ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 10.01.2024
Просмотров: 41
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
…
В тот день Лену отругали все‑все‑все, но она так и не извинилась перед Кая‑Томми.
– Я извинилась перед директором, хватит с них, – сказала она мне, когда мы брели домой после школы.
Лена несла письмо родителям, она спрятала его под куртку вместе с рукой.
– Лена, все говорят, что это здорово, что ты в нашем классе. Они считают тебя самой крутой девчонкой во всей школе. Они сами так говорят, – рассказывал я.
Это была правда. Все мальчишки очень уважительно говорили о Лене весь день.
– Какая теперь разница, – грустно сказала Лена.
– Что ты имеешь в виду?
Но Лена не ответила.
Дома оказался Исак. Очень кстати, потому что у Лены ужасно болела рука.
– У этого Томми такая жесткая морда, – пожаловалась Лена, отдавая Исаку письмо.
Он передал его Лениной маме.
– Лена, ну что ж ты у меня за ребенок, – вздохнула мама, прочитав письмо.
Исак заподозрил трещину у Лены в руке.
– Наверно, он далеко отлетел, этот Кая‑Томми, – сказал он восхищенно.
Я встал и отмерил шагами расстояние на кухонном полу и прибавил еще пару шагов, чтоб сделать Лене приятное.
ЗИМА
Снег
После обеда мы с папой поехали к бабе‑тете. Она совсем разлюбила снег, сказала она нам, потому что она старенькая и не может его чистить. Мне кажется, я бы любил зиму гораздо больше, если бы я не мог чистить снег. Пусть себе лежит, пока не растает сам по себе. Или пока папа его не почистит.
Баба‑тетя рассказывала истории, а мы с папой ели вафли. Они были даже вкуснее обычного из‑за того, что на улице так противно. Я залез с ногами на диван и прижался к бабе‑тете; мне было так хорошо, что даже больно. У бабы‑тети самое большое и горячее сердце, какое я только знаю. У нее вообще всего один недостаток – она вяжет на спицах. А теперь дело шло к Рождеству.
Перед тем как нам ехать назад, я зашел в спальню посмотреть на картину про Иисуса над кроватью. Баба‑тетя пришла следом, и я рассказал ей, как Лена играла в Тиндене в Иисуса и сверзилась вниз. Рассказывал – и вспомнил, как я ужасно испугался.
– Я все время очень боюсь потерять Лену, – сказал я. – А ей, по‑моему, потерять меня ничуть не страшно.
– Наверно, Лена знает, что ей нечего бояться тебя потерять, – сказала баба‑тетя. – Ты очень верный и надежный парень, голубчик мой Трилле.
Я примерил ее слова к себе, покрутил их так и эдак и почувствовал, что да – я верный и надежный парень.
В воскресенье пошел снег.
И умерла баба‑тетя.
Мне рассказала это мама, когда разбудила меня утром.
Она сперва сказала, что идет снег, а потом – что баба‑тетя умерла. Зря она перепутала порядок. Лучше бы она сначала сказала, что бабы‑тети больше нет, а потом ободрила бы меня снегопадом. Что‑то внутри меня разбилось.
Я много минут лежал, уткнувшись в подушку, а мама гладила меня по волосам.
Это был странный день. Плакали даже дед и папа. Это было хуже всего. Весь мир изменился, потому что в нем не было больше бабы‑тети. А за окном шел снег.
В конце концов я надел свой зимний комбинезон и пошел к хлеву. Там я лег. Мысли роились вокруг, как снежинки, и ни в чем не было порядка. Вчера баба‑тетя была такая же живая, как я, а сегодня совсем мертвая. А если я тоже умру? Это случается и с детьми тоже. Троюродный Ленин брат погиб в автокатастрофе. Ему было всего десять лет. Смерть почти как снег: никогда не знаешь, когда он пойдет, хотя чаще всего это случается зимой.
Дед и я
Где‑то внутри меня был большой щемящий комок грусти, и он болел все время. Больше всего – из‑за Лены.
Без нее все в жизни изменилось. По деревьям не хотелось лазить. Ноги не бежали и не шли. Лена, как выяснилось, заведовала и едой тоже, потому что вдруг все потеряло всякий вкус. Даже бутерброд с паштетом, даже мороженое – все казалось безвкусным. Я стал подумывать совсем бросить есть. Пожаловался деду, но он посоветовал, наоборот, воспользоваться моментом и начать кушать вареную капусту и рыбий жир, раз уж мне все равно.
– Не проворонь свой шанс, парень!
Дед был самым лучшим, что осталось у меня в жизни. Он все понимал и не лез в душу. И он тоже грустил и тосковал. Как все на хуторе. Нам было плохо без бабы‑тети, и без Лены, и без ее мамы. Но мы с дедом скучали сильнее всех. Проснувшись, мы начинали горевать – и горевали весь день, пока не укладывались спать.
– Дед, я так ужасно скучаю, – сказал я под конец и снова заплакал.
Тогда дед посмотрел на меня серьезно и сказал, что скучать по кому‑то – самое прекрасное из всех грустных чувств.
– Пойми, дружище Трилле, если кому‑то грустно оттого, что он скучает без кого‑то, значит, он этого кого‑то любит. А любовь к кому‑то – это самое‑самое прекрасное на свете чувство. Те, без кого нам плохо, у нас вот тут! – и он с силой стукнул себя в грудь.
– Ох, – вздохнул я и вытер глаза рукавом. – Дед, но ведь ты не можешь играть с тем, кто у тебя здесь, – и я тоже ударил себя в грудь и вздохнул.
Дед тяжело вздохнул и все понял.
…
Той ночью я засыпал единственным посвященным в тайну того, что мой лучший друг вернулся в Щепки‑Матильды. Лена спала сейчас в сарае в спальнике, закутавшись еще в одеяло и зарывшись в сено. И хотя боязно лежать в темноте в сарае совсем одной, она, конечно, спала мертвецким сном, потому что рядом с ней лежал мой Иисус.
Никогда еще я не бывал замешан в такие тайны. И никогда еще я не испытывал такого счастья.
Юн‑с‑горы и Юнова кляча
В молодости Юн‑в‑гору был моряком и в сражении потерял один глаз. С тех пор он ходит с черной пиратской повязкой.
– Я вижу только половину жизни, и отдельное спасибо Господу за это, – любит он повторять.
Из‑за этой повязки многие дети Юна‑в‑гору боятся, но мы с Леной оба знаем, что он не страшный. Наоборот, в нем много хорошего, например, Юнова кляча – его лошадь. Летом она стоит на опушке леса и жует, а зимой стоит в конюшне и жует.
…
Я так и сказал маме. Я был весь зареванный и сказал ей, что они не имеют права отправлять на бойню таких умнейших лошадей, как Юнова кляча. И папе я тоже крикнул, что они не имеют права.
– Не имеют права, – серьезно откликнулась Крёлле.
– Трилле, милый, мы каждый год посылаем овец на бойню, и ты никогда так не расстраивался, – сказала мама и вытерла мне слезы.
– Юнова кляча не овца! – завопил я.
Нет, они ничего не понимают!
…
Так что мы все‑таки успели, хотя и в последнюю секунду, признался потом дед. И вот я внезапно обзавелся собственной лошадью и стою с ней посреди огромной парковки. Господи, каким же счастливым можно иногда быть!
ВЕСНА
Пожар
Все стало распускаться, и наступила весна.
Я ощущал ее всем телом. Каждое утро я подходил к окну, подолгу смотрел в него и чувствовал, что весна совсем скоро.
…
– Трилле, горит старая конюшня!
Я выпутался из спальника и заставил себя подняться. Конюшня горела!
– Юнова кляча! – крикнул я и помчался к конюшне.
Я услышал, как за спиной Лена завопила что‑то на весь дом, как только она умеет вопить. А потом она заорала мне вслед:
– Трилле, не смей заходить туда!
Но я ее не слышал. Сверкала молния, хлестал ливень, горела конюшня, а внутри нее стояла Юнова кляча. Я должен вывести ее наружу.
Горела пока только крыша. Я рванул на себя дверь. Внутри все заволокло дымом, но я знал, где она стоит.
И тут появилась Лена. Из клубов серого дыма. Она схватила меня за руку и потянула прочь, точно как я тянул заупрямившуюся лошадь.
– Кляча! – только и сумел я сказать.
– Трилле, пошел вон! Крыша сейчас рухнет! – У Лены был сердитый голос.
– Лошадь! Она не хочет идти, – заплакал я, упираясь, как Юнова кляча.
Тогда Лена выпустила мою руку.
– Эта кляча глупее коровы, – сказала она, подошла вплотную к лошади и прижалась губами к ее уху.
Минуту Лена стояла тихо, кругом трещало и хрустело.
– Му‑у! – замычала вдруг Лена.
И Юнова кляча рванула с места и понеслась вон из конюшни с такой скоростью, что сшибла меня с ног.
Лена чуть не закипела от злости, увидев, что я упал.
– Трилле! – заорала Лена, отскакивая, потому что в это время с крыши упала горящая балка. – Трилле! – снова крикнула она.
Я не мог ничего ответить. Я чувствовал себя точно как Юнова кляча – меня парализовало от страха. Горящая балка лежала между мной и дверью.
Тут до меня добралась Лена. Она перепрыгнула через огонь, как маленькая кенгуру. Своими худыми пальцами она сжала мою руку.
А потом отшвырнула меня к дверям. По‑моему, она меня подняла и бросила. Я дополз до дверей. Последнее, что я помню, – это что щека касается мокрой травы и сильные руки вытягивают всего меня из конюшни.
Вся моя семья толпилась под дождем, все кричали и метались.
– Лена, – прошептал я, нигде ее не видя.
Меня крепко держала мама.
– Лена осталась в конюшне! – завопил я, вырываясь из маминых рук. Но она не выпустила меня. Я дрался, орал и кусался, но не сумел справиться с ней. Обессилев, я уставился в открытую дверь. Там внутри осталась Лена! Она сейчас сгорит…
Тут из пламени шатаясь вышел дед с каким‑то тюком на руках. Он без сил опустился на колени и положил Лену на траву.
…
– Лена, – пробормотал я.
– Чего?
– Спасибо, что спасла меня.
Она не ответила.
– Это очень храбрый поступок.
– Да ладно, – сказала Лена, отвернувшись. – Пришлось.
Ну как сказать – пришлось, подумал я, но прежде чем мои мысли двинулись дальше, Лена сказала:
– Я ж не хотела, чтоб мой лучший друг сгорел там с концами.
После этого я долго не мог сказать ничего.
– Лучший друг… – пробормотал я наконец. – Лена, а я твой лучший друг?
Лена посмотрела на меня, будто это я здесь больной.
– Ну конечно, ты! А кто, по‑твоему? Кая‑Томми?
Как будто большой камень упал откуда‑то сверху в низ живота. У меня есть лучший друг!
Лена сидела себе на кровати, лысая с забинтованной головой, и вылизывала уже следующую баночку из‑под клубничного варенья. Она не подозревала, как она только что меня осчастливила!
Иванов день: жених и невеста
Я стоял, смотрел на него и чувствовал, как сердце переполняется и растет в груди – оно уже с трудом помещалось в ней. Мне хотелось подарить деду все‑все, что только есть в мире самого прекрасного. И вдруг я понял, что нужно сделать. И незаметно ушел с праздника и вернулся в дом.
В квартире деда была приветливая полутьма. Я забрался на стол у мойки и вытянулся во весь свой рост. Она стояла на самом верху кухонного шкафа – вафельница бабы‑тети.
Я снял ее и немного постоял, баюкая ее в руках. А потом зашел в дедову спальню. В его молитвенник была вложена мятая пожелтевшая бумажка. «Вафельное сердце» – было написано сверху красиво, как в старые времена. Так вот, оказывается, как называются вафли бабы‑тети – «вафельное сердце».
Я не очень хорошо умею печь, но я прилежно следовал всем указаниям рецепта, и скоро на столе уже стояла большая миска с тестом. Как раз когда я собрался начать печь вафли, дверь с шумом распахнулась.
– Чем это ты тут занимаешься? – подозрительно спросила Лена.
Потом она увидела вафельницу.
– О…
– Тебе, наверно, надо возвращаться на свадьбу, – сказал я неуверенно, потому что мне хотелось, чтобы Лена осталась. – Все‑таки твоя мама замуж выходит.
Лена впилась взглядом в вафельницу.
– Мама сама отлично справится, – сообщила Лена и с прежним стуком закрыла дверь.
Я никогда не забуду, как мы с Леной пекли для деда вафли в Иванову ночь, пока на берегу фьорда настоящие жених и невеста играли свадьбу. Мы сидели напротив друг дружки по обе стороны стола и больше молчали. С моря доносилась музыка и радостный гул голосов.
Когда мы уже кончали печь, пришел дед. Он ужасно удивился, увидев нас. И еще больше – когда понял, чем мы занимаемся.
– Сюрприз! – завопила Лена так, что обои стали отходить от стен.
А потом мы ели вафли «вафельное сердце» в первый раз после смерти бабы‑тети – дед, Лена и я. Я совершенно уверен, что она смотрела на нас с неба и улыбалась. И дед тоже улыбался.
– Дружище Трилле и соседская кнопка, а, – ласково приговаривал он иногда и смешно качал головой.
Съев семь больших вафель, дед заснул на стуле. Он привык ложиться рано. Мы с Леной укрыли его одеялом и ушли.
– Ну вот, теперь у тебя тоже есть папа, – сказал я Лене.
– Да, черт побери, есть! – ответила Лена и запихнула в рот последнее вафельное сердце.
А у меня есть лучший друг, подумал я с радостью.