Файл: Томпсон. Механистическая и немеханистическая наука. Исследование природы сознания и формы.pdf

По-видимому, такого рода выводы не получили общего признания, так как в учебниках по-прежнему приводится теория псилофитов. Этот факт особенно интересен в свете одного из свидетельств, которые Аксельрод использует для опровержения данной теории. Иногда вместе с окаменелостями псилофитов девонского периода находят остатки стволов растения Callyxylon (родственник сосны) диаметром до метра21. Если это действительно так, данный факт вполне может поставить под сомнение теорию происхождения высших растений от псилофитов.

Мы должны признать, что в наших сведениях о происхождении и развитии высших растений до сих пор имеются существенные неясности и пробелы. Палеонтологические данные могут свидетельствовать в пользу эволюционной теории лишь при условии дополнения их не поддающимися проверке гипотезами. А в некоторых случаях данные, прямо противоречащие общепринятым эволюционным воззрениям, игнорируются или даже отвергаются. Заметим, что подобная же ситуация складывается с окаменелыми останками животных, однако объем книги не позволяет нам рассматривать эту проблему более подробно.

8.3. Загадка биологических форм

Если у нас нет надежды получить данные, напрямую свидетельствующие о путях развития основных форм жизни, то мы могли бы по крайней мере рассчитывать на то, что эволюционная теория окажется способной дать убедительное объяснение, каким образом — хотя бы в принципе — могло происходить такого рода развитие. Основной предпосылкой теории Дарвина является идея о постепенном накоплении малыхизменений органических форм, поэтому мы могли бы ожидать, что теоретикиэволюционисты могут описать последовательность эволюционного развития от низших форм к высшим. В рамках такого рода последовательности каждый организм должен быть приспособлен к конкретнымусловиям обитания, аразличия между каждым предшествующимипоследующиморганизмамивэволюционной цепочке должны проявляться как следствие хаотической мутации. •-,

В литературе по теории эволюции содержится много примеров подобного рода, однако все они разочаровывают своей неполнотой и расплывчатостью. Весьма характерное утверждение принадлежит перу известного эволюциониста Эрнста Мэйра:

«Эволюция глаза главным образом зависит от одного из свойств протоплазмы определенного типа — светочувствительности...

Если допустить, что обладание этим свойством может иметь значение для процесса отбора, все остальное следует по необходимости»22. Мэйр не указывает, да и не может указать конкретных ступеней эволюции, которые вели бы от светочувствительной частицы к полностью развитому органу зрения. Его подход к развитию глаза носит типичный характер, присущий эволюционным теориям, поскольку основой его является нерушимая вера в возможность естественным отбором и мутациями воздействовать на трансформации органических форм, которые сами эволюционисты не могут даже представить себе, не говоря уже о том, чтобы наблюдать их воочию.

Несмотря на то, что в течение многих лет данная точка зрения была доминирующей, в последнее время появляются признаки того, что она начинает сдавать позиции. В журнале «Science» было опубликовано сообщение о том, что на недавней конференции в Чикаго преобладало мнение о невозможности объяснения зарождения новых видов на основе постепенного селекционного накопления малых вариаций23.

Дело в том, что в последнее время все большее число эволюционистов открыто признают существование фундаментальной проблемы, противоречащей теории эволюции, — проблемы чрезвычайной сложности взаимосвязи структуры и функционирования живых организмов. Как правило, каждый элемент структуры совершенно необходим для осуществления жизнедеятельности организма как целого. Ввиду этого возникает сомнение в возможности образования законченной конфигурации организма через посредство функционально промежуточных форм. В прошлом эволюционисты были склонны принимать на веру идею существования такого рода промежуточных форм. Но в настоящее время немало известных сторонников теории эволюции открыто признают тот факт, что во многих случаях таких промежуточных форм просто не было.

Проиллюстрируем эту проблему теории эволюции на примере плоских червей вида Microstomum24. Черви данного вида обладают защитным механизмом, состоящим из клетки под названием нематоциста, которая стреляет зазубренным отравленным волоском. Когда на червя нападает хищник, нематоциста, рас-

236

положенная на спине хозяина, выбрасывает волосок, жалящий хищника и отгоняющий его прочь.

Наиболее интересной особенностью данного механизма является то, что нематоцисты образованы тканями, не принадлежащими самому червю. Они «украдены» у гидр — водных организмов, которыми питается червь. У гидры есть несколько щупалец, вооруженных нематоцистами разных типов, при помощи которых она парализует и захватывает крошечных животных, которыми питается сама. Некоторые из нематоцист снабжены отравленными волосками, другие — различными скрученными в кольцо клейкими нитями, при помощи которых удерживается добыча. Как правило, червь избегает встречи с гидрой. Однако биологи установили, что, когда червь нуждается в «подзарядке», он поедает гидру и переваривает ее целиком, за исключением лишь отдельных клеток. Нематоцисты остаются неповрежденными и захватываются определенными клетками червя, которые переносят их на спину хозяина. Затем происходит переваривание нематоцист, содержащих клейкие кольца, в то время как клетки, стреляющие отравленным волоском, попадают в слои, близкие к покровным тканям спины червя. Расположившись в спине червя, нематоцисты ориентируются отравленным волоском вверх. Находящийся над ним эпителий утончается, образуя «амбразуры», сквозь которые жало может выстреливаться наружу. В конечном итоге клетки, в которых размещены нематоцисты, претерпевают особого рода изменения, в результате чего приобретают способность действовать в качестве спускового механизма. Аналогичный механизм гидры состоит из особого типа клеток книдобласт, перевариваемых организмом червя.

Давайте подумаем, мог ли такого рода защитный механизм возникнуть в ходе постепенной эволюции плоского червя. Очевидно, что модель эволюции следует начать строить с древнего червя, который питался гидрами, но не использовал их нематоцисты. В чем мог бы заключаться самый первый эволюционный этап, приведший к использованию червем нематоцист как оборонительного средства? В ином качестве их переваривание было бы бесполезно и даже опасно, ибо червь подвергался бы риску убить себя ядом гидры. Тем не менее каждый этап обработки нематоцист во внутренностях червя является существенным в освоении этого оружия. От нематоцист не будет никакого толку при отсутствии механизма их транспортировки к спине нового

хозяина. Если их неправильно ориентировать, они будут не только бесполезны, но и опасны. Если их разместить под слоем эпителия нормальной толщины, то при его прохождении выстреливаемый волосок потеряет импульс, и червь ужалит сам себя.

Этим дело не ограничивается. Совершенно очевидно, что «выстрел» производится не за счет внешнего давления на спину червя. В этом процессе участвует достаточно сложный механизм внутри червя. При его отсутствии все остальное не имеет смысла, даже если нематоцисты правильно ориентированы под «амбразурами» эпителия.

При детальном рассмотрении каждый этап развития защитного механизма червя разбивается на множество подэтапов. Например, для осуществления переноса нематоцист к спине червя соответствующие клетки его организма должны сначала распознать их, а затем инициировать процесс перемещения их в спинную область хозяина. Уже эти две процедуры достаточно сложны, однако для того чтобы червь мог в полной мере воспользоваться оружием гидры, необходимо одновременное выполнение гораздо большего количества сложных операций такого рода.

Очень трудно представить себе, что столь сложные взаимозависимые формы, как защитный механизм плоского червя, могли развиваться через посредство малых промежуточных изменений, как того требует дарвиновская теория. Сам Дарвин признавал, что «если будет доказано существование какого-либо сложного органа, развитие которого не могло быть осуществлено путем многочисленных и последовательных малых модификаций, то моя теория потерпит полный крах»25. Какими промежуточными формами заполнена пропасть между современным червем, вооруженным нематоцистами, и его доисторическим предшественником, лишенным такого рода защитного механизма? Повидимому, здесь имеются две возможности: во-первых, эти гипотетические промежуточные формы могли бы обладать бесполезными либо даже вредоносными свойствами; во-вторых, некоторые из форм могли оказаться разделенными огромными промежутками, которым соответствовало множество одновременно существующих модификаций. Вполне возможно, что промежуточные формы, предусмотренные теорией Дарвина, не существовали вовсе. Многие органы растений и животных столь сложны, что мы даже не имеем ясного представления о том, как они

функционируют. В такой ситуации от сторонников теории эволюции можно было бы ожидать особой осторожности в своих толкованиях. Но, к сожалению, именно в таких случаях, когда наши знания наиболее неполны и расплывчаты, эволюционисты с особым энтузиазмом размахивают волшебной палочкой дарвиновского естественного отбора. Так, один из известнейших популяризаторов эволюционной теории заявлял, будто бы человеческий мозг развился из мозга обезьяны путем простого увеличения его объема26. Это произошло в процессе естественного отбора, в ходе которого постепенно увеличивалось время роста мозга организма в материнской утробе. Неужели колоссальное различие мыслительных способностей обезьяны и человека может быть обусловлено лишь разницей в объеме мозга? Такого рода фантазия могла появиться только ввиду нашего полного непонимания принципов функционирования мозга.

Более простые организмы анализировать легче, но их развитие, как мы уже видели на примере червя Microstomum, также не укладывается в рамки общепринятых эволюционных концепций. Чтобы проиллюстрировать это положение, обсудим вкратце еще три примера простых органических систем. В качестве первого примера рассмотрим статоцисты некоторых видов креветок27. Статоциста представляет собой заполненную жидкостью сферу внутри панциря креветки, устланную клетками, оснащенными чувствительными k давлению волосками. Внутри статоцисты располагается маленький грузик, тонущий в ее жидкости. Грузик давит на «дно» сферы и тем самым помогает креветке отличать верх от низа. Самое любопытное состоит в том, что грузик представляет собой обычную песчинку, которую креветка захватывает своими челюстями и вводит внутрь статоцисты через маленькое отверстие в панцире. Поскольку статоциста расположена в панцире, креветка вынуждена повторять данную операцию при каждой линьке.

В чем заключаются промежуточные этапы возникновения статоцисты креветки? И сам этот механизм, и действия по захвату и размещению в ней песчинки весьма сложны и бесполезны друг без друга. Даже если статоциста первоначально располагала собственным грузиком, утраченным в результате мутации, то для развития способности креветки вкладывать в статоцисту песчинку должен был произойти определенный скачок свойств, характеризуемых множеством переменных.