Файл: Игорь Евгеньевич Суриков Полис, логос, космос мир глазами эллина.doc

В связи со сказанным уместно поставить вопрос: презирали ли древние греки труд? Иногда полагают, что так оно и было. Или – смягченная форма того же ответа на вопрос – полагают, что, во всяком случае, философы, представители духовной элиты, относились к труду с пренебрежением. И от этого ведут уже знакомую нам цепочку рассуждений: презирали труд потому, что он был уделом несвободного населения, рабов, свобода и труд признавались несовместимыми и т. д. В общем, в итоге опять же выдвигается тезис о рабовладельческом характере полисного общества. А этот тезис, как мы видели выше, неверен.

На первый взгляд некоторые суждения философов (особенно Аристотеля) вроде бы действительно дают повод думать в подобном духе. Однако на самом деле всё было гораздо сложнее. Высказывание «Греки или их мыслители презирали любой труд» будет чрезмерно категоричным и поэтому вопиюще неверным. На самом деле к разному труду и относились по-разному.

Различным видам трудовой деятельности давалась неодинаковая оценка. Самым почетным занятием считалось сельское хозяйство, особенно земледелие. В сущности, в нем видели единственную форму труда, достойную свободного человека, гражданина. И не случайно в большинстве полисов только гражданам позволялось иметь земельный надел и возделывать его. В древнегреческой философии или литературе мы отнюдь не встретим презрения к крестьянину и его труду.

Значительно более «низменной» считалась работа в ремесленном производстве. Некоторые мыслители вообще считали ее несовместимой со статусом гражданина. Так, Аристотель пишет: «Наилучшее государство не даст ремесленнику гражданских прав»²¹³. В реальной жизни такие строгости, конечно, по большей части были неприменимы, особенно в демократических полисах. В Афинах ремесленники вполне могли входить в состав гражданского коллектива. И тем не менее даже в Афинах в ремесле больше, чем в любой другой сфере экономики, был удельный вес метэков, лиц без гражданства, а также рабов.

При этом характерно, что к ремесленникам греки в полной мере относили и мастеров искусства: скульпторов, живописцев, архитекторов. Для нас это совсем уже необычно. Мы ценим поэта и художника примерно одинаково, эти слова стали даже отчасти взаимозаменяемы («поэт – художник слова» и т. п.). Совсем иначе было в античной Элладе. Для ее жителей поэт – боговдохновенный певец, почти пророк, общающийся с музами, а художник – всего лишь очень высококвалифицированный ремесленник.

---

Поэзией могли заниматься на досуге люди самого высокого положения, аристократы. Собственно, подавляющее большинство греческих лириков архаической эпохи (Солон, Алкей, Феогнид и др.) принадлежали к знатной элите. Но невозможно даже представить, чтобы аристократ занялся бы, скажем, ваянием или начал бы писать картины.

Пожалуй, одно исключение все-таки было. Один из знаменитейших древнегреческих художников, Полигнот Фасосский, кажется, принадлежал к знатному роду. Он участвовал в создании картин на стенах знаменитого Расписного портика на афинской Агоре. И характерно, что Плутарх специально оговаривает, стараясь оправдать живописца: «Полигнот не принадлежал к числу художников-ремесленников и расписывал портик не из корысти, а безвозмездно, желая отличиться перед гражданами»²¹⁴. Запомним это «безвозмездно».

А пока снова процитируем того же Плутарха, имеющего справедливую репутацию писателя-моралиста. Тот отрывок, который мы сейчас приведем, очень ярко передает отношение даже к величайшим скульпторам, внесшим колоссальный вклад в развитие мирового искусства. Плутарховское суждение поражает своей категоричной суровостью:

«Кто занимается лично низкими предметами, употребляя труд на дела бесполезные, тот этим свидетельствует о пренебрежении своем к добродетели. Ни один юноша, благородный и одаренный, посмотрев на Зевса в Писе (то есть на знаменитую статую Зевса в Олимпии работы Фидия – И. С. ), не пожелал бы сделаться Фидием, или, посмотрев на Геру в Аргосе – Поликлетом… Если произведение доставляет удовольствие, из этого еще не следует, чтобы автор его заслуживал подражания»²¹⁵.

Даже трудно представить себе, что так относились к деятелям искусства в том обществе, где это искусство достигло, вероятно, самого высокого уровня за всю историю человечества. Очередной парадокс эллинского мировоззрения… Очень характерно, что на древнегреческом языке ремесло и искусство обозначались одним и тем же словом – техне . От него, между прочим, происходит, и термин «техника», который, получается, может быть переведен примерно как «ремесленничество». Выше мы уже видели пренебрежительное в целом отношение греков к технике, технической мысли, техническому прогрессу – при колоссальном уважении к науке. И вот перед нами еще одна из причин такого пренебрежения. Одно дело – «чистый» ученый, делающий свои открытия исключительно ради морального удовлетворения; совсем другое дело – изобретатель технических усовершенствований, который фактически оказывается тем же ремесленником.

---

Кстати, если техника – «ремесленничество», то механика – вообще «мошенничество». Этот термин происходит от древнегреческого механе – «обман, уловка, трюк». «Механика» и «махинация» – этимологически родственные слова.

Вернемся к трудовой этике греков. Особенно постыдным в их системе ценностей было положение человека, вынужденного за деньги работать на другого. Наемный работник, батрак (фет) стоял в глазах общественного мнения лишь немногим выше раба. Раз он вынужден зарабатывать деньги таким образом, значит, он не «автаркичен», не самодостаточен и, следовательно, не отвечает идеалу гражданина. Впрочем, сказанное относится в большей степени к наемному труду на частных лиц. Работать за плату на государство не считалось столь же позорным, поскольку труд на родной полис мог восприниматься как одна из форм исполнения гражданских обязанностей. Именно так, посредством организованных полисом высокооплачиваемых работ, были при Перикле созданы самые прославленные архитектурные памятники Афин.

Но в целом знаки «позитива» и «негатива» расставлялись следующим образом. Труд крестьянина почетен, потому что крестьянин работает на себя, как хозяин, и работает в идеале для того, чтобы обеспечить себе ту самую пресловутую самодостаточность. Он сеет хлеб, растит виноград и оливки, выращивает скот – и сам же потом потребляет урожай. Уже о ремесленнике сказать того же нельзя. Гончар делает в большом количестве глиняную посуду, разумеется, не для собственного пользования, а для того, чтобы продать ее на рынке и заработать деньги. В сущности, тем же занимаются скульптор и живописец: получают плату за продукты своего труда. Значит, без денег они не могут обеспечить себе автаркию. А стало быть, заведомо – люди «второго сорта», есть в них что-то несвободное. Не случайно, как мы видели выше, Плутарх подчеркивал, что Полигнот писал свои картины для афинян бесплатно. Он выступал как «чистый» и автаркичный художник, действовал, побуждаемый не материальными, а только моральными стимулами.

* * *

Не пользовался большим почетом и труд торговца. Впрочем, здесь нужно проводить четкое разграничение. Различали, с одной стороны, крупных оптовых купцов – эмпоров , совершавших далекие морские плавания за товарами, и мелких розничных торговцев, лавочников –

---

капелов , которые в порту перекупали у эмпоров мелкие партии товара и продавали их в своих «торговых точках», на агоре и в ее окрестностях.

Безусловно унизительной считалась только профессия капела. А среди эмпоров могли быть вполне уважаемые граждане. Это занятие не считалось зазорным, им не гнушались даже аристократы. Так, Солон, выходец из знатнейшего рода, в молодости много занимался подобными операциями.

Тут мы снова передаем слово Плутарху: «Отец Солона… истратил часть состояния на дела благотворительности разного рода. Хотя у Солона не оказалось бы недостатка в людях, готовых ему помочь, он считал позорным брать у других, когда сам происходил из семьи, привыкшей помогать другим. Поэтому еще в молодости он занялся торговлей. Впрочем, некоторые писатели утверждают, что Солон странствовал скорее для приобретения большего опыта и познаний, чем ради обогащения… А в те времена… торговля была даже в почете, потому что она знакомила эллинов с миров варваров, доставляла дружбу с царями и давала разносторонний опыт. Некоторые купцы становились даже основателями больших городов, как, например, Протид, приобретя расположение кельтов, живущих у Родана, основал Массалию. О Фалесе и о математике Гиппократе также рассказывают, что они занимались торговлей; а Платону продажа масла в Египте доставила деньги на его заграничное путешествие»²¹⁶.

Опять же обратим внимание на одно характерное выражение глубокомысленного и наблюдательного Плутарха: он отмечает, что описанная им ситуация существовала «в те времена», то есть в эпоху Солона, в архаический период. Значит, позже было уже не так. И действительно, уже ко времени Аристотеля отношение к торговцам в целом ухудшилось (во всяком случае, со стороны интеллектуалов).

Приведем в подтверждение несколько цитат из самого же Аристотеля. Он пишет, в частности, об искусстве наживать имущество: «с одной стороны, оно относится к области торговли, с другой – к области домохозяйства, причем последнее обусловлено необходимостью и заслуживает похвалы, обменная же деятельность по справедливости вызывает порицание»²¹⁷. И в другом месте: «Благодаря удобствам морских сообщений в государство прибывает и проживает в нем масса торговцев из-за границы, а это обстоятельство стоит в противоречии с хорошим управлением»²¹⁸. При желании подборку аналогичных суждений того же философа можно было бы и пополнить. А вот слова его учителя Платона: «Тому, кто

---

собирается торговать, надо быть метэком или чужеземцем»²¹⁹.

Одним словом, можно утверждать, что в классической Греции оценка торговли как рода деятельности ужесточилась по сравнению с более ранним этапом развития античной цивилизации. Нам встречалось мнение, согласно которому торговлей в греческом мире изначально занимались только простолюдины, затем же по их стопам пошла часть знати («новая аристократия»), «обуржуазившаяся» и забывшая прежние идеалы доблести²²⁰. Но это не так.

Представители архаической аристократии – если не все, то многие – в действительности с самого начала отнюдь не гнушались торговой деятельностью. Разумеется, речь идет не о мелкой розничной торговле на рынках, а о крупной, оптовой, морской, – не о занятии капела, а о занятии эмпора. Выдающийся немецкий социолог и историк экономики Макс Вебер выделял в ранних обществах такой тип торговли, как «торговля господ», при которой аристократы, крупные земельные собственники либо сами торгуют, либо купцы являются их агентами²²¹.

Тот факт, что у истоков морской торговли в ранней Греции стояла именно знать, а вовсе не простолюдины, ничуть не удивителен. Действительно, чтобы заняться этим родом деятельности, необходимо было прежде всего снарядить корабль, набрать экипаж – в достаточном количестве для того, чтобы не только управлять судном, но и при случае суметь защититься от пиратов, – да и в конце концов запастись товаром для обмена. Иными словами, для подобного «предпринимательства» нужен был достаточно большой «начальный капитал». А у кого такие средства могли иметься в то время, кроме как у аристократов? Явно не у рядовых общинников: тем это было просто не под силу.

Давайте познакомимся ближе с одним из этих раннегреческих купцов, появляющимся уже у Гомера, в «Одиссее». Вот как он сам характеризует себя:
                      …Я царя Анхиала

Мудрого сын, именуюся Ментесом, правлю народом

Веслолюбивых тафийцев; и ныне корабль мой в Итаку

Вместе с моими людьми я привел, путешествуя темным

Морем к народам иного языка; хочу я в Темесе

Меди добыть, на нее обменявшись блестящим железом²²².
Вопрос о местонахождении Тафоса и Темесы, а также то обстоятельство, что под обликом Ментеса скрывается богиня Афина, в данном контексте для нас не имеют совершенно никакого значения. Важно, что описанный здесь гомеровский торговец – отнюдь не простолюдин, не какой-нибудь «новый человек», а знатный аристократ, более того, царь, глава общины.

---