Файл: Ф. М. Достоевского На примере романа Братья Карамазовы Введение Али есть такой закон.doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 04.12.2023
Просмотров: 27
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
7.
Опосредованность снов реальностью впервые доказал Зигмунд Фрейд. Его первоначальная гипотеза родилась благодаря идее врачей-неврологов о связи невротических симптомов с конкретными сознательными переживаниями. Сновидения (как и неврозы, истерия) – это самовыражение подсознательной части разума, несущее в себе определенную смысловую нагрузку.
Фрейд использовал для «прочтения» снов своих пациентов метод «свободных ассоциаций». В книге «Человек и его символы» К.Г. Юнг пишет: «Он сделал простое, но глубокое наблюдение: если пациента поощрить к разговору об увиденном во сне, попросить поделиться мыслями по данному поводу, то он неизбежно "раскроется" и обнажит бессознательный фон своих недомоганий как тем, что он расскажет, так и тем, что в рассказе опустит».8 [Стоит обратить внимание, что Ф.М. Достоевский в романе «Братья Карамазовы» пересказывает свои сны сам, а не вкладывает их в уста своих героев. Это очень тонкий ход: субьективизм исчезает, сон передается в малейших деталях. Читатель сам вправе интерпретировать его, не боясь каких-либо упущений].
С точки зрения последователей, подход Зигмунда Фрейда к анализу снов был несовершенен. Карл Юнг считал, что если воспринимать сновидения как толчок для построения фантазий, то есть риск потерять главное. «…Сны вполне могут иметь некую особую и более весомую самостоятельную функцию… Они явно структурированы таким образом, что указывают на породившую их мысль или намерение, которые, однако, распознать сразу почти невозможно»… Юнг уделяет все внимание форме и содержанию конкретного сновидения, а не эмоциям, которые оно впоследствии может вызвать.
Ключевой категорией анализа в учении Юнга становится символ. Это язык подсознания - «образ, обладающий помимо своего общеупотребительного еще и особым дополнительным значением, несущим нечто неопределенное, неизвестное»9. Сны – это зашифрованные послания, разгадать смысл которых не так-то просто. Символика сновидений субьективизирована – образный ряд вполне может быть связан с жизненным опытом сновидца (переживаниями, комплексами, проблемами), а не с пониманием первого в мировой культуре. Тем не менее, психика вырабатывает свою знаковую систему по определенным законам.
Зачастую кажется, что наши сны – это хаотичные образования, никак не связанные между собой. Но если тщательно исследовать их в течение долгого времени, то можно выявить их композицию. «Некоторые символы в таких снах имеют своим источником то, что доктор Юнг называл "коллективным подсознательным" (часть психики, сохраняющая и передающая общее для всего человечества психологическое наследие). Такие символы настолько далеки от современного человека, что он не способен самостоятельно их понять или усвоить»10. Исторический опыт человеческого сознания следует за нами всю жизнь. Древние ритуалы, мифы и поверья сопровождают человека всюду. Тот факт, что он не отдает себе в них отчета, никак не умаляет их роли.
Карл Густав Юнг различал «естественные» символы и те, что превнесены человеческой культурой. Первые рождаются в подсознательном и состоят из бесчисленных вариаций основных архетипических образов. Архетип или «первообраз», по Юнгу – это не просто определенные мифологические образы или сюжеты, а «осознанные представления». «Архетип проявляется в тенденции формирования этих представлений вокруг одной центральной идеи: представления могут значительно отличаться деталями, но идея, лежащая в основе, остается неизменной»11. Архетипы наделены собственной энергией, и воспроизводятся неосознанно. Они самостоятельно осмысливают происходящее (в присущей им символической форме) и вмешиваться в его ход, порождая импульсы и мысли. Исследователь Дж.Л.Хендерсон, коллега и единомышленник К.Г.Юнга, в статье «Древние мифы и современный человек» говорит: «…Человеческий разум обладает собственной историей, а психика сохраняет много следов от предыдущих стадий своего развития… Содержимое подсознания оказывает формирующее воздействие на психику. Сознательно мы можем его игнорировать, но подсознательно мы реагируем на него и на ту символическую оболочку, включая сны, в которой это содержимое преподносится»12.
Глава 2
Анализ снов в романе Ф.М. Достоевского
«Братья Карамазовы»
Сны в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» насыщенны символами и архетипическими образами. Кроме того, огромную роль в их структуре играют и интертекстуальные связи. Исследователь В.В.Сиганова говорит, что текст романа как бы включается в евангельский текст, а он, в свою очередь, обретает в романе живое воплощение. И это закономерно, ведь «библия как «Книга книг» и конкретно Новый Завет – прецедентные тексты глобального общечеловеческого масштаба – выступают своего рода «суперпрецедентами», универсальной интертекстуальной канвой в масштабах общепланетарного речемыслительного и собственно литературного процесса»
13. И особенно показателен в этом отношении сон Алеши Карамазова о Кане Галилейской.
§1. Сон Алеши о Кане Галилейской
Так положил Иисус начало чудесам
в Кане Галилейской и явил славу Свою;
и уверовали в Него ученики Его.
Евангелие от Ионна,2:11
Федор Михайлович полностью передает обстановку, предшествующую погружению героя в сон. Это не случайно… В произведении присутствуют несколько пластов, два из них – библейский и психологический – для автора наиболее значимы. Они словно противопоставлены друг другу: принимая первый, полностью отрицаешь второй. Так сон о Кане Галилейской можно понять как чудо, ниспосланное свыше… Евангельские мотивы, которыми насыщено сновидение, это полностью подтверждают. Но есть и другой уровень прочтения (более поверхностный и простой) – сон был вызван событиями минувшего дня и окружающей обстановкой. Герой слышит евангельскую притчу и подсознание проецирует ее образы в сон. Но эта трактовка ошибочна! Федор Михайлович доказывает нам это через форму и образный ряд.
Девять часов вечера, скит старца Зосимы, «свежий и холодноватый» воздух, голос отца Паисия, читающего над гробом Евангелие… Алеша стоит на коленях и молится, но душа его никак не может найти покоя: «обрывки мыслей мелькали в душе его, загорались как звездочки и тут же гасли, сменяясь другими, но зато царило в душе что-то целое, твердое, утоляющее, и он сознавал это сам»… Звучат строки Евангелия: «И в третий день брак бысть в Кане Галилейстей, читал отец Паисий, и бе Мати Иисусова ту. Зван же бысть Иисус и ученицы его на брак»… Божественное слово переносит героя в пространство сна.
Начинается сновидение с библейской притчи о Кане Галилейской, ее сутью и завершится: «Страшен величием пред нами, ужасен высотою своею, но милостив бесконечно, нам из любви уподобился и веселится с нами, воду в вино превращает, чтобы не пресекалась радость гостей, новых гостей ждет, новых беспрерывно зовет и уже навеки веков. Вон и вино несут новое, видишь, сосуды несут»... Слова старца Зосимы о Христе являются переложением последнего стиха, завершающего рассказ о чуде: «Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской и явил славу Свою; и уверовали в Него ученики Его» (Иоанн гл. 2, ст. 11). По словам В.В.Сигановой, «Достоевский переводит его на язык художественного образа, венчающего повествование об уверовании еще одного ученика Христова: чудо продолжается в веках»
14. А чудесный сон Алеши обретает свои рамки – их очерчивает евангельский текст.
В сновидении о Кане Галилейской есть ряд архетипических символов – для постижения смысла они очень значимы. Мы рассмотрим несколько ключевых образов: брак, пир, солнце и вино.
Пир. Издавна этот символ обозначал «союз, единение, веселое братское слияние»15. Он является замкнутым пространством, участники образуют тесное кольцо, оберегая друг друга и созданную гармонию – никакие беды и горести им здесь не страшны. Кроме того, пир можно соотнести с одним из важнейших принципов православной культуры – соборностью.
Брак. На языке символов это не только одно из семи христианских таинств, но и синтез божественного и человеческого, неба и земли, души и тела. Этот архетипческий образ встречается в священном писании не только в своем прямом значении (как, например, в притче о Кане Галилейской), но и в аллегорическом. Так в Ветхом Завете иносказательно говорится о браке Бога с народом Израилевым, в Новом — о Церкви как Невесте Христовой.
Вино. Сложный, амбивалентный символ. Вино олицетворяет собой познание - в нем есть имманентная глубина, отсутствующая в воде. Оценить этот тонкий напиток может не каждый, для этого нужен эстетический вкус, поэтому вино является и образом творчества (старец Зосима упоминает об Архитиклине). Но эти значения – второстепенны. Вот главное: в православии вино символизирует кровь Христову и используется при причастии. А смешанное с водой, оно образует жидкость, показывающую две природы в Христе — Божественную и человеческую. Причем Божественная характеризуется именно вином.
Солнце. Это один из самых древних архетипов… Но все многообразие его смыслов мы сейчас охватывать не станем. Федор Михайлович Достоевский обозначил для нас главный – мы знаем, что старец Зосима говорит о Христе. Солнце - символ Сына Божьего, который, подобно небесному светилу, несет духовный свет, согревая души, помогая решать проблемы и наставляя заблудших. Кроме того, по мнению религиозных проповедников, философов и публицистов, солнце — это формы сообщения между духовным и материальным мирами. А сон Алеши Карамазова о Кане Галилейской есть не что иное, как встречп с духовным миром.
\§2. Кошмар Ивана Федоровича
Как же ты жить-то будешь <…>,
с таким адом в груди и в голове…
Достоевский Ф.М. «Братья Карамазовы»
«Сон разума рождает чудовищ»… Гениальный живописец Гойя, озаглавив так одну из своих картин, был как никогда близок к истине. Но точные его слова все же хочется продолжить: разума и …сердца. Порой ум, не имея опоры доброты и милосердия, сам создает себе мучителей и отпускает их в ночные кошмары. Сон, как верно заметил А.Рясов, это иногда и звено в цепи моральных пыток, которые мы учиняем над собой.
Кошмар Ивана Федоровича о черте – яркое тому потверждение. «Сон и реальность у Достоевского всегда оказываются трагически взаимообратимы, сон исследуется как воплощение архетипа, как странное и искаженное отображение реальности»16.
Сон Карамазова – один из самых противоречивых и сложных, он порождает у читателей массу вопросов. Главный из них: а спал ли Иван? Достоевский начинает главу с упоминания о тяжелой душевной болезни героя, и предостережения врача о возможных галлюцинациях. Утвердить точку зрения о том, что беседа со словоохотливым бесом, лишь метка «белой горячки» подтверждает еще один ориентир: слова самого Карамазова. "Ты моя галлюцинация" – в исступлении кричит он на нежеланного гостя. Казалось бы, автор говорит с нами прямо… Но это только на первый взгляд. Визит черта-«приживальщик» не имеет никакого отношения к помешательству.
Первым возражением выступит название главы: «Чорт. Кошмар Ивана Федоровича». Лексема «кошмар» указывает нам на категорию сновидения, причем совершенного особенного. Именно в страшных снах мы не чувствуем грани между реальностью и фантастикой, именно они обрушиваются на нас мгновенно и так неохотно выпускают из своих душных обьятий. Помимо художественной функции заглавия, в романе есть и другие доказательства того, что господин пожаловал к Ивану именно во сне. Пытаясь прогнать черта, Иван Карамазов мочит полотенце и прикладывает его своей голове, а затем отбрасывает его на стул. После пробуждения же он находит его "у туалетного столика<…>, чистое, еще сложенное и не употребленное". А стакан, которым Иван пустил в «оратора», чуть позже каким-то чудом оказывается на столе – прямо перед недоумевающим Иваном. Итак, в том, что встреча Ивана с бесом – сновидение, мы уверены.
Как мы уже упоминали, у Ф.М. Достоевского важен не только сам сон, но и его предверие. В данном случае он описывает это его особенно изящно: «…он сидел теперь, почти сознавая сам, что в бреду и <…> упорно приглядывался к какому-то предмету у противоположной стены на диване. Там вдруг оказался сидящим некто, бог знает как вошедший, потому что его еще не было в комнате»… С первых строк мы погружаемся в таинственное пространство – смотрим глазами героя, человека, находящегося почти на грани сумасшествия. Пространство сна смыкается вокруг Иван плавно, почти неслышно и при этом мгновенно. Нет ни слова о том, как герою хотелось спать или, например, как он переменил свое положение… Достоевский достигает удивительного эффекта: видение, сон, «русский джентльмен» становится реальным!
Опосредованность снов реальностью впервые доказал Зигмунд Фрейд. Его первоначальная гипотеза родилась благодаря идее врачей-неврологов о связи невротических симптомов с конкретными сознательными переживаниями. Сновидения (как и неврозы, истерия) – это самовыражение подсознательной части разума, несущее в себе определенную смысловую нагрузку.
Фрейд использовал для «прочтения» снов своих пациентов метод «свободных ассоциаций». В книге «Человек и его символы» К.Г. Юнг пишет: «Он сделал простое, но глубокое наблюдение: если пациента поощрить к разговору об увиденном во сне, попросить поделиться мыслями по данному поводу, то он неизбежно "раскроется" и обнажит бессознательный фон своих недомоганий как тем, что он расскажет, так и тем, что в рассказе опустит».8 [Стоит обратить внимание, что Ф.М. Достоевский в романе «Братья Карамазовы» пересказывает свои сны сам, а не вкладывает их в уста своих героев. Это очень тонкий ход: субьективизм исчезает, сон передается в малейших деталях. Читатель сам вправе интерпретировать его, не боясь каких-либо упущений].
С точки зрения последователей, подход Зигмунда Фрейда к анализу снов был несовершенен. Карл Юнг считал, что если воспринимать сновидения как толчок для построения фантазий, то есть риск потерять главное. «…Сны вполне могут иметь некую особую и более весомую самостоятельную функцию… Они явно структурированы таким образом, что указывают на породившую их мысль или намерение, которые, однако, распознать сразу почти невозможно»… Юнг уделяет все внимание форме и содержанию конкретного сновидения, а не эмоциям, которые оно впоследствии может вызвать.
Ключевой категорией анализа в учении Юнга становится символ. Это язык подсознания - «образ, обладающий помимо своего общеупотребительного еще и особым дополнительным значением, несущим нечто неопределенное, неизвестное»9. Сны – это зашифрованные послания, разгадать смысл которых не так-то просто. Символика сновидений субьективизирована – образный ряд вполне может быть связан с жизненным опытом сновидца (переживаниями, комплексами, проблемами), а не с пониманием первого в мировой культуре. Тем не менее, психика вырабатывает свою знаковую систему по определенным законам.
Зачастую кажется, что наши сны – это хаотичные образования, никак не связанные между собой. Но если тщательно исследовать их в течение долгого времени, то можно выявить их композицию. «Некоторые символы в таких снах имеют своим источником то, что доктор Юнг называл "коллективным подсознательным" (часть психики, сохраняющая и передающая общее для всего человечества психологическое наследие). Такие символы настолько далеки от современного человека, что он не способен самостоятельно их понять или усвоить»10. Исторический опыт человеческого сознания следует за нами всю жизнь. Древние ритуалы, мифы и поверья сопровождают человека всюду. Тот факт, что он не отдает себе в них отчета, никак не умаляет их роли.
Карл Густав Юнг различал «естественные» символы и те, что превнесены человеческой культурой. Первые рождаются в подсознательном и состоят из бесчисленных вариаций основных архетипических образов. Архетип или «первообраз», по Юнгу – это не просто определенные мифологические образы или сюжеты, а «осознанные представления». «Архетип проявляется в тенденции формирования этих представлений вокруг одной центральной идеи: представления могут значительно отличаться деталями, но идея, лежащая в основе, остается неизменной»11. Архетипы наделены собственной энергией, и воспроизводятся неосознанно. Они самостоятельно осмысливают происходящее (в присущей им символической форме) и вмешиваться в его ход, порождая импульсы и мысли. Исследователь Дж.Л.Хендерсон, коллега и единомышленник К.Г.Юнга, в статье «Древние мифы и современный человек» говорит: «…Человеческий разум обладает собственной историей, а психика сохраняет много следов от предыдущих стадий своего развития… Содержимое подсознания оказывает формирующее воздействие на психику. Сознательно мы можем его игнорировать, но подсознательно мы реагируем на него и на ту символическую оболочку, включая сны, в которой это содержимое преподносится»12.
Глава 2
Анализ снов в романе Ф.М. Достоевского
«Братья Карамазовы»
Сны в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» насыщенны символами и архетипическими образами. Кроме того, огромную роль в их структуре играют и интертекстуальные связи. Исследователь В.В.Сиганова говорит, что текст романа как бы включается в евангельский текст, а он, в свою очередь, обретает в романе живое воплощение. И это закономерно, ведь «библия как «Книга книг» и конкретно Новый Завет – прецедентные тексты глобального общечеловеческого масштаба – выступают своего рода «суперпрецедентами», универсальной интертекстуальной канвой в масштабах общепланетарного речемыслительного и собственно литературного процесса»
13. И особенно показателен в этом отношении сон Алеши Карамазова о Кане Галилейской.
§1. Сон Алеши о Кане Галилейской
Так положил Иисус начало чудесам
в Кане Галилейской и явил славу Свою;
и уверовали в Него ученики Его.
Евангелие от Ионна,2:11
Федор Михайлович полностью передает обстановку, предшествующую погружению героя в сон. Это не случайно… В произведении присутствуют несколько пластов, два из них – библейский и психологический – для автора наиболее значимы. Они словно противопоставлены друг другу: принимая первый, полностью отрицаешь второй. Так сон о Кане Галилейской можно понять как чудо, ниспосланное свыше… Евангельские мотивы, которыми насыщено сновидение, это полностью подтверждают. Но есть и другой уровень прочтения (более поверхностный и простой) – сон был вызван событиями минувшего дня и окружающей обстановкой. Герой слышит евангельскую притчу и подсознание проецирует ее образы в сон. Но эта трактовка ошибочна! Федор Михайлович доказывает нам это через форму и образный ряд.
Девять часов вечера, скит старца Зосимы, «свежий и холодноватый» воздух, голос отца Паисия, читающего над гробом Евангелие… Алеша стоит на коленях и молится, но душа его никак не может найти покоя: «обрывки мыслей мелькали в душе его, загорались как звездочки и тут же гасли, сменяясь другими, но зато царило в душе что-то целое, твердое, утоляющее, и он сознавал это сам»… Звучат строки Евангелия: «И в третий день брак бысть в Кане Галилейстей, читал отец Паисий, и бе Мати Иисусова ту. Зван же бысть Иисус и ученицы его на брак»… Божественное слово переносит героя в пространство сна.
Начинается сновидение с библейской притчи о Кане Галилейской, ее сутью и завершится: «Страшен величием пред нами, ужасен высотою своею, но милостив бесконечно, нам из любви уподобился и веселится с нами, воду в вино превращает, чтобы не пресекалась радость гостей, новых гостей ждет, новых беспрерывно зовет и уже навеки веков. Вон и вино несут новое, видишь, сосуды несут»... Слова старца Зосимы о Христе являются переложением последнего стиха, завершающего рассказ о чуде: «Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской и явил славу Свою; и уверовали в Него ученики Его» (Иоанн гл. 2, ст. 11). По словам В.В.Сигановой, «Достоевский переводит его на язык художественного образа, венчающего повествование об уверовании еще одного ученика Христова: чудо продолжается в веках»
14. А чудесный сон Алеши обретает свои рамки – их очерчивает евангельский текст.
В сновидении о Кане Галилейской есть ряд архетипических символов – для постижения смысла они очень значимы. Мы рассмотрим несколько ключевых образов: брак, пир, солнце и вино.
Пир. Издавна этот символ обозначал «союз, единение, веселое братское слияние»15. Он является замкнутым пространством, участники образуют тесное кольцо, оберегая друг друга и созданную гармонию – никакие беды и горести им здесь не страшны. Кроме того, пир можно соотнести с одним из важнейших принципов православной культуры – соборностью.
Брак. На языке символов это не только одно из семи христианских таинств, но и синтез божественного и человеческого, неба и земли, души и тела. Этот архетипческий образ встречается в священном писании не только в своем прямом значении (как, например, в притче о Кане Галилейской), но и в аллегорическом. Так в Ветхом Завете иносказательно говорится о браке Бога с народом Израилевым, в Новом — о Церкви как Невесте Христовой.
Вино. Сложный, амбивалентный символ. Вино олицетворяет собой познание - в нем есть имманентная глубина, отсутствующая в воде. Оценить этот тонкий напиток может не каждый, для этого нужен эстетический вкус, поэтому вино является и образом творчества (старец Зосима упоминает об Архитиклине). Но эти значения – второстепенны. Вот главное: в православии вино символизирует кровь Христову и используется при причастии. А смешанное с водой, оно образует жидкость, показывающую две природы в Христе — Божественную и человеческую. Причем Божественная характеризуется именно вином.
Солнце. Это один из самых древних архетипов… Но все многообразие его смыслов мы сейчас охватывать не станем. Федор Михайлович Достоевский обозначил для нас главный – мы знаем, что старец Зосима говорит о Христе. Солнце - символ Сына Божьего, который, подобно небесному светилу, несет духовный свет, согревая души, помогая решать проблемы и наставляя заблудших. Кроме того, по мнению религиозных проповедников, философов и публицистов, солнце — это формы сообщения между духовным и материальным мирами. А сон Алеши Карамазова о Кане Галилейской есть не что иное, как встречп с духовным миром.
\§2. Кошмар Ивана Федоровича
Как же ты жить-то будешь <…>,
с таким адом в груди и в голове…
Достоевский Ф.М. «Братья Карамазовы»
«Сон разума рождает чудовищ»… Гениальный живописец Гойя, озаглавив так одну из своих картин, был как никогда близок к истине. Но точные его слова все же хочется продолжить: разума и …сердца. Порой ум, не имея опоры доброты и милосердия, сам создает себе мучителей и отпускает их в ночные кошмары. Сон, как верно заметил А.Рясов, это иногда и звено в цепи моральных пыток, которые мы учиняем над собой.
Кошмар Ивана Федоровича о черте – яркое тому потверждение. «Сон и реальность у Достоевского всегда оказываются трагически взаимообратимы, сон исследуется как воплощение архетипа, как странное и искаженное отображение реальности»16.
Сон Карамазова – один из самых противоречивых и сложных, он порождает у читателей массу вопросов. Главный из них: а спал ли Иван? Достоевский начинает главу с упоминания о тяжелой душевной болезни героя, и предостережения врача о возможных галлюцинациях. Утвердить точку зрения о том, что беседа со словоохотливым бесом, лишь метка «белой горячки» подтверждает еще один ориентир: слова самого Карамазова. "Ты моя галлюцинация" – в исступлении кричит он на нежеланного гостя. Казалось бы, автор говорит с нами прямо… Но это только на первый взгляд. Визит черта-«приживальщик» не имеет никакого отношения к помешательству.
Первым возражением выступит название главы: «Чорт. Кошмар Ивана Федоровича». Лексема «кошмар» указывает нам на категорию сновидения, причем совершенного особенного. Именно в страшных снах мы не чувствуем грани между реальностью и фантастикой, именно они обрушиваются на нас мгновенно и так неохотно выпускают из своих душных обьятий. Помимо художественной функции заглавия, в романе есть и другие доказательства того, что господин пожаловал к Ивану именно во сне. Пытаясь прогнать черта, Иван Карамазов мочит полотенце и прикладывает его своей голове, а затем отбрасывает его на стул. После пробуждения же он находит его "у туалетного столика<…>, чистое, еще сложенное и не употребленное". А стакан, которым Иван пустил в «оратора», чуть позже каким-то чудом оказывается на столе – прямо перед недоумевающим Иваном. Итак, в том, что встреча Ивана с бесом – сновидение, мы уверены.
Как мы уже упоминали, у Ф.М. Достоевского важен не только сам сон, но и его предверие. В данном случае он описывает это его особенно изящно: «…он сидел теперь, почти сознавая сам, что в бреду и <…> упорно приглядывался к какому-то предмету у противоположной стены на диване. Там вдруг оказался сидящим некто, бог знает как вошедший, потому что его еще не было в комнате»… С первых строк мы погружаемся в таинственное пространство – смотрим глазами героя, человека, находящегося почти на грани сумасшествия. Пространство сна смыкается вокруг Иван плавно, почти неслышно и при этом мгновенно. Нет ни слова о том, как герою хотелось спать или, например, как он переменил свое положение… Достоевский достигает удивительного эффекта: видение, сон, «русский джентльмен» становится реальным!