Файл: Книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо. Дерби Брайа Пылающая Эмбер.doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 11.01.2024
Просмотров: 928
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Глава 27
Бывают времена, когда вы видите что-то настолько прекрасное, что оно оставляет отпечаток на вашей душе. Эти незабываемые мгновения остаются с нами навечно.
МАВЕРИК
По-моему, я никогда не оправлюсь. Это было охренительно. Просто чума. Я думал, что знаю, во что ввязываюсь. Но я этого не знал. Это ни с чем не сравнится. Целовать ее. Чувствовать ее под своими руками. Ощущать на губах ее вкус. Ни с чем другим это даже близко не встанет.
О чем я только думал?
Эта девушка погубит меня. Если она когда-нибудь уйдет от меня, как Дана, я не останусь с почерневшим сердцем. Потому что от него просто-напросто ничего не останется, кроме золы и пепла.
Меня все еще потряхивает, когда я поднимаю ее и кладу на кровать.
— Полежи со мной, — говорю я, поскольку не могу признаться ей, что я сейчас настолько возбужден, что черта с два я смогу спокойно расхаживать по клубу. А одна мысль о том, что кто-нибудь из моих братьев увидит ее с пылающими щеками, опьяненными от страсти глазами и спутанными волосами, приводит меня в ярость.
Теперь она моя, и неважно, понимает она это или нет. Я так чертовски сильно пристрастился к ней, что обратной дороги нет.
Опустившись на кровать, я притягиваю ее к себе, чтобы она прилегла на мою грудь. Я ласково провожу рукой по шелковистой, гладкой коже ее спины. Она вздыхает, и меня пронзает всплеск глубокого удовлетворения.
— Я никогда раньше этого не делала.
Моя рука на ее спине замирает, и я склоняю голову набок, чтобы взглянуть на ее лицо.
— Никогда не делала что? — затем меня осеняет. — Не кончала?
Она, как обычно, чуть заметно кивает.
— Удовлетворяла себя, да, но не с…
— Но не с кем-то другим?
Она снова кивает. Матерь Божья. Если это не мысль об убийстве проносится по моим венам, то я не знаю, что это.
— Твой бывший был куском дерьма, — рычу я.
— Да, я знаю.
Я напоминаю себе выудить из нее побольше информации о ее бывшем парне. Тогда я найду этого козла, и мы с моими братьями сможем передать ему пламенный привет. А также незабываемо с ним попрощаться.
Я зажимаю пальцами ее подбородок и заставляю ее посмотреть на меня.
— Ты в порядке? Не жалеешь о том, что мы только что сделали?
Она льнет ко мне и трется своим носом о мою грудь, от чего мой член пульсирует еще сильнее.
— Я не знала, что это может быть так.
О, черт. Эта девушка разрушит меня.
Я обнимаю ее и прижимаю к себе.
— У меня такое чувство, что дальше будет только лучше.
— Ты так думаешь?
Она поднимает на меня свои чарующие глаза.
— Я в этом уверен. Я не шучу. Такое чувство, что тебе хорошо там, где ты сейчас, и ты не хочешь быть в другом месте.
Когда в комнате воцаряется тишина, я упиваюсь тем, что могу прикасаться к ней, тем, как идеально мы подходим друг другу, словно она была создана кем-то наверху специально для меня. Каждую секунду, что я держу ее в своих объятиях, я мучаюсь, понимая, что ничего не могу поделать со своей эрекцией. Она пульсирует от необходимости находиться внутри нее, но мне приходится ее игнорировать. Я не могу торопить события. Не так, как в прошлый раз.
Я подтолкнул Дану к отношениям, которые ей были не нужны. По правде говоря, я подтолкнул ее и к беременности. Я думал, она хотела всего этого. Меня, семью, дом, будущее. Но я проецировал на нее свои мечты, вот из-за чего все пошло наперекосяк. На сей раз, я буду внимателен к потребностям и желаниям Куколки, а не только своим собственным.
Она не понимает этого, но меньше, чем за час, эта девушка перевернула мой день, мою жизнь, мой мир с ног на голову и изменила курс, которым мы последуем в наш завтрашний день. Она осветила мое будущее и подарила мне надежду.
Мне на ум приходит стих, и я, не фильтруя свои мысли, цитирую его:
— «Дни твоей жизни станут ярче полудня, а темнота будет подобна утру».
— Мммм, — мечтательно произносит она. — Что это? Похоже на стихотворение.
— Это из Книги Иова, — я опускаю руку вниз и сцепляю наши пальцы вместе. Затем подношу их ко рту. Я целую ее ладонь, после чего кладу наши соединенные руки себе на грудь.
— Книга Иова?
— Из Библии. Одиннадцатая глава, стих семнадцатый.
Она приподнимается и смотрит на меня с любопытством.
— Ты читал Библию?
— Да, потерял счет, сколько раз. Некоторые части чаще, чем другие, — она морщит лоб. Поэтому я продолжаю объяснять. — Мой отчим был... один из тех религиозных фанатиков, о которых ты наверняка слышала, и он был очень строгим, — ее глаза округляются от удивления. — Моя мать вышла за него замуж, когда мне было десять лет.
— Где был твой отец?
— Он умер, работая на стройплощадке, за день до того, как мне исполнилось два года.
— Мав… Изви…
Передвинув наши соединенные руки, я прикладываю палец к ее губам.
— Все в порядке, Куколка. Я его даже не помню. Все, что я знаю о нем, это то, что рассказала мне моя мать, — я опускаю наши руки на свою грудь. — Пол был моим отцом во всех смыслах этого слова, и помимо его тотального контроля за тем, чтобы моя жизнь вращалась вокруг церкви и ничего больше, с того дня, как мы с мамой переехали, он был порядочным и более чем заботливым.
— Но ты, похоже, зол на него.
Я пожимаю плечами.
— Так и есть.
Она вскидывает бровь.
Тяжело говорить о моих родителях. Тяжело признаваться в своих разочарованиях, когда я так привык держать их в себе. Но, быть может, если я откроюсь Куколке, ей будет легче открыться мне.
Вздохнув, я говорю:
— Поначалу соблюдать его правила для меня было тем еще испытанием. Я бунтовал. Мы ссорились. Моя мать постоянно плакала. Мы не уступали друг другу, и словно ходили по замкнутому кругу.
Я тяну наши руки вверх и шевелю своими пальцами. Она делает тоже самое. Затем я скольжу своими длинными пальцами по ее изящным маленьким.
— Я не мог спокойно смотреть на мамины слезы. Поэтому со временем я перестал сопротивляться. Я ходил в церковь, молился, читал священные писания и стал идеальным сыном, таким, каким они хотели, чтоб я был. Но чем старше я становился, тем больше вещей подвергалось моему сомнению. Я понял, что не согласен с некоторыми его убеждениями. И я начал замечать, сколько всего я в жизни упускал. Вместо того, чтобы снова вступить в конфликт с ним и моей мамой, я продолжал держать свои мысли при себе. Я решил дождаться, когда мне исполнится восемнадцать лет, и я смогу выбрать, какой жизнью мне жить дальше. Наконец-то расправить крылья в колледже и прислушаться к своему внутреннему голосу, чтобы судить, что правильно, а что нет.
— И вот теперь мой отчим не одобряет того человека, которым я стал. Он презирает жизнь, которую я выбрал. Не понимает, как я могу так жить и быть «Предвестником Хаоса» после всего, чему он меня научил. Он искренне полагает, что я иду по пути, ведущему в ад. И он скармливает это дерьмо моей матери. Говорит, что ее сын теперь потерян для нее, и все такое. Он так ею помыкает, что она вынуждена скрывать наши отношения от него. Это значит, что я редко ее вижу и почти с ней не разговариваю.
— О, Боже, Мав…
Я пожимаю плечами.
— Все нормально. Теперь «Предвестники Хаоса» — моя семья.
Но стоит мне это сказать, мою грудь сдавливает словно тисками.
— Знаешь, что? Здесь нечем гордиться, к тому же это признание может выставить меня слабаком, но я скучаю по ней.
Куколка сжимает мою руку, в ее глазах блестят слезы. Я не задумывался об этом до сих пор, но, черт, она, вероятно, тоже скучает по своей маме. Еще одна деталь, которая нас объединяет. Я смахиваю слезу, скатывающуюся по ее щеке, и притягиваю ее к себе. Долгое время мы просто держимся друг за друга. Я глажу ее по спине и прислушиваюсь к ее размеренному дыханию, которое целует мою кожу на каждом выдохе.
Через несколько минут ее дыхание выравнивается, и мне кажется, что она заснула, пока не слышу, как она шепчет:
— Ты гораздо человечнее, чем думаешь, Люци.
Ухмыляясь, я произношу:
— Я говорил тебе, что знаком со священным писанием, так что я в курсе, кто такой Люци, детка.
Ее тело напрягается.
— Люци. Сокращённое от Люцифера.
Она боязливо поднимает голову и с опаской смотрит мне в глаза.
— Хмммм, по твоему виду не скажешь, что ты рассержен тем, что я все это время называла тебя Дьяволом.
— Ну, по слухам, он — симпатичный малый, — говорю я, пока мои пальцы путешествуют по ее спине, спускаясь все ниже и ниже.
Она прищуривается.
— Да, но это не…
— Я просто шучу, Куколка. Я знаю, почему, — заканчиваю я, приложив палец к ее губам.
Ее роскошные волосы щекочут мне грудь, и она смотрит на меня сквозь эти ее светло-коричневые реснички. В такой близи я могу рассмотреть, что прожилки синего цвета в радужках ее глаз значительно превышают зеленые. А ее кожа, Боже, ее кожа вызывает у меня желание поиграть, соединяя веснушки как шестилетний ребенок, и попробовать на вкус каждый ее дюйм.
Я запечатлеваю этот момент в своей памяти. Если по какой-то причине у нас ничего не получится, я хочу запомнить ее такой навсегда.
— Ты вошла в клуб, который, должно быть, показался тебе Адом на Земле. Ты сделала это, потому что была в отчаянии и наждалась в помощи. Я сразу увидел это в твоих глазах. И даже несмотря на то, что мне было по силам облегчить твою жизнь, я был слишком жесток.
Бессердечен и беспощаден.
Я провожу большим пальцем по ее губе.
— Это — то, о чем я всегда буду сожалеть.
— Значит, ты не сердишься?
Я посмеиваюсь.
— Нет, на самом деле, это лучше, чем любое из тех прозвищ, которое пытались мне дать парни.
— С чего ты это взял?
У меня было три дня и сотни миль, чтобы понять, почему она называла меня Люци. Как только в голову пришел ответ, я сразу начал искать сходства, которых было так много, что это обескураживало.
Жадный и нетерпеливый Люцифер. Он пытался строить из себя Бога, чтобы получить желаемое. Он всегда был слишком порочным, чтобы жить среди святых, но его не удовлетворяла жизнь среди грешников. Он считает, что заслуживает свой маленький кусочек рая, хотя он злобный сукин сын, который причиняет боль невинным людям.
Но я пока не готов признаться ей во всем этом. Нет, я пытаюсь завоевать ее, а не спугнуть.
— Люцифер был святым, прежде чем пал, после чего стал дьяволом. Когда я поднял руку на тебя, то понял, насколько низко я пал. Насколько сильно позволил произошедшему с Даной изменить меня. Каким темным и безжалостным я стал, по сравнению с тем, каким был раньше… По сравнению с тем человеком, которого воспитали мои родители.
Какое-то время она молча наблюдает за мной.
— Кроме того, с латинского Люцифер переводится как «утренняя звезда». А я как раз-таки жаворонок.
Я встаю после семи, только если накануне заснул в стельку пьяным.
Она на мгновение задумывается над моим ответом.
— Могу я тебя кое о чем спросить? — я киваю. — Как ты после колледжа оказался здесь?
— Я влюбился в быструю езду. Я познакомился с Эджем и Кэпом на мотогонках, и мы нашли общий язык. Как парень, который рос единственным ребенком в семье, я позавидовал, насколько они все были близки и как прикрывали спины друг друга. Они пригласили меня как-нибудь заглянуть в их клуб, и я наведался к ним на пару недель. Мне там понравилось, я хотел остаться. Когда я уехал, то заскучал по их образу жизни и друзьям, которыми я там обзавелся, поэтому вернулся. Кэп поддержал меня как кандидата в члены клуба. Но я не знал, смогу ли сделать то, что они попросят меня сделать.
— По-видимому, ты смог.
Снова выпустив ее руку, я глажу рукой по тыльной стороне ее ладони.
— Да. Но Кэп был более лоялен ко мне, чем к другим кандидатам, которые у нас были.
— Как давно ты здесь?
Уголок моего рта ползет вверх, когда в памяти всплывают воспоминания о ранних годах, проведенных мною в клубе, которые стали одними из лучших.
— Девять лет.
— Девять. Ничего себе. Сколько же тебе лет? — она кусает губу.
— Тридцать три, — ее глаза расширяются, и я смеюсь. — Что, слишком стар? — она качает головой. Через некоторое время я говорю: — Хорошо. Мой черед.
Она испытующе смотрит на меня.
— Твой черед для чего?
— Для того, чтобы выяснить то, что мне безумно хочется узнать о тебе, — ее мышцы сжимаются, и ее тело у меня под боком цепенеет. — Как тебя зовут?
Бывают времена, когда вы видите что-то настолько прекрасное, что оно оставляет отпечаток на вашей душе. Эти незабываемые мгновения остаются с нами навечно.
МАВЕРИК
По-моему, я никогда не оправлюсь. Это было охренительно. Просто чума. Я думал, что знаю, во что ввязываюсь. Но я этого не знал. Это ни с чем не сравнится. Целовать ее. Чувствовать ее под своими руками. Ощущать на губах ее вкус. Ни с чем другим это даже близко не встанет.
О чем я только думал?
Эта девушка погубит меня. Если она когда-нибудь уйдет от меня, как Дана, я не останусь с почерневшим сердцем. Потому что от него просто-напросто ничего не останется, кроме золы и пепла.
Меня все еще потряхивает, когда я поднимаю ее и кладу на кровать.
— Полежи со мной, — говорю я, поскольку не могу признаться ей, что я сейчас настолько возбужден, что черта с два я смогу спокойно расхаживать по клубу. А одна мысль о том, что кто-нибудь из моих братьев увидит ее с пылающими щеками, опьяненными от страсти глазами и спутанными волосами, приводит меня в ярость.
Теперь она моя, и неважно, понимает она это или нет. Я так чертовски сильно пристрастился к ней, что обратной дороги нет.
Опустившись на кровать, я притягиваю ее к себе, чтобы она прилегла на мою грудь. Я ласково провожу рукой по шелковистой, гладкой коже ее спины. Она вздыхает, и меня пронзает всплеск глубокого удовлетворения.
— Я никогда раньше этого не делала.
Моя рука на ее спине замирает, и я склоняю голову набок, чтобы взглянуть на ее лицо.
— Никогда не делала что? — затем меня осеняет. — Не кончала?
Она, как обычно, чуть заметно кивает.
— Удовлетворяла себя, да, но не с…
— Но не с кем-то другим?
Она снова кивает. Матерь Божья. Если это не мысль об убийстве проносится по моим венам, то я не знаю, что это.
— Твой бывший был куском дерьма, — рычу я.
— Да, я знаю.
Я напоминаю себе выудить из нее побольше информации о ее бывшем парне. Тогда я найду этого козла, и мы с моими братьями сможем передать ему пламенный привет. А также незабываемо с ним попрощаться.
Я зажимаю пальцами ее подбородок и заставляю ее посмотреть на меня.
— Ты в порядке? Не жалеешь о том, что мы только что сделали?
Она льнет ко мне и трется своим носом о мою грудь, от чего мой член пульсирует еще сильнее.
— Я не знала, что это может быть так.
О, черт. Эта девушка разрушит меня.
Я обнимаю ее и прижимаю к себе.
— У меня такое чувство, что дальше будет только лучше.
— Ты так думаешь?
Она поднимает на меня свои чарующие глаза.
— Я в этом уверен. Я не шучу. Такое чувство, что тебе хорошо там, где ты сейчас, и ты не хочешь быть в другом месте.
Когда в комнате воцаряется тишина, я упиваюсь тем, что могу прикасаться к ней, тем, как идеально мы подходим друг другу, словно она была создана кем-то наверху специально для меня. Каждую секунду, что я держу ее в своих объятиях, я мучаюсь, понимая, что ничего не могу поделать со своей эрекцией. Она пульсирует от необходимости находиться внутри нее, но мне приходится ее игнорировать. Я не могу торопить события. Не так, как в прошлый раз.
Я подтолкнул Дану к отношениям, которые ей были не нужны. По правде говоря, я подтолкнул ее и к беременности. Я думал, она хотела всего этого. Меня, семью, дом, будущее. Но я проецировал на нее свои мечты, вот из-за чего все пошло наперекосяк. На сей раз, я буду внимателен к потребностям и желаниям Куколки, а не только своим собственным.
Она не понимает этого, но меньше, чем за час, эта девушка перевернула мой день, мою жизнь, мой мир с ног на голову и изменила курс, которым мы последуем в наш завтрашний день. Она осветила мое будущее и подарила мне надежду.
Мне на ум приходит стих, и я, не фильтруя свои мысли, цитирую его:
— «Дни твоей жизни станут ярче полудня, а темнота будет подобна утру».
— Мммм, — мечтательно произносит она. — Что это? Похоже на стихотворение.
— Это из Книги Иова, — я опускаю руку вниз и сцепляю наши пальцы вместе. Затем подношу их ко рту. Я целую ее ладонь, после чего кладу наши соединенные руки себе на грудь.
— Книга Иова?
— Из Библии. Одиннадцатая глава, стих семнадцатый.
Она приподнимается и смотрит на меня с любопытством.
— Ты читал Библию?
— Да, потерял счет, сколько раз. Некоторые части чаще, чем другие, — она морщит лоб. Поэтому я продолжаю объяснять. — Мой отчим был... один из тех религиозных фанатиков, о которых ты наверняка слышала, и он был очень строгим, — ее глаза округляются от удивления. — Моя мать вышла за него замуж, когда мне было десять лет.
— Где был твой отец?
— Он умер, работая на стройплощадке, за день до того, как мне исполнилось два года.
— Мав… Изви…
Передвинув наши соединенные руки, я прикладываю палец к ее губам.
— Все в порядке, Куколка. Я его даже не помню. Все, что я знаю о нем, это то, что рассказала мне моя мать, — я опускаю наши руки на свою грудь. — Пол был моим отцом во всех смыслах этого слова, и помимо его тотального контроля за тем, чтобы моя жизнь вращалась вокруг церкви и ничего больше, с того дня, как мы с мамой переехали, он был порядочным и более чем заботливым.
— Но ты, похоже, зол на него.
Я пожимаю плечами.
— Так и есть.
Она вскидывает бровь.
Тяжело говорить о моих родителях. Тяжело признаваться в своих разочарованиях, когда я так привык держать их в себе. Но, быть может, если я откроюсь Куколке, ей будет легче открыться мне.
Вздохнув, я говорю:
— Поначалу соблюдать его правила для меня было тем еще испытанием. Я бунтовал. Мы ссорились. Моя мать постоянно плакала. Мы не уступали друг другу, и словно ходили по замкнутому кругу.
Я тяну наши руки вверх и шевелю своими пальцами. Она делает тоже самое. Затем я скольжу своими длинными пальцами по ее изящным маленьким.
— Я не мог спокойно смотреть на мамины слезы. Поэтому со временем я перестал сопротивляться. Я ходил в церковь, молился, читал священные писания и стал идеальным сыном, таким, каким они хотели, чтоб я был. Но чем старше я становился, тем больше вещей подвергалось моему сомнению. Я понял, что не согласен с некоторыми его убеждениями. И я начал замечать, сколько всего я в жизни упускал. Вместо того, чтобы снова вступить в конфликт с ним и моей мамой, я продолжал держать свои мысли при себе. Я решил дождаться, когда мне исполнится восемнадцать лет, и я смогу выбрать, какой жизнью мне жить дальше. Наконец-то расправить крылья в колледже и прислушаться к своему внутреннему голосу, чтобы судить, что правильно, а что нет.
— И вот теперь мой отчим не одобряет того человека, которым я стал. Он презирает жизнь, которую я выбрал. Не понимает, как я могу так жить и быть «Предвестником Хаоса» после всего, чему он меня научил. Он искренне полагает, что я иду по пути, ведущему в ад. И он скармливает это дерьмо моей матери. Говорит, что ее сын теперь потерян для нее, и все такое. Он так ею помыкает, что она вынуждена скрывать наши отношения от него. Это значит, что я редко ее вижу и почти с ней не разговариваю.
— О, Боже, Мав…
Я пожимаю плечами.
— Все нормально. Теперь «Предвестники Хаоса» — моя семья.
Но стоит мне это сказать, мою грудь сдавливает словно тисками.
— Знаешь, что? Здесь нечем гордиться, к тому же это признание может выставить меня слабаком, но я скучаю по ней.
Куколка сжимает мою руку, в ее глазах блестят слезы. Я не задумывался об этом до сих пор, но, черт, она, вероятно, тоже скучает по своей маме. Еще одна деталь, которая нас объединяет. Я смахиваю слезу, скатывающуюся по ее щеке, и притягиваю ее к себе. Долгое время мы просто держимся друг за друга. Я глажу ее по спине и прислушиваюсь к ее размеренному дыханию, которое целует мою кожу на каждом выдохе.
Через несколько минут ее дыхание выравнивается, и мне кажется, что она заснула, пока не слышу, как она шепчет:
— Ты гораздо человечнее, чем думаешь, Люци.
Ухмыляясь, я произношу:
— Я говорил тебе, что знаком со священным писанием, так что я в курсе, кто такой Люци, детка.
Ее тело напрягается.
— Люци. Сокращённое от Люцифера.
Она боязливо поднимает голову и с опаской смотрит мне в глаза.
— Хмммм, по твоему виду не скажешь, что ты рассержен тем, что я все это время называла тебя Дьяволом.
— Ну, по слухам, он — симпатичный малый, — говорю я, пока мои пальцы путешествуют по ее спине, спускаясь все ниже и ниже.
Она прищуривается.
— Да, но это не…
— Я просто шучу, Куколка. Я знаю, почему, — заканчиваю я, приложив палец к ее губам.
Ее роскошные волосы щекочут мне грудь, и она смотрит на меня сквозь эти ее светло-коричневые реснички. В такой близи я могу рассмотреть, что прожилки синего цвета в радужках ее глаз значительно превышают зеленые. А ее кожа, Боже, ее кожа вызывает у меня желание поиграть, соединяя веснушки как шестилетний ребенок, и попробовать на вкус каждый ее дюйм.
Я запечатлеваю этот момент в своей памяти. Если по какой-то причине у нас ничего не получится, я хочу запомнить ее такой навсегда.
— Ты вошла в клуб, который, должно быть, показался тебе Адом на Земле. Ты сделала это, потому что была в отчаянии и наждалась в помощи. Я сразу увидел это в твоих глазах. И даже несмотря на то, что мне было по силам облегчить твою жизнь, я был слишком жесток.
Бессердечен и беспощаден.
Я провожу большим пальцем по ее губе.
— Это — то, о чем я всегда буду сожалеть.
— Значит, ты не сердишься?
Я посмеиваюсь.
— Нет, на самом деле, это лучше, чем любое из тех прозвищ, которое пытались мне дать парни.
— С чего ты это взял?
У меня было три дня и сотни миль, чтобы понять, почему она называла меня Люци. Как только в голову пришел ответ, я сразу начал искать сходства, которых было так много, что это обескураживало.
Жадный и нетерпеливый Люцифер. Он пытался строить из себя Бога, чтобы получить желаемое. Он всегда был слишком порочным, чтобы жить среди святых, но его не удовлетворяла жизнь среди грешников. Он считает, что заслуживает свой маленький кусочек рая, хотя он злобный сукин сын, который причиняет боль невинным людям.
Но я пока не готов признаться ей во всем этом. Нет, я пытаюсь завоевать ее, а не спугнуть.
— Люцифер был святым, прежде чем пал, после чего стал дьяволом. Когда я поднял руку на тебя, то понял, насколько низко я пал. Насколько сильно позволил произошедшему с Даной изменить меня. Каким темным и безжалостным я стал, по сравнению с тем, каким был раньше… По сравнению с тем человеком, которого воспитали мои родители.
Какое-то время она молча наблюдает за мной.
— Кроме того, с латинского Люцифер переводится как «утренняя звезда». А я как раз-таки жаворонок.
Я встаю после семи, только если накануне заснул в стельку пьяным.
Она на мгновение задумывается над моим ответом.
— Могу я тебя кое о чем спросить? — я киваю. — Как ты после колледжа оказался здесь?
— Я влюбился в быструю езду. Я познакомился с Эджем и Кэпом на мотогонках, и мы нашли общий язык. Как парень, который рос единственным ребенком в семье, я позавидовал, насколько они все были близки и как прикрывали спины друг друга. Они пригласили меня как-нибудь заглянуть в их клуб, и я наведался к ним на пару недель. Мне там понравилось, я хотел остаться. Когда я уехал, то заскучал по их образу жизни и друзьям, которыми я там обзавелся, поэтому вернулся. Кэп поддержал меня как кандидата в члены клуба. Но я не знал, смогу ли сделать то, что они попросят меня сделать.
— По-видимому, ты смог.
Снова выпустив ее руку, я глажу рукой по тыльной стороне ее ладони.
— Да. Но Кэп был более лоялен ко мне, чем к другим кандидатам, которые у нас были.
— Как давно ты здесь?
Уголок моего рта ползет вверх, когда в памяти всплывают воспоминания о ранних годах, проведенных мною в клубе, которые стали одними из лучших.
— Девять лет.
— Девять. Ничего себе. Сколько же тебе лет? — она кусает губу.
— Тридцать три, — ее глаза расширяются, и я смеюсь. — Что, слишком стар? — она качает головой. Через некоторое время я говорю: — Хорошо. Мой черед.
Она испытующе смотрит на меня.
— Твой черед для чего?
— Для того, чтобы выяснить то, что мне безумно хочется узнать о тебе, — ее мышцы сжимаются, и ее тело у меня под боком цепенеет. — Как тебя зовут?