Файл: Бергер П., Лукман т социальное конструирование реальности.doc

Возможность “индивидуализма” (то есть индивидуального выбора между различающимися реальностями и идентичностями) прямо связана с возможностью неуспешной социализации. Мы указывали, что неуспешная социализация ставит вопрос:

“Кто Я такой?” В социально-структурном контексте, в котором неуспешная социализация признается как таковая, тот же вопрос встает и для успешно социализированного индивида в силу его рефлексии

[275]

по поводу неуспешно социализированных. Он раньше или позже столкнется с теми, у кого “скрытое Я”, с “предателями”, с теми, кто колебался или колеблется между двумя различными мирами Благодаря своего рода зеркальному эффекту этот вопрос он может задать и себе Сначала согласно формуле - “Таков, милостью Божьей, мой путь”, но затем, возможно, согласно формуле. “Если они, то почему не я”³⁶. Это открывает ящик Пандоры с “индивидуалистическими” выборами, который делается общей ситуацией, независимо от того, была ли биография индивида детерминирована “правильными” или “ложными” выборами. “Индивидуалист” возникает как специфический социальный тип, у которого есть по крайней мере потенциал для миграции по множеству доступных миров и который добровольно и сознательно конструирует “Я” из “материала” различных доступных ему идентичностей

Третья важная ситуация, ведущая к неуспешной социализации, возникает в случае противоречий между первичной и вторичной социализациями Единство первичной социализации тут сохраняется, но во вторичной социализации в качестве субъективной возможности выбора появляются альтернативные реальности и идентичности. Конечно, возможности выбора ограничиваются социально-структурным контекстом индивида. Он может, например, желать сделаться рыцарем, но его социальное положение говорит, что это дурацкое притязание Когда дифференцированность вторичной социализации достигает момента, когда становится возможным субъективный отрыв идентичности от “собственного места” в обществе, а социальная

[276]

структура в то же самое время не позволяет реализовывать субъективно избранную идентичность, имеет место любопытное развитие Субъективно избранная идентичность становится фантастической, она объективируется в сознании индивида как его “действительное Я”. Можно предположить, что у людей всегда имелись мечты с неисполнимыми желаниями и т.п. Особенность данной фантазии лежит в ее объективированности на уровне воображения речь идет об иной идентичности, чем та, что была предписана объективно и прежде была интернализирована в первичной социализации Очевидно, что широкое распространение подобного феномена привносит в социальную структуру беспокойство, угрожает институциональным программам с их само собой разумеющейся реальностью.

---

Другим очень важным последствием противоречия между первичной и вторичной социализациями является возможность того, что индивид может оказаться соотнесенным с расходящимися мирами, которая качественно отлична от его взаимоотношений с прежде рассматривавшимися ситуациями. Если расходящиеся миры появляются в первичной социализации, индивид имеет возможность идентификации с одним из них в противопоставлении другим Этот процесс будет в высшей степени эмоционально нагруженным, поскольку он совершается во время первичной социализации. Идентификация, отход от нее и альтернация будут сопровождаться эмоциональными кризисами, так как они неизменно зависимы от опосредования значимыми другими. Представленность расходящихся миров во вторичной социализации вызывает совсем иную конфигурацию. Во вторичной социализации интернализация

[277]

необязательно сопровождается эмоционально заряженной идентификацией со значимыми другими; индвивид может интернализировать различные реальности без идентификации с ними. Поэтому при появлении альтернативного мира во вторичной социализации индивид может осуществить выбор в его пользу манипулятивным образом. Здесь сложно говорить о “холодной” альтернации. Индивид интернализирует новую реальность, но вместо того, чтобы сделать ее своей реальностью, он пользуется ею для специфических целей. Так как это включает исполнение определенных ролей, он сохраняет по отношению к ним субъективную дистанцию — он целенаправленно и произвольно “надевает” их на себя. При широкой распространенности этого феномена институциональный порядок в целом принимает характер сети взаимных манипуляций³⁷.

Общество, в котором расходящиеся миры становятся общедоступны как на рынке, содержит в себе особые сочетания субъективной реальности и идентичности. Растет общее сознание релятивности всех миров, включая и свой собственный, который теперь осознается, скорее, как один из миров, а не как Мир. Вследствие этого собственное институциональное поведение понимается как “роль”, от которой можно отдалиться в своем сознании и которую можно “разыгрывать” под манипулятивным контролем. Например, аристократ теперь уже не просто является аристократом, но играет в аристократа и т.д. Эта ситуация имеет куда дальше идущие последствия, чем возможность для индивидов играть роль того, кем его не считают другие. Игра теперь идет с ролью того, кем его считают,

[278]

---

но только совершенно иным образом. Подобная ситуация все в большей мере типична для современного индустриального общества, но она далеко выходит за пределы нынешних рассуждений и требует дальнейшего анализа этой констелляции посредством социологии знания и социальной психологии³⁸. Следует подчеркнуть лишь то, что подобная ситуация останется непонятной вне соотнесения с социально-структурным контекстом, который логически проистекает из закономерного отношения между социальным разделением труда (с его последствиями для социальной объективации реальности). В современной ситуации это предполагает анализ плюрализма как реальностей, так и идентичностей в их соотнесенности со структурной динамикой произведенных индустриализмом образцов социальной стратификации³⁹.

3. Теории идентичности.

Идентичность, безусловно, является ключевым элементом субъективной реальности. Подобно всякой субъективной реальности, она находится в диалектической взаимосвязи с обществом. Идентичность формируется социальными процессами. Однажды выкристаллизовавшись, она поддерживается, видоизменяется или даже переформируется социальными отношениями. Социальные процессы, связанные с формированием и поддержанием идентичности, детерминируются социальной структурой. И наоборот, идентичности, созданные благодаря взаимодействию организма, индивидуального сознания и социальной структуры, реагируют на данную социальную структуру, поддерживая, модифицируя или даже ее переформируя. Общества обладают

[279]

историями, в процессе которых возникают специфические идентичности; но эти истории, однако, творятся людьми, наделенными специфическими идентичностями.

Памятуя об этой диалектике, можно избежать обманчивого понятия “коллективной идентичности”, не прибегая при этом к уникальности индивидуальной экзистенции как некоему sub specie aeternitatis⁴⁰. Особые исторические социальные структуры порождают типы идентичности, которые опознаются в индивидуальных случаях. В этом смысле можно утверждать, что у американца иная идентичность, чем у француза, у нью-йоркца — чем у жителя Среднего Запада, у служащего другая, чем у бродяги, и т.д. Как мы уже видели, ориентация и поведение в повседневной жизни зависят от таких типизации. Это означает, что типы идентичности могут наблюдаться в повседневной жизни, а утверждения о них, вроде приведенных выше, могут верифицироваться — или опровергаться — обычными людьми, наделенными здравым смыслом. Американец, который сомневается в том, что французы от него отличаются, может отправиться во Францию и посмотреть собственными глазами. Понятно, что статус таких типизации несравним с конструкциями социальных наук, а верификация и опровержение не следуют здесь канонам научного метода. Мы должны оставить пока методологическую проблему точного соотношения между повседневными типизациями и социальными конструктами. Пуританин знал, что он пуританин, и без особого труда признавался таковым, скажем, англиканами; но социолог, который хотел бы проверить тезис Макса Вебера о пуританской этике, должен

---

[280]

следовать несколько иным и более сложным процедурам, чтобы “опознать” эмпирические референты веберовского идеального типа. В настоящем контексте нас интересует лишь то, что типы идентичности доступны “наблюдению” и “верификации” в дотеоретическом, а тем самым — донаучном опыте.

Идентичность представляет собой феномен, который возникает из диалектической взаимосвязи индивида и общества. Типы идентичности, с другой стороны, суть tout court социальные продукты, относительно стабильные элементы объективной реальности (конечно, степень стабильности в свою очередь социально детерминирована). Как таковые, они представляют собой тему некой формы теоретизирования во всяком обществе, даже там, где они стабильны, а формирование индивидуальной идентичности проходит без особых проблем. Теории идентичности всегда включены в более общую интерпретацию реальности; они “встроены” в символический универсум с его теоретическими легитимациями и видоизменяются вместе с характером последних. Идентичность остается непонятной, пока она не имеет места в мире. Всякое теоретизирование по поводу идентичности — и об особых типах идентичности — должно поэтому осуществляться в рамках теоретических интерпретаций, в которые они помещены. К этому пункту мы теперь и обратимся.

Следует вновь подчеркнуть, что здесь мы имеем в виду теории идентичности как социального феномена, то есть независимо от того, принимает их или нет современная наука. Подобного рода теории именуются нами “психологиями”, они включают

[281]

в себя любую теорию идентичности, которая претендует на всеобъемлющее объяснение эмпирического феномена, притом вне зависимости от того, настолько такое объяснение “значимо” для современной научной дисциплины, именуемой психологией.

Если теории идентичности всегда включаются в более широкие теории реальности, то понимать это следует в терминах логики последних теорий. Например, психология, интерпретирующая некий эмпирический феномен как одержимость демоническими существами, имеет в качестве своей матрицы мифологическую теорию космоса, а потому она не вмещается в интерпретацию, имеющую не мифологическую точку отсчета. Сходным образом психология, трактующая тот же самый феномен в терминах электрических нарушений головного мозга, имеет своим основанием всепроникающую научную теорию реальности, как человеческой, так и не человеческой, и вся ее связность проистекает из той логики, которая лежит в основе такой теории. Проще говоря, психология всегда предполагает космологию.

---

Это можно проиллюстрировать на примере часто используемого психиатрического термина “ориентированности на реальность”⁴¹. Психиатр, который пытается поставить диагноз индивиду с сомнительным психологическим статусом, задает последнему вопросы, чтобы определить степень его “ориентированности на реальность”. Это вполне логично; с психиатрической точки зрения индивид, который не знает, какой сегодня день недели, или тот, который признается в своих беседах с отдаленными духами, явно проблематичен. В таком контексте

[282]

термин ориентированности на реальность, конечно, вполне приемлем. Социолог, однако, должен задать дополнительный вопрос: “Какую реальность?” Кстати, такое дополнение имеет и психиатрический смысл. Психиатр, без сомнения, принимает это во внимание в случае индивида, не знающего дня недели, если он только что прибыл на самолете с другого континента. Он может не знать дня недели и просто потому, что он по-прежнему находится “в ином времени” — Калькутты, а не стандартного времени восточного побережья США. Если у психиатра есть хоть какая-то чувствительность к социально-культурному контексту психологии, он даст различные диагнозы в том случае, когда индивид говорит о своем общении с умершими, в зависимости от того, прибыл этот индивид из Нью-Йорка или из сельской местности на Гаити. Индивид может быть “в иной реальности” в том же социально объективном смысле, в каком он находится “в ином времени”. Другими словами, вопросы о психологическом статусе не решаются без осознания принятых в социальной ситуации индивида дефиниций реальности. Если сказать это еще определеннее, психологический статус зависит от социальных определений реальности в целом и сам по себе является социально определенным⁴².

С появлением психологии возникает еще одна диалектическая взаимосвязь между идентичностью и обществом — взаимосвязь между психологической теорией и теми элементами субъективной реальности, которую она пытается определять и объяснять. Уровни подобного теоретизирования могут быть, конечно, весьма различными, как и в случае всех теоретических легитимации. Сказанное выше об

[283]

истоках и фазах легитимирующих теорий в равной степени применимо и в данном случае, но с одним немаловажным отличием. Психологии относятся к тому измерению реальности, которое обладает наиболее сильной и наиболее продолжительной субъективной релевантностью для всех индивидов. Поэтому диалектика теории и реальности воздействует на индивида непосредственно и интенсивно.

---