Файл: Джон Рональд Руэл Толкин 01. 1892 09. 1973) писатель, поэт.pdf

излучина Великой Реки, выгнутая к востоку с северо-запада; устремляясь затем на юг, Река терялась в зыблющейся дымке, а до Моря оставалось еще добрых пятьдесят лиг.
Весь Пеленнор был виден как на ладони: россыпь огражденных усадеб, амбаров, коровников, хотя нигде не паслись ни коровы, ни другой скот. Вдоль и поперек пересекали зеленые пажити большие и малые дороги, и вереницы повозок тянулись к Великим Вратам, а оттуда навстречу им катила повозка за повозкой. Изредка подъезжали вскачь верховые, спешивались и торопились в город. Поток от ворот направлялся по тракту, который круто сворачивал на юг и, уходя от извива реки, вскоре исчезал из виду у горных подножий. Тракт был просторный, гладко вымощенный; за восточной его обочиной вдоль дамбы проходила широкая зеленая дорожка для верховых. По ней мчались туда и сюда всадники, а тракт, казалось, был запружен людским месивом. Потом Пин пригляделся и увидел, что на тракте царил строгий порядок: там двигались в три ряда –
один быстрее, конские упряжки; другой помедленнее, воловьи, с громоздкими разноцветными фургонами; и у западной обочины, медленнее всех, люди, впрягшиеся в тележки.
– Уходят в долины Тумладена и Лоссарнаха, в горные селенья или еще дальше – в Лебеннин, – сказал Берегонд. – Старики и женщины с детьми;
это последние обозы. К полудню надо, чтобы на целую лигу дорога от города была свободна. Таков приказ, а что поделаешь! – Он вздохнул. – Не многие встретятся из тех, что разлучились. Детей у нас тут всегда было маловато, а теперь остались только мальчишки постарше, которых и силком не вывезешь, – вроде моего сына; ну ладно, может, на что и сгодятся.
Они помолчали. Пин тревожно глядел на восток, будто ожидая, что оттуда вот-вот появятся черные полчища орков.
– А там что? – спросил он, указывая на средину огромной излучины
Андуина. – Там другой город, да?
– Был там другой город, – отвечал Берегонд, – столица Гондора; наш- то Минас-Тирит – всего-навсего сторожевая крепость. Там, за Андуином,
развалины Осгилиата, который давным-давно захватили и сожгли враги.
Мы, правда, отбили его у них, когда еще Денэтор был молодой, но обживать не стали, а сделали там передовую заставу и отстроили мост,
чтобы перебрасывать подкрепления. Но из Минас-Моргула нагрянули
Лютые Всадники.
– Черные Всадники? – переспросил Пин, широко раскрыв потемневшие глаза: ему припомнились давнишние ужасы.
– Да, они были черные, – подтвердил Берегонд, – и я вижу, ты знаешь

их не только понаслышке, хоть и не упоминал об этом в своих рассказах.
– Нет, не понаслышке, – тихо откликнулся Пин, – только я сейчас лучше не буду говорить о них, а то близко, уж очень близко тут…
Он осекся и поглядел за реку: там простерлась необъятная и зловещая черная тень. Может, это замыкали окоем темные горы, щербатые гребни которых расплылись в туманной дали, а может, стеной склубились тучи, и за ними чернел непроглядный мрак. И казалось, этот мрак на глазах расползался и разрастался, медленно и неотвратимо заполняя солнечные просторы.
– Близко от Мордора? – спокойно закончил Берегонд. – Да, он тут недалеко. Называть его мы избегаем, но живем, сколько себя помню, в его сумрачной тени: она то редеет и отдаляется, то сгущается и нависает.
Сейчас она чернее черного и разрослась – оттого и мы в страхе и тревоге. А
Лютые Всадники – они год назад или около того обрушились на переправу,
и много там погибло лучших наших воинов. Тогда Боромир отогнал их и освободил западный берег – до сих пор мы удерживаем почти половину
Осгилиата. Пока удерживаем. Но они со дня на день снова нагрянут. Там,
наверно, война и начнется, оттуда будет главный удар.
– А когда начнется? – спросил Пин. – Думаешь, со дня на день? Я
ночью видел, как зажигались маяки и вестники скакали: Гэндальф сказал –
это, мол, знак, что война началась. Он спешил, как на пожар. А теперь снова вроде как тихо.
– У Врага все готово – вот и тихо, – сказал Берегонд. – Как, представь себе, ныряльщик воздуху в грудь набирает.
– Маяки-то почему вчера зажгли?
– Поздновато было бы слать за помощью, когда уж тебя обложили, –
усмехнулся Берегонд. – Я, правда, не знаю, как там рассудил государь и прочие начальники. К ним стекаются все вести. А наш властитель Денэтор видит дальше других, видит и недоступное взору. По ночам он, говорят,
восходит на башню, сидит там в верхнем покое и проникает мыслью в грядушее; иногда он даже прозревает замыслы Врага и схватывается с ним.
Потому-то он так и постарел прежде времени. Ну, и к тому же Фарамира услали в набег за Реку: может, от него прибыл вестник.
Но я так думаю, что маяки зажгли после вчерашних вестей из
Лебеннина. Умбарские пираты скопили в устьях Андуина огромный флот.
Они давно уж не боятся Гондора и стакнулись с Врагом, а теперь и выступили с ним заодно. Для нас это страшный удар: не жди, значит,
особой подмоги из Лебеннина и Бельфаласа, не придут многие тысячи опытных воинов. Нам только и остается, что мечтать о северной,

ристанийской подмоге и радоваться твоим известиям о тамошних победах.
Однако же, – он помедлил, встал и повел взглядом с севера на восток и на юг, – после изенгардского предательства стало яснее ясного, что сеть сплетена громадная и раскинута широко. Бои на переправе, набеги из
Итилии и Анориэна, засады, стычки – это все было так, прощупыванье. А
теперь начинается подготовленная война – и вовсе не только против нас,
что тут важничать, – война великая, всемирная. Говорят, неладно на востоке, за Внутренним Морем; в Лихолесье и на севере тоже худые дела;
тем более – на юге, в Хороде. Нынче у всех одна судьбина, Тень нависла надо всеми – и либо выстоять, либо сгинуть.
Но нам, сударь Перегрин, и правда честь особая, нас Черный
Властелин ненавидит пуще всех остальных – с незапамятных пор, от заморских времен. Очень он крепко по нам ударит. Потому-то и Митрандир прискакал сюда во весь опор. Ведь если мы сгинем, то кто выстоит? Как полагаешь, сударь Перегрин, выстоим, есть надежда?
Пин не ответил. Он поглядел на мощные стены, на гордые башни и реющие стяги, на солнце высоко в небе, а потом на восток, на ползучий сумрак, и вспомнил о всепроникающей Тени, об орках, кишащих в лесах и на горах, об изенгардской измене, о птицах-соглядатаях, о Черных
Всадниках, разъезжающих по Хоббитании, и о крылатом страшилище, о назгуле. Дрожь охватила его, и всякая надежда пропала. В этот миг померкло солнце, словно заслоненное черным крылом. И ему послышался из поднебесных далей жуткий вопль – глухой, неистовый и леденящий. Он съежился и прижался к стене.
– В чем дело? – спросил Берегонд. – Тоже что-то почуял?
– Д-да, – выговорил Пин. – Кажется, мы погибли, а это – роковой знак,
Лютый Всадник в небесах.
– Да, роковой знак, – подтвердил Берегонд. – Видно, Минас-Тирит обречен. Ночь будет непроглядная. У меня аж кровь в жилах стынет.
Они сидели понурившись и молчали. Потом Пин вскинул глаза и увидел, что солнце сияет, как прежде, и стяги полощутся на ветру. Он встряхнулся.
– Миновало, – сказал он. – Нет, я еще все-таки не отчаялся. Гэндальф,
казалось, погиб, а вот вернулся и теперь с нами. Пусть даже и на одной ноге, а все-таки выстоим; на худой конец выстоим и на коленях!
– Вот это верно! – воскликнул Берегонд, поднявшись и расхаживая взад-вперед. – Нет уж, оно хоть и все когда-нибудь прахом пойдет, но
Гондор покамест уцелеет. Ну, возьмут Минас-Тирит, навалив трупья

вровень со стенами, так ведь есть еще и другие крепости! Есть тайные ходы и горные убежища. И надежду сбережем, и память – не здесь, так где- нибудь в зеленой укромной ложбине.
– Да ладно, лишь бы скорее хоть как-нибудь все это кончилось, –
вздохнул Пин. – Какой из меня воин, я и думать-то боюсь о сраженьях, а уж думать, что вот-вот придется сражаться, – это хуже некуда. Ох и длинный же нынче день, и ведь он еще только начался! Ну что бы нам не цепенеть и медлить, а ударить первыми! В Ристании небось тоже бы ждали- дожидались, кабы не Гэндальф.
– Э, да ты на больную мозоль наступил! – усмехнулся Берегонд. –
Погоди, погоди, вот вернется Фарамир. Он храбрец, каких мало, настоящий храбрец, хоть у нас и думают, что ежели кто умудрен не по летам и знает наперечет старинные песни и сказанья, то он, дескать, и воин никудышный,
и воевода курам на смех. Это про Фарамира-то! Да, он не такой, как
Боромир, не такой отчаянный рубака, но решимости у него на двоих хватит.
Только вот решаться-то на что? Не штурмовать же эти… эти вон ихние горы! Силы не те, ну и ждем, пока нападут. А уж тогда поглядим! – И он хлопнул по рукояти длинного меча.
Пин взглянул на него: высокий, горделивый, как все здешние; и глаза блестят, не терпится в сечу. «Меня-то куда несет? – горько подумал он и смолчал. – Вот еще выискался меченосец! Как Гэндальф говорит – пешка?
Ну да, пешка, только не на своем месте».
Так они разговаривали, а тем временем солнце взошло в зенит, грянули колокола, и оживилась цитадель: все, кроме часовых, отправились трапезовать.
– Ну что, пошли? – предложил Берегонд. – Пока чего – побудешь с нами. Мало ли куда тебя потом определят; может, будешь состоять при государе. А пока давай приходи. И приводи с собой кого захочешь.
– Да я-то приду, – сказал Пин. – Только приводить мне с собой некого.
Лучший мой друг остался в Ристании, мне и поговорить не с кем, не с кем и пошутить. Может, и правда мне к вам? Ты ведь начальник, возьми меня к себе, замолви словечко, а?
– Нет, нет, – рассмеялся Берегонд. – Никакой я не начальник. Я всего- навсего рядовой третьей роты крепостной охраны. Однако же, сударь мой
Перегрин, крепостная стража у нас в большом почете, не только в городе,
но и повсюду.
– Ну и будьте в почете, – отмахнулся Пин. – А меня покамест отведи- ка обратно, и ежели Гэндальфа там нет, то я, пожалуйста, куда хотите – ваш

почетный гость.
Гэндальфа не было, вестей от него тоже, и Берегонд повел Пина знакомиться с третьей ротой. Пина так привечали, что и Берегонда чуть не на руках носили. А в крепости уже пошли разговоры насчет спутника
Митрандира, как они втроем с властителем беседовали битый час; и само собой придумалось, что с севера явился невысоклицкий князь, ведет на подмогу Гондору пять тысяч клинков. Говорили, что вот прискачут ристанийские конники, а у каждого за спиной воин-невысоклик,
доблестный-предоблестный, даром что малорослый.
Пин смущенно опровергал эти обнадеживающие россказни, но от новообретенного княжеского титула отделаться никак не мог: как же не князь – и с Боромиром был в дружбе, и Денэтор его обласкал. Его благодарили, что он изволил пожаловать, ловили каждое его слово,
расспрашивали о дальних краях, щедро потчевали пивом и нехитрой снедью. А Пин изо всех сил старался следовать совету Гэндальфа – «быть осмотрительным» и не распускать язык на хоббитский манер.
Наконец Берегонд поднялся.
– Ну, пока до свидания! – сказал он. – Я до заката на часах, все прочие вроде бы тоже. А ты, чтоб не скучать одному, возьми себе провожатого повеселее – да хоть моего сына, то-то он обрадуется! Он паренек неплохой.
Если надумаешь – спускайся в нижний ярус, спросишь там, как пройти к
Старой гостинице на Рат-Келердайн, Улице Фонарщиков. И найдешь его –
он с ребятами, какие остались в городе. Ступайте с ним к Великим Вратам,
там будет на что посмотреть.
С этими словами он удалился; вскоре разошлись и остальные. Было по-прежнему солнечно, но в воздухе стояла дымка, и парило не по- мартовски: конечно, юг, а все же слишком. Пина клонило ко сну,
возвращаться в пустое жилье не хотелось, и он решил прогуляться по городу. Он прихватил кой-какие лакомые кусочки для Светозара; тот снизошел к его приношению, хотя, по всему видать, был сыт. И Пин отправился вниз извилистым путем.
Все встречные глазели на него и вслед ему – торжественно приветствовали, как принято в Гондоре, склоняя голову и прижимая обе ладони к сердцу, а потом за спиной слышались возгласы: выходите, мол,
посмотреть, вот он невысоклицкий князь, спутник Митрандира! Кричали одно и то же на всеобщем и на незнакомом языке, Пин сообразил, что по- здешнему его величают «Эрнил-и-Ферианнат», – похоже, этот нелепый

титул пристал к нему крепко.
Он потерял счет сквозным аркам, мощеным проулкам, ровным улицам и наконец спустился в самый пространный первый ярус. Там ему показали,
где Улица Фонарщиков, широкая, ведущая к Великим Вратам. Он отыскал
Старую гостиницу, серое обветренное каменное строение о двух флигелях;
узкая лужайка тянулась перед многооконным домом с колоннадой и крыльцом. Между колоннами играли мальчишки, и Пин остановился поглядеть на них: покамест он нигде в Минас-Тирите детей не видел.
Вскоре один из них его заметил, с криком сбежал по ступеням на траву и выскочил на улицу; целая ватага мчалась за ним. Он стал перед Пином и обмерил его взглядом.
– Привет! – сказал парнишка. – А ты откуда такой? Вроде нездешний.
– Вообще-то нездешний, – признал Пин, – но теперь уж я гондорский воин.
– Ладно тебе! – рассмеялся тот. – Тогда мы все здесь воины. Тебе сколько лет и как тебя зовут? Мне уже десять, а ростом я скоро буду в пять футов. Я и сейчас-то выше тебя. Ну, правда, отец у меня страж цитадели и почти самый из них высокий. А твой кто отец?
– На какой вопрос тебе сперва ответить? – спросил Пин. – Отец мой –
земледелец из деревни Беляки, что возле Кролов в Хоббитании. Мне скоро двадцать девять: тут я тебя обогнал. А росту во мне четыре фута, и больше я уж не вырасту, разве что вширь раздамся.
– Двадцать девять! – протянул паренек и присвистнул. – Да ты, значит,
уже старый, прямо как мой дядя Иорлас. Только я все равно, – задорно прибавил он, – если захочу, поставлю тебя вверх тормашками или положу на лопатки.
– Может, поставишь, а может, и положишь, – смеясь, подтвердил
Пин, – но только если я этого захочу. А может, я сам тебя поставлю да положу: мы в наших краях тоже не дураки подраться. И у нас, знаешь ли, я считаюсь очень даже большим и сильным, так что меня покуда никто не пробовал поставить вверх тормашками. Если ты вдруг попробуешь, то мне,
чего доброго, придется тебя укокошить. Вот подрастешь – и не будешь опрометчиво судить по внешности: тебе небось показалось, что перед тобой этакий увалень-недомерок, которого неплохо бы вздуть; а на самом- то деле я ужасный, злюший, кровожадный невысоклик! – И Пин скроил такую страшную рожу, что парнишка попятился, но тут же прянул вперед,
сжав кулаки и сверкнув глазами. – Ну, ну! – захохотал Пин. – Опять-таки опрометчиво верить чужакам на слово, мало ли что они о себе скажут! Нет,
я не кровожадный. А ты, чем задираться, сначала бы назвался – вежливей

будет.
Мальчик горделиво выпрямился.
– Я – Бергил, сын стража цитадели Берегонда, – сказал он.
– Оно и видно, – кивнул Пин, – ты вылитый отец. А я как раз от него.
– Чего ж ты сразу не сказал? – И Бергил вдруг приуныл. – Он, что ли,
передумал и хочет меня отослать с девчонками? Не может быть, уже ушел последний обоз!
– Погоди пугаться, все не так страшно, – сказал Пин. – Пока что тебе велено не ставить меня вверх тормашками, а составить мне компанию и показать ваш город. А я зато расскажу тебе про далекие страны.
Бергил обрадованно захлопал в ладоши.
– Все, значит, в порядке, ура! – воскликнул он. – Тогда пошли! Мы как раз собирались к Вратам, побежали туда!
– А зачем туда бежать?
– Да ведь сегодня еще до захода солнца должны подойти союзные дружины! Пошли, пошли, сам все увидишь.
* * *
Бергил оказался парень хоть куда, а Пину без Мерри ох как не хватало приятеля; они мигом сдружились, болтали и перешучивались наперебой,
шли по улицам рука об руку и никакого внимания не обращали на любопытные взгляды со всех сторон. Народ толпой валил к Великим
Вратам; Пин назвался и сказал пропуск, а часовой пропустил их обоих, к полному восхищению Бергила.
– Вот это да! – сказал он. – А то ведь нам больше не позволяют выходить за ворота без взрослых. Ну, теперь наглядимся!
Люди стояли по обочинам тракта и заполнили огромную мощеную площадь, где сходились воедино дороги к Минас-Тириту. Все глядели на юг, и вскоре послышались возгласы:
– Пыль, пыль на дороге! Идут!
Пин с Бергилом исхитрились протиснуться в первые ряды. Невдалеке запели рога, и, словно встречный ветер, поднялся приветственный гул.
Потом грянули трубы, и толпа разразилась дружным кличем.
– Форлонг! Форлонг! – услышал Пин.
– Это что значит? – спросил он.
– Ну как, это же старина Форлонг, Брюхан Форлонг из Лоссарнаха! –
отозвался Бергил. – Там мой дед живет. Ура! Вон он сам, наш первейший

друг, старина Форлонг!
Колонну возглавлял плечистый и утробистый седобородый старик на могучем коне, в кольчуге и черном шлеме, с огромным копьем. За ним гордо выступали запыленные пешие ратники, пониже ростом и смуглее гондорцев из Минас-Тирита. Лица их были суровы, на плече тяжелые бердыши.
– Форлонг! – кричали кругом. – Верный, доблестный друг! Ура,
Форлонг!
Но когда лоссарнахские воины прошли, раздался ропот:
– Как мало их, всего две сотни! А мы-то надеялись, что будет тысячи две. Должно быть, пираты на них наседают: девять десятых остались обороняться. Ну что ж, у нас каждый боец на счету.
Так проходила к Вратам под клики толпы рать за ратью: окраины
Гондора послали своих сынов в грозный час на выручку столице. Но все прислали меньше, чем здесь надеялись, куда меньше, чем надо бы.
Прошагали уроженцы долины Рингло во главе с тамошним княжичем
Дерворином: триста человек. С Мортхондского нагорья, из Темноводной долины – статный Дуингир с сыновьями Дуилином и Деруфином и пятьсот лучников. С Анфаласа, с далекой Береговины – длинная вереница охотников, пастухов, поселян, вооруженных чем попало; лишь их правитель Голасгил с домочадцами были при боевом доспехе. Десяток- другой угрюмых горцев без предводителя – из Ламедона. Рыбаки с Этхира,
от устьев Андуина – сотня с лишним, другие остались на кораблях.
Гирлуин Белокурый с Изумрудных Холмов Пиннат-Гелина привел три сотни крепких ратников в зеленом. И наконец, горделивей всех, – Имраиль,
владетель Дол-Амрота, родич самого наместника: золотистые стяги с изображением Корабля и Серебряного Лебедя реяли над конною дружиной;
за всадниками на серых конях выступали в пешем строю семьсот витязей,
статных, сероглазых и темноволосых, – они прошли с песней.
Вот и все, и трех тысяч не набралось. А больше ждать было некого.
Возгласы, песни и мерная поступь стихли за Вратами. Толпа еще немного помедлила, не расходясь. Пыль повисла в воздухе: ветер улегся и стояла духота. Наступил закатный час; багровое солнце скрылось за
Миндоллуином. Вечерняя тень пала на столицу Гондора.
Пин поднял взгляд и увидел грязно-серое небо, будто над ними нависла дымная, пепельная туча, и еле пробивался сквозь нее сумеречный свет. Только запад еще пламенел, и черная громада Миндоллуина, казалось,
была осыпана тлеющими головнями и угольями.

– Так ясно начался день и так мрачно кончается! – проговорил он,
забыв о мальчике рядом с ним.
– Кончится еще мрачнее, коли не поспеем до сигнальных колоколов, –
отозвался Бергил. – Пойдем-ка, пойдем! Слышишь, трубят, сейчас закрывать будут!
Они вернулись в город последними; Врата за ними сразу же закрыли,
и, когда они шли по Улице Фонарщиков, башенные колокола торжественно перекликались. Теплились окна; из домов и казарм у крепостной стены доносилось пение.
– Ладно, расходимся, – сказал Бергил. – Передай привет отцу, скажи:
спасибо, мол, приятель что надо. Ты приходи завтра пораньше. Может,
даже лучше, чтоб войны не было, мы бы и без нее обошлись. Съездили бы к дедушке в Лоссарнах, там весной знаешь как здорово, в лесу и на полях полно цветов. Нет, правда, вот возьмем и съездим. Где им одолеть нашего государя, и отец мой их всех перебьет. До скорого свидания!
Они расстались, и Пин заторопился обратно в цитадель. Путь был неблизкий, он вспотел и вконец оголодал. Сгустилась темная и душная беззвездная ночь. К вечерней трапезе он, конечно, опоздал, но его все ж таки накормили, Берегонд ему обрадовался, уселся рядом и расспрашивал про сына. Наевшись, Пин немного отдохнул и попрощался: очень ему было не по себе, хотелось скорее увидеть Гэндальфа.
– Сам-то найдешь дорогу? – спросил его Берегонд, выведя к северной стене цитадели, к скамье, на которой они сидели днем. – Ночь хоть глаз выколи, а приказано всюду гасить огни, фонарей на стенах не зажигать.
Тебе же велено рано поутру явиться к властителю Денэтору. Да, вряд ли тебя припишут к нашей третьей роте. Ну что ж, приведется – так свидимся.
Прощай, покойной ночи!
В покое было темно, лишь ночник горел на столике. Гэндальф не приходил, и Пину было все тоскливее. Он взобрался на скамейку и выглянул в окно, точно ткнулся носом в чернильную лужу. Он уныло слез,
опустил штору и отправился спать. Сначала лежал и прислушивался, ждал
Гэндальфа, потом кое-как уснул.
Среди ночи его разбудил свет: Гэндальф явился и расхаживал взад- вперед – тень его металась по занавеске. На столе горели свечи и лежали свитки. Маг вздохнул, и Пин расслышал его бормотанье:
– Да что же это до сих пор нет Фарамира?
– Э-гей! – позвал Пин, раздвинув постельные занавеси. – Я уж думал,
ты обо мне вообще позабыл. Спасибо хоть вернулся. Ну и длинный нынче

выдался день!
– Ночь зато будет короткая, – отрезал Гэндальф. – Я затем и вернулся,
чтобы поразмыслить без помех. А ты давай спи: скоро ли еще доведется поспать в постели. На рассвете нам с тобой надо к Денэтору. Да и не на рассвете, а когда позовут. Навалилась темнота, и рассвета не будет.