ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 02.04.2021
Просмотров: 2644
Скачиваний: 9
вскоре "встречная эскалация" советских и американских геополитических претензий привела к вытеснению
кооперационного начала в советско-американских отношениях конфронтационным.
За неполных три года - со второй половины 1945 по приблизительно 1947 год - сформировался вектор
взаимоотталкивания обеих держав. Вехами к нему были американские попытки политически обыграть свою
ядерную монополию, советские амбиции в Южном Причерноморье и Иране и неприятие
восточноевропейскими странами плана Маршалла, зримо обозначившее очертания будущего "железного
занавеса". Конфронтация стала превращаться в реальность, хотя "холодная война" еще не началась. Ее
первый факт, берлинский кризис, так или иначе спровоцированный финансовой реформой в западных
секторах Германии, относится к лету 1948 г. Этому предшествовали и "нажимные" акции СССР в
"советской зоне влияния" - сомнительные в части свободы волеизъявления выборы в законодательный сейм
Польши в январе 1947 г. и спровоцированный коммунистами политический кризис в Чехословакии в
феврале 1948 г.
Говорить о согласованном управлении миром в интересах СССР и США, прежде всего, а в интересах
других стран - в той мере, как они были представлены этими двумя, уже не приходилось. Идея порядка,
основанного на сговоре, сменилась презумпцией возможности сохранить достигнутое соотношение позиций
и одновременно обеспечить себе свободу действий. Причем, на самом деле свободы действий не было и
быть не могло: СССР и США боялись друг друга. Самоиндукция страха определила их естественный
интерес к совершенствованию наступательных вооружений, с одной стороны, и "позиционной обороне",
поиску союзников, - с другой.
Поворот к опоре на союзников предрешил раскол мира. США стали во главе Организации
североатлантического договора. СССР не сразу увидел в своих восточноевропейских сателлитах
полноценных союзников и потратил много времени для политической подготовки к созданию Варшавского
блока. Но вплоть до провала парижской конференции "большой четверки" в мае 1960 г. СССР не оставлял
надежд на возвращение к идее советско-американского соуправления. Как бы то ни было, с 1955 г.
созданием двух блоков биполярность в конфронтационном варианте была структурно закреплена.
Раздвоение мира оттенялось не только появлением "разделенных государств" - Германии, Вьетнама,
Китая и Кореи, - но и тем, что большая часть государств мира была вынуждена сориентироваться
относительно оси центрального противостояния НАТО - ОВД. Слабые должны были либо обеспечить
удовлетворительный для них уровень представительства своих интересов в сцепке великодержавного
регулирования, либо пытаться действовать на свой страх и риск, отстаивая национальные интересы
самостоятельно или в союзе с такими же, как они, политическими аутсайдерами. Таково структурно-
политическое основание идеи неприсоединения, которая стала реализовываться в середине 50-х годов -
почти одновременно с зарождением у теоретиков китайского коммунизма схем, вылившихся позднее в
основанную на дистанцировании от "сверхдержав" теорию трех миров.
"Дух конфронтации" казался выражением сути мировой политики еще и потому, что с 1956 по 1962 г. в
международной системе особенно явно преобладали военно-политические методы разрешения кризисов.
Это был особый этап эволюции послевоенного мира. Его самой яркой чертой были ультиматумы, грозные
заявления, силовые и парасиловые демонстрации. Характерны в этом смысле угрожающие послания
правительствам Великобритании и Франции по поводу их совместной с Израилем агрессии
против Египта в 1956 г., американские действия в Сирии в 1957 г. и в Ливане в 1958 г., демонстративные
советские подземные ядерные испытания в 1961 г. после американских угроз, в свою очередь,
последовавших за возведением Берлинской стены. Наконец, едва не разразившийся мировой ядерный
конфликт из-за предпринятой СССР попытки тайно разместить на Кубе свои ракеты, сама идея которой,
впрочем, тоже была почерпнута Москвой из американской практики установки нацеленных на СССР ракет в
Турции и Италии.
Преобладание в отношениях противостоящих держав военно-силовых методов не исключало элементов
их взаимопонимания и партнерства. Бросается в глаза параллелизм шагов СССР и США во время
упоминавшейся франко-британо-израильской агрессии в Египте - особенно любопытный на фоне
происходившего вмешательства СССР в Венгрии. Повторная заявка на глобальное партнерство имелась в
виду и во время состоявшегося в 1959 г. в Вашингтоне диалога между
. В силу
неблагоприятных обстоятельств 1960 г. (скандал, вызванный полетом американского самолета-разведчика
над советской территорией) эти переговоры не смогли сделать разрядку фактом международной жизни. Но
они послужили прототипом разрядки, реализованной на 10 лет позднее.
В целом в 50-х и начале 60-х годов политико-силовое регулирование явно доминировало в
международных отношениях. Элементы конструктивности существовали как бы полулегально, готовя
перемены, но до поры мало проступая на высшем уровне. И только карибский кризис решительно
вытолкнул СССР и США за рамки мышления категориями грубого силового давления. После него на место
прямой вооруженной конфронтации стало приходить опосредованное проецирование мощи на
региональном уровне.
Новый тип двудержавного взаимодействия постепенно выкристаллизовался в годы войны во Вьетнаме
(1963-1973) и на ее фоне. Несомненно, СССР косвенно противостоял в этой войне США, хотя даже тени
вероятности их прямого столкновения не просматривалось. И не только потому, что, оказывая помощь
Северному Вьетнаму, СССР не участвовал в боевых действиях. Но и оттого, что на фоне вьетнамской войны
в середине 60-х годов развернулся невиданной интенсивности советско-американский диалог по
глобальным проблемам. Пиком его было подписание в 1968 г. Договора о нераспространении ядерного
оружия. Дипломатия потеснила силу и оказалась главенствующим инструментом международной политики.
Такое положение сохранялось приблизительно с 1963 до конца 1973 г. - это рубежи периода
преимущественно политического регулирования мировой системы.
Одним из ключевых понятий этого этапа является "стратегический паритет", понимаемый не как
суммарное математическое равенство численности боевых единиц советских и американских
стратегических сил, а скорее как взаимно признаваемое превышение обеими сторонами качественного
рубежа, за которым их ядерный конфликт при всех обстоятельствах гарантировал бы каждой стороне
ущерб, заведомо превышающий все мыслимые и планируемые выигрыши от применения ядерного оружия.
Значимо то, что паритет стал определять суть советско-американского дипломатического диалога с того
времени, как пришедший к власти в 1968 г. президент
официально заявил о его наличии в
послании американскому конгрессу в феврале 1972 г.
Вряд ли было бы правомерным утверждать, что в течение всего этого периода сверхдержавы
ориентировались только на конструктивное взаимодействие. Но если в 50-х годах высшим позитивом
советско-американских отношений были ограниченные параллельные акции и единичные попытки ведения
диалога, то в 60-х годах имело место настоящее сотрудничество. Произошел сущностный сдвиг: не
прекращая взаимной критики, СССР и США на практике стали руководствоваться геополитическими
соображениями, а не идейными постулатами. Это обстоятельство не осталось неизменным. Администрации
, а затем
доставалось и от демократов, и от крайне правых республиканцев за
"пренебрежение американскими идеалами". Критику социал-империализма в лице Советского Союза на
своем знамени начертало и руководство Китая. Ослабление позиций стоявшего за новым советским
прагматизмом
указывало на присутствие сильной пуристской оппозиции его гибкому курсу и
в самом СССР.
Однако все это не помешало Москве и Вашингтону отладить политический диалог, отладить механизм
интерпретации политических сигналов и уточнения намерений сторон. Была усовершенствована линия
прямой связи, создана сеть амортизирующих устройств, аналогичных тому, что в критический момент
карибского кризиса позволило организовать в Вашингтоне встречу советского посла
братом президента
. В мае 1972 г., обобщая накопленный опыт, стороны подписали
принципиально важный в этом смысле документ "Основы взаимоотношений между СССР и США".
Рост взаимной терпимости и доверия позволили в том же году заключить в Москве Договор об
ограничении систем противоракетной обороны (ПРО) и Временное соглашение о некоторых мерах в
области ограничения стратегических наступательных вооружений (ОСВ-1). Оба договора открыли путь
серии последовавших за ними соглашений.
Результирующей этих разрозненных усилий было общее советско-американское взаимопонимание в том,
что касалось отсутствия у обеих сторон агрессивных намерений, по крайней мере, в отношении друг друга.
К прочим это прямо не относилось. Но желание Москвы и Вашингтона уклониться от лобового
столкновения само по себе оказывало сдерживающее влияние на их политику в третьих странах, ужимая
рамки международной конфликтности, хотя, конечно, не блокируя ее рост полностью.
Во всяком случае, не без учета реакции Вашингтона складывалась позиция Москвы в советско-
китайском противостоянии летом-осенью 1969 г., пиком которого стали упорные сообщения на Западе, не
опровергавшиеся в СССР, о возможности превентивных ударов советской авиации с аэродромов на
территории МНР по ядерным объектам в КНР. Очередной кризис был предотвращен не только благодаря
гибкости советской дипломатии, но и под влиянием США, которые без экзальтации, но твердо заявили о
неприемлемости непредсказуемого разрастания советско-китайского конфликта.
Такова, между прочим, одна из до сих пор опускаемых в российских исследованиях глобально-
стратегических предпосылок "внезапной" китайско-американской нормализации 1972 г., а в более широком
смысле и разрядки на всем ее азиатском фланге. При том, что в США ослабление напряженности в 70-х
годах вообще воспринимается прежде всего через призму прекращения вьетнамской войны и установления
новых отношений с Китаем, тогда как в России - в основном фокусируясь на признании нерушимости
послевоенных границ в Европе.
К середине 70-х годов из десятилетия "эры переговоров" обе сверхдержавы сделали весьма
существенный вывод: нет угрозы попыток резкого, силового слома базисных соотношений их позиций. По
сути дела, было достигнуто взаимное согласие на "консервацию застоя", сама идея которого так хорошо
укладывалась во внутриполитическую ситуацию терявшего динамику Советского Союза под руководством
его дряхлевшего вождя.
Это, конечно, не исключало обоюдного стремления добиться преобладания постепенно. Компромисс в
"консервации застоя" не мог быть особенно прочным уже потому, что лежавшая в его основе идея
разведения интересов СССР и США, предполагавшая большую или меньшую устойчивость "зон
преимущественных интересов", противоречила логике развития. После зафиксированного в 1975 г. в
Хельсинки общеевропейского урегулирования на первый план в международных отношениях выступили
вызовы, связанные с непредсказуемым пробуждением развивающегося мира. Чем импульсивнее были
возникавшие там сдвиги, тем теснее казались рамки советско-американского взаимопонимания.
Тем более что и главный, и подразумевавшийся смысл этого взаимопонимания интерпретировался и на
Востоке, и на Западе по-разному. В СССР - ограничительно. Сохранение "базисных" соотношений
считалось совместимым с расширением позиций на региональной периферии, особенно нейтральной, не
входящей в зону традиционного американского преобладания. Не случайно в середине 70-х годов
наблюдалось усиление интереса советских идеологов к вопросам пролетарского, социалистического
интернационализма и мирного сосуществования, которое по-прежнему сочеталось с тезисом об обострении
идеологической борьбы. От солидарности с единомышленниками в "третьем мире" (реальными или
предполагаемыми) отказываться никто не собирался.
Со своей стороны, США дорожили согласием с СССР во многом из-за полученных от него, как казалось
администрации, обязательств его сдержанности и в отношении "неразделенных территорий", то есть стран,
не успевших себя связать проамериканской или просоветской ориентацией.
Дело осложнялось идеологической ситуацией в США, где после окончания вьетнамской войны и на
волне доставшегося от нее синдрома происходил мощный всплеск политического морализма с характерным
для него болезненным вниманием к этической базе американской внешней политики и защите прав человека
во всем мире.
На фоне жестких мер Москвы против диссидентов и ее неуступчивости в вопросе увеличения еврейской
эмиграции эти тенденции неизбежно приобрели антисоветскую направленность. Попытки администрации
сначала
(1977-1981) умерить натиск правозащитников успеха не
имели. В последнем случае против компромисса с Москвой активно выступал и помощник президента по
национальной безопасности З.Бжезинский, в котором даже в пору пребывания на официальном посту
уязвленное национальное чувство потомка польских эмигрантов бросало тень на профессиональную
безупречность "эксперта по коммунизму".
События, словно нарочно, благоприятствовали обостренному восприятию Америкой советской
политики. После Парижских соглашений по Вьетнаму (1973 г.) США резко сократили численность армии и
отменили введенную было на время войны всеобщую воинскую обязанность. Общий настрой в Вашингтоне
был против любых вмешательств в "третьем мире". В фокусе общественного мнения США оказались
рецепты лечения внутренних недугов американского общества.
В Москве сосредоточенность США на себе заметили и сделали выводы. Было решено, что разрядка
создала благоприятные условия для развертывания идеологического наступления и оказания помощи
единомышленникам. В 1974 г. военные свергли монархию в Эфиопии. Победившая в том же году
"революция гвоздик" в Лиссабоне вызвала распад португальской колониальной империи и образование в
1975 г. в Анголе и Мозамбике очередных авторитарно-националистических режимов, не мудрствуя,
провозгласивших прокоммунистическую ориентацию. СССР не преодолел соблазн и устремился в
открывшиеся бреши, "на полкорпуса" опережаемый Кубой.
Но и это было не все. В 1975 г. слабый и непопулярный южновьетнамский режим в Сайгоне рухнул под
натиском коммунистов, и Вьетнам объединился под руководством Севера на базе верности
социалистическому выбору. В том же году при самом деятельном участии "народно-революционного"
фактора произошла смена режимов в Лаосе и Камбодже. Правда, в последнем случае преобладающим
оказалось влияние не Вьетнама или СССР, а Китая. Но как бы то ни было, и Камбоджа, и Лаос
провозгласили верность социалистической перспективе. Та недвусмысленная роль, на которую стал
претендовать Вьетнам в Индокитае, могла давать основания обвинять СССР в распространении
коммунистической экспансии и экспорте революции.
События не позволяли огню подозрительности затухнуть хотя бы ненадолго. В 1978 г. происками неких
"прогрессивных" сил была свергнута вполне дружественная по отношению к СССР монархия в
Афганистане, что оказалось прологом к будущей десятилетней трагедии. А летом 1979 г. коммунисты
вооруженным путем взяли власть в Никарагуа.
К этому времени в СССР военные уже добились принятия новой военно-морской программы.
Отдаленная мировая периферия заняла умы советских политиков - плотнее, чем это могло быть оправдано
реальными геополитическими интересами страны. На преобладание их расширительных интерпретаций
существенно повлияли устремления военно-промышленного комплекса, возможности которого в начале 70-
х годов сделали экспорт вооружений в государства-партнеры мощным политико-формирующим фактором.
США не оставались, конечно, безучастными. Правда, они по-прежнему не помышляли о столкновении с
СССР. Американская политология предложила вариант "асимметричного" сдерживания советского
продвижения. Были приняты меры к усилению косвенного давления на Советский Союз со стороны его
протяженных и уязвимых восточноазиатских границ.
Развивая успех американо-китайской нормализации, администрация
закреплением Китая на позиции противостояния СССР, поддерживая стабильно высокий уровень их
взаимной враждебности. Одновременно американская дипломатия помогала "укреплять тылы" КНР,
содействуя улучшению китайско-японских отношений, которые развивались круто по восходящей с
быстрым охлаждением связей Японии с Советским Союзом.
Дело дошло до того, что к концу 70-х в части советских политико-формирующих сфер сложилось
мнение о превращении китайской, точнее объединенной китайско-американской, угрозы в главный вызов
безопасности Советского Союза. Теоретически эта опасность намного перевешивала все мыслимые и
немыслимые угрозы для безопасности США со стороны советской активности в третьем мире.
Закрытые архивы не позволяют судить о том, насколько серьезно американские руководители могли
рассматривать возможность конфликта такой конфигурации. Отчетливая попытка
дистанцироваться от Китая в момент его военного конфликта с Вьетнамом в 1979 г. не склоняет к
завышенным оценкам перспектив тогдашнего американо-китайского стратегического партнерства.
Бесспорно другое: напряженность на восточной границе не позволила Советскому Союзу приостановить
наращивание вооружений, несмотря на улучшение обстановки в Европе и наличие стратегического паритета
с США. В то же время высокие расходы Москвы на оборону принимались в расчет американской стороной,
формулировавшей концепцию экономического истощения СССР.
К этой идее подталкивали и потрясения, охватившие международные отношения в середине 70-х годов -
"нефтяной шок" 1973-1974 годов, повторившийся в 1979-1980 годах. Именно он оказался прессингом,
побудившим часть международного сообщества, полагавшуюся на импорт дешевой нефти, за 6-7 лет путем
колоссального напряжения перейти на энерго- и ресурсосберегающие модели экономического роста,
отказавшись от многолетней практики расточительства природных запасов.
На фоне относительно высокой глобальной стабильности в центр мировой политики сместились
вопросы снижения экономической уязвимости государств, обеспечения их индустриального роста и
производственной эффективности. Эти параметры стали более явно определять роль и статус государств. В
разряд первых фигур мировой политики стали продвигаться Япония и Западная Германия. Качественные
сдвиги показывали, что с 1974 г. мировая система вступила в период преимущественного экономического
регулирования.
Драматизм ситуации состояла в том, что СССР, полагаясь на самообеспеченность энергоносителями,
упустил возможность провести перезакладку научно-исследовательских программ, нацеливающих его на
новый этап производственно-технической революции. Тем самым было предопределено снижение роли
Москвы в управлении миром - снижение, пропорциональное ослаблению ее экономических и технико-
экономических возможностей.
Совещание 1975 г. в Хельсинки, формально увенчавшее первую разрядку, состоялось в момент, когда
тенденция к улучшению советско-американского взаимопонимания уже выдыхалась. Инерции хватило еще
на несколько лет. Антишахская революция в Иране и начало афганской войны обозначили лишь
формальную событийную канву уже ставшего фактом провала разрядки. С начала 80-х годов резко возросла
международная напряженность, в условиях которой Запад сумел реализовать свои технологические
преимущества, накопленные на волне разработок второй половины 70-х годов.
Борьба за экономическое истощение СССР через его научно-технологическую изоляцию вступила в
решающую стадию. Тяжелейший кризис управления внутри Советского Союза, который с 1982 по 1985 г.
приобрел карикатурные формы "чехарды генсеков", в сочетании с окончанием эры дорогой нефти,
обернувшейся для СССР разорением бюджета из-за резкого сокращения поступлений, довершил дело.
Прийдя к власти весной 1985 г.,
во внешнеполитическом плане не имел другой рациональной
альтернативы кроме перехода к глобальным переговорам о согласованной ревизии "ялтинско-потсдамского
порядка".
Речь шла о преобразовании конфронтационного варианта биполярности в кооперационный, поскольку
продолжать противостояние с США и другими державами Советский Союз был не в состоянии. Но было
ясно, что так просто Соединенные Штаты на предлагаемый Москвой сценарий "перестройки в мировом
масштабе" не пойдут. Необходимо было договориться об условиях, на которых Запад, США прежде всего,
согласятся гарантировать СССР пусть несколько меньшее, чем раньше, но первостепенно важное и почетное
место в международной иерархии.
Поискам взаимоприемлемой цены по сути дела и были посвящены пять-шесть лет до лишения
президентской власти в конце 1991 г. Цена эта, насколько можно судить по небывало
возросшему политическому авторитету Советского Союза - на фоне всем очевидного ослабления его
возможностей - в принципе была найдена. Он фактически добился права на недискриминационное
сотрудничество с Западом при сохранении своего привилегированного глобального статуса. Несмотря на то,
что основания для этого были не бесспорными, например, на фоне искусственного отстранения от
решающей мирополитической роли новых экономических гигантов, прежде всего Японии. Свой раунд
борьбы за место в мире дипломатия перестройки выиграла, пусть платой за выигрыш были объединение
Германии и отказ в 1989 г. от поддержки коммунистических режимов в странах бывшей Восточной Европы.
Позиция СССР, занятая им в начале 1991 г. в отношении подавления вооруженными силами США и ряда
других западных государств, действовавшими по санкции ООН, иракской агрессии против Кувейта, была
своего рода апробацией нового советско-американского взаимопонимания о соучастии в международном
управлении при асимметрии функций каждой из держав. Эта новая роль СССР, очевидно, сильно
отличалась от его положения доперестроечных времен, когда стандартом считалось церемонное, не раз и
подводившее, почти ритуализованное и длительное согласование мнений.
Но и в новых условиях Советский Союз сохранял достаточно влиятельную роль ключевого партнера
США, без которого мировое управление было невозможно. Однако заработать в полную меру это модели
было не дано. В результате радикализации внутренних процессов в 1991 г. Советский Союз перестал
существовать. Ялтинско-потсдамский порядок распался, а международная система стала сползать к
дерегулированию.