Файл: Игорь Евгеньевич Суриков Полис, логос, космос мир глазами эллина.doc

Перед нами вырисовывается своеобразный общественный слой, который в западной науке иногда называют «воинами-торговцами»²²³. Аристократы архаического Милета, сообщает Плутарх²²⁴ носили прозвание аэйнавтов – «вечно плавающих», – несомненно, именно потому, что они постоянно пускались в морские путешествия в торговых целях.

Но самые яркие примеры этих людей, сочетавших «рыцарственные» доблести с купеческим делом, дает расположенный близ Аттики остров Эвбея, Он в X–VIII вв. до н. э. шел, без преувеличения, в авангарде развития греческого общества. Полисы острова непрерывно поддерживали контакты с Ближним Востоком, а потом выступили «пионерами» колонизационного движения на западном направлении. Все эти экспедиции, бесспорно, возглавлялись представителями знатной элиты.

Фамильное кладбище одного из таких элитных родов раскопано в эвбейском местечке Левканди. Его могилы в целом имеют вполне «воинский» облик, но при этом наполнены роскошными импортными, в том числе восточными ремесленными изделиями. А в одной из могил обнаружен набор каменных гирь!²²⁵ Трудно предположить, для каких иных целей, кроме торговых, могли эти гири использоваться.

Следует подчеркнуть, что раннегреческая торговля, о которой идет здесь речь, основывалась еще не на началах «бизнеса» и прибыли, а на идее церемониального дарообмена между представителями элиты. Поэтому, может быть, уместно ввести для нее специальный термин – прототорговля. Она составляла важный элемент системы престижной, а не рыночной экономики²²⁶.

Под престижной экономикой понимают систему практик демонстративного потребления с целью снискать себе авторитет. В данном смысле торговля по своему происхождению – явление не экономическое, если понимать экономику в узко-современном значении слова. Этой последней еще не было, а торговля уже появилась. В первобытных обществах она велась между племенными вождями – этой первой в мире аристократией, – и велась в чисто престижных целях, без какого-либо намерения получить доход.

Более того, в материальном смысле она часто шла в убыток, в ущерб потому что престижно было дать другому больше, чем ты сам от него получил. Нередко случалось, что люди разорялись от этой «торговли»! Мы уже видели, что именно нечто подобное произошло с отцом Солона, который растратил свое состояние, насколько можно судить, на такие вот престижные траты. Да и многие другие аристократы обеднели.

---

Здесь следует сказать об одной очень важной вещи. В эпоху капитализма человека часто судят по тому, сколько денег он приобрел. Глянцевые журналы публикуют списки богатейших людей мира, континента, страны, – и такие списки охотно читают. О богаче часто говорят с оттенком некоторого подобострастия: он «стоит», допустим, двадцать миллиардов долларов. Считается, что сам этот факт должен вызывать к нему уважение. Совсем иначе было в доиндустриальных обществах, в том числе и в древнегреческом. Уважение к человеку порождалось не тем, сколько он приобрел, а тем, сколько он дал другим!

Большой вопрос – можно ли вообще называть описанную «некоммерческую» торговлю торговлей, корректно ли это? Уж очень она отличается от всего, что мы привыкли связывать с этим словом. Потому-то мы и считаем, что, вероятно, уместно ввести для нее специальный термин – прототорговля, – который к тому же подчеркивает, что она была первичной, предшествовала «настоящей» торговле, торговле дельцов, а эта последняя выросла из нее. В какой-то момент отдельным людям пришло в голову, что дарообмен-то, пожалуй, можно вести и себе в выгоду, а не в ущерб.

Ростки подобного поведения начинают зарождаться в VIII в. до н. э. Имевший тогда место процесс коммерциализации хорошо описан в книге Дэвида Тэнди «От воинов к торговцам»²²⁷. В ней, впрочем, есть одно упущение: не учтено в должной мере, что этот процесс распространился не на всех аристократов. Наряду с той частью знати, которая поддалась нараставшему духу стяжательства (ее действительно вполне можно назвать «новой аристократией»), оставалась и знать «старинной закалки», в среде которой этот дух не находил поддержки.

Между двумя столь принципиально разделившимися группами высшего сословия не могла не возникать коллизия. «Старые» аристократы презирали «новых». Вероятно, нужно специально оговорить, что эпитет «новые» применяется здесь не в смысле «недавно возвысившееся, не могущие похвастаться древностью происхождения», а в смысле «воспринявшие новую систему ценностей». Напомним в данной связи еще одно часто цитирующееся место из Гомера, где феакиец Евриал на играх издевательски говорит Одиссею:
Странник, я вижу, что ты не подобишься людям, искусным

В играх, одним лишь могучим атлетам приличных; конечно,

Ты из числа промышленных людей, обтекающих море

---

В многовесельных своих кораблях для торговли, о том лишь

Мысля, чтоб, сбыв свой товар и опять корабли нагрузивши,

Боле нажить барыша: но с атлетом ты вовсе не сходен²²⁸.
Нельзя считать, что Одиссея упрекают здесь в «дурной породе»²²⁹, иными словами, что его приняли за простолюдина. На самом деле это не так, и «порода» тут ни при чем. Кто такой Одиссей – Евриал, конечно, прекрасно знает, ибо тот не далее как накануне на пиру у царя Алкиноя поведал свою печальную повесть. Благородство его происхождения никем сомнению не подвергается (иначе его просто и не пригласили бы на игры). Итакийского гостя обвиняют не в том, что он – не аристократ, а в том, что он – представитель «новой аристократии», всецело предавшийся морской торговле с целью наживы и забывший исконную атлетическую доблесть.

Однако уже к VI в. до н. э., ко времени Солона и Феогнида, знать, не отрекшаяся от своих прежних принципов, явственно ощутила себя в положении «ау тсайдеров». Хозяевами эпохи стали те представители аристократии (подчеркиваем снова, аристократии, а не демоса), которые начали активно «делать деньги». А те, кто этим в свое время не озаботились, оказались в большинстве своем фактически отстранены от властных, авторитетных позиций, и им оставалось заниматься озлобленным или философским резонерством.

Солон, судя по всему, все-таки занимался морской торговлей, и сомневаться в этом нет никаких оснований. По вполне достоверным данным (среди которых – строки собственных стихов этого мудреца-поэта), Солон побывал, как минимум, в Египте, на Кипре и в Лидии. Это само по себе предполагает далекие и длительные путешествия на корабле. Вряд ли стал бы в них пускаться человек, боящийся морской стихии.

Однако торговля, которой занимался Солон – согласно той выучке, которую он получил от отца и предков, – была торговлей еще традиционного типа, ориентированная не на получение максимальных прибылей любой ценой, а на приобретение умеренного достатка, позволявшего не нуждаться (то есть, опять нужно повторить, быть автаркичным). Именно умеренным было отношение Солона к богатству. Он в этом плане, подчеркнем, не был нигилистом. Не забудем о том, что сам Солон говорит:
Я от богатства не прочь, только денег, добытых бесчестно,

           Я не хочу: не избыть грозной расплаты потом!

Если достаток нам боги дают, пребывает незыблем

           Он навсегда, от основ вплоть до вершины своей;

Если же люди дойдут до него чрез насилье, за ними

---

           Он не по праву тогда и не по воле идет,

Но уступая неправде, и в нем злая гибель таится!²³⁰

А вот и еще несколько параллельных мест из того же Солона:

Много дурных богатеет, благие же в бедности страждут.

           Но у дурных не возьмем их мы сокровищ в обмен

На добродетель, – она пребывает незыблемой вечно,

           Деньги же вечно своих переменяют владык!²³¹

Или:

Столь же богаты и те, у кого серебро есть в запасе,

           Золота груды, простор хлебом покрытых полей,

Кони и мулы, и те, кто в одном лишь имеет усладу,

           В чреве, и в сне на боку, и в быстроте своих ног…

Вот в чем богатство для смертных! А если кто ныне владеет

           Денег избытком, его не унесет он в Аид…²³²
Итак, богатство принимается, но лишь с необходимыми оговорками: что это богатство должно быть не чрезмерным, нажитым честно, не превращаться в самоцель, что доблесть всё равно превыше богатства и т. п. Богатство не отрицается как таковое, но вводится в подобающие ему рамки. Точка зрения вполне типичная для аристократа «старинной закалки».

* * *

В целом трудовая этика, описанная здесь, несет на себе все черты мировоззрения крестьянской, аграрной цивилизации. Уже известный нам видный исследователь античности Ф. Ф. Зелинский справедливо заметил, что от древне греческого богатства «веет свежим запахом земли», а не «затхлой атмосферой капитализма»²³³.

Эта античная трудовая этика совершенно не способствовала появлению «капиталистических» мотиваций (как, например, сформировавшаяся в Европе начала Нового времени протестантская этика, которая породила, по определению М. Вебера, «дух капитализма»). Выражение «экономика определяет политику» звучит для нас как нечто само собой разумеющееся. А античный грек просто не понял бы эту сентенцию. В тогдашних условиях всё было скорее наоборот: внеэкономические, политические соображения вторгались в экономическую жизнь и направляли ее развитие. Если в наши дни, как правило, стремятся к власти ради денег, в Греции, напротив, деньги рассматривали лишь как средство для обретения власти.

Одним из самых богатых людей в Афинах V в. до н. э. был Никий. Он имел тысячу рабов – колоссальное по древнегреческим меркам количество! Казалось бы, с такой армией тружеников он мог бы организовать очень крупное производство, стать настоящим «фабрикантом», еще больше увеличить свое состояние. Что же он делал вместо этого? Сдавал своих рабов в аренду другим лицам (которые использовали их на серебряных рудниках) и получал за это небольшую, но стабильную плату – по одному оболу за человека в день. Никию нужны были «чистые деньги». А требовались они ему опять же не для инвестиций в хозяйство, а для политических целей.

---

Тут нужно оговорить, что даже в классических, демократических Афинах V–IV вв. до н. э. сохранялся такой пережиток «престижной экономики», как уже знакомые нам литургии – общественные повинности, налагавшиеся полисом на богатейших граждан. Эти люди должны были за свой счет оснащать военные корабли и комплектовать их экипажем, набирать, содержать и готовить хоры и актеров для праздничных представлений, организовывать гимнастические состязания…

В период расцвета полисной цивилизации, до ее кризиса (о котором еще пойдет речь ниже) сами богачи относились к литургиям ревностно, стараясь перещеголять друг друга блеском и щедростью трат. Уже знакомый нам принцип: не важно, сколько у тебя есть, – важно, сколько ты даешь другим, только на этой почве может сформироваться уважение к тебе.

Тот же Никий, тратя крупные суммы на литургии, щедро и безвозмездно финансируя полис и сограждан, укреплял тем самым свой престиж. В результате Никий стал одним из ведущих государственных деятелей, неоднократно избирался стратегом, возглавлял военные походы. Впрочем, как известно, в конце концов он, не обладая полководческим гением, полностью проиграл сражение при Сиракузах и погиб сам.

М. Вебер очень удачно определил человека античной полисной цивилизации как «политического человека», в отличие от «экономического человека» Нового времени²³⁴. Тому же ученому принадлежит и другое меткое наблюдение: в греческих полисах мы не встречаем, даже в зачаточной форме, ничего похожего на цеховую организацию в экономике, столь характерную для европейского города, начиная со Средних веков (цехами тогда назывались объединения ремесленников одной специальности, замкнутые корпорации взаимопомощи, создававшиеся с целью обеспечения наиболее благоприятных условий производства и сбыта своих изделий).

Впрочем, одно исключение все-таки было, и оно в высшей степени характерно. Цехом, но не экономическим, а «политическим цехом» Вебер называл сам гражданский коллектив полиса²³⁵. И действительно, этот коллектив являлся замкнутой привилегированной корпорацией, доступ в которую для всех посторонних был чрезвычайно затруднен.

Видный отечественный историк античности Геннадий Андреевич Кошеленко выдвинул интересную гипотезу, в центре которой – «противоречие между двумя социальными структурами: городом и полисом. Город – как олицетворение производства (в первую очередь ремесленного производства) и товарно-денежных отношений вступал в конфликт с полисом, как социальным организмом, основанным на общинных началах и допускающим только ограниченное развитие ремесла и товарно-денежных отношений»

---