ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 12.12.2023
Просмотров: 21
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Истоки и крушение теории Родиона Раскольникова
(по роману Ф. М. Достоевского “Преступление и наказание”)
Охрименко К. В.
Государственное бюджетное образовательное учреждение
“Луганский экономико-правовой лицей-интернат”
Начиная с глубокой древности, люди задумывались над следующей мыслью: “Можно ли ради всеобщей пользы пренебречь жизнями никчемных, по их мнению, людей”. Аристотель говорил: “Одни люди по своей природе свободны, другие рабы, и последним быть рабами и полезно, и справедливо”. Библия же говорит, что все люди равны перед богом, и ставит самой главной заповедь “Не убий”.
К XIX веку все большее распространение получал тезис Аристотеля, правда, упрощенный и профанируемый. А после того как вышли из печати первые книги Ф. Ницше, идея “сильной личности”, “вседозволенности”, опять-таки адаптированная, находила все больше почитателей и последователей.
В последующие десятилетия индивидуалистический бунт все больше определял жизнь Европы политическую (мировые и локальные войны), экономическую (кризисы, нищета, экологические проблемы), тоталитарно-психологическую. Поэтому актуальность выбранной темы очевидна.
Темой работы является рассмотрение теории Родиона Раскольникова и истоки этой теории.
Цели, которые мы поставили перед собой:
-
исследовать основные предпосылки теории Раскольникова; -
проследить по тексту романа этапы крушения теории; -
обозначить нравственный идеал Достоевского;
Роман вырос на основе глубоких и печальных раздумий писателя над важнейшими проблемами времени. Ф. М. Достоевского интересуют прежде всего нравственные последствия повсеместного обнищания, рост преступности, народного пьянства, вызванные реформой 1861 года и последующим разгулом капиталистического хищничества.
С начала 60-х годов процесс капиталистического накопления не только сильно ускоряется, но и принимает особенно паразитические, хищнические формы. Обостряется социальная дифференциация, становятся более разительными контрасты бедности и богатства, возникают невиданные ране картины человеческих бедствий и человеческого падения. Неизбежным спутником социально-экономических реформ оказывается рост преступности, проституции, пьянства. Вопрос о падении “общественной нравственности” все чаще дебатируется на страницах газет и журналов, поднимается в художественной литературе. Например, “Голос” писал 18 марта 1866 года: “Бедность с каждым днем развивается, особенно в чиновничьей среде. Бедных этого класса не может удовлетворить ни “человеколюбивое общество”, ни детские приюты, ни богадельни…. Редкий день проходит без того, чтобы кто-нибудь не обратился в редакцию с просьбой о заявлении бедственного положения то отставного офицера или чиновника. Обремененного семейством и получающего 100 или 150 руб. в год пенсии, то вдовы чиновника или офицера с тремя или четырьмя детьми, получающими еще меньше, то жены, брошенной мужем, с таким же числом детей без всяких средств”. Эта правда жизни нашла отражение в романе в судьбах двух семейств – Мармеладовых и Раскольниковых.
Достоевский, по всей вероятности, обратил внимание на процесс Герасима Чистова, происходивший в Москве в августе 1865 года, и процесс этот мог дать толчок его художественному воображению на первой стадии разработки романа. Купеческий сын Герасим Чистов, 27 лет, раскольник по вероисповеданию, обвинялся в предумышленном убийстве в Москве в январе 1865 года двух старух – кухарки и прачки – с целью ограбления их хозяйки. Убитые были найдены в разных комнатах, в лужах крови. В квартире были разбросаны вещи, вынутые из железного сундука, откуда были похищены деньги, серебряные и золотые вещи. Как сообщали петербургские газеты, старухи были убиты порознь, в разных комнатах и без сопротивления с их стороны, одним и тем же орудием – посредством нанесения многих ран, по-видимому, топором.
В центре исследования образа Раскольникова – эгоизм как основа личности. Личности глубокой, бескорыстной в общепринятом смысле этого слова, талантливой. Эгоизм, не осознанный как эгоизм самой личности, искренне, без всякого притворства, убежденной в отсутствии этой черты в собственном характере. Иначе говоря эгоизм, основанный на глубинном самообмане человека. Эгоизм Раскольникова неразрывно связан с идеей социального реформаторства – это наиболее важно для Достоевского. Раскольников выступает субъектом самостоятельного необычного социального реформаторства – это наиболее важно для Достоевского: он автор теории, он же ее исполнитель.
Реализация свободы воли человека неразрывно связана с его успехом, достижением желаемого результата. Успех – это состоявшийся поступок, в чем-то утверждающий личность. Поражение угнетает человека. При этом, как правило, отмечает Достоевский, угнетает не только свое личное поражение, но и поражение других людей. Возможность успеха означает не только удачу другого, его умение и стойкость, но и победу человеческого деяния вообще, победу “Я” как такового. Достоевский подмечает, что люди, которым сочувствовали в их рискованном предприятии, сталкивались с тем, что в случае поражения этого предприятия, им перестают сочувствовать и даже перестают уважать их. “Успех так много значит между людьми” – читаем мы на страницах романа.
Достоевский, по существу, утверждает мысль о неподлинности человеческого существования вне мира искусства, вне реалий художественной творческой деятельности. Для одних эта неподлинность состоит в том, что они не реализовались профессионально. Для других существование вне сферы художественных образов означает нереализованность и нераскрытость чисто человеческих качеств, то есть личную нереализованность. Художественное творчество является способом самостоятельного образного воссоздания мира, его идеального творения. Человек воплощает в наиболее убедительной для себя форме – форме художественного творчества – свои идеалы о добре и зле, о самом себе в этой жизни. Он творит без оглядки на обстоятельства; здесь, в сфере искусства, он у себя самого, он свободен безгранично, он самостоятелен и силен. Он сам по себе и с другими вместе. Он изменяет жизнь решительнее и смелее любых властителей, реализует несостоявшуюся справедливость, утверждает принимаемую им красоту, проживает сотворенную его художественным сознанием, убеждающую его своей достоверностью жизнью.
Стремление к свободе воли естественно для человека, потому подавление этого стремления уродует личность, а формы протеста против подавления могут быть неожиданными, особенно тогда, когда отключается разум, самоконтроль, и человек теряет привычный свой облик, становясь страшным и для себя, и для других.
Методично и скрупулезно изучает Достоевский психологический облик человека – человек становится для него точкой отсчета, причем человек не абстрактный, а вполне конкретный. Русский философ Бердяев писал: “В антропологизме Достоевского что-то новое открылось миру. В Достоевском исключительной остроты достигло самочувствие человека, проблема о человеке.”
Жестокость ломает всех: и носителей ее, и тех, на кого направлена. Она толкает на самоубийства, на убийства в ответ. Жестокость лишает человека нормального облика, делает людей “вислоухими, безобразными неряхами”, превращает в “подобие исполинского паука, с человека величиной”, в существ, на которых “даже странно смотреть”.
Достоевский восстает против зла, воплощенного в человеческих действиях, отчетливо представляя себе, что исследование зла, его истоков возвращает нас к человеческой душе.
Достоевский оспаривает как современные ему философские концепции, так и позиции будущих теоретиков, продолжателей не принимаемых писателем философов. Он достаточно определенно предугадывает дальнейшие повороты их мысли. В частности Достоевский анализирует как примитивные однозначные толкования материалистов относительно человека и его связи с миром, так и следствия из этих толкований. Вероятно, имея в виду знаменитые рассуждения Д. Дидро о чувствах человека как о фортепианных клавишах, по которым “ударяют” внешние воздействия, Достоевский восклицает, что ни в коем случае нельзя проводить такой упрощенной аналогии, поскольку она ни в какой мере не соответствует природе человека, который “именно свои фантастические мечты, свою пошлейшую глупость пожелает удержать за собой единственно для того, чтобы самому себе подтвердить. Что все еще люди, а не фортепианные клавиши, на которых хоть и играют сами законы природы собственноручно, но грозят до того доиграться, что уж мимо календаря захотеть ничего нельзя будет”. Иначе говоря, дело не в том, какой в данном случае человек, плохой или хороший, он не фортепианная клавиша.
Главная идея теории Раскольникова – право исключительного человека ради блага человечества преступать через общепринятые нормы человеческого поведения, нормы нравственности, “задвигать” эти нормы. Раскольников утверждает “…я вовсе не настаиваю, чтобы необыкновенные люди непременно должны и обязаны были творить всегда всякие бесчинства… Я просто-напросто намекнул, что необыкновенный человек имеет право… то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть… через иные препятствия, и единственно в том случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть для всего человечества) того потребует”.
В своем рассуждении Раскольников не беспочвенен. Достоевский позволяет своему персонажу привести все возможные доводы; писатель ничего не хочет прикрыть или утаить, не желает облегчения в решении поставленной проблемы. Главный довод Раскольникова – история, свидетельствующая о сочетании реформаторства, безнравственности, преступании реформаторами норм нравственности во имя реализации своих идей. Реальное существование такого сочетания, ненаказуемость его, неосуждаемость его людьми, отсутствие нравственной оценки действий подобных реформаторов – вот аргументы Раскольникова. Раз ненаказуемость, значит дозволенность, но дозволенность не для всех – для всех необходимы обычные нормы нравственности – а только для избранных, которым позволено то, что не разрешено обычным людям. Раскольников поясняет смысл своей теории: “…я развиваю в моей статье. Что все …ну, например, хоть законодатели и установители человечества, начиная с древнейших, продолжая Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами и так далее, все до единого были преступники, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от своих отцов перешедший, и, уж конечно, не останавливались и перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за древний закон) могла им помочь. Замечательно даже, что большая часть этих благодетелей и установителей человечества были особенно страшные кровопроливцы”.
Раскольников формирует исторический закон: всё выдающееся для своего свершения допускает любые средства, более того, не может не совершаться, сопровождаясь преступлениями против нравственности. Нормы нравственности не для выдающихся людей, не для устроителей общественной жизни, а только для обычных – для них они безусловны и обязательны. Первые двигают мир и ведут его к цели, вторые сохраняют мир и приумножают его численно. Выведенный Раскольниковым закон комментирует и поясняет следователь Порфирий Петрович, доводя рассуждения автора до предельной ясности: “все люди как-то разделяются на “обыкновенных” и “необыкновенных”. “Обыкновенные” должны жить в послушании и не имеют права переступать закона, потому что они, видите ли, обыкновенные. А “необыкновенные” имеют право делать всякие преступления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные”. Итак есть принцип: прогресс и преступление неразрывно связанны. Раскольников свои поступком – убийством старухи-процентщицы ради, как он считает, денег для сестры и матери, близких и любимых людей, проверяет себя в роли необыкновенного человека. На самом деле проверяется сама идея – это главное.
Проблема доведена в романе до предельной остроты: вредная, воплощающая зло, старуха-процентщица, ничем не оправдывающая своего существования, не вызывающая никаких симпатий, с одной стороны, а с другой – просвещенный, бескорыстный, заботящийся не о личном благе, а о своих ближних, Раскольников, не убийца по своей природе. Он – человек способный любить и быть любимым. Таким образом, в противостоянии обыкновенный – необыкновенный человек место обыкновенного занимает совсем уж никчемная личность, а в роли преступника далеко не злодей.
Главное в том, что убийство ввергло Раскольникова в непрекращающуюся трагедию, которая была неминуема, поскольку произошло убийство – это высшее проявление нарушения закона и нравственности, причем это убийство по намерению, заранее допускаемое, оправдываемое самим убийцей.
Убийством “по совести” называется у Достоевского преступление, разрешение которого дается собственной совестью человека, убежденного в том, что существуют люди, которые имеют право распоряжаться чужой жизнью, могут решать за других, жить им или не жить, и люди, которыми можно безгранично распоряжаться. Причем таких людей по убеждению Раскольникова (строго говоря, и не людей вовсе, а в своей массе материала для истории) большинство, так что урон, исходя из строгих расчетов при жестоком обращении с ними, невелик, тогда как необыкновенных людей, которым все разрешено по совести, – очень мало, один из ста тысяч, а гениальных и вовсе единицы. Велик соблазн, показывает Достоевский, назвать себя именно таким, необыкновенным, каких можно перечислить по пальцам!
Итак, произошло убийство. Но с этого момента начались страшные страдания Раскольникова, и, что самое удивительное, страдания эти состояли вовсе не в раскаянии в содеянном. Не о жутком поступке сожалеет Раскольников, не скорбит по поводу погибших от его руки, а о том лишь его печали, что он оказался обычным человеком. Признавшись в преступлении, пойдя на каторгу, он проявил слабость, неспособность легко, как и подобает необычному человеку, перешагнуть через убийство.
Трагедия Раскольникова, раскрываемая писателем, пошла по новому кругу: Раскольников приходит в противоречие со своим собственным Я, которое оказалось не соответствующим его теоретическим представлениям о сильной необычной личности. Логика Раскольникова такова: страдая всего лишь от одного убийства, значит я принадлежу к массе, к “человеческому материалу”, значит не выдающаяся личность.