Файл: Реферат Пакт МолотоваРиббентропа и его инициаторы ученик 9б класса Котов Степан.docx
Добавлен: 04.02.2024
Просмотров: 80
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Поборники этого прямо противоположного тезиса могут привести более веские доказательства. Подобная точка зрения основывается на большом количестве не вызывающих сомнения сообщений очевидцев, и ее сторонники предпочитают держаться подальше от мнимой очевидности недостаточно исследованных источников и документов. Здесь реже, чем в первой группе проявляется идеологическое начало.
Свидетельские показания, в которых ответственность за заключение пакта возлагается на Гитлера, частично родилась в непосредственном временном контексте германских контактов, а частично вскоре после них. Так, 18 июня 1939 года статс-секретарь министерства иностранных дел Эрнст фон Вайцзеккер отметил в своем дневнике, что, помимо Японии, германская «игра» прежде всего касалась России. Он писал: «Мы делаем авансы…Русские, однако, все еще очень недоверчивы»1. Руководитель бюро Риббентропа д-р Эрих Кордт позднее сообщил: «Как известно, Гитлер…распорядился провести предварительный зондаж», который, однако, долгое время не давал «никаких конкретных результатов»2.
Доктор Карл Юриус Шнурре, заведующий восточноевропейской референтурой отдела экономической политики министерства иностранных дел, имея в виду порученный ему зондаж советской стороны. Уверенно заявляет, что именно Гитлер в конце июля 1939 года «решил проявить инициативу в отношении Советского Союза»3.
После подписания пакта «об удачном ходе», о победе Гитлера, домогавшегося расположения Сталина с начала лета 1939 года, помимо посла Фридриха Гаусса, с позиции германского посольства в Москве говорил и военный атташе генерал Кестринг.
Исследуя обстоятельства возникновения пакта, немецкий историк Георг фон Раух констатировал: «Побуждающей стороной на германо-советских переговорах, был, бесспорно, Гитлер. Нетерпение…относительно дальнейших насильственных приобретений здесь очевидно».4
Вплоть до недавнего времени такого же взгляда полностью придерживалась и советская историография. В период сталинизма ее объективность страдала от превалирующей заинтересованности в национальном самоутверждении. Во время первой либерализации официальных установок для исторических сочинений при Н.С.Хрущеве о «германских авансах», «германской дипломатической оффензиве» и о речах нацистской сирены»5 заговорил главный свидетель того времени, бывший посол СССР в Лондоне И.М. майский. Ему вторили и другие советские историки: И.К. Кобляков, И.В. Андросов, В.Я. Сиполс.
С постепенным признанием существования дополнительных секретных протоколов к договору о ненападении в СССР устранено препятствие, сильно стеснявшее советскую историческую науку и мешавшее публикации документов, хотя некоторые советские историки, не замеченные западной общественностью и критикой, уже давно обошли это табу и косвенным образом указали на существование тайных территориальных сделок. Так в первой послевоенной «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 годов» говорилось, что в условиях лета 1939 года Советское правительство видело в договоре единственную возможность спасти от германского вторжения Западную Украину и Западную Белоруссию, а также Прибалтику. Поэтому правительство СССР добилось от Германии «обязательства не переступать линии рек Писа, Нарев, Буг, Висла, Сан»6 .
В начавшихся советскими историками в период гласности поисках, касавшихся формы и существа достигнутых в тот период договоренностей, камнем преткновения сразу же стал вопрос о подлинности пока единственного известного текста секретного дополнительного протокола, заснятого Карлом фон Лешем на пленку в 1944 году вместе с другими важными документами, подлежавшими уничтожению. Снимки немецкого альтерната этого протокола (на русском и немецком языках) хранятся в политическом архиве министерства иностранных дел Германии. Сложности с признанием подлинности сфотографированного документа усугублялись и тем, что подписавший его Молотов – на фоне отказа советской стороны обсуждать этот протокол на Нюрнбергском процессе – наложил на советскую дипломатию того времени обет молчания. По этой причине советским дипломатам труднее, чем историкам, давалось постепенное признание подлинности протокола.
Первым из советских историков за безусловное признание подлинности этих документов высказался в конце сентября 1988 года в газете «Советская Эстония» Юрий Афанасьев. К этой точке зрения присоединились М.Семиряга, В. Кулиш, Х.Арумяе. В первые месяцы 1989 года, знаменующего 50-ю годовщину трагической даты 23 августа 1939 года, ряд советских дипломатов и ученых-историков, занимающихся этими вопросами, сошлись во мнении, что в отсутствии подлинников документов можно по крайней мере констатировать, что предыстория, дальнейшие события и более поздние советские публикации свидетельствуют об обоюдном точном соблюдении той линии раздела, которая указана в единственной известной копии (предполагаемого) протокола. Эта точка зрения была обоснована начальником Историко-дипломатического управления МИД СССР Ф.Н. Ковалевым
1 в откровенной дискуссии на заседании Комиссии ЦК КПСС по вопросам международной политики 28 марта 1989 года. Советско-польская комиссия историков в своих предварительных выводах в мае 1989 года также указала на то, что «последующее развитие событий и дипломатическая переписка дают основание заключить, что договоренность, касающаяся сфер интересов двух стран (примерно вдоль линии рек Писа, Нарев, Висла, Сан), в определенной форме была достигнута в августе 1939 года»2.
После многочисленных публикаций в журналах Прибалтики впервые русский текст немецкого альтерната попал в центральную печать (в связи с положительным ответом на вопрос о подлинности) благодаря стараниям московского историка и публициста Льва Безыменского3. Таким образом, лед был окончательно сломлен. Срочно созданная по предложению депутата из Эстонии Э. Липмаа, Комиссия Съезда народных депутатов СССР по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении 1939 года4 принялась за сложную работу по установлению общего характера этого пакта.
В декабре 1989года комиссия под председательством А.Н. Яковлева представила второму Съезду народных депутатов СССР свой заключительный отчет. К отчету прилагался документ из личного архива Молотова, датированный апрелем 1946 года, который подтверждает, что советский оригинал секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 года в момент его подписания имелся. Текст приложенной к документу копии русского оригинала идентичен тексту, хранящемуся в политическом архиве министерства иностранных дел в Бонне. На этом основании 24 декабря 1989 года Съезд народных депутатов принял постановление, которое на основе графологической, фототехнической и лексической экспертизы подтверждает факт существования протокола. Утвержденное Председателем Президиума верховного Совета СССР М.С. Горбачевым, оно констатировало, что этот и последующие секретные протоколы явились отходом от ленинских принципов советской внешней политики, и признавало их юридически несостоятельными и недействительными с момента подписания. Таким образом, Советское правительство освободилось от рокового наследия.
Во всех этих публикациях, за исключением работ Вячеслава Дашичева, разделяющего традиционные взгляды немецких историков. Инициатива Гитлера под сомнение не берется. Вместе с тем предметом все более критической оценки становится вопрос о соучастии Сталина, выразившемся в принятии германских предложений. Так, Дашичев вновь подчеркивает, что хотя Гитлер и «обвел Сталина вокруг пальца», в то же время пакт несет на себе и «особую печать личности Сталина», по-своему способствовавшего в определенные моменты процессу сближения. Рассуждая подобным образом, представители реформистского направления в дебатах советских историков близко подходят к третьей концепции обстоятельств возникновения договора.
- 1 2 3 4
III тезис: Сталин и Гитлер шли навстречу друг другу
За неимением исчерпывающих первоисточников осторожные исследователи интересующих нас процессов прежде при освещении германо-советского сближения предпочитали ограничиваться главным образом феноменологическим описанием внешних событий и разбором содержания известных документов. Оставив в стороне неизвестные решения Гитлера или Сталина относительно установления того или иного контакта, они сформулировали свой тезис следующим образом: Сталин и Гитлер постепенно и осторожно продвигались навстречу друг другу.
Такого прагматического подхода придерживалась во многом серьезная историческая литература Запада начала 50-х годов, возникшая в пылу первых исследований и переработки военных архивов, и особенно германских внешнеполитических документов. Так, Макс Белофф исходил из того, что оба тирана имели одинаковые намерения и потому похожими средствами стремились достичь одинаковых целей. По мнению Уильяма Л. Лангера и С. Эверетта Глисона1, инициатива к переговорам по экономическим проблемам исходила в большей степени от германской, а по проблемам политическим – от советской стороны. В непревзойденном по сих пор исследовании «Германия и Советский Союз. 1939-1941» 2 Герхард Л. Вайнберг тонко обрисовал тот путь, по которому обе стороны последовательными осторожными и тщательно скрывавшимися от мировой общественности шагами двигались навстречу друг другу.
Данный тезис ограничивается в основном изложением содержания подтвержденных германскими дипломатическими документами встреч и контактов германской и советской сторон, что сближает его с четвертой концепцией. Сторонники следующего тезиса в своих исследованиях опираются только на фактические свидетельства. Они стремятся не столько к обширным, сколько к точным выводам. Поэтому их аргументацию трудно опровергнуть. Решения Гитлера и Сталина интересуют этих ученых лишь постольку, поскольку они находят отражения в определенных демаршах. Данная группа исследователей рассматривает каждый случай установления контакта с учетом точек зрения и интересов тех главным образом дипломатических работников, которые являлись непосредственными участниками событий и сообщали о них. В обстановке взаимного соперничества дипломатическими службами двух враждебных тоталитарных систем приходилось действовать в основном тайно, и поэтому потомкам, изучающим их деятельность, досталась довольно трудная задача.