и условий их возникновения с целью определения их влияния на успех проекта.
Количественная оценка - количественный анализ вероятности возникновения и влияния последствий рисков на проект.
Планирование реагирования на риски- определение процедур и методов по ослаблению отрицательных последствий рисковых событий и использованию возможных преимуществ.
Мониторинг и контроль рисков - мониторинг рисков, определение остающихся рисков, выполнение плана управления рисками проекта и оценка эффективности действий по минимизации рисков.

Все эти процедуры взаимодействуют друг с другом, а также с другими процедурами. Каждая процедура выполняется, по крайней мере, один раз в каждом проекте. Несмотря на то, что процедуры, представленные здесь, рассматриваются как дискретные элементы с четко определенными характеристиками, на практике они могут частично совпадать и взаимодействовать. Рассмотрим их в следующих разделах.

Глава 2. Классификация рисков в проектной среде

Что касается классификации рисков, то она являлась предметом исследований многих ученых. Одним из первых подошел к этому вопросу Дж. Кейнс[12, 65], который рассматривал риск через призму взаимоотношений заемщик–кредитор. Он полагал, что применительно к инвестиционным взаимоотношениям следует выделять три основных вида риска:

1) предпринимательский риск,

2) риск кредитора

3) риск уменьшения ценности денежной единицы в связи с инфляцией . В литературе, посвященной вопросам риск-менеджмента, сложилось значительное количество подходов, рассматривающих риски исходя из природы их возникновения, периода проявления и т. д. Классификации рисков были предложены различными отечественными и зарубежными исследователями (Т. Бартон, В. П. Буянов, В. М. Гранатуров, Т. ДеМарко, В. С. Романов, Н. В. Хохлов, Г. В. Чернова и др.). Результатом анализа существующих классификаций рисков является сводная обобщающая таблица, в которой риски представлены в соответствии с их различными классификационными признаками (таблица 3).

Природа возникновения риска	Объективные риски – риски, связанные с действительными процессами в жизни, оценка которых не зависит от оценивающего его субъекта, а также от сложившейся в данный момент времени конъюнктуры. Субъективные риски – риски, оценка которых зависит от представлений субъекта, занимающегося его оценкой, а также от конъюнктурных интересов конкретного момента времени. Мнимые риски – факторы, влияющие на представление субъекта о риске, которые не имеют реальной основы
Период проявления риска	Краткосрочный риск – риск, результаты которого проявляются через короткий промежуток времени. Как правило, он связан с решением ежедневных вопросов. Долгосрочный риск – риск, последствия которого значительно отдалены во времени от момента принятия решения. Он связан с решением стратегических вопросов
Изменяемость риска во времени	Статический риск – риск, величина которого практически не изменяется со временем, например, угроза от стихийных бедствий (пожары, наводнения и т. п.); возможные потери вследствие неблагоприятного изменения законодательства; возможные потери вследствие небрежности; возможные потери вследствие смерти ключевых работников предприятия или собственников; потери вследствие мошенничества. Динамический риск – риск, величина которого изменяется с течением времени, например, изменение потребностей потребителей; новые достижения в технологиях производства и управления
Риск на этапе решения проблемы	Риск неверного целеполагания – риск, возникающий в результате неверно выбранной цели или неверно выбранного средства достижения цели. Риск принятия неверного решения – риск, возникающий в результате неполноты или недостаточности информации, а также субъективности восприятия информации лицом, принимающим решение. Риск неверного выполнения решения – риск, связанный с нарушением исполнения процессов, необходимых для выполнения решения. Риск неверной оценки качества реализации решения – риск, возникающий в результате отсутствия формализованных критериев оценки, а так- же субъективности восприятия информации лицом, производящим оценку
Масштаб объекта риска	Индивидуальный риск – риск, возникающий на уровне функционирования отдельной конкретной выделенной системы (например, человеческий индивидуум). Риск на уровне предприятия (фирменный риск) – риск, возникающий на уровне организации, т. е. на уровне совокупности единичных интеллектуальных систем и технических устройств при осуществлении целенаправленной деятельности. Государственный риск – риск, возникающий на государственном уровне, т. е. на уровне совокупности организаций и индивидуумов, объединенных единой политической системой и, как правило, географическим местом расположения. Межгосударственный риск – риск, возникающий на межгосударственном уровне, т. е. на уровне совокупности субъектов государственного уровня
Сфера возникновения риска	Внешний риск – риск, который непосредственно не связан с деятельностью предприятия или его контактной аудиторией (социальные группы юридические, физические лица, которые проявляют потенциальный и/или реальный интерес к деятельности данного предприятия). На уровень внешних рисков влияют такие факторы, как политика, экономика, демография, география и т. д. Внутренний риск – риск, обусловленный деятельностью самого предприятия и его контактной аудиторией. На уровень внутренних рисков влияют качество менеджмента предприятия, техническое оснащение, производственные технологии и т. д.
Возможность страхования риска	Страхуемый риск – риск, по которому можно возместить ущерб, полученный в результате возникновения событий риска. На случай наступления ряда данных событий можно застраховаться по договору, предусматривающему обязанности страховщика по полной или частичной компенсации потерь доходов (дополнительных расходов), вызванных такими обстоятельствами, как неисполнение договорных обязательств контрагентом застрахованного лица, являющегося кредитором по сделке; понесенные непредвиденные расходы; остановка производства в результате оговоренных событий и т. д. Нестрахуемый риск – риск, по которому невозможно возместить ущерб, полученный в результате возникновения событий риска. Нестрахуемые риски не берутся страховать страховые компании. Но именно нестрахуемые риски являются потенциальным источником дополнительных возможностей
Риски предпринимательской деятельности	Финансовый риск – риск неадекватного управления структурой капитала. Кредитный риск – риск потери денежных средств в результате невозврата суммы кредита или про- центов по нему. Валютный риск – риск потери денежных средств вследствие изменения курсов валют. Процентный риск – риск потери денежных средств вследствие повышения процентов по привлекаемым источникам над процентами по размещаемым средствам. Юридический риск – риск возникновения убытков вследствие предъявления исков к хозяйствующему субъекту, непризнания юридической силы документов, признания сделок недействительными и т. п. Производственный риск – риск неадекватного использования материальных и трудовых ресурсов, времени, технологий и т. п. Коммерческий (маркетинговый) риск – риск, который связан со следующими факторами: с неопределенностью в месте продажи и цене%, достаточной для дальнейших инвестиций; временным разрывом между производством и реализацией продукции; невозможностью точно определить размер и время рыночных изменений (спрос и т. п.). Инвестиционный (портфельный) риск – риск вероятности убытков по произведенным инвестициям. Страховой риск – риск наступления страхового события, которое приводит к убыткам, вызванным неэффективной страховой деятельностью. Инновационный риск – неизбежный риск, который связан с финансированием вложений в научно-исследовательские работы
Возможность диверсификации	Систематический риск – риск, обусловленный действием многообразных, общих для всех хозяйствующих субъектов факторов (инфляция, война, изменение денежной политики, изменение налоговых и таможенных ставок и т. д.). Специфический (несистематический) риск – риск, обусловленный действием факторов, которые полностью зависят от деятельности самого хозяйствующего субъекта (неэффективный менеджмент, снижение качества товаров и т. д.)
Уровень риска (размер возможного ущерба)	Минимальный риск – риск, в результате проявления которого размер возможного ущерба минимален. Средний риск – риск, в результате проявления которого возможен средний ущерб. Большой риск – риск, в результате проявления которого возможен большой ущерб. Катастрофический риск – риск, в результате проявления которого размер возможного ущерба катастрофический
Время проявления отрицательных последствий	Импульсивный риск – последствия рискологического события проявляются сразу. Кумулятивный риск – последствия рискологического события проявляются не сразу, а по прошествии времени

Таблица 3. Классификация рисков.

Идентификация рисков — это выявление рисков, способных повлиять на проект, и документальное оформление их характеристик. [3, c. 174] Это итеративный процесс, который периодически повторяется на всем протяжении проекта, поскольку в рамках его жизненного цикла могут обнаруживаться новые риски.

Исходные данные для выявления и описания характеристик рисков могут браться из разных источников.

В первую очередь это база знаний организации. Информация о выполнении прежних проектов может быть доступна в архивах предыдущих проектов. Следует помнить, что проблемы завершенных и выполняемых проектов, это, как правило, риски в новых проектах.

Другим источником данных о рисках проекта может служить разнообразная информация из открытых источников, научных работ, маркетинговая аналитика и другие исследовательские работы в данной области. Наконец, многие форумы по программированию могут дать бесценную информацию о возникших ранее проблемах в похожих проектах[1, c. 196]

Каждый проект задумывается и разрабатывается на основании ряда гипотез, сценариев и допущений. Как правило, в описании содержания проекта перечисляются принятые допущения — факторы, которые для целей планирования считаются верными, реальными или определенными без привлечения доказательств. Неопределенность в допущениях проекта следует также обязательно рассматривать в качестве потенциального источника возникновения рисков проекта. Анализ допущения позволяет идентифицировать риски проекта, происходящие от неточности, несовместимости или неполноты допущений.

Для сбора информации о рисках могут применяться различные подходы. Среди этих подходов наиболее распространены[4, c. 83]:

Опрос экспертов
Мозговой штурм
Метод Дельфи
Карточки Кроуфорда

Цель опроса экспертов — идентифицировать и оценить риски путем интервью подходящих квалифицированных специалистов. Специалисты высказывают своё мнение о рисках и дают им оценку, исходя из своих знаний, опыта и имеющейся информации. Этот метод может помочь избежать повторного наступления на одни и те же грабли.

Перед опросом эксперт должен получить всю необходимую вводную информацию. Деятельность экспертов необходимо направлять, задавая вопросы. Во время опроса вся информация, выдаваемая экспертом, должна записываться и сохраняться. При работе с несколькими экспертами выходная информация обобщается и доводится до сведения всех задействованных экспертов.

К участию в мозговом штурме привлекаются квалифицированные специалисты, которым дают «домашнее задание» — подготовить свои суждения по определенной категории рисков. Затем проводится общее собрание, на котором специалисты по очереди высказывают свои мнения о рисках. Важно: споры и замечания не допускаются. Все риски записываются, группируются по типам и характеристикам, каждому риску дается определение. Цель — составить первичный перечень возможных рисков для последующего отбора и анализа.

Метод Дельфи во многом похож на метод мозгового штурма. Однако есть важные отличия. Во-первых, при применении этого метода эксперты участвуют в опросе анонимно. Поэтому результат характеризуется меньшей субъективностью, меньшей предвзятостью и меньшим влиянием отдельных экспертов. Во-вторых, опрос экспертов проводится в несколько этапов. На каждом этапе модератор рассылает анкеты, собирает и обрабатывает ответы. Результаты опроса рассылаются экспертам снова для уточнения их мнений и оценок. Такой подход позволяет достичь некоего общего мнения специалистов о рисках.

Для быстрого выявления рисков можно воспользоваться еще одной из методик социометрии является известной как "Карточки Кроуфорда"[12, c. 71] .

Суть этой методики в следующем. Собирается группа экспертов 7-10 человек. Каждому участнику мини-исследования раздается по десять карточек (для этого вполне подойдет обычная бумага для записок). Ведущий задает вопрос: "Какой риск является наиболее важным в этом проекте?" Все респонденты должны записать наиболее, по их мнению, важный риск в данном проекте. При этом никакого обмена мнениями не должно быть. Ведущий делает небольшую паузу, после чего вопрос повторяется. Участник не может повторять в ответе один и тот же риск.

После того как вопрос прозвучит десять раз, в распоряжении ведущего появятся от 70 до 100 карточек с ответами. Если группа подобрана хорошо (в том смысле, что в нее входят люди с различными точками зрения), вероятность того, что участники эксперимента укажут большинство значимых для проекта рисков, весьма высока. Остается составить список названных рисков и раздать его участникам для внесения изменений и дополнений.

В качестве источника информации при выявлении рисков могут служить различные доступные контрольные списки рисков проектов разработки ПО, которые следует проанализировать на применимость к данному конкретному проекту.

Например, Барии Боэм приводит список 10 наиболее распространенных рисков программного проекта[2, c. 248]:

Дефицит специалистов.
Нереалистичные сроки и бюджет.
Реализация несоответствующей функциональности.

Собчак: Но понимаете, в Питере мы даже уже общались, и у нас в программе итоговой будут как раз эти бабушки, которые всегда чем-то недовольны, а уж хостелами они подавно всегда недовольны будут и были. У нас вообще все, что касается жильцов и вообще узаконивания любой недвижимости, любого маленького бизнеса на первых этажах, я просто сталкивалась с этой темой, это всегда огромная проблема, потому что, как говорится, Баба-Яга всегда против, жильцы всегда против подобных вещей. Вопрос в другом: как вы считаете, почему так происходит, что по факту власть у нас всегда предпочитает интересы жильцов, например, интересам малого и среднего бизнеса. И как вы помните, например, война с «Мосстроем» в Москве тоже началась с законопроекта Госдумы и, собственно, с того, что это было разрешено, легализован снос этих ларьков. И привело это, в общем, к тому, вы видели, к чему это привело — к тому, что огромное количество людей, которые перекупили, арендовали и т.д., были таким жестким образом выселены. Журова: Лишены бизнеса, по большому счету. Но дело в том, что первоначально ведь жильцы не виноваты в том, что кому-то захотелось здесь заниматься бизнесом, вот в чем дело. Их же никто не спросил. Ведь это же, в том числе, и общая домовая собственность, например, те же подъезды. Их кто-то спросил о том, что могут здесь еще посторонние люди ходить и пользоваться? Да, человек, который проживает в этой квартире — это одно дело, и его гости. Собчак: Но не в подъезде же это устраивают, а в квартирах. Журова: Но дело в том, что постояльцы, которые приезжают в эти мини-отели, они же ходят по подъезду, они пользуются услугами и, в общем, общедомовым пространством, в том числе. Собчак: Но понимаете, вы тянете это все на Питер. Я понимаю, что это ваш регион, но, например, на курортах это совсем другая ситуация. Журова: Нет, я задала этот вопрос, как раз мы обсуждали с Хованской, и меня это тоже интересовало, я говорю: «А как Сочи, как Крым?». Она говорит: «Это немножко другое». Дело в том, что там сдаются квартиры, во-первых, на больший срок. Собчак: Но закон-то будет единый для всей страны, понимаете? Журова: Там другие условия, там часто сами люди живут в этих квартирах или действительно приезжают, там другая история, вообще совсем другая. Собчак: Нет, давайте так, смотрите. Ты строишь дом, он у тебя жилой, ты превращаешь его в мини-гостиницу, по закону это будет запрещено. Как быть этим людям? Журова: Нет, если это будет переведено в нежилое помещение — пожалуйста, даже не в подъезде. Собчак: Люди не хотят это переводить в нежилое помещение. Журова: Почему? Собчак: Потому что увеличивается налоговая база. Они пользуются как раз тем, что они оставляют это жилым, это официально числится за ними, за счет этого туристы имеют возможность иметь гораздо более низкие цены, чем они поедут в какую-нибудь «Жемчужину» отдыхать, это демпингует весь рынок. И благодаря этому, в принципе, развивается туризм и в Крыму, и в Сочи, и в других регионах, где люди не могут себе позволить на сегодняшний момент отдыхать в дорогостоящих отелях. Журова: Но дело в том, что, опять же, Ксения, если это будет одна квартира на весь подъезд — это... Собчак: Причем здесь квартира? Вот дом, который человек перевел... Журова: Свой дом — да пожалуйста. Свой дом — это другая история. Мы говорим про многоквартирные дома. Собчак: Не другая. По закону нету этого разделения. Ты обязан либо в нежилой фонд это перевести, либо, если у тебя это числится как жилой фонд, то неважно, весь этот дом или несколько квартир. Журова: Нет, если это твоя частная собственность с отдельным входом и отдельный твой дом, на этот закон не распространяется. Разговор идет только про многоквартирные дома, еще, не дай Бог, дома культурного наследия, где, в том числе, происходят серьезные перепланировки, соответственно, вообще не согласованные. Потому что, понятно, не будет удобно жить так, как это было рассчитано до того планом, а люди это делают по их усмотрению, уже делая из этого мини-отель. Собчак: Хорошо. Говорят, что Госдума все запрещает. Давайте, так как вы — яркий представитель одной из главных партий Госдумы, постараемся это, может быть, как-то опровергнуть, вы постараетесь опровергнуть. Может быть, наоборот, есть примеры того, как законы Государственной думы поддерживают малый бизнес? Были ли приняты какие-то законопроекты за это время такие же яркие, как и запреты, поддерживающие малый и средний бизнес? Журова: Но дело в том, что в любом случае это не мой комитет, потому что надо, конечно, сидеть в этом комитете, в комитете, который отвечает за экономическую политику и, в общем, знать, какие именно четко законопроекты поддерживают малый бизнес. Я сейчас навскидку не скажу, потому что в последнее время, наверное, больше каких-то социальных законов значимых, которые мы понимаем, даже такие, как сегодня, или резонансные, которые ты помнишь, изучаешь и подробно знаешь. Про малый бизнес это больше стимулирует правительство, чем законопроекты, потому что не всегда все можно решить законопроектами, есть меры поддержки малого бизнеса через Министерство экономического развития, и там много разнообразных инструментов, которыми может пользоваться малый бизнес. Но это уже не видение Думы, это может быть общая твоя эрудиция, ты можешь предложить что-то. Зачастую, я, например, отсылаю к каким-то экспертам своим, которых я знаю, людей, говоря: «Сходите, узнайте». Один из таких, наверное, моих интересов — это индустрия детских товаров, такой средний малый бизнес, где много предприятий, где есть преференции определенные для людей, которые захотят заниматься развитием этой отрасли, а она всегда востребована. Это игрушки, детские товары, продукты — это, наверное, уже немножко другое, но все-таки. Поэтому там даже на разработки научные можно получить совершенно бесплатные и кредиты, и дотации, и субсидии, и т.д. Потому что для кого-то это интересно — пожалуйста, развивай эту отрасль, открывай магазины какие-то, пользуйся этими услугами. То есть там есть много инструментариев, и в Минэкономе много грантов разыгрывается для малого и среднего бизнеса. Собчак: Вы в свое время достаточно резко комментировали ситуацию, связанную с митингами против Государственной думы и обвинением в фальсификации. Дословно вы говорили следующее: «Не надо делать новую Думу. Дайте спокойно поработать». Сейчас, собственно, можно подвести итоги этой работы, скоро новые выборы. Какой главный результат этой спокойной работы нынешней Госдумы, которую, по вашему мнению, распускать было не надо, в общем, не поддаваться на всю эту критику по фальсификации. Представление многих людей — это, раньше даже не было этого выражения, взбешенный принтер, это целый ряд каких-то безумных законопроектов, которые бесконечно печатались Госдумой. Вы сами довольны результатами работы Госдумы? И что вы считаете главным результатом? Журова: Дело в том, что действительно было много принято и законопроектов, и социальных законопроектов. Сегодня мы принимали повышение МРОТа. Да, может быть, кажется 7,5 тысяч, но все-таки для многих людей это важно. Собчак: Это главный итог работы? Журова: Нет-нет-нет, я просто говорю то, что сегодня было, я говорю не про главный итог работы. Количество можно говорить сколько угодно, каждый будет, наверное, говорить про свои законопроекты, мой комитет будет про большое количество ратификаций разнообразных говорить, которые были приняты. Да, вносила их не Государственная дума, надо понимать, что их вносит правительство. Собчак: Но за всю Думу-то можно так сказать, что главное приняли, чем будете потом гордиться? Журова: Бюджет. Давайте говорить. Главный документ Государственной думы — это бюджет. Собчак: Но его всегда принимают. Журова: Правильно, его всегда принимают, и это основной документ Государственной думы, это основной документ, по которому живет наша страна. В общем-то, все расходы, которые планируются постатейно, принимает, в том числе, Государственная дума, утверждает, хотя понятно, что вносит его правительство, и зачастую... Собчак: Но давайте всерьез. В этом году по разным причинам, собственно, и в эту Государственную думу тоже, сокращение в бюджете, большое сокращение и соцрасходов и т.д. — это, опять же, связано с экономической ситуацией и т.д. Журова: Нет, соцрасходы как раз сохранены и увеличены по сравнению с 2015 годом, они, наоборот, увеличились. Собчак: Но все-таки говорить, что это главный результат. Давайте как-то... Журова: Нет, конечно, это не главный результат. Собчак: То есть что можно противопоставить? Смотрите, критики Госдумы будут сразу вспоминать, и мы обязательно тоже об этом поговорим, и закон Димы Яковлева, и все эти гомофобные законы, и все эти НКОшные законы, и запреты рекламы на спутниковых каналах. Что хорошее можно противопоставить всему этому? То есть что было такое яркое и большое принято, что можно сказать: да, это все было, не все хорошо, в чем-то я, может, еще и сомневаюсь, и не все одобряю, но зато мы… что? Журова: Вы знаете, я не знаю, просто для меня это, наверное, какая-то каждодневная работа, которая в текущем режиме. И так чем-то одним гордиться очень сложно. Собчак: Нет, но что-то должно перевешивать. Здесь я вам привела огромное количество примеров, можем детально их каждый обсудить, но, в целом, вы понимаете, о чем я говорю. То есть ряд очень негативно в обществе воспринятых запретительных законов. Что, наоборот, не запретительное, а разрешительное, хорошее, за все хорошее и против всего плохого приняла Госдума за годы своей работы? Журова: Вы знаете, просто, правда, я просто пытаюсь сообразить, что может быть. Были законы и по инвалидам, были законы и по индексациям, были законы и по тому, что помогали банковской системе во время... Собчак: Что улучшилось в жизни инвалидов? Давайте так. Журова: В жизни инвалидов что улучшилось? Собчак: Да. Журова: Просто там надо смотреть исключительно по нормативам. Где-то помогали семьям, может быть, это не глобально, но, опять же, в рамках нашей страны семьям с инвалидами добавлялись какие-то дотации, добавлялись какие-то деньги. Когда ты понимаешь, что ты в этом комитете не работаешь, вы меня спросите про комитет по международным делам — я вам сейчас все расскажу. Ксения, понятно, что когда ты проходишь Думу, проходит какое-то количество времени, ты уже не помнишь все законы за 5 лет, правда, это невозможно, особенно когда ты каждый день этим не занимаешься, конечно, это сложно вспомнить. Понятно, за свои могу сказать, в которых принимала участие, которые вносила, ты их помнишь, знаешь и понимаешь. Все остальные сложно. Собчак: Скажите свои три главных закона, которые благодаря вам положительные, разрешительные были приняты в этой Думе? Журова: Разрешительные? Слушайте, знаете, так интересно, я сейчас тоже подумала, вы говорите про разрешительные. Опять же, это работает, он внесен уже давно, просто над ним работала — закон по приграничному сотрудничеству. В рамках санкций, казалось бы, вообще такие законы не должны быть, зачем, вроде мы же все в санкциях находимся, зачем нам дружить? Так вот закон, наоборот, говорит о соглашениях, о продолжении взаимодействий и т.д., но он внесен Государственной думой, просто я его курирую. Если говорить, опять же, законы нашего комитета, очень интересно — это, например, обмен осужденными с разнообразными странами. Я каждый месяц практически докладываю тот или иной законопроект, касаемый этой темы, то есть это выдача осужденных с той или другой страны, это ратификация. Опять же, наверное, получается запрет где-то. Какие-то законопроекты, касающиеся... Собчак: Но это все какие-то технические вещи, они же были и раньше, но это техника. Есть что-то созидательное? Журова: Глобальных законов, зачастую, Дума... Почему все говорят про принтер? Ведь основные законы приняты, Гражданский кодекс принят, закон об образовании принят. Собчак: Нет, подождите. Закон о пропаганде гомосексуализма — это, простите... Журова: Это не отдельный же закон, это поправки и изменения. Собчак: Но все равно, эти поправки — это серьезные изменения, меняющие, условно, некие важные вещи в обществе. Закон о НКО, об иностранных агентах, законы о собраниях на митингах, о штрафах на митингах и т.д. — это серьезные вещи. Есть ли что-то, я пытаюсь понять, пусть в вашей сфере, некие созидательные законы, принятые вами, три главных созидательных закона? Журова: Хорошо, можно сказать ГТО, например, если говорить про спортивную отрасль. Урегулировали мы, что такое ГТО, как он будет сдаваться и, в общем, вот здоровый образ жизни — пожалуйста, наверное, закон, который касается спорта, для меня это важно. Это не запреты, это, наоборот, разрешения. Собчак: А что изменилось? Все сдают ГТО или что? Журова: Возможности сдавать ГТО, возможности этому конкурсу вообще появиться. Собчак: А раньше не было? Журова: Нет, конечно. Его не было, это последний. И реализовываться этот закон будет только вместе с подзаконными актами, то есть он уже вступил в силу, имеется в виду сама реализация этого проекта в 2017 году. Собчак: Вы сдали ГТО? Журова: А мне зачем? Я его сдавала много раз. Мне сейчас надо сдать обязательно? Нет, конечно, в рамках... Собчак: По новому закону, показать пример. Журова: Нет-нет-нет, это добровольно, во-первых, я показываю пример периодически, потому что фестивали ГТО проходят по стране все время, меня приглашают, и понятно, что спросят: «А вы сами-то можете?». И приходиться, конечно, что-то демонстрировать, потому что это больше демонстрация, чем... Я говорю: а зачем мне? Собчак: Хорошо, ГТО, еще два скажите. Журова: Еще два? Собчак: Да. Журова: Еще два уже принятых прям? Собчак: Да, слушайте, сколько вы проработали-то, уже 5 лет просидели. Журова: Не все 5, я еще сенатором была. Например, если закон касается, опять же, спорта, то, что, я считаю, можно, наверное, об этом говорить как хорошее — это закон о базовых видах спорта. Тоже очень интересный, меняющий всю систему, отчасти меняющий систему отношения региона к тому или иному виду спорта и как он его будет развивать. Например, вы определяете, какой вид спорта у вас традиционно популярен в регионе. Он называется базовым. Понятно, там есть критерии, Министерство спорта не каждый вид спорта назовет базовым. Под это выделяются дополнительные. .. Собчак: А вы, кстати, от Кировской области были сенатором. Какой там базовый вид спорта? Журова: Конечно, лыжи, конечно, биатлон. На удивление они определили там, насколько я помню, базовым даже вид спорта фигурное катание, хоккей, потому что традиционно это было. Плюс, например, очень хорошо там развита аэробика, спортивная аэробика... Собчак: То есть можно не один вид спорта, а несколько базовых? Журова: Вы знаете, в Москве, если я не ошибаюсь, около 28, по-моему, если не больше, а в Кирове может быть 5-6, в зависимости от региона, и критерии очень сильно отличаются. Собчак: Хорошо. Кировская область признала базовым видом спорта, условно, фигурное катание, не условно, а так и есть. Что они, стали строить стадионы из-за этого? Журова: Да, построили каток. У них не было катка, у них построили крытый каток. У них детские спортивные школы начали получать дополнительные деньги из бюджета на оборудование и экипировку. То есть это говорит о том, что федеральный бюджет тебе еще помогает на уровне детского спорта, раз ты определил этот базовый вид спорта. Собчак: Третий? Базовый вид спорта, ГТО. Третий? Журова: Это мы по спорту говорим. Давайте, наверное, он еще не принят, не знаю, мы, наверное, можем не успеть его принять к сессии, но он важен для регионов, мы сейчас его обсуждаем. Для моей области, например, это важно — это изъятие неэффективно использованных земель из оборота сельскохозяйственных. Например, для Ленинградской области это важно. Собчак: Опять изъятие. Журова: Но а что делать, если неэффективно, что делать? Это на плюс вообще на самом деле, потому что мы понимаем, что сельское хозяйство надо развивать, особенно там, где это возможно, потому что для Москвы, наверное, это неактуально, а все-таки для Ленинградской области это актуально. Да, изъятие, а что делать? Неэффективный собственник, который собирается там застроить все, а не выращивать, в общем, наверное, он должен быть, никто не говорит про наказан все-таки, а то, что он должен или отдать государству, и оно продаст с аукциона тем, кто хочет заниматься сельским хозяйством. По крайней мере, это то, что сейчас тоже обсуждается, вроде не имеет отношения к спорту, но понимаю, что это имеет отношение серьезно к моей Ленинградской области. Собчак: Свет, я очень много говорила о вас перед интервью с какими-то разными людьми, которые вас знают и по работе в Госдуме, и по вашей спортивной жизни. И, в общем, такое общее мнение, если его суммировать, о вас самых разных людей сводится к тому, что: «Слушай, не мучай ты особо эту Свету Журову, она баба-то хорошая, но она вписалась в эту «Единую Россию», как кур во щи, сейчас сама уже не знает, что делать, и на нее все набросились, и она вроде и человек неплохой, и не вор, и не коррупционер, но уже она во всем этом, и ее уже как-то использовали, и сейчас уже ей выходить из этого смысла нет, потому что столько сил положено, и оставаться тоже как-то ей вроде и самой неудобно. И, в общем, она сама чувствует, что попала, условно, в большую политическую переделку, но уже выбраться из нее не может». Скажите, это действительно те ощущения, которые вы испытываете по поводу того, когда вас представляют: Светлана Журова, член «Единой России», учитывая все-таки...? Журова: А почему вы сразу расцениваете, что член «Единой России» — это приговор? Да, наверное. .. Собчак: Я передаю мнение, что вы, условно, стали заложником всех этих бешеных законов. Журова: Все равно человек же осознанно приходит в политику и в «Единую Россию», наверное, если он не хочет, он может выйти и заниматься какими-то другими делами. Просто я понимаю, что в этих условиях то, что нужно тем людям, которые от меня ожидали результатов каких-то, помощи и т.д., мне в такой конструкции с партией «Единая Россия» делать намного проще. Реализуются мои проекты, которые мне интересы, с теми людьми, с которыми мы реализуем. Собчак: А вам часто стыдно за вашу партию? Журова: Стыдно? Вы знаете, я абсолютно точно знаю, что бывает стыдно за каких-то отдельных людей, тех же коррупционеров, о которых вы сказали, и те люди, которые... Собчак: А за кого? Журова: Я не пофамильно, знаете, я не знаю... Собчак: За Яровую вам стыдно? Журова: Она что, коррупционер? Собчак: Например. Она не коррупционер, но яркий рупор этой проходящей Думы. Журова: Хороший рупор. Она, наоборот, борец с коррупцией как раз. Собчак: Запретительная работа, скажем так. Журова: Запретительная работа? Собчак: Да. Журова: Слушайте, смотря какая запретительная работа, потому что многие вещи можно интерпретировать по-разному и потом ими спекулировать и, в общем, что часто происходит... Собчак: Поэтому я и задаю вопрос: стыдно или нет за Яровую? Журова: Мне за Яровую — нет, не стыдно, конечно. Собчак: За Пехтина стыдно или не стыдно? Журова: За Пехтина? Он не в Думе. Я сейчас не знаю, что с ним происходит, честно скажу. По крайней мере, когда он работал, был руководителем моей группы, в общем... Собчак: За Железняка? Журова: За Железняка? За Железняка почему мне должно быть стыдно? Собчак: Вопрос. Журова: Нет, конечно. Собчак: Не стыдно? Журова: Нет, он возглавлял... Собчак: А за кого стыдно, можете сказать? Журова: Я вам говорю не про Думу сейчас, наверное, а про чиновников на местах каких-то, которые, в общем-то, в том числе именно на местах... Собчак: Но сейчас все чиновники «Единой России», по сути дела. Журова: Не все, но кто-то есть, кто реально использовал это для того, чтобы пройти во власть. Знаете, как говорят, для этого придуман... Знаете, у нас очень интересный на дебатах был человек, он не имел отношения никакого к «Единой России», он, в общем, такое сказал, что я, наоборот, сюда пришел, потому что мне хотелось самому попробовать, насколько все это актуально. Он очень необычно сказал там: «А зачем нам Народный фронт? Если бы всех коррупционеров посадили, сидели бы, всех бы правильно наказали, то, наверное, Народному фронту не надо было бы ничего контролировать». Потому что сейчас, по большому счету, такую интересную тоже функцию выполняет тот же Народный фронт, который явился таким контролем, он смотрит, наблюдает и выставляет свои вердикты. И, в общем-то, мы видим, что сняли достаточное количество губернаторов, в том числе, это заслуга отчасти и Народного фронта. Собчак: Слушайте, Народный фронт раскритиковал при этом ваш законопроект, который вы предложили, даже не законопроект, а закон о туристических особых экономических зонах — вот для чего нужен Народный фронт. Журова: А какой именно закон? Собчак: О туристических и экономических зонах. Журова: Когда? Собчак: Насколько я знаю, в ноябре на выступлении с Путиным. Путин сказал, что в Бурятии за много лет ничего не построили, в Калининграде тоже не развивается зона. Журова: Но мы же знаем. Дело в том, что как раз здесь, Ксения, вы говорили про законы, в которых я принимала участие. Дело в том, что это было не в этом созыве, а в прошлом, потому что вы меня спросили про этот созыв. В прошлом их было значительно больше, на самом деле, во-первых, касающихся Сочи было очень много законопроектов, которыми можно гордиться, в том числе закон как раз о туристико-рекреационных зонах и зонах на Северном Кавказе. Была замечательная идея, я, по крайней мере, видела в этом огромный плюс для Северного Кавказа в рамках начинающегося Сочи и продолжение потом на весь Кавказ. Собчак: Это да, но Народный фронт, про который вы сказали, вас за это же и критикует. Журова: Но надо же смотреть, что они говорили, потому что, я так понимаю что очень мало резидентов, которые заходят в ту же Бурятию, которые заходят на Байкал, это все не очень реализуется, потому что, вы знаете, все хотят быстрых денег, и те же резиденты тоже не хотят вкладываться в долгую, они хотят получить результат сразу. А туризм все-таки подразумевает под собой не с сегодняшнего дня развитие инфраструктуры. Поэтому в этом отношении получается, что эти проекты, даже создание преференций в этих зонах, они же подразумевают, что человек приходит, вкладывается, это совместная история с государством, и, в общем, как-то это должно развиваться, но все хотят прибыль получить сразу. Собчак: Но просто понимаете, с исторического масштаба все эти вещи, как сказать, есть такой закон больших событий, которые всегда перекрывают события малые. Условно, вы наверняка, как неглупый человек, должны понимать, что большие события, такие, как голосование, и ваше личное голосование, по законопроекту Димы Яковлева, они в глобальном сознании всегда перевешивают какие-то, может быть, другие успехи и ваши личные, которые у вас были на политическом вашем поле деятельности. Журова: Но это, знаете, как сейчас ситуация с допингом, дотоле то же самое. Сколько было успехов у той или иной страны, и если там несколько человек вдруг попадаются на допинг, обвиняют всех, вне зависимости от того, что имели они к этому отношение или не имели к этому отношение. Собчак: Понимаете, по факту, смотришь, проверяешь, это уже как такой список, могу сказать, у любого журналиста, проверок. Смотришь: депутаты, условно, результаты голосования, поддержал законопроект или не поддержал, это все равно, условно, то, что уже останется в вашей биографии. Вам жалко, что так получилось? Вы сегодня по-другому бы проголосовали? Журова: Я могу сказать, что там был один момент, который мне, наверное, был отчасти неприятен, потому что были немножко другие обещания по поводу уже тех детей, если мы говорим про Диму Яковлева, которые были оформлены, что действительно не будет препятствий для того, чтобы они уехали, но этого не произошло. Собчак: Кто вам это обещал? Журова: Тогда обещалось тем же, насколько я помню, и Астахов, и говорили суды, что ничего не будет, все нормально, все эти люди уедут. Но в итоге были приняты... Собчак: То есть если бы они уехали, то за это вообще стоило голосовать, вы считаете? Журова: Дело в том, что стоило голосовать не за то, чтобы... Смотрите, стоило голосовать за то, что американцы должны были все-таки, когда подписывали с нами соглашение, его тоже исполнять, но они его не исполняли. Ведь зачастую еще именно за это получилось тогда. .. Собчак: Но вы же сами понимаете, что решение-то это было политическое. Они не исполняли, может быть, до этого, после этого, но понятно, что это из серии: а теперь мы назло вам не отдадим вам наших прекрасных деток. То есть это, как сказать, сам ход, на мой взгляд, крайне мелочный и недостойный. Вы со мной не согласны? Журова: Это уже другое, наверное, потому что все-таки в итоге, я говорю, что если бы это не было ответным шагом, смотрите... Собчак: Но это же является ответным шагом. Журова: Нет, а если бы это не было ответным, если мы откидываем это. Собчак: Как? Это же невозможно откинуть. Как? Это ключевая вещь, это одна из важнейших вещей. Журова: Я говорю про целесообразность этого закона. По большому счету, после даже некоторого времени было понятно, что нарушается то соглашение, которое было подписано. И этот закон, в общем, был принят просто уже как запрет того, что просто нарушалось, вот и все. Убивались наши дети, да и сейчас это происходит. Поэтому так же, как не разрешается однополым бракам... Собчак: Слушайте, эта же статистика есть, действительно, несчастные случаи есть везде, и это некая статистическая вещь, но она приводилась тогда, и не хочется повторяться по 148 кругу, но столько же этих несчастных случаев и здесь, в России, также гибнут эти несчастные больные никому ненужные дети. То есть, как сказать, получается, что вы волей или не волей, как бы ни говорили о вас, что вы действительно хороший человек и не коррупционер, и не вор, вы все равно соучастник определенных вещей. Журова: Я понимаю. Я именно по этой причине и вошла в рабочую группу, которая занималась улучшением законодательства. Кстати, опять же, сейчас мы начинаем вспоминать, просто меня так раз сразу — назови 1, 2, 3, 4, и я начала думать, какие законы именно. Например, те же законы по усовершенствованию процедуры усыновления, соответственно, помощь семьям, которые являются опекунами и которые усыновили детей, и разнообразные льготы, которые появились у этих семей. То есть это тоже был результат рабочей группы, в которую я сразу вошла, потому что я понимала, что вы, Ксения, и другие будут… кстати, сразу после принятия этого закона я была на Дожде и отвечала как раз, как могла, за то, что происходило. Кстати, как раз тогда я говорила, что надеюсь, что этих детей отпустят, те, которые уже привыкли к своим родителям, и, наверное, это было неправильно. Собчак: В этом и вопрос, что вам приходится бесконечно, и я тоже в неловком положении перед вами, что вам приходится отвечать. То есть вы в одной компашке, вы должны понимать, с Яровой, с женщиной с этой безумной прической, с Валентиной Петренко, с Железняком, с прочими людьми, которые говорят иногда совершенно странные вещи. Вы как бы все вместе, не вы, Светлана Журова, чемпионка, спортсменка и т.д. Журова: Но тогда могу сказать, что с нами и Дима Гудков, и все остальные, то есть вроде как говорят другое. Собчак: Но Дима Гудков все-таки не с вами. Слушайте, он по-другому голосует, все-таки голосование — важная вещь. И принимая определенные правила игры, вы все равно, как сказать, вы на что-то подписываетесь, и я хочу понять, зачем вы под это подписываетесь. Журова: Но, может быть, знаете, итог моей… просто даже сейчас поводом является 110 лет первой Государственной думе, которая была создана в 1906 году. Сейчас мы празднуем этот юбилей — 110 лет. Мы знаем, что та Дума просуществовала всего 72 часа. Но как раз почему? Потому что, как в басне Крылова: «И лада там не было», то есть каждый тянул одеяло в свою сторону, в общем, в итоге все фракции, то количество, которое тогда было, договориться друг с другом не смогли, и та Дума была распущена в итоге. Собчак: То есть лучше, когда все единогласно голосуют? Журова: Не про единогласно, вы думаете, что у нас все фракции единогласны при обсуждении? Собчак: Слушай, давай так: я не думаю, я знаю, например, то, что касается вашей работы в Совете Федерации, у меня просто мама там работала, и я это знаю из первых уст. Госпожа Матвиенко — это точно не тот человек, который готов с вами обсуждать голосование. Есть правила голосования, и вы должны все голосовать так, как, условно, вам сказали по этому вопросу голосовать. Отрицать это глупо, согласитесь. Журова: Так это партия большинства, это фракционное голосование, так же, как и ЛДПР, и коммунисты, и «Справедливая Россия» — четыре наших фракции, они голосуют так, как они приняли на фракции. Но до того, как принято это решение, все, кто хочет все высказать и, в общем, поправить, и, возможно, поправить по делу… Собчак: А толку это высказывать? Вы же понимаете, что если приняты определенные решения, решения политического характера, которые принимаются не вами, не в вашем кабинете, даже не в вашем комитете и не в вашей даже фракции, смысл вашего в этом соучастия? Журова: Это политика, всегда так было. Разве где-то было по-другому, где-то в другой стране мира по-другому? Собчак: Зачем это им — я понимаю. Вы — большая спортсменка, вас уважают, к вам точно относятся лучше, чем к Яровой, и для них это прекрасный салат оливье: тут у нас горошек зеленый, тут у нас колбаска порезана, а тут у нас какие-то здоровые овощи, тут у нас пару хороших таких зеленых огурчиков, один из них у нас — Светлана Журова, которая у нас отвечает за человеческое лицо «Единой России». Журова: А что тут плохого? Это моя такая политика. Собчак: Человеческое лицо партии, которая принимает огромное количество таких странных законов, так критикуемых нашим обществом, и критикуемых во многом справедливо — это странно, согласитесь. Зачем? Журова: Не всеми и не большинством. Даже если вы говорите про закон о гомосексуализме, о рекламе, ведь тоже не все общество... Вы знаете, реально мы вчера пришли... Собчак: То есть вы с легкой рукой подписываетесь под этими поправками, честно, про гомосексуализм? Журова: Слушайте, но про пропаганду — да, конечно. Мы вчера встречались, например, с... Собчак: То есть вы, правда, считаете, что двое мужчин, которые идут по улице и обнимаются или... Журова: А никто ничего не сделает. Мы говорим про другое. Двое мужчин, которые начнут об этом кричать на каждом углу и говорить, как это замечательно, еще и детям рассказывать про это — это другая история. Собчак: Подождите, а чем это отличается от того, что приходит в какую-нибудь программу или в парке какая-нибудь влюбленная парочка, мужчина и женщина, и рассказывает о том, как замечательно, что они любят друг друга? Чем это отличается от мужчин? Журова: От мужчин? Потому что это ненормально — вот единственное. Собчак: Вы думаете, что это ненормально? Журова: Хотя при этом, Ксения, смотрите, у нас вчера было... Собчак: Почему вы считаете, что это ненормально? Журова: Почему ненормально? А это нормально, это по природе? Собчак: Нет, что значит — по природе или нет? Это личное дело, это личная жизнь, личное дело каждого, и если для этих людей это... Журова: Правильно, пусть она и останется за дверьми, личная жизнь каждого. Есть традиционные ценности. Мне кажется, что наша страна все-таки, не кажется, а я уверена, что наша страна все-таки имеет традиционные ценности. А мужчина-мужчина или женщина-женщина — это нетрадиционные ценности. И даже если вдруг это происходит... Собчак: То есть вы, правда, считаете, что если двое мужчин говорят о том, что они любят друг друга — это является некой опасностью для нашего общества и пропагандой? Журова: Нет-нет-нет, они могут это говорить, только не надо в это склонять других и туда привлекать больше людей, и каким-то образом очарованно это делать. Собчак: По тому закону, который принят, это уже является неким принуждением практически. Журова: Нет, там имеется в виду только для детей, во-первых, пропаганда гомосексуализма среди детей. А если это скажут нам с вами, я думаю, что они нас не убедят, может быть, с мужчиной встречаться мы, конечно, будем, но вряд ли мы будем с женщиной, потому что у нас есть какие-то свои принципы в этом смысле, и мы как-то все-таки с мужчинами предпочитаем, а не с женщинами. Хотя, я говорю, я хотела сказать вам, удивительная вещь. Знаете, ты будешь плох для всех в этой ситуации, правда, безвыходная даже, наверное, ситуация. Вчера мы встречались с председателем Комитета по международным делам палаты общин Великобритании. Он гей, причем он этого не скрывает, хотя у него была жена и ребенок. Собчак: Но он же не в России живет, чего ему скрывать? Журова: Он с нами встречался, и когда я об этом написала, что у нас прошла встреча, достаточно интересная была встреча по поводу шагов навстречу друг к другу, по поводу возможных каких-то контактов, которых у нас очень долго не было с парламентом, в общем, где мы найдем точки соприкосновения, где все-таки мы можем начать это сближение, которое у нас не было по многим аспектам. Мне начали писать: «Да как вы могли с ним сидеть за одним столом? Да что же вы себе позволяете?». А я думаю: а что я должна сделать? Я должна встать, ему в лицо... Собчак: Но вы же это настроение создали своим законом, именно это настроение. Журова: Слушайте, мне кажется, что это больше раздолье. Я ведь не побегу ему бить морду и говорить: «Ай-ай-ай, какой ты». Собчак: А почему вы должны побежать бить ему морду? Журова: Поэтому и разговор. И никто это не делает. Я говорю, знаете... Собчак: Нет-нет, просто мне кажется, вы меняете взаимосвязь. Эти письма вам: «Как вы могли сидеть рядом с геем?» появляются, в том числе, потому, что вы поддерживаете такой законопроект и называете людей нетрадиционной сексуальной ориентации ненормальными. Мне кажется, взаимосвязь такая. Общество воспитывается такими ценностями, и сидит Светлана Журова, которой люди доверяют, спортсменка, комсомолка, замечательный человек, очаровательная женщина, и говорит, что это ненормально, и потом они пишут... Журова: Но это же ненормально. Собчак: Я не считаю, например, что это ненормально. Я считаю, что это личная жизнь двух людей. И я считаю гораздо более, если вы спрашиваете мое мнение, нормальным то, что толерантность позволяет государствам, стоящим на более высоком цивилизационном уровне, стремиться к тому, что эти браки вообще узакониваются, и нету никакой проблемы, и сразу пропадает напряженность в обществе. А мы по-прежнему находимся в неком средневековом положении по отношению к тому, что уже принимает общество в развитии либеральных ценностей. Журова: Оно очень странно принимает, а потом за глаза говорит другое. То есть мы, потому что на нас надавили, потому что это так принято сейчас, это такой тренд, а на самом деле это не так. Сколько с людьми разговаривала, в общем, тоже как-то очень странно европейцы себя ведут. Были разговоры и в Сочи, когда были нападки, потому что вот, сейчас на Олимпиаде что-то случится, не знаю, что-то должно было с геями случиться на Олимпийских играх, но с ними ничего не случилось — это понятно, никаких проблем, в общем-то, у людей какой-то нетрадиционной ориентации не возникло на Олимпиаде в Сочи. Но были такие опасения, были такие вообще сказаны мне слова: «Да как же вы будете в Олимпийской деревне, будучи мэром?». Я говорю: «И что? Что будет? Пожалуйста, есть гей-клубы». Многие рассказывают, что когда сюда приезжают люди, которые говорят о том, что якобы здесь такое происходит у нас в стране, им показывают список гей-клубов в интернете, и он говорит: «Что, правда, это у вас есть?». Он говорит: «Да». «И что никто не запрещает, не арестовывает, руки не завязывает?» — «Нет». Поэтому в чем проблема? Мне просто интересно. Собчак: До этого еще тоже дойдет. Может, в следующей думе, в которую вы изберетесь, еще и до этого дойдет, и вы опять, краснея за коллег, придете сюда говорить: «Это не совсем я, это они, а я за все хорошее и все светлое». Журова: Но все-таки я надеюсь, что не дойдет наше общество до однополых браков. Собчак: Слушайте, вы надеялись, что и детей по закону Димы Яковлева будут выдавать хотя бы тех, которые уже были подписаны. Тоже этого не произошло, а вы все верите в хорошее и светлое. Про бизнес хочу вам задать несколько вопросов. Смотрите, я нашла здесь такую информацию, в общем, эта информация связана с тем, что, насколько я знаю, второй день уже идет борьба за законопроект о запрете родственникам чиновников заниматься бизнесом в Госдуме, заниматься предпринимательской деятельностью. Журова: А борьба идет где? Собчак: Рассматривается Госдумой, КПРФ — это не «Единая Россия», КПРФ внесла этот законопроект. Вы даже положительно о нем высказывались в прессе. Журова: Я высказывалась? Собчак: Да. Вы сказали, что, в принципе, вы считаете, что можно. Не помните такого? Журова: Нет. Собчак: В смысле? А что вы сейчас считаете? Родственникам депутатов Госдумы можно заниматься бизнесом? Журова: Вообще-то, вы знаете, когда поднимали этот вопрос, я помню, неоднократно у нас высказывались коллеги тоже по этому поводу, я всегда говорила о том, как провести эту параллель хорошо, если действительно жена какого-то человека или муж занимался до этого бизнесом, когда человек вошел в политику и стал чиновником, ему что надо, от всего этого отказаться, закрыть и т.д.? Я говорю после. Собчак: Ну а как тогда бороться с коррупцией, когда...? Журова: Нет, стоп, я говорю про то, что когда это уже было, тогда надо просто быть... Собчак: Хорошо, ваши предложения, как избежать, условно, синдрома батута? Журова: Но мы же говорим про честные контракты, и тогда этот родственник не должен заниматься тем бизнесом, в котором, соответственно, напрямую, например, работает этот чиновник и т.д. Собчак: Давайте на конкретном примере, честный это бизнес или не очень. У вас, например, есть организация благотворительная — благотворительный фонд Светланы Журовой «Спорт и достоинство», да? Журова: Да. Собчак: Я взяла учредительный документ, эту организацию возглавляет ваш бывший муж, и у нее есть дочерняя компания — ООО, вполне коммерческая, под названием «Спортивное агентство». И у этого «Спортивного агентства», я тоже подняла информацию, она в открытом доступе, на 2013 год, когда вы были еще женаты, он еще не был вашим бывшим мужем, эта компания коммерческая, повторюсь, внутри благотворительного фонда выигрывает тендеры по Ленинградской области по проведению культурной программы Восьмых балтийских юношеский спортивных игр 2013 года в Выборге. То есть в том округе, где вы в тот момент избираетесь, получает за это 2180000 рублей. Организация, подготовка юношеских игр — еще 472 тысячи рублей. Оказание услуг по проведению балтийских юношеских игр в Выборге Ленинградской области — еще миллион 700 рублей и еще 500 тысяч рублей. То есть компания коммерческая, которую возглавляет ваш муж на тот момент, 2013 год, в регионе, где вы избираетесь, получает огромное количество тендеров выигранных. Журова: Понятия не имею, Ксения. Первый раз слышу. Собчак: Смотрите, открытая информация. Журова: Интересно. Спасибо. Собчак: Вы когда-нибудь были на этих спортивных играх в Выборге? Журова: Нет, конечно. Я первый раз слышу об этом. Вы мне открыли глаза. Собчак: Хорошо, а как можно прокомментировать? Журова: Вы знаете, у меня с мужем давно плохие отношения, если вы хотите это услышать. Я понятия не имею, я даже не знала, что... Собчак: То есть вы хотите сказать, что он за вашей спиной в 2013 году это проводил? Журова: Откуда я знаю? Серьезно, я первый раз слышу. Я вообще не знаю, что такая компания... Во-первых, я не имею к этому фонду, это мое имя только. Собчак: Нет, это я знаю. Но смотрите, учредительный документ, фонд «Спорт и достоинство». Вы же имеете к нему отношение? Журова: Только имя. Я вообще там не занималась... Собчак: Как же вы даете свое имя ООО «Спортивное агентство», коммерческая структура вашего мужа. Журова: Я понимаю, да. Это вы меня хорошо так, наверное, подловили, надо было... Я ему вообще хотела закрыть уже лет 5, потому что оно не занималось ничем. Собчак: Как не занималось? 2013 год. Журова: Я даже не знала, что там еще какие-то были спортивные агентства. Собчак: Он владел дочерней компанией, а эта дочерняя компания выигрывала тендеры. Журова: Понятия не имею, правда, вы меня врасплох поймали, и я, правда, уже хотела, как минимум 5 или 6 лет закрыть его, говорила: «Закройте его, пожалуйста». Собчак: Но вы понимаете, что со стороны, условно, когда вы говорите: «Я вообще не знаю, и мой муж это делал за моей спиной» звучит это для обычного телезрителя странно. Журова: Я понимаю, да. Собчак: То есть все депутаты будут говорить, вы понимаете, именно так, если вы не примите этот закон, они все будут говорить о законе, что супруг не имеет права или супруга заниматься бизнесом, если он женат на чиновнике. Журова: Мне очень хочется поговорить с бывшим супругом и уточнить, что это такое, потому что, я говорю, у меня было желание. .. Собчак: То есть он реально за вашей спиной, будучи женатым на вас, это делал? Журова: Понятия не имею. Наверное. Я думаю, что он сам не знал. У меня есть предположение, что он не знал про это спортивное агентство, и тоже никогда даже и не думал о том, что такое может быть. Собчак: Как не знал? Это невозможно, это же все-таки документы, оформленные на него, и это он, условно, имеет к этому прямое отношение, то есть это... А вы сказали, что у вас плохие отношения. Вы имеете в виду, что вы прям как-то плохо расстались, он как-то поступил неправильно по отношению к вам? Журова: Да, мы не очень хорошо расстались, получается, в итоге, по факту. Собчак: Это связано с экономическими какими-то вопросами? Журова: Нет, вообще никак. Я об этих вещах, по крайней мере, точно не знала, вы мне открыли глаза, значит, я правильный шаг сделала, и, честно говоря, я очень расстроена сейчас, потому что я предполагала какие-то такие вещи за своей спиной, а теперь я еще больше расстроена. Собчак: Вы извините, если я вас расстроила, но я, как журналист... Журова: Вы реально меня расстроили до слез, я просто вообще в шоке. Я многое что от него ожидала, но такого нет. Спасибо вам, Ксения, я, по крайней мере, знаю. Нет, я хотела закрыть это очень давно, я понимала, что это неправильно, когда ты даешь имя благотворительному фонду, хочешь сделать что-то хорошее, в итоге у тебя не получается, потому что ты не находишь на него деньги, ни копейки не можешь на него найти, а кто-то за твоей спиной там что-то делает — для меня это шок, сейчас вы повергли меня в шок, потому что я очень хотела сделать хороший фонд, помогать, но мне никто не давал деньги, а выясняется, что, оказывается, за спиной можно делать что-то. У меня большие вопросы. Спасибо, буду узнавать, что это такое. Собчак: Я надеюсь, вы поговорите со своим бывшим супругом, и выясните, надеюсь, что вы поймете, что Дождь тоже бывает полезен. Журова: Вы правы, да, Ксения, потому что, наверное, в этом моменте нам всем надо очень хорошо думать со своими бывшими супругами, не у одной меня, наверное, такие проблемы, я знаю своих коллег, просто вы тоже сейчас меня так в это посвятили, и, наверное, я, конечно, никогда не задумывалась, что мне надо поднимать какие-то документы по этому фонду и смотреть, и я как-то не учредитель, просто там дано мое имя, и надо быть аккуратным, и я сама говорила своим коллегам, которые говорили: «Ой, моим именем назван стадион или еще что-то». Я говорю: «А вы уверены, что потом каким-то образом это не будет использовано в корыстных целях?». Наверное, конечно, здесь не миллиарды, и ничего страшного, по сути, не случилось, провели какие-то соревнования, причем всего-то на 2 миллиона рублей в общей сложности, 2,5, и, наверное, это были замечательные соревнования — балтийские юношеские игры. Собчак: Там есть и другие тендеры за другие годы, я просто здесь их не упомянула, потому что они не имели отношения к вашему региону, где вы избирались, и к спорту, поэтому если вы действительно не в курсе, проверьте эту информацию, потому что эти тендеры последние были выиграны и в 2014, и в 2015 годах, в общем, мне не хотелось вас расстраивать, но в любом случае сейчас идет избирательная кампания, и это бы использовали против вас другие люди, потому что это находится в открытом доступе, эта информация доступна абсолютно любому человеку, который владеет интернетом. Журова: Да, я понимаю, потому что для меня это удивительно, причем человека, которого имя дали этому фонду, не пригласили на эти соревнования, тоже это очень интересно. Собчак: Спасибо большое за вашу откровенность. Я желаю вам удачного разговора с вашим бывшим супругом. Дарю вам эту книгу. Эта книга, можете ее открыть. Журова: Спасибо. Можно открыть, да? Собчак: Да. Главного редактора, бывшего главного редактора телеканала Дождь. Да рвите, слушайте, бумагу не жалко. Журова: Да мне как-то так некультурно рвать. Собчак: Книжка «Вся кремлевская рать», может быть. Журова: Она у меня есть. Собчак: Читали ее? Журова: Но ничего страшного. Нет, еще не было времени. Сейчас поеду в поезде, будет повод. Собчак: Мне кажется, вы так потеряете еще часть вашей наивности, если она у вас осталась, и будете больше знать о ваших коллегах и о том, что происходит в мире политики на самом деле. Журова: В мире политики должны быть, знаете, наверное, какие-то светлые вещи, как я нахожусь в санкционном списке, находясь до сих пор, никто не понимает, что я там, наверное, делаю. Особенно этот вопрос всегда иностранцам задают: «Зачем вы туда включили Светлану?». Я горжусь тоже, почему бы нет? Собчак: Надеюсь, Светлана, у вас все-таки будут и другие поводы для гордости, чем санкционный список. Спасибо за то, что вы пришли сюда, и я еще раз скажу, что ценю в этом смысле вашу смелость. Синдеева: У меня сегодня очень приятная программа, ко мне пришел в гости мой старый-старый друг Егор Дружинин, хореограф, танцовщик, актер. Не знаю, танцовщиком еще можно тебя назвать? Я так давно тебя не видела в танце. Дружинин: Пока еще можно. Я реже это делаю, чем раньше. Синдеева: С Егором нас связывает давняя дружба и совместные проекты, и мечты о будущем, потому что я столкнулась с проблемой отсутствия в Москве хороших танцевальных студий, школ, куда можно было бы отправить свою дочку. Егор эту проблему знает лучше, потому что он этим занимается уже лет двадцать, наверное. И она всегда была. И в общем, у нас есть планы, может быть, когда-нибудь сделать совместную танцевальную школу, мы все время об этом говорим, встречаемся. Дружинин: С удовольствием. С тобой хоть в огонь и в воду. Синдеева: Егор, на проекте ТНТ «Танцы» недавно случился скандал. Но понимаешь, я все равно удивилась, что этот скандал был связан именно с тобой. Как вообще мог ты оказаться в этой истории, почему это произошло. Дружинин: Это ни в коем случае не скандал. Синдеева: Я видела кусочек видео. Дружинин: Это просто невозможность не высказать свое мнение. Знаешь, очень часто ты сталкиваешься с тем, что ты бываешь чрезмерно лоялен и чрезмерно деликатен в тех ситуациях, когда деликатность нужно уже отложить в сторону, потому что от этого страдает либо дело, либо просто тебя начинают неправильно считывать. Я в течение всей своей жизни очень часто, так меня папа с мамой воспитали, что я зачастую сталкивался с тем, что люди садились мне на шею и свешивали ноги. Потому что я вовремя не ставил их на место, потому что я вовремя не говорил, что мне это не нравится, потому что я старался никого не обидеть. И с возрастом я перестаю это делать. Я не становлюсь жестче или грубее, можно находить способы, главное, чтобы те люди, которые с тобой общаются, и иногда те, которые с тобой работают, сразу знали, что тебе нравится, а что тебе не нравится. В этом нет ничего постыдного, в конце концов это твое личное мнение, ты просто иногда обязан его высказывать. Вот тут произошло что-то, какое-то упущение с моей стороны, мы понадеялись… Проект же на самом деле живой, он свежий, он кипит, он как организм, мы выпустили первый сезон и второй, первый и второй сезон существовали по единым правилам. А «Битва сезонов» нами никаким образом не была изначально промониторена, что ли. Синдеева: А «Битва сезонов» возникла как результат высокого рейтинга предыдущих двух сезонов? И нужно было что-то делать, и решили… Дружинин: Да, ну не то чтобы нужно было что-то делать. Можно было делать, можно было отказаться, а можно было согласиться. Соответственно, так как ребята — уже знакомые телезрителям персонажи, мы миновали стадию кастингов, а она очень интересна некоторым телезрителям, и второе — мы решили сделать телезрителям подарок: мы решили отдать им в руки всю голосовательную часть. То есть только зрители, по сути дела, решают, кто дальше продолжает эту «Битву сезонов», а кто из нее выбывает. Вот тут начались чудеса. И зритель начал голосовать так, как он считает нужным. Ну и ты будешь удивлена, но на самом деле наш проект смотрят миллионы, а голосует не такое большое количество людей, как нам бы хотелось. Это sms-голосование. Так как это уже те люди, я имею в виду участников, которые были в первом и во втором сезоне, зрители очень быстро разбились на фан-группы. У кого-то они большие, у кого-то они мизерные, у кого-то их вообще нет, и вот эти фан-группы стали вливать за своих любимчиков. И у нас получилось абсолютно не объективное, не имеющее никакого отношения к «Танцам» голосование. И на какой-то стадии я понял, когда назвали очередного участника из моей команды, которому танцевать и танцевать, один из самых сильных, если не самый сильный, сейчас он в финале. Я сказал: «Стоп, ребята. Хватит. Я так не могу». Я не говорил, что это плохо или хорошо, правильно или неправильно, я не знал, что я делаю в этот момент, я просто понял, что… Синдеева: Ты нарушил правила игры в этот момент, которые вы определили зрителю. Дружинин: Да, это правда. Но мы уже нарушали правила игры, потому что, как я и говорил, проект живой, мы его корректируем. При этом он не похож на лотерею, и не должен быть похож на лотерею. Если он станет похож на лотерею, в нем вообще не будет никакого смысла ни для зрителя, ни для нас. Конечно, посыпалось много обвинений, мол, вы меняете правила игры по ходу, и так далее. Ну а что поделать? Проект же должен быть профессиональным на самом деле, он же не должен основываться только на зрительских симпатиях, решениях, которые априори дилетантские. Синдеева: Да, но ты в момент встал, сказал: «Все, мы уходим с командой», потом все-таки вернулся. Дружинин: Я вернулся в проект, потому что мы сели за стол переговоров и поболтали с нашими продюсерами. Причем там же сложная схема. Синдеева: А для продюсеров это тоже был шок, да? Дружинин: Для продюсеров это было, да, неожиданно. Они подозревали, наверное, что что-то подобное должно произойти, потому что я знаю, они сами недовольны были результатами зрительского голосования. Синдеева: И поэтому тебя уговорили? Дружинин: Ну тут еще большой вопрос, кто кого уговорил. Я же не был против проекта, я за этот проект всей душой, я стоял у его истоков, мы придумывали его вместе со Славой Дусмухаметовым и с его креативными продюсерами, с Арменом Оганяном, с Костей Обуховым. Проект же не выскочил просто так, по мановению волшебной палочки, он генерировался, в основном Славой, на протяжении нескольких лет. Пока, наконец, ТНТ не дало нам зеленый свет, за что им большое спасибо, потому что такого танцевального проекта, уверяю тебя, и даже на Украине нет. На Украине хороший очень проект «Танцуют все». Синдеева: Смотри, на чем я себя поймала. Когда я ждала тебя в программу, ну и, естественно, готовилась, я пошла смотреть эти куски, и увидела вот эту эмоцию твою. И ты знаешь, как я люблю танцы, и как я вообще всегда зажигаюсь от талантливых ребят и музыки, и так далее. Дружинин: Да, это твой проект. Синдеева: Но я вдруг поймала себя на том, что я в каком-то зазеркалье. Только я не пойму, я в зазеркалье или вы в зазеркалье? Тут депутаты принимают законы, которые каждый день ухудшают нашу жизнь, нет лекарств в хосписах, больницах, эпидемия ВИЧ, знаешь, это каждый день, так как я работаю в информационном поле… Дружинин: То есть тебе кажется, что наш проект — такой пир во чумы? Синдеева: Да, и для меня, когда я посмотрела на этот проект, дорогущий, большой, красивый, для меня это первое было — пир во время чумы. Второе — я не пойму, кто из нас в какой реальности живет. То есть тут кипят страсти про танцы, кто-то выходит, отказывается, потом возвращается, а тут просто страна катится в какой-то трам-тарары. Зная тебя, зная насколько ты искрений человек, вот нет ли у тебя вот здесь какого-то… Дружинин: Диссонанса? Синдеева: Конечно. Как ты себя чувствуешь? Дружинин: Смотри, я хочу тебе сказать, что диссонанса нет, дисгармонии нет, сейчас я тебе объясню почему. Ты знаешь, я долгое время работал коммерческим хореографом. Да, в моем послужном списке есть и фильмы, и спектакли, и много номеров, которые можно назвать артхаусными, можно их назвать альтернативными, андерграундными, как хочешь, то есть они необычные… Синдеева: Где ты как художник раскрывался? Дружинин: Есть много конкурсных номеров. Мои номера танцевали Ильза Лиепа, Наташа Осипова, люди, которые безусловно входят в балетную элиту. Но мою хореографию танцевали и танцовщики за спиной у Филиппа Киркорова или у Лаймы Вайкуле, легче перечислить тех, с кем я не работал. Так вот работая долгое время коммерческим хореографом, я всегда находил для себя в музыке, которая не всегда мне нравилась, или в проектах, которые не всегда мне нравились, то, что все равно меня как хореографа воплощало, реализовывало. То есть ни один проект я не делал, сжав совесть в кулак, для того, чтобы положить в карман какую-то часть денег. Это возможно только тогда, когда ты не выстрадал профессию. Я свою профессию с потом, с кровью отодрал в том возрасте, когда уже никто в эту профессию не приходит обычно. Я начал заниматься профессионально танцем лет в 17-18, а сформировался как хореограф уже когда мне было за 20. Ты знаешь мою любовь к музыкальному театру, ты знаешь мою любовь к музыкальному фильму. Вот это то, о чем я всегда мечтал, мечтаю и буду мечтать, и буду стараться к этому стремиться, буду стараться в этом как можно больше работать. Но это не отменяет предыдущих работ. И мне кажется, что достоинство любого художника это не всегда как бы с придыханием говорить о том, что ты опустился в профессию сверху, то есть пошел в институт, закончил академию, получил диплом. У меня нет диплома хореографа, у меня есть актерский диплом, я пришел в свою профессию снизу — из клубов, с клубных подмостков. И в принципе самая моя любимая школа, это школа Steps, где нет поступательного обучения, где ты сам выбираешь уроки, где ты наблюдаешь за педагогами, и приходишь к ним в класс, и забираешь у них то… Потому что они не учат, они обмениваются информацией, твое дело — либо взять эту информацию, либо нет. Любой практикующий хореограф никогда не будет тебя учить, потому что ты не его преемник, ты всего лишь навсего еще один ученик, который заплатил деньги для того, чтобы стоять сегодня в этом классе, сегодня — ты, завтра — другой. И вот я в какой-то определенный момент дал себе зарок, что на телевидении я больше работать не хочу, что я ненавижу это место, как организацию, мне не нравится философия телевидения, не нравится то, какими там пользуются методами, осуществляя свои замыслы. И я по большому счету сделал исключение как раз для того, чтобы осуществить проект, который имеет непосредственное отношение к профессии. Мне все равно насколько он дорогой или дешевый, у меня есть возможность говорить с моим зрителем. И представим себе любого хорошо танцующего человека, Мишу Барышникова, ведь оттого, что будет война, или не будет войны, он все равно не перестанет танцевать, просто он либо будет танцевать в тылу, либо он будет танцевать на фронте. Он единственное чем может помочь, это своим искусством. А что несет искусство в массы больше, чем телевидение? Ничто. Вот если мы своими номерами можем пробивать попсу для того, чтобы люди увидели, как красиво, по-настоящему, люди через свое талантливое танцевание могут доносить то, что они хотят сказать зрителю, уже хорошо, уже неплохо. Потому что на самом деле мы стараемся вот такие особенно острые темы обходить. Синдеева: Острые, что ты имеешь в виду? Дружинин: Понимаешь, у нас же конкурс. И любая история, связанная, например, с политикой ли, с войной ли, она может вызвать ощущение того, что конкурсант манипулирует какими-то чувствами, которые заведомо вызовут у зрителя симпатию, для того, чтобы пройти выше, для того, чтобы получить какие-то дополнительные очки в свою пользу. Поэтому мы стараемся… Синдеева: То есть нельзя представить себе номера, который бы был… Дружинин: Про 9 мая? Синдеева: Ну условно про 9 мая или про войну в Донбассе, понимаешь. Дружинин: Ну ты знаешь, мы все равно умудряемся это делать, просто мы пытаемся эту мысль расширить, мы ее не концентрируем на территории конкретной проблемы, вот на территории Донбасса например. Но мы делаем абстрактный номер про человека, который вернулся домой, а дома нет. Он стоит с ключом, а двери нет, есть кусок дома с вышибленной дверью. Синдеева: То есть какое-то высказывание возможно. Дружинин: Абсолютно верно. Оно может проецироваться тем внимательным зрителем каким угодно образом на себя, на свою ситуацию. А в данном случае мне все равно, где этот зритель находится, здесь, в Крыму или в Донбассе, если он нас смотрит, он делает правильные выводы. Синдеева: Вот смотри, все-таки проект «Танцы», именно ваш проект, он для чего? Для того, чтобы дать людям какую-то позитивную повестку, чтобы люди отвлеклись от своих проблем, чтобы они забыли о том, что на улице происходит? Или он для того, чтобы, скажем так, дать позитив, дать вот это настроение, или отвлечь? Дружинин: Понимаешь, позитив бывает чаплинским, в том числе в фильме «Великий диктатор». Синдеева: Да, но я сейчас про ваш проект. Дружинин: Понимаешь, с одной стороны да, это позитив, безусловно, это комедия положений, это фильм, сотканный из реприз, но это же тем не менее и сатира, и ирония. У нас очень много и ироничных, и сатиричных номеров внутри программы, мы ни в коем случае не желаем отвлекать зрителя. Потому что у ТНТ, насколько я могу судить о канале, потому что я не вхож в кулуары и не общаюсь с руководителями, единственное исключение составила эта история, связанная с моим уходом, с моим получившимся таким слишком громким заявлением, но они абсолютно, скажем, в этом смысле «звериный» канал. Ты вспомни, с чего они начинали. Синдеева: С «Дома-2». Дружинин: С «Дома-2». И когда мы внутри при обсуждении говорим: «Друзья, мы идем в какую-то не ту сторону, мы начинаем быть похожими на "Дом-2"». И они воспринимают это с улыбкой, с иронией, они понимают, о чем мы говорим, то есть мы ни в кое м случае не пытаемся зрителя увлечь в другую сторону. Да, мы хотим, чтобы нас смотрели, мы хотим, чтобы нас смотрели больше, но не для того, чтобы он отвлекся от чего-то, чем бы мог бы заниматься в эту минуту, не для того, чтобы превратить… Знаешь, этот проект мог бы быть розовым только в одном случае, если бы мы не показывали обратную сторону медали, если бы мы не показывали, как трудно делать то, что делают профессионалы в этом проекте. Честно тебе сказать, вот то, что на сегодняшний день, на третьем, считай, сезоне, у нас нет ни одной серьезной травмы, я считаю, чудом. Потому что даже специалисты, хореографы, которые приходят, они говорят, мы не понимаем, как ваши ребята, например, в репетиционный день, в тот день, когда мы разводим все номера на сцене, и после этого еще есть вечерний тракт, на следующее утро, рано утром еще один тракт, и мы, наконец, выходим в эфир. Наш проект нужен для того, чтобы это показывать в том числе, это труд, это адский труд. Синдеева: Ну хорошо, например, те же «Танцы со звездами» или проект «Голос», он такие же задачи решает или нет? Вот как ты считаешь? Дружинин: «Голос», мне кажется, ближе. «Танцы со звездами» дальше, потому что «Танцы со звездами» существуют на уровне любопытства. А давайте позовем Наташу Синдееву, благо, мы знаем, что она не профессиональная танцовщица, и посмотрим, как она будет танцевать с Егором Дружининым, благо, мы знаем, что он профессиональный танцовщик. Поэтому мне этот проект никогда не был особенно близок, несмотря на то, что я был в жюри этого проекта, по-моему, трижды. Синдеева: Смотри, практически во всех этих проектах есть элементы, когда кого-то надо выкинуть, когда иногда это зависит от соперника. И это какая-то мотивация на нехорошее, на солидарность даже с конкурентом, на то, чтобы поддержать, а наоборот, то есть ты в этой конкуренции идешь по пути плохих чувств, выжить из проекта. Дружинин: Ну конечно же есть. Синдеева: Есть. Ну вот это, понимаешь, вот меня это коробит, я понимаю, жанр шоу, я понимаю, что это рейтинг. Дружинин: Нет-нет, дело не в шоу. Я тебе сейчас объясню, это к шоу не имеет никакого отношения. Синдеева: А что это? Дружинин: Это непродуманная и незапланированная вещь. Хочу тебе сказать, что когда мы только начинали проект, я был отчасти уверен в том, что проект это будет некий праздник хореографии. Что соберутся люди, которые хореографию знают, понимают, мы даже шутили на эту тему, говорили: «Ребят, посмотрите, вот вас сейчас 20-30 человек, и мы с вами собрались не для того, чтобы сделать «Новогодний огонек» для какого-то амбиции, они дали себя знать, безусловно, причем сразу же, моментально. Как только мы поняли, что существует моя команда и команда Мигеля, Мигеля, которого я знаю давным-давно, который принимал участие в моих номерах, как танцовщик, на тех же «Новогодних огоньках», вдруг включились какие-то такие механизмы, такие эмоции, такие страсти, которых я никак не предполагал. Я думал, что мы всегда сможем договориться, что мы всегда услышим друг друга, что мы всегда найдем общий язык. Но дальше маховик понесся вот так, как ему самому захотелось. В первую очередь амбиции, амбиции танцевальные, амбиции постановочные, они приводят к тому, что я, грубо говоря, могу оценить профессионалов в той команде, но я страстно желаю победы своей команде. То же самое происходит там. И мы конечно же в течение всех сезонов очень пристально смотрим за тем, чтобы соблюдался какой-то паритет минимальный. Но понимаешь, мы с тобой эту ерунду обсуждаем, точно так же ее обсуждают многие, и это, наверное, тот бензин, на котором работает мотор этого проекта. Если бы было иначе, вот как например в проекте «Танцуй», который вслед за нашим вышел на Первом канале, в нем такого бензина не было, в нем такого мотора не существовало. Синдеева: Я опять же на фоне нашей какой-то реальности, в которой мы живем, когда гибнут люди, и когда экономическая ситуация ухудшается, когда люди сильно беднеют, насколько это вообще этично устраивать такие шоу? И принимать в них участие. Дружинин: А что нужно делать? Синдеева: У меня нет ответа на этот вопрос. Дружинин: Ну давай так, давай рассудим иначе. Вот поставь себя на место человека, у которого стремительно пустеет карман, он вынужден сократить все свои расходы. Синдеева: Ну да, он в театр уже не может сходить, будет смотреть телевизор. Дружинин: Да, во-первых. А во-вторых, возьмем даже историю, великую депрессию в Америке в 1920-х годах, люди всегда находили никель, маленькую монетку, для того, чтобы сходить в Никелодеон, потому что больше нечем себя поддерживать. Но что касается ТНТ, то, к чему в начале мы с тобой обращались, и я говорил об этом с сарказмом и с иронией, что канал коммерческий, звериный, мне это нравится, потому что вот мой любимый жанр, например, музыкальный театр, он выжил только за счет этого. Он стал коммерчески нужным как раз в те времена, о которых я сейчас вспоминаю, потому что ходить на высоколобое драматическое искусство в театр людям в данный момент, в тот период жизни, было сложно. Куда они еще пойдут? Они пойдут в музыкальный театр, там, где люди поют, где люди танцуют, где люди демонстрируют свои умения. Для чего? Для того, чтобы потом, выучив эти песни, с этими песнями хоть как-то доживать до завтра, потому что все эти песни, как правило, о том, что ты не должен терять надежду, ты должен ее искать в каждом прожитом дне, что жизнь — это уже хорошо. Поэтому мне кажется, что вот подобного рода, понятное дело, что продюсеры, почувствовав, что на этом можно сделать деньги, уделили внимание именно этому жанру, вот так он и выжил в Америке. Синдеева: А могут такие шоу, условно, все-таки параллельно с тем, чтобы решать эту задачу, решать еще какую-то благую задачу, не знаю, заниматься благотворительностью. Дружинин: Вот моя переписка со Славой Дусмехаметовым, нашим продюсером, у нас съемка последняя была вчера, к нам приехала девочка Света, у нее сегодня начинается химиотерапия, и она приехала в не очень хорошем состоянии. Синдеева: Она участница? Дружинин: Нет, она не участница. Она просто зритель, которая вышла на администратора моей команды, и ее родители, так как девочка поклонница нашего проекта, спросили, есть ли возможность, потому что нужно поставить кресло, примостить человека, нужно создать какие-то минимальные условия. Они спросили, может ли она посетить. Этот вопрос даже не обсуждался, он решается влет. Синдеева: Да, это, правда, несложно решить. Дружинин: Да, безусловно. Ей сразу же был подарен iPad со всеми выпусками нашего шоу, который я должен ей передать и который сейчас лежит в багажнике нашего автомобиля. И таких случаев много, мы делаем это часто. Синдеева: Но это единичные случаи, смотри, молодцы, что это делаете. Правда, для такого шоу это не очень сложно. Но это же могло бы быть… Дружинин: Глобально? Синдеева: Глобально. Имея такой рейтинг, имея такую популярность, это могло бы «поженить», условно, и меня с твоим проектом, понимаешь. Дружинин: Ты предложи, как ты это себе представляешь. Синдеева: Условно, вот у тебя есть голосование, может быть, какое-то количество денег за эти sms-сообщения, за которые люди платят, для того чтобы голосовать, должно уходить в какой-то благотворительный проект. Потому что имея такую аудиторию, понимаешь… важно эту аудиторию включить в этот процесс. А имея такой… Дружинин: Если быть честным, аудитория-то наша гуляет, на самом деле… Синдеева: Но она же все равно большая. У нее большая доля, это реально миллионы людей. И эти миллионы людей могли бы, смотря ваш проект, 100%, если бы в нем был какой-то кусок, связанный с этим, с благотворительностью, это просто первое, что мне пришло в голову, то он бы, как мне кажется, гармонизировал бы тот диссонанс, который возникает у меня, когда я смотрю вот это шикарное действо. Дружинин: Понимаешь, диссонанс, во-первых, возникает у тебя. Несмотря на то, что мы с тобой вроде бы люди одного и того же караса, я об этом диссонансе никогда не задумывался. Мне никогда наш проект, из-за того, что я знаю его изнутри, потому что я знаю, насколько это сложно, потому что я знаю, как мало мы спим, он мне никогда легким или развлекательным не казался. Более того, я сильно надеюсь, что мы будем все больше и больше идти в сторону того, чтобы делать интересные номера, которые могут называться маленькими, но художественными произведениями. Мы бы хотели, например, очень бы хотели сделать подобного рода проект для детей. Но дети не целевая аудитория канала ТНТ, и этот проект, если он будет, то он будет, скорее всего, жить в интернете. Но «Танцы-дети», он, безусловно, должен быть, мне кажется. А что касается благотворительности, я знаю, что отдельно те люди, которые занимаются Comedy, все, начиная с Сережи Светлакова, со Славы, они так или иначе этим занимаются. Синдеева: Это другое. Это здорово, это очень хорошо, нет, я про другое. Я как раз про использование этого инструмента, огромного инструмента, как раз влияния, понимаешь, а это влияние, потому что у тебя огромная аудитория, и направить часть этой аудитории… Дружинин: Почему бы нет? Может быть, я чего-то не знаю, я выясню. Синдеева: Это сейчас мне пришла идея в голову, не идея даже, а как мысль, например, есть огромная проблема с трудоустройством выпускников детских домов, среди которых есть разные, есть очень талантливые. Это огромная проблема. Им сложно очень социализироваться, им сложно найти работу и так далее. И если опять же, в некоем таком условном проекте вдруг появляются ребята из таких детских домов. Их можно найти, для компании Comedy Production это несложно ... Дружинин: Появляются в качестве кого? В качестве … Синдеева: Возможно, в качестве участников. Дружинин: В смысле в качестве танцовщиков? Синдеева: Участников. Танцовщиков. Дружинин: Но у нас открытый кастинг. Мы же не можем, например, их провести вперед только потому, что они из детдомов. Синдеева: Да, ты не можешь вперед, но ты можешь сфокусироваться, поискать этих людей, например, и объявить этот конкурс. Дружинин: Ты не представляешь, как мы прочесываем вообще, все, что можно, потому что мы не отмахиваемся. У нас сейчас идут предкастинги, в которых ни я, ни Мигель, как наставники, не принимаем участия. Мы должны подключиться уже на финальной стадии, когда отсчет пойдет не на тысячи, а на сотни. Но мы уже от наших ребят-хореографов слышим имена и фамилии, потому что на самом деле хороших танцовщиков в нашей стране, может быть, и много, но вот к нам приходят те, кого мы очень быстро начинаем брать на заметку, потому что иначе мы рискуем остаться в следующий сезон без хороших танцовщиков. Их не так много, как нам бы хотелось. В общем, давай так, мы не будем сейчас за других людей … Синдеева: Поставь этот вопрос на вашей летучке, вдруг что-то родится. Дружинин: Мы это обсудим. И узнаем. Синдеева: Скажи, а какие-то еще параллельно мы успеваешь делать проекты? Или это все твоя жизнь? Дружинин: Да, но к сожалению, даже тогда, когда непосредственно в моей хореографии номера не репетируются, у нас же шаг — неделя, даже меньше получается, потому что один день уходит на совещание и монтаж, потом два дня съемки профайлов, которые можно… Синдеева: То есть это полноценная твоя работа? Дружинин: К сожалению, да, параллельно практически ничего не успевается. Какие-то либо разовые вещи, но вот сесть написать сценарий, или сесть продумать спектакль, или подготовить, вот Вова Крестовский уже сколько, получается, два месяца, ждет, когда я смогу сдать ему хореографию для клипа, в котором я же сам должен принимать участие. И я все время кормлю их «завтраками», потому что, мне кажется, я сам переоцениваю свои силы. Мне кажется, что я могу урвать час или два. Синдеева: Как же мы с тобой школу-то сделаем, с таким графиком? Дружинин: Ну слушай, у нас, во-первых, уже все, на следующей неделе последний эфир «Битвы сезонов», а следующий сезон, он должен начаться с кастингов в конце июня, и потом должен быть достаточно большой перерыв до середины октября. Синдеева: Правильно я понимаю, что ты себя подписал, свою жизнь. Ну что же, ты выйдешь из третьего сезона? Ты же вряд ли выйдешь. Или из четвертого. Дружинин: Я не подписал, я выйду тогда, когда захочу. Я выйду тогда, когда я пойму, что мне это больше неинтересно или мне это больше не нужно. Или случится что-то непоправимое, что не позволит мне дальше продолжать. Я буду всегда бороться за то, чтобы этот проект не превратился в аттракцион, не превратился в цирк, не превратился в то, о чем мы с тобой говорили. Не превратился в «Дом-2». До тех пор, пока он будет оставаться профессиональным, и у меня будет возможность, я сейчас нахожусь в том состоянии, когда мне неинтересно, кто победит, моя команда или не моя команда. Синдеева: А что у ребят дальше происходит? Дружинин: Тур. Синдеева: Тур? Ну, это в контракте тоже с каналом. А дальше? Дружинин: Мастер-классы, преподавание. Кто-то преподает лучше, кто-то преподает хуже. Синдеева: Для них это начало, в общем, какой-то еще карьеры, да? Дружинин: Для них, во-первых, это грандиозное приключение, конечно же. Синдеева: Ну это понятно. Дружинин: И такое приключение, из разряда тех, которые меняют жизнь. Но не для всех. Некоторые вплывают в проект и выплывают, это в том числе и их инициатива. В зависимости от того, как они прошли по проекту, и как они себя продемонстрировали в проекте, они либо запоминаются … Синдеева: Прости, здесь можешь не отвечать. Понятно, что вы, все участники, получаете зарплату, гонорары какие-то, потому что это ваша работа. А у участников есть какой-то гонорар? Или нет? Дружинин: В туре — да. В мастер-классах — да. Синдеева: То есть уже в туре. Дружинин: Только приз в 3 миллиона долларов. Ой, рублей. Синдеева: Рублей. Я тоже тогда пойду танцевать, я все брошу. Папа у тебя был профессиональный хореограф. Дружинин: Да. Почему был, он и есть. Папа жив, слава богу. Он не работает, как хореограф, он работает теперь больше как режиссер и сценарист. Синдеева: Вот скажи мне, пожалуйста, ты, несмотря на то, что папа, и он хотел тебя как-то направить в это русло, ты отказывался танцевать. Дружинин: Он не хотел направить, он однажды только меня спросил, пойду ли я в хореографическое училище. Я сказал, нет. Синдеева: И дальше упирался и не танцевал. Дружинин: Я не упирался. Когда мы готовили фильм про Петрова и Васечкина, я целый год … Синдеева: Если вдруг кто не знает, Егор тот самый, кто ты из них? Дружинин: Васечкин. Я целый год вместе с другими нашими героями, которые по совпадению оказались все ленинградцами, и Ингой, и Димой Барковым, которые играли соответственно Петрова и Машу Старцеву, мы ходили заниматься к папе в его студию пантомимическую, в которой он преподавал. Как правило, все начиналось с урока по джаз-танцу, папа вообще был большой поклонник и Пины Бауш, и Марты Грэм, и знал техники. У него был очень интересный урок, и он нас растанцовывал. Кому-то это пошло на пользу, кому-то меньше, но я это очень хорошо запомнил. Со мной было очень удобно работать на картине, потому что мы делали то, чего сейчас не делает никто. Мы разучивали номер буквально за полсмены, а вторую часть смены мы его снимали, то есть я учил быстро. Но это было само собой разумеющееся, никто мне никогда не говорил, вот молодцы, талантливый мальчик. Нет, и папа в том числе, никогда не говорил, что я талантливый мальчик. Он в какой-то момент спросил: «Пойдешь в хореографическое училище?». Я сказал: «Нет». Все, на этом разговор закончился. Синдеева: А почему ты сказал «нет»? Дружинин: Потому что я балета не видел в глаза, к тому моменту. Синдеева: То есть папа тебя не водил в Мариинку? Дружинин: Это знаешь, как сапожник без сапог. Когда ты занимаешься ремеслом, его вокруг так много, что ты не задумываешься о том, насколько это ремесло оценивается со стороны. Вот мои дети, они бывают в театре часто, потому что я это знаю. А так я бы тоже не обращал на это внимание. Синдеева: Но ты понял, что я хочу пойти учиться танцам, да? Дружинин: Да. Это было уже после театрального института, да. Причем я именно хотел стать хореографом, потому что как танцовщик и уже понимал, что мой поезд отчасти ушел, и хоть есть вещи, которые я танцую хорошо, но если бы я хотел быть танцовщиком, то я либо отказался бы от этой мысли, либо танцевал бы. Синдеева: А сколько ты прожил в Америке? Дружинин: Последний раз лет пять или шесть, когда уже учился. Синдеева: Ты последний раз прожил в Америке пять лет, почему ты вернулся все-таки? Дружинин: Я никогда не хотел уезжать навсегда. Я думал, что может быть, так придется сделать, потому что, чтобы ты понимала, я уезжал в 1992 или в 1993 году. Синдеева: Хотя это самое интересное время начиналось, на самом деле. Дружинин: Ну это для кого как. Синдеева: Для меня было ужасно интересное. Дружинин: Вот ты сейчас рассказываешь о том, что мы катимся в тартарары, и я пытаюсь понять, так ли это. Почему-то вспоминаю именно ту картинку, потому что вот как раз тогда мне казалось, что мы катимся в тартарары. Сейчас мне иногда хочется сказать, друзья, вспомните 1993-1994 год, тогда было страшно. Синдеева: А мне не было страшно, у меня наоборот, было такое чувство будущего, надежды, развития. Страна открывалась, интегрировалась. Бедно было. Дружинин: Я был студентом, моя стипендия составляла … Одно дело, когда бедно, и ты понимаешь, что бедно, не до жиру, быть бы живу. А другое дело, когда ты не понимаешь, что будет дальше. Когда ты не понимаешь, будет ли лучше, будет ли хуже, и вот тут то, о чем говорила ты, становится особенно актуальным. Я ушел из театра, когда понял, что на сцене стоит больше людей, чем сидит в зрительном зале. Вот им абсолютно это было не нужно, вот тем трем, четырем, пяти людям, которые пришли смотреть на 25, которые стоят на сцене, и это такой творческий онанизм, никому абсолютно не нужный. То, что мы делали в ту пору, было абсолютно не актуально. Существовать дальше, как актер, продолжать работать в театре можно было бы только тогда, когда у тебя есть возможность говорить о том, что ты считаешь нужным. А если ты актер в труппе Театра юного зрителя, в Питере, в 1993-1994 году, ты не говоришь о том, что ты считаешь нужным, ты играешь «Сказку про Конька-Горбунка». Да, наверное, это тоже кому-то нужно, но выражаясь сухим коммерческим языком, нерентабельно, то есть несоответствие. Кино тоже летит в тартарары Синдеева: Что там сейчас с детьми у тебя? Кто чего делает? Трое детей у Егора. Дружинин: Танцевальные гены есть у всех. Сашка, старшая, занималась в свое время и классикой у станка. Ей нравилось танцевать, но ей не нравилось, когда ее начинали ограничивать в движении. Ей надо было сразу, моментально, что-то, что сразу бы, не аплодисменты, а вот мнение специалистов. То же самое у нее было и с актерским мастерством. Она уже, она этого не знает, но к 16 своим годам, а была и раньше, уже хорошая профессиональная актриса. Что касается Тиши, среднего нашего, ты зря вообще начала, я могу о них рассказывать долго. Синдеева: У нас мало времени, расскажи коротко. Дружинин: Он двенадцатилетний. Он такой длинный, нескладный, человек с другой планеты. Когда меня кто-то спрашивает, в чем его талант, вот его талант открывать людям глаза на привычное, на то, что это может выглядеть совсем иначе. Он иногда не понимает элементарных вещей, и это может раздражать, но на самом деле это качество, потому что там, где есть ограничения, там же есть и супервозможности. Он может попытаться вытереть пролитую воду полиэтиленом, он может перевернуть вертикально пакет с пирожными, потому что так удобнее нести, не понимая, что с ними произойдет в следующий момент. Но при этом он точно так же осваивает и все остальные вещи, и иногда это делает чудесно, гораздо интереснее, чем делают это остальные люди. Потому что мы работаем по шаблону, а у него к 12 годам все равно этот шаблон отсутствует. Естественно, это связано с огромным количеством проблем в школе, но они побеждаются потихонечку— помаленечку. Он левша и правша, он делает одни вещи левой рукой, он ест правой, пишет левой, но при этом, мне кажется, он будет, он уже очень интересный человек, а будет еще интереснее. И он ни в коем случае не выпячивает это, наоборот, он этого боится, стесняется, от этого очень часто закрывается, то есть он не выпячивает, как многие дети, понимая, на что идут взрослые, на что они ведутся, они как бы это демонстрируют. Он, знаешь, какими пользуется эпитетами, Москва у него почему-то ржавый город, Питер очень любит, хотя он москвич, он родился в Москве. Сашка ленинградка, а он как раз Москву почему-то называет ржавым городом. Почему, вот непонятно, одному ему известно, видимо. Но невозможно иногда не согласиться. А самый младший, Платон, он слышит музыку, он танцует. Причем мне бы его раскрепощенность! Но вот, к сожалению, когда дети попадают в руки педагогов, дальше это обрубается, потому что надо стоять вот так, надо держаться вот так. У нас нет школы, где люди, преподавая танец, не только бы формировали их, но и поддерживали вот то, что есть в них, та музыкальность, та свобода движений изначальная, которая существует почти у всех детей в этом возрасте. Я не знаю детей, которые бы неинтересно двигались под музыку, когда они ее слушают, в младенческом возрасте. Потом они начинают стесняться, одни либо перебарывают свое стеснение и начинают учиться. Почему мы в балете впереди планеты всей? Потому что мы застроены, тут есть школа. Это как спорт, если поднимешь ножку выше, будешь лучше, прокрутишь на один пируэт больше, тоже молодец. А вот в том, что касается свободной пластики, что касается джаза, что касается каких-то африканских танцев, латиноамериканских, когда танец идет от эмоций, вот в этом мы, к сожалению, пока не впереди планеты всей. Синдеева: Егор, спасибо тебе большое. Вот этот твою влюбленный отцовский взгляд во время рассказа о детях, от него было не оторваться. Спасибо. Поговори с ТНТ о том, как внести гармонию в этот проект. Синдеева: Мы продолжаем нашу программу «Синдеева». И сегодня у меня в гостях очень красивая, мужественная и потрясающая женщина, вице-президент компании Mercury, фэшн-директор ЦУМа и ДЛТ Санкт-Петербург, правильно все, да? Вербер: Да. Синдеева: Практически все сказала. Алла Вербер. Алла, я начну с такой сложной темы, но очень важной и даже сразу объясню, почему мне хочется поговорить именно об этом. Ты пережила несколько лет назад сложнейшую, тяжелейшую болезнь — это онкология, длилось все это очень долго, ты со всем этим справилась, и для меня сейчас очень важно, ты как пример, когда человек, оказавшись перед лицом такой проблемы, берет ситуацию в свои руки и начинает действовать. Почему мне очень хочется с тобой об этом поговорить? Потому что за последние несколько лет просто что-то ужасное происходит: огромное количество каких-то знакомых, молодых людей, девушек сталкиваются с этой проблемой, и не каждый справляется с ней даже сам внутри, потому что очень сложно оказаться перед фактом. Ты это все прошла, и я знаю, что ты уже даже однажды об этом публично рассказывала. Вербер: Однажды я после 3-4 лет болезни пошла на программу к Андрюше Малахову, и так рассказала публично о своем заболевании. Почему я это сделала? Потому что все те года до того, как я к нему пришла на программу, я не говорила об этом, так как я всегда в фэшн-бизнесе, в красоте, в моде, мне не хотелось, чтобы люди ассоциировали Аллу Вербер с болезнью, даже еще такой, с онкологией. Поэтому я всегда об этом умалчивала, но, конечно, все видели, что я плохо очень выгляжу, плохо себя чувствую, было много очень разговоров, поэтому мы поговорили с Андреем и решили, что правильнее, наверное, было бы всем это рассказать, что со мной произошло. Синдеева:Когда тебе поставили этот диагноз, что было с тобой, эта реакция, и вообще что делать, понимаешь? Вербер: У меня папа умер в 57 лет от рака крови. Он заболел где-то в 55 лет, и это было 30 с лишним лет назад, тогда не было лекарств, не было такой химиотерапии, и он умер очень быстро. Вся семья у меня медики, поэтому знали, как это будет, что происходит, не было никаких секретов, поэтому были ко всему готовы. Я заболела в 50 лет, я стала плохо себя чувствовать, я такой человек, который к врачу идет уже только тогда, когда меня несут, везут, заставляют, поэтому, конечно, я потеряла много времени. Я потеряла месяца два, два месяца, когда ты тяжело болен, можете себе представить, какой у меня здоровый организм, если я два месяца практически уже не ходила, но к врачу я не шла. Это состояние страха. Синдеева: И ты не понимала, ты просто боялась? Вербер: Нет, это страусиная болезнь: ты понимаешь, что ты болен, ты знаешь, что что-то не то, но ты просто боишься себе признаться и пойти к врачу, и узнать свой диагноз. И, в основном, у всех людей это заболевание. Это то, что я говорю, категорически нельзя делать. Если вы плохо себя чувствуете — вы сразу должны идти к врачу, потому что, может быть, у вас есть шанс, может быть, это только начало болезни. Синдеева: Пришла, уже понимала, что услышишь. Вербер: Услышала. И, конечно, реакция ужасная: все, умираю. Синдеева: То есть эта мысль — «все» и...? Вербер: Я очень люблю жить, и каждый день всегда, всю жизнь приносит мне радость. Как бы мне ни было плохо вечером, сколько бы у меня проблем ни было, это было в молодости, и жизнь была нелегкая, я утром просыпаюсь , солнышко светит — и мне хорошо. И, конечно, представить себе, что все, еще ничего не успела сделать, еще только начала жить, только повзрослела — и все, жизнь закончила. Перед глазами пример папы: та же болезнь, из красивого человека человек превращается ни во что — и вот маленький холмик. Синдеева: То есть ты прямо видела это? Вербер: Да. Синдеева: А сколько это длилось, вот это? Я же уверена, зная тебя уже много лет, я уверена, что этот период, может быть, был очень острый, но недолгий. Ты же, наверняка, сказала: «Фиг вам», да, не так легко вы со мной… Вербер: Нет, недолгий. Я боролась практически 5 лет. Но я недавно сравнивала, что такое 5 лет. 5 лет — это время войны, с 1941 по 1945-й, считайте, 5 лет человек переживает страшную войну. Я 5 лет воевала, я воевала с этой болезнью, я все время говорила: «Кто кого? Кто кого победит?». И я могу сказать, конечно же, это очень тяжело. Нужны силы, нужны друзья, семья, врачи, деньги, то есть это не просто так. Конечно, сам человек впадает в такое состояние, и если он один — он опускает руки, он не может с этим бороться. У меня, конечно, потрясающие друзья, которые меня вытягивали, тащили, помогали, и без их помощи я бы никогда не смогла поправиться и выжить, потому что они сделали все. Люди, которых я не знаю, я могу говорить имена все: Белла Купсина, Лена Малышева, все подруги, врачи. Я была и в Москве лечилась, и в Израиле, и в Нью-Йорке. А в Нью-Йорк я летала на химиотерапию каждый месяц. Спросите меня сейчас: «Алла, ты можешь лететь каждый месяц в Нью-Йорк?». Не могу, я здорова. Я каждую третью неделю, 21 день летала в Нью-Йорк на химиотерапию. Химия была всегда тяжелая, страшная, и я обратно садилась в самолет и прилетала обратно. Синдеева: И шла на работу? Ты же все это время работала. Вербер: Да, всегда шла на работу, всегда работала, и всегда мой мозг настолько остро воспринимал все. Я знала, и всегда цифры не забывала, и всегда лучше, чем компьютер справлялась со всем. Поэтому я не знаю. Сейчас я более расслаблена. Синдеева: Но я как раз прочитала в твоем интервью. Ты сказала, что: «Я тогда Богу пообещала, что я как-то изменю свою жизнь. Я буду меньше работать, я больше буду любить себя, уделять себе время». Скажи, как у тебя с этим обещанием? Вербер: Ведь болезнь к нам приходит не просто так, наверное, так говорят, хотя я не знаю. Я вижу такое огромное количество людей больных, которые заболевают. Мы вообще сегодня ходим, честно, по минному полю. Мы не понимаем, я не понимаю, откуда эти болезни. И я, конечно же, воспринимаю свою жизнь сейчас просто как праздник, просто как дар Бога, который мне сказал: «Ну вот тебе, ну еще раз попробуй сначала». И, конечно же, я в те года обещала себе, я обещала, что я буду ложиться рано спать, я буду заниматься спортом, я буду работать всегда, потому что то, что я делаю, я без этого не могу жить. И если мне бы сегодня сказали: «Нету моды, нету ЦУМа, нету...», я бы сказала: «Ладно, я готова умирать». Как сказать, изменила ли я жизнь? На самом деле, наверное, изменила, наверное, в голове что-то у меня изменилось — отношение к людям, к жизни, к себе, я больше полюбила себя, я всегда была на последнем месте. Синдеева: Я как-то хотела это услышать. Ты же точно про себя в самый последний момент думала. Вербер: Да, я всегда думала о себе последней. Всегда было много обязанностей, должна, обязана, ответственность, сделать, доказать, всегда доказать. Сначала... Синдеева: Вначале себе, потом всем родственникам, потом дочке, потом... Вербер: Всем всегда. Мои друзья, которые знают меня с детства, они знают, какая я, и они знают, что я всегда отдам, сделаю, совершу кому-то, но себе в последнюю очередь. Синдеева: Ну а сейчас ты говоришь, все-таки чуть-чуть больше, все-таки удается? Ты дай совет, понимаешь, дай совет людям, которые также сгорают… Вербер: Во-первых, я могу сказать: страшно, когда тебе ставят диагноз, страшно, страшно вообще ужасно, просто перенести это невозможно. Не знаю. Наверное, я общалась с большим количеством людей, у которых, не дай Бог, больные дети. И как-то, когда я увидела родителей, я это повторяю не первый раз, когда я увидела этих родителей, которые переносят этот ужас, узнав, что у них заболел ребенок, это настолько ужасно, что когда ты узнаешь, что ты сам заболел — это уже не так страшно в сравнении с этим. Поэтому да, ты уже взрослый, ты уже пожил жизнь, ты заболел — бывает. Поэтому я в какой-то момент, увидев, когда передо мной открылись двери, например, Слоун-Кеттеринга в Нью-Йорке, я увидела, что это целый город, и по этому городу, как в кино, ходят больные люди, и там пожилых людей, все-таки взрослых людей не так жалко, как детей. И когда я увидела этот отсек больных детей, я сказала себе: «Господи, заболела я — и Бог с ним». Поэтому сейчас, когда я, конечно, было очень тяжело физически, не только морально, и физически я была больна, я плохо себя чувствовала, мне было тяжело. Опять-таки, возвращаясь, в нашем мире, в мире моды, где нужно быть худой, красивой, подтянутой, всегда причесанной и накрашенной, конечно, это очень тяжело, но я с этим боролась и поборола. И я даю совет всем людям: всегда нужно бороться, жизнь не дается просто так, рожает женщина в муках, нелегко. Синдеева: Да, ничего хорошего. Вербер: Дальше наша жизнь. Поэтому наша жизнь — она всегда борьба, никогда нельзя сдаваться ни в чем — ни в болезни, никогда в жизни. Этот девиз, он был всегда со мной, и я надеюсь, что я доживу до глубокой старости, потому что, еще раз повторяю, что каждый день приносит мне такую радость, это, наверное, как люди, которые голодают, а потом они начинают кушать, люди, которые сидят в тюрьме и выходят на свободу, и люди, конечно, которые заболели, и Бог сжалился над ними, дал еще один шанс. Синдеева: Полюбите себя. Алла, спасибо за такой откровенный проникновенный рассказ. Правда, спасибо. И я очень надеюсь, что это кому-то, может быть, твои слова сейчас в этот момент помогут. Вербер: Ко мне обращаются многие, мне пишут, меня встречают. Ведь я работаю в большом женском коллективе, и этот большой женский коллектив, он на меня смотрел со стороны. Это я, может быть, не всегда видела, что на меня смотрят. Они все смотрели, у них есть тоже болезни, они тоже в это время заболевали за эти 5 лет, и они с моим примером, они смотрели на меня, и они, конечно, говорили мне и сейчас говорят, что если я могу, то и они могут. Синдеева: Это круто. Но к твоей такой жизненной истории. Ты жила в такой интеллигентной семье в Санкт-Петербурге, родители — врачи, была обеспеченная семья. Но в какой-то момент вы все равно приняли решение и эмигрировали. И этот вопрос, который сейчас достаточно актуально стоит, потому что большое количество людей уезжает и по разным причинам, и мы видим, уезжают не только богатые, но уже и не богатые, и это какой-то ужасный тренд, и я очень надеюсь, что он рано или поздно прекратится, и все начнут возвращаться. Жить в Советском союзе в достатке, в общем-то, это уже было большое дело, при этом с хорошим образованием, напротив Мариинского театра. Что его побудило все-таки принять такое решение, в общем-то, я так понимаю, уехать в никуда, ни на что и без денег? Вербер: Мой папа имел одну из самых лучших репутаций в городе Ленинграде. Он человек, который сам себя сделал. Он остался без родителей, без отца в 14 лет. Его папу посадили в 1939 году. Он ушел на войну в 17 лет. Он вернулся с войны в 1946 году, он дошел до Берлина и, как нам рассказывал, самое страшное было, когда он видел, как погибали его друзья уже после окончания войны в 1946 году в Берлине, когда в них стреляли из-за угла. Он пошел учиться, когда он вернулся в Ленинград. Он закончил медицинский институт, он закончил до этого техникум, и он был настоящим зубным врачом, он любил свою специальность, работу, он общался с врачами. Он женился, познакомился с моей мамой, ему было уже 29 лет, а маме было 18 — разница большая. Она пошла учиться в медицинское училище, и ее привели как девушку, как модель, какие должны быть зубы: цвет, размер, все это. Синдеева: Папа был сражен? Вербер: Да, и папа был сражен. Мама была из очень состоятельной семьи. Мой дедушка, он, конечно, многое им дал, и мой папа любил его как родного отца. И они поженились, родились у них: я, моя сестра первая, и мы жили, конечно, как хорошая, такая самая высокая прослойка людей в то советское время: дача в Ольгино, квартира, «Волга» машина, вещи от фарцовщиков, Сочи, Пицунда, каждый год папа ездил в Сочи на месяц, а я была девочка такая: с бабушкой, с дедушкой оставаться не хотела, а хотела ехать к папе уже с 13 лет, поэтому месяц я проводила в Магнолии, Приморское в Сочи, вот такая наша жизнь была. Папа был потом очень разочарован, разочарован правительством в стране, в которой он жил. Он хотел жить, если он работает, он хотел за это получать. Синдеева: Он же не воровал, он же реально. .. Вербер: Он хотел быть врачом, он хотел, чтобы его дети получили лучшее образование, и он хотел жить в свободной стране. Он хотел иметь возможность полететь в Париж. Он улетел и хотел, чтобы мы эмигрировали только по одной причине: он жил не в свободной стране, он не мог делать и жить, как он хочет, он боялся за детей, потому что он говорил, что за лишний неправильный доллар дети в те года могли пойти в тюрьму. Да, кто-то может говорить, что это было такое хорошее советское время. На самом деле это было трудное время, и даже я вспоминаю, хотя это было давно и... Синдеева: А это все-таки такая диссидентская была семья? То есть были какие-то разговоры: самиздат, книжки, к вам приходили какие-то люди, которые... Вербер: Конечно-конечно. Мы общались, вся среда, все вокруг нас, начиная с 1970 года, говорили: «Надо уезжать из этой страны. В этой стране, к сожалению, не будет порядка». Поэтому все время были разговоры: уезжать, уезжать и уезжать. Люди тогда уезжали многие в Израиль, многие в Америку, уезжали и на всю жизнь, не зная, встретятся ли они с родственниками когда-нибудь или нет. Уезжать было очень тяжело, непросто, и поэтому, наверное, и родители, уезжая, страдали. Эмиграция — это тоже страшная болезнь. И люди, которые прошли эту эмиграцию, часто люди, которых я встречаю в Нью-Йорке, везде, то старое поколение, конечно, их жизнь раздвоилась на две жизни — до и после. Кто-то счастлив, и очень многие счастливы, потому что они получили образование, квартиру, их дети живут не в страхе. Они хотели учиться, они получили образование, они хотят работать 24 часа в сутки, они за это живут, как они хотят, понимаете? Молодежь путешествует, у них есть будущее, и очень многие счастливы. Скажу про себя: я очень была привязана к семье, мы эмигрировали, сначала я, мама, папа, потом через 2 года прилетела сестра с мужем, потом бабушка, и мы все уже встретились. Я уехала в 1976 году, мне было 18 лет. Мы уже встретились где-то все вместе в 1978 году в Канаде в Монреале. Это была такая встреча. Синдеева: Но до этого ты прожила год в Риме и, собственно, там ты и влюбилась в красоту, в моду. Вербер: До этого я прожила год в Риме. Да, и Рим, конечно же, очень многое мне дал. Я вообще любила всегда все, что связано с красотой, с модой, с искусством. Я моду, я вещи любила, мне кажется, с самого рождения. Я любила всегда одеваться. Синдеева: А тебя баловали в этом смысле? Вас с сестрой баловали? Как это было вообще, ты в такой золотой среде жила тогда. Вербер: Нас очень баловали. Нас баловали безумно. И у папы каждое утро, он просыпался и говорил одну фразу: «Как я счастлив, как я люблю свою жену, какая она у меня красавица, и как я люблю своих девочек, и как я их хочу баловать». И фраза была такая, я вспоминаю ее все время: «Кто знает, как сложится их судьба, как они выйдут замуж, кто будут их мужья, насколько они их буду баловать, поэтому папа вас будет баловать всегда». У нас были обязанности, мы должны были учиться, мы должны были не огорчать папу. Каждый день мама не рассказывала папе, что мы делали. Синдеева: То есть мама, то есть кто был? Вербер: Да, но если уже мама не могла справиться со мной, потому что сестра у меня замечательная, спокойная, послушная, это я была такая мальчик-хулиган, потому что я родилась вторая, все уже ждали мальчика — родители, все, бабушка, дедушка. Хотели все-таки какого-то внука. Поэтому когда я родилась, еще до того как я родилась, меня назвали Алешей. У папы был самый любимый фильм, фильм назывался, помните, «Дорогой мой человек». Его звали Алеша, папа обожал это имя, поэтому лет до 7 меня звали Алешей, делали такие косы и прятали их под кепочкой. Синдеева: То есть баловать — это же хорошо, наверное, в семье, да? Вербер: Я считаю, что вообще детей нужно баловать. Просто разное есть баловство. Дети должны знать обязанности, и мы, не дай Бог, мы не должны были огорчать дедушку, папу, нет. Я родила одну дочку, и у меня, наверное, до сих пор остался этот все-таки симптом не дорожавшей женщины. Синдеева: Да? Вербер: Да. Потому что, опять-таки, мне очень нравится большая семья, мне нравится это ощущение, мне нравится их всех собрать, я вообще люблю собирать людей, сажать, кормить, большой стол. Я бы мечтала, чтобы утром у меня сидело трое за столом детей, и они уходили в школу, и я бы их целовала, и они проходили, а у меня няни, люди, все, но я всеми руковожу. Поэтому есть такой синдром, и дочка мне подарила двух внучек. У меня теперь получились три дочки, то есть у меня три девочки, и я к ним отношусь, как будто это мои дети. Я бабушка, они называют меня «бабуленька, бабушка». Синдеева: Алла, ты была вообще тем человеком, кто вообще привез моду, лакшери, красоту в Россию. И первый контракт, который был тобой получен большой — это Chanel вообще пришла в Россию. Я тогда помню это время, далеко нам было до Chanel, до этих цен, до всего. Я помню, когда мы как на экскурсию ходили в этот Торговый дом «Москва» на Кутузовский. И тогда, конечно, Россия стояла на пороге невероятных изменений, и мы видели, как все развивается, как все растет, что как грибы вырастают из-под дождя все, и это же во всем было, в том числе и в этом. Но прошло уже больше 20 лет... Вербер: 23 года. Синдеева: То есть с радостью приняла это предложение — поехать в Москве открывать бизнес? Вербер: Это взяло время, это не случилось в течение одного дня, это было год-два. Я безумно благодарна сейчас этим людям, которые меня, в общем, сюда привезли и направили, и тоже моя близкая подруга. И это как-то все случилось в течение двух лет. Я каждые две недели каталась между Москвой и Торонто, и там жил ребенок, и было очень тяжело, и я знала, что я не могу оставить ребенка в Торонто, мы должны быть вместе. И я все время говорила: «Есть семьи военных, врачей, люди ездят, ничего страшного, поучишься в другой стране, в другой школе». Поэтому я ее забрала, и уже где-то в 1992 году приехала сюда, отдала ее в американскую школу и начала здесь жить, строить эту империю. Я понимала в то время больше лакшери-бизнес, чем что-то другое. Мне казалось, что именно в России нужно начинать с лакшери. Почему? Потому что я уже в то время работала байером Kmart, и я понимала: 9. 99 — хорошая цена для Kmart. Но есть еще и 2.99, и доллары, и уже некуда там спускаться. А в лакшери всегда есть люди, которые будут любить и покупать вещи, вообще любить лакшери жизнь, и мне это было близко. И я начала тогда с самого лучшего. Это тоже своего рода образование и семейная традиция. Поэтому я подумала, что если мы начнем с таких брендов, как Gucci, а тогда Gucci, Chanel — это была золотая карта, потому что у всех был паззл, такой вопрос: Chanel в Москве? Если они пришли, то тогда давайте и мы будем разговаривать. Поэтому следующий бренд был Ermenegildo Zegna. Почему Zegna? Потому что мужчины стали идти на работу, им нужен был новый бренд, им нужно было выглядеть красиво, поэтому после Chanel первое было Ermenegildo Zegna, потом Brioni, потому что уже апгрейд, мужчина другого статуса — и Brioni. А дальше уже Gucci, потому что тогда Том Форд пришел дизайнером Gucci, и мы все обожали, умирали от Gucci. И следующий — Dolce&Gabbana. И бренды выбирались мною, конечно. Синдеева: Но я так понимаю, что там ты тоже своим напором вообще добивалась этого? Не то что они все мечтали и видели в России какой-то рынок, никто даже никто представить не мог. Вербер: Никому вообще до России не было дела, конечно, эти первые года это была моя обязанность, и, конечно же, я благодарна, потому что… благодарна компании Mercury, что мы встретились, что мы начали вместе работать. Леонид Фридлянд и Леонид Струнин купили и выкупили этот магазин, и я шла как, мы смеемся, я и ушла, они меня взяли как нагрузку, и держат меня уже 23 года. У меня есть чувство, у меня есть некое внутреннее ощущение, люди, с которыми я работаю, они настолько, я не говорю сейчас, потому что я на телеканале, нет, я говорю им в лицо, так я говорю всем окружающим: они умнейшие два человека, и это чутье, которыми они обладают, знания, они построили империю, фэшн-империю. У нас сегодня 100 магазинов, 2 department store. Синдеева: А как сейчас бизнес себя чувствует, скажи? Вообще что сейчас происходит с экономикой? Вербер: И я сейчас расскажу про наш бизнес. И мы вместе 23 года. Тяжело работать, тяжело быть замужем 23 года, тяжело работать с мужчинами, с женщинами, это непросто. И у нас уже такой альянс, мы друг друга, наверное, добавляем. И я обладаю внутренним чутьем и даром убеждения. И если я имею это чутье, и я высказываю его, и они говорят: «Хорошо, мы подумаем», то есть это уже очень много имеет значения — «Мы подумаем». И часто, если я могу убедить, они думают, и я убеждаю, и они говорят: «Да, действительно, давайте попробуем». Или наоборот: я думаю, наверное, я неправа, потому что то, что говорит Леонид или Струнин, или Фридлянд, я с этим поживу, и думаю: «Да, действительно». Поэтому это все очень интересно. Что касается бизнеса, бизнес растет. Синдеева: В каком сегменте? Вербер: Бизнес растет в лакшери-сегменте. Мы сделали цены в магазинах сегодня и в ЦУМе во всех наших бутиках такие, как в Милане и в Париже. Синдеева: Вы просто сократили свою маржу сильно? Вербер: Мы очень сократили маржу.

Смотрите также файлы

Рычаги управления инновационными проектами.pdf

Упрощенная система налогообложения. Система налогообложения в виде единого налога на вмененный доход. Система налогообложения при выполнении соглашения о разделе продукции.pdf

Учетная политика на примере ООО «Ямалмеханизация».pdf

Авторское право (Понятие, задачи, нормы и принципы авторского права).pdf

Принципы и основания наследования.pdf

Файл: Управление рисками в проектной среде (1. Понятие риска и планирования управления рисками в проектной среде).pdf

Глава 2. Классификация рисков в проектной среде

Смотрите также файлы

Информация

Списки файлов

Дополнительно