Файл: Горестная повесть о счастливой любви (народная драма времён Гулага).doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 12.12.2023
Просмотров: 98
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Только зря, - говорю, - гражданин надзиратель,
Рукавичкой вы мне по губам…»
Пантомимы («Тайное свидание Петра и Ульяны» и др.)
Возможна также дополнительная сцена: «Комсомольское собрание немцев-«трудармейцев» в лагере. 1943 год»
Действие 2.
Сцена 1.
Романс «Бубенцы» (А.Кусиков - В.Бакалейников)
Сердце будто проснулось пугливо,
Пережитого стало мне жаль,
Пусть же кони с распущенной гривой
С бубенцами умчат меня в даль.
Припев:
Слышу звон бубенцов издалёка —
Это тройки знакомый разбег,
А вокруг расстелился широко
Белым саваном искристый снег.
Пусть ямщик свою песню затянет,
Ветер будет ему подпевать.
Что прошло — никогда не настанет,
Так зачем же, зачем горевать.
Припев.
Звон бубенчиков трепетно может
Воскресить позабытую тень,
Мою русскую душу встревожить
И встряхнуть мою русскую лень.
Припев.
Песня цыганки (Я.Полонский – Я.Пригожий)
Мой костёр в тумане светит;
Искры гаснут на лету...
Ночью нас никто не встретит;
Мы простимся на мосту.
Ночь пройдет - и спозаранок
В степь далёко, милый мой,
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой.
На прощанье шаль с каймою
Ты на мне узлом стяни:
Как концы её, с тобою
Мы сходились в эти дни.
Кто-то мне судьбу предскажет?
Кто-то завтра, сокол мой,
На груди моей развяжет
Узел, стянутый тобой?
Вспоминай, коли другая,
Друга милого любя,
Будет песни петь, играя
На коленях у тебя!
Мой костёр в тумане светит;
Искры гаснут на лету...
Ночью нас никто не встретит;
Мы простимся на мосту.
Стихотворения А.Барковой
…
Как дух наш горестный живуч,
А сердце жадное лукаво!
Поэзии звенящий ключ
Пробьётся в глубине канавы.
В каком-то нищенском краю
Цинги, болот, оград колючих
Люблю и о любви пою
Одну из песен самых лучших.
В бараке
Я не сплю. Заревели бураны
С неизвестной забытой поры,
А цветные шатры Тамерлана
Там, в степях… И костры, и костры.
Возвратиться б монгольской царицей
В глубину пролетевших веков,
Привязала б к хвосту кобылицы
Я любимых своих и врагов.
Поразила бы местью дикарской
Я тебя, завоёванный мир,
Побеждённым в шатре своем царском
Я устроила б варварский пир.
А потом бы в одном из сражений,
Из неслыханных оргийных сеч
В неизбежный момент пораженья
Я упала б на собственный меч.
Что, скажите, мне в этом толку,
Что я женщина и поэт?
Я взираю тоскующим волком
В глубину пролетевших лет.
И сгораю от жадности странной
И от странной, от дикой тоски.
А шатры и костры Тамерлана
От меня далеки, далеки.
А.Блок
Равенна
Всё, что минутно, всё, что бренно,
Похоронила ты в веках.
Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной вечности в руках.
Рабы сквозь римские ворота
Уже не ввозят мозаик.
И догорает позолота
В стенах прохладных базилик.
От медленных лобзаний влаги
Нежнее грубый свод гробниц,
Где зеленеют саркофаги
Святых монахов и цариц.
Безмолвны гробовые залы,
Тенист и хладен их порог,
Чтоб чёрный взор блаженной Галлы,
Проснувшись, камня не прожёг.
Военной брани и обиды
Забыт и стерт кровавый след,
Чтобы воскресший глас Плакиды
Не пел страстей протекших лет.
Далёко отступило море,
И розы оцепили вал,
Чтоб спящий в гробе Теодорих
О буре жизни не мечтал.
А виноградные пустыни,
Дома и люди - всё гроба.
Лишь медь торжественной латыни
Поёт на плитах, как труба.
Романс «Утро туманное» (И.Тургенев – А.Абаза)
Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые.
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые.
Вспомнишь обильные, страстные речи,
Взгляды, так жадно и нежно ловимые,
Первая встреча, последняя встреча,
Тихого голоса звуки любимые.
Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,
Многое вспомнишь родное, далёкое,
Слушая говор колёс непрестанный,
Глядя задумчиво в небо широкое.
Б.Чичибабин
Махорка
Меняю хлеб на горькую затяжку,
родимый дым приснился и запах.
И жить легко, и пропадать нетяжко
с курящейся цигаркою в зубах.
Я знал давно, задумчивый и зоркий,
что неспроста, простужен и сердит,
и в корешках, и в листиках махорки
мохнатый дьявол жмётся и сидит.
А здесь, среди чахоточного быта,
где холод лют, а хижины мокры,
все искушенья жизни позабытой
для нас остались в пригоршне махры.
Горсть табаку, газетная полоска –
какое счастье проще и полней?
И вдруг во рту погаснет папироска,
и заскучает воля обо мне.
Один из тех, что «ну давай покурим»,
сболтнёт, печаль надеждой осквернив,
что у ворот задумавшихся тюрем
нам остаются рады и верны.
А мне и так не жалко и не горько.
Я не хочу нечаянных порук.
Дымись дотла, душа моя махорка,
мой дорогой и ядовитый друг.
Романс «Выхожу один я на дорогу» (М.Лермонтов – Е.Шашина)
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чём?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
Но не тем холодным сном могилы...
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел.
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Тёмный дуб склонялся и шумел.
Ю.Грунин
Однонарнику
Попраны и совесть и свобода.
Нас загнали в беспредельный мрак.
Ты сегодня «сын врага народа».
Я из плена, то есть, тоже враг.
Я не знал того, что нас так много,
И что здесь хоронят без гробов.
Я не знал, как широка дорога
В этот мир голодных и рабов.
Много нас, усталых, но упрямых.
Много нас, растоптанных в пыли.
В чём же соль, мой друг Камил Икрамов?
Лагеря Сибири – соль земли.
1947
В.Шаламов
Славянская клятва
Клянусь до самой смерти
мстить этим подлым сукам,
Чью гнусную науку
я до конца постиг.
Я вражескою кровью
свои омою руки,
Когда настанет этот
благословенный миг.
Публично, по-славянски,
из черепа напьюсь я,
Из вражеского черепа,
как делал Святослав.
Устроить эту тризну
в былом славянском вкусе
Дороже всех загробных
любых посмертных слав.
Пусть знает это Диксон
и слышит Антарктида,
В крови ещё клокочет
мой юношеский пыл, -
Что я ещё способен
все выместить обиды
И ни одной обиды
ещё я не забыл.
Соболь М.
…
О жизни и муке
ушедших в расход
витийствуют внуки —
весёлый народ!
Шуруйте, ребята,
на наших костях,
на наших костях,
на своих скоростях.
Спасибо, поскольку
уловлено ловко:
у нас — перековка,
у вас — перестройка.
Где наша баланда,
там ваша баллада,
стихами охаяв
моих вертухаев.
Колымская трасса,
Печора и БАМ…
Аншлаги над кассой —
поёт Розенбаум.
Где наши зэ-ка —
у вас му-зы-ка
и в рифму на «лагерь»
о лагере — шлягер.
За буковку — рублик,
а мы-то, бывало, —
четырнадцать кубиков
лесоповала.
Шаг вправо, шаг влево,
собаки, стрелки —
для вопля припева,
для хрипа строки,
где каждое слово
душе поперёк…
Неужто нам снова
добавили срок?
1988
Фокстрот «Рио-Рита»
Реквием («Ave Maria»?)
«Романс» (Г.Свиридов)
История отпадения Нидерландов от Испании
(Фрагмент тюремного «рóмана», в переводе на «феню» Л.Н. Гумилёва)
В 1565 году по всей Голландии пошла параша, что папа римский – антихрист. Голландцы начали шипеть на папу и раскурочивать монастыри. Римская курия, обиженная за пахана, подначила испанское правительство. Испанцы стали качать права – нахально тащили голландцев на исповедь (совали за святых чурки с глазами). Отказчиков сажали в кандей на трёхсотку, отрицаловку пускали налево. По всей стране пошли шмоны и стук. Спешно стряпали липу. Гадильники ломились от случайной хевры. В проповедях свистели об аде и рае, в домах стоял жуткий звон. Граф Эгмонт на пару с графом Горном попали в непонятное. Их по запарке замели, пришили дело и дали вышку.
Тогда работяга Вильгельм Оранский поднял в стране шухер. Его поддержали гёзы (урки, одетые в третий срок). Мадридская малина послала своим наместником герцóга Альбу. Альба был тот ещё герцóг! Когда он прихилял в Нидерланды, голландцам пришла хана. Альба распатронил Лейден, главный голландский шалман. Остатки гёзов кантовались в море, а Вильгельм Оранский припух в своей зоне. Альба был правильный полководец. Солдаты его гужевались от пуза, в обозе шло тридцать тысяч шалашовок. На этапах он не тянул резины, наступал без показухи и туфты, а если приходилось канать, так все от лордов до попок вкалывали до опупения. На Альбу пахали епископы и князья, в ставке шестерили графья и генералы, а кто махлевал, тот загинался. Он самых высоких в кодле брал на оттяжку, принцев имел за штопорил, графинь держал за простячек. В подвалах, где враги на пытках давали дуба, всю дорогу давил ливер и щерился во все хавало. На лярв он не падал, с послами чернуху не раскидывал, пленных заваливал начистяк, чтоб был полный порядок.
Но Альба вскоре даже своим переел плешь. Все знали, что герцóг в законе и в лапу не берет. Но кто-то стукнул в Мадрид, что он скурвился и закосил казённую монету. Альбу замели в кортесы на общие работы, а вместо него нарисовались Александр Фарнези и Маргарита Пармская - два раззолоченных штымпа, рядовые придурки испанской короны.
В это время в Англии погорела Мария Стюарт. Машке сунули липовый букет и пустили на луну. Доходяга Филипп II послал на Англию Непобедимую армаду, но здорово фраернулся. Гранды-нарядчики филонили, поздно вывели Армаду на развод, на армаде не хватило пороху и баланды. Капитаны заначили пайку на берегу, спустили барыгам военное барахлишко, одели матросов в локш, а ксивы выправили на первый срок, чтоб не записали промота. Княжеские сынки заряжали туфту, срабатывали мастырки, чтоб не переть наружу. В Бискайском море Армаду драла пурга. Матросы по трое суток не кимарили, перед боем не покиряли. Английский адмирал из сук Стефенс и знаменитый порчак Френсис Дрейк разложили Армаду, как Бог черепаху. Половина испанцев натянула на плечи деревянный бушлат, оставшиеся подорвали в ховиру.
Голландцы обратно зашнуровались и вусмерть покатились, когда дотыркали про Армаду. Испанцы лепили от фонаря про победу, но им посветило – ссученных становилось меньше, чесноки шерудили рогами. Голландцы восстали по новой, а Маргарита Пармская и Александр Фарнезе смылись во Фландрию, где народ клал на Лютера.
Так владычество испанцев в Голландии накрылось мокрой хавыркой…