ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 11.01.2024
Просмотров: 374
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
, преодолев барьер ее девственности, — она резко втянула воздух, испытав боль. Она прошлась жаркими лихорадочными поцелуями по его груди, подбородку, плечам — повсюду, куда могла дотянуться. У него защемило сердце.
Он погладил ее кончиками пальцев, вновь возбуждая, и теперь почувствовал ее реакцию: она ждала продолжения. Этого было достаточно, чтобы его тело, уже почти вышедшее из-под контроля, пришло в действие. Он глубокими толчками принялся входить в нее, подчинившись древнему как мир ритму.
Когда он снова пришел в себя, угли в камине едва тлели, свечи почти догорели. Мэдди лежала рядом и с нежностью наблюдала за ним. Глаза у нее были влажными. Он чуть подвинулся, чтобы получше рассмотреть их при свете свечи, и, обнаружив следы слез, осторожно стер их подушечкой большого пальца.
— Я сожалею... — начал было он, но она не дала ему закончить фразу.
— А я нет.
Нежно поцеловав его, она вздохнула. Это был вздох глубоко удовлетворенной женщины. Но эти слезы его беспокоили.
— Ты плакала, — сказал он.
Никогда еще его соитие с женщиной не заканчивалась слезами.
Женские слезы сбивали его с толку.
Она покачала головой и одарила его загадочной полуулыбкой Джоконды, намекающей на такие вещи, которые не дано понять ни одному мужчине. Пристроив голову в углубление между его подбородком и плечом, она положила ему руку на грудь, закрыла глаза и заснула.
Хотя Нэш очень устал, он не мог заснуть.
За всю жизнь он занимался любовью со многими женщинами и всегда рассматривал этот акт как приятный взаимообмен удовольствием. Не больше и не меньше.
Но это... Это было совсем другое. Да, это было удовольствие. Но слово «удовольствие» было слишком обычным... слишком банальным, чтобы выразить то, что происходило, когда он занимался любовью с Мэдди Вудфорд...
Так и не найдя подходящего слова, он заснул.
В течение ночи было еще одно напряженное, отчаянное совокупление, после которого они оба лежали обессилевшие, в поту, насытившиеся, но еще не удовлетворенные.
На этот раз она заснула, лежа на нем, обхватив его руками и ногами, а он сомкнул вокруг нее руки, не желая отпускать.
Когда она разбудила его в третий раз, холодные пальцы рассвета уже проникали в коттедж. Она погладила его так нежно, что он проснулся не сразу, а как будто всплывая на поверхность очень глубокого озера.
Входя в ее тело, он еще не совсем проснулся
, хотя утренний холод, проникая под одеяло, лизал его бока словно голодный волк. Ему никогда не забыть выражения ее лица, когда она нежно ласкала его руками, губами и всем телом. Не требуя ничего и отдавая все.
Они вместе достигли наивысшей точки наслаждения. Ничего подобного этому он никогда еще не испытывал.
Нэш крепко сжимал ее руками, не желая шевелиться. Их тела все еще были соединены самым естественным способом — они держали друг друга в объятиях. Однако ему не давало покоя выражение ее лица, которое он успел заметить в предрассветном сумраке. Он его когда-то уже видел, но не мог припомнить, при каких обстоятельствах. И это его беспокоило.
В конце концов она отстранилась от него.
— Пора уходить, — прошептала она. — Примерно через час начнут просыпаться дети. Они уже попрощались с тобой. Будет лучше, если тебя уже здесь не будет, когда они спустятся завтракать.
Она поцеловала его, чтобы смягчить неумолимость этих слов и своего взгляда, и даже легонько подтолкнула. Она наклонилась и, подняв с пола сорочку, натянула на себя.
— Ты хочешь позавтракать? — спросила она.
— Нет, — ответил он.
Ему страшно хотелось есть, но выражение ее глаз и бодрый голос встревожили его.
Он поднялся и быстро оделся, все время чувствуя, что она наблюдает за каждым его движением.
Она помогла ему привязать к ноге разрезанный сапог черными ленточками, оставшимися от тех дней, когда она носила траур, и хотя это, наверное, выглядело смехотворно, он об этом даже не подумал.
Он вообще мог думать только о ней: она была слишком спокойна, чтобы он мог успокоиться, а ее великолепные глаза цвета коньяка избегали встречаться с ним взглядом. Однажды в ее взгляде он заметил то ли печаль, то ли гнев, то ли сожаление. Но это выражение промелькнуло так быстро, что он не успел определить, что это такое.
И это тоже не давало ему покоя.
Если бы только она позволила, он снова забрался бы к ней в постель и поцелуями удалил из ее глаз любое выражение, кроме насаждения, но когда он сделал шаг в ее направлении, она подняла руку, предупреждая, что этого делать не следует.
Не потому ли это, что он взял ее девственность? Может быть, ее тревожила возможная беременность?
— Если ты забеременеешь... — сказал он.
— Не тревожься, — ответила она и поспешила к двери с улыбкой, которая должна была придать ему уверенности, но встревожила еще больше. — А теперь ты должен уйти.
Он помедлил, сжимая в руках свою дорожную сумку.
— Я ухожу недалеко.
— Я знаю.
— Уайтторн находится в одном часе ходьбы пешком и пятнадцати минутах езды верхом отсюда.
— Я знаю.
— Так что я говорю не «прощай», а просто «до скорого свидания». — Он надеялся, что это будет первым из многих таких свиданий. — Я буду находиться там по крайней мере в течение нескольких недель, — сказал он ей.
Она кивнула, закусив губу. Глаза ее блестели.
— И хотя я в следующем месяце должен вернуться в Россию... — Он вдруг понял, что не знает, что сказать. — Это не прощание, — решительно повторил он.
—Я знаю.
Улыбнувшись, она приподнялась на цыпочки и снова поцеловала его. Нэш подумал, что именно таким, наверное, бывает прощальный поцелуй.
В ответ он по-хозяйски завладел ее губами и принялся страстно целовать ее, твердо намеренный показать ей тем самым, что он не собирается бросать ее.
О чем, черт возьми, она думает?
Ему обычно хорошо удавалось читать по выражению лица человека его мысли и чувства, что было весьма полезной способностью в его работе, но когда она отступила в сторону, давая ему дорогу, он ничего не смог прочесть по ее лицу.
— Храни тебя Бог, Нэш Ренфру, — прошептала она и осторожно подтолкнула его к двери.
Она закрыла за ним дверь, и он услышал звук задвигаемой щеколды. Он побрел по замерзшей дорожке в сторону дома викария, где стоял в конюшне его конь. Что за дьявол и нее вселился? Ответ пришел сам собой. Во всем виноват он.
Она была девственницей. И поэтому нынче утром была такой эмоциональной, зажатой. Это утро должно бы быть утром после первой брачной ночи.
Нэш, шагая по дороге, почувствовал угрызения совести.
Она понимала, что о браке речи быть не может. Но он, черт возьми, не бросал ее. Как он мог? Она была... она была самым важным из всего, что когда-либо случилось с ним.
Неужели она думала, что он может просто уйти?
Хотя именно это он сейчас и делал: уходил от нее. Уходил, тревожась...
Пропади все пропадом! Он со злостью пнул камешек и чуть не потерял привязанный сапог.
Как все запуталось. Ему не следовало оставаться в коттедже на эту ночь, не следовало принимать ее приглашение перебраться к ней в постель. Но дело было сделано. И сделано хорошо. Так хорошо, что он не мог сожалеть об этом.
Но может быть, она сожалела?
Он остановился, встретившись с отарой овец, и переждал, пока она прошла мимо на узкую лужайку. Пастух кивнул ему, прикоснувшись пальцами к шапке, и Нэш молча ответил таким же приветствием.
Может быть, она вообразила, что он бросит ее и ребятишек? Нет, черт возьми, он успел полюбить эту ребятню. Очень. Первое, что он сделает, приехав в свой дом, он пригласит своего управляющего делами — которого позаимствует у Маркуса, — чтобы основать доверительный фонд для Мэдди и ребятишек.
Далеко ли еще идти до дома викария? У него болели ноги. Его сапоги были предназначены для верховой езды, а не для дальних пеших прогулок по замерзшей земле.
Она будет жить в безопасности на земле одного из поместий Маркуса.
Но почему эти мысли оставляли его таким опустошенным?
В доме викария еще спали. В столь неурочный час никто еще не вставал. Нэш нашел своего коня, Оседлал его и оставил благодарственную записку викарию, написав, что заедет в более подходящее время суток, чтобы поблагодарить его лично. Он оставил также новенький блестящий золотой соверен для грума.
Затем он быстрым галопом направился в Уайтгорн. С наслаждением вдыхая холодный воздух, он наклонился к шее коня, побуждая его мчаться все быстрее и быстрее. Он наслаждался скоростью, искал какого-то освобождения — он и сам не знал, от чего ему хотелось освободиться. За последнюю ночь он столько раз сбрасывал с себя напряжение, что был не вправе требовать чего-то еще. Он должен бы быть умиротворенным и чувствовать себя на верху блаженства, а вместо этого превратился в комок нервов.
Теперь то там, то здесь стали попадаться люди. Сельскохозяйственные рабочие поднимали руку, приветствуя его, как будто были с ним знакомы.
Возможно, его арендаторы. Слава Богу, они были слишком далеко, чтобы разговаривать с ним.
Он мчался галопом до тех пор, пока конь его не обессилел. В мозгу Нэша раз за разом прокручивалась одна и та же сценка в коттедже.
Черт возьми, он пока еще не был готов положить этому конец. Что бы ни подразумевалось под словом «этому».
Впереди, между деревьями, возник Уайтторн-Мэнор, словно плывущий в тумане, задержавшемся в чаше долины.
Он остановил коня и озадаченно посмотрел вперед.
Каким же образом он хотел, чтобы это кончилось?
Он хотел — он обязан был — сделать все пристойно и аккуратно, но даже не сказал ей, что планирует обеспечить ее будущее. А если она заупрямится и из гордости откажется от его помощи, он найдет ей какую-нибудь работу, за которую она будет получать хорошее жалованье. Он, конечно, оплатит обучение мальчиков, а девочкам даст щедрое приданое — уж он найдет какой-нибудь способ уговорить эту маленькую упрямицу принять все это.
Но беда в том, что все эти планы хороши для какой-нибудь другой женщины, не для Мэдди. Она не была похожа ни на одну другую женщину.
И чем больше он об этом думал, тем сильнее его тревожило безропотное смирение в выражении ее лица, которое он заметил, но не смог понять.
Неожиданно что-то промелькнуло в памяти. Он уже видел это выражение на ее лице раньше. Но когда?
И тут он наконец вспомнил. С выражением той же смиренной нежности она заворачивала портрет своей бабушки, альбом для рисования и свой девичий дневник.
Проклятие! Ведь она мысленно заворачивала его в кусок выцветшей парчи, готовясь убрать его вместе с другими драгоценными воспоминаниями.
Взглянув еще раз на унаследованное им поместье, он развернул коня и помчался галопом назад, по той же дороге, по которой приехал.
Он погладил ее кончиками пальцев, вновь возбуждая, и теперь почувствовал ее реакцию: она ждала продолжения. Этого было достаточно, чтобы его тело, уже почти вышедшее из-под контроля, пришло в действие. Он глубокими толчками принялся входить в нее, подчинившись древнему как мир ритму.
Когда он снова пришел в себя, угли в камине едва тлели, свечи почти догорели. Мэдди лежала рядом и с нежностью наблюдала за ним. Глаза у нее были влажными. Он чуть подвинулся, чтобы получше рассмотреть их при свете свечи, и, обнаружив следы слез, осторожно стер их подушечкой большого пальца.
— Я сожалею... — начал было он, но она не дала ему закончить фразу.
— А я нет.
Нежно поцеловав его, она вздохнула. Это был вздох глубоко удовлетворенной женщины. Но эти слезы его беспокоили.
— Ты плакала, — сказал он.
Никогда еще его соитие с женщиной не заканчивалась слезами.
Женские слезы сбивали его с толку.
Она покачала головой и одарила его загадочной полуулыбкой Джоконды, намекающей на такие вещи, которые не дано понять ни одному мужчине. Пристроив голову в углубление между его подбородком и плечом, она положила ему руку на грудь, закрыла глаза и заснула.
Хотя Нэш очень устал, он не мог заснуть.
За всю жизнь он занимался любовью со многими женщинами и всегда рассматривал этот акт как приятный взаимообмен удовольствием. Не больше и не меньше.
Но это... Это было совсем другое. Да, это было удовольствие. Но слово «удовольствие» было слишком обычным... слишком банальным, чтобы выразить то, что происходило, когда он занимался любовью с Мэдди Вудфорд...
Так и не найдя подходящего слова, он заснул.
В течение ночи было еще одно напряженное, отчаянное совокупление, после которого они оба лежали обессилевшие, в поту, насытившиеся, но еще не удовлетворенные.
На этот раз она заснула, лежа на нем, обхватив его руками и ногами, а он сомкнул вокруг нее руки, не желая отпускать.
Когда она разбудила его в третий раз, холодные пальцы рассвета уже проникали в коттедж. Она погладила его так нежно, что он проснулся не сразу, а как будто всплывая на поверхность очень глубокого озера.
Входя в ее тело, он еще не совсем проснулся
, хотя утренний холод, проникая под одеяло, лизал его бока словно голодный волк. Ему никогда не забыть выражения ее лица, когда она нежно ласкала его руками, губами и всем телом. Не требуя ничего и отдавая все.
Они вместе достигли наивысшей точки наслаждения. Ничего подобного этому он никогда еще не испытывал.
Нэш крепко сжимал ее руками, не желая шевелиться. Их тела все еще были соединены самым естественным способом — они держали друг друга в объятиях. Однако ему не давало покоя выражение ее лица, которое он успел заметить в предрассветном сумраке. Он его когда-то уже видел, но не мог припомнить, при каких обстоятельствах. И это его беспокоило.
В конце концов она отстранилась от него.
— Пора уходить, — прошептала она. — Примерно через час начнут просыпаться дети. Они уже попрощались с тобой. Будет лучше, если тебя уже здесь не будет, когда они спустятся завтракать.
Она поцеловала его, чтобы смягчить неумолимость этих слов и своего взгляда, и даже легонько подтолкнула. Она наклонилась и, подняв с пола сорочку, натянула на себя.
— Ты хочешь позавтракать? — спросила она.
— Нет, — ответил он.
Ему страшно хотелось есть, но выражение ее глаз и бодрый голос встревожили его.
Он поднялся и быстро оделся, все время чувствуя, что она наблюдает за каждым его движением.
Она помогла ему привязать к ноге разрезанный сапог черными ленточками, оставшимися от тех дней, когда она носила траур, и хотя это, наверное, выглядело смехотворно, он об этом даже не подумал.
Он вообще мог думать только о ней: она была слишком спокойна, чтобы он мог успокоиться, а ее великолепные глаза цвета коньяка избегали встречаться с ним взглядом. Однажды в ее взгляде он заметил то ли печаль, то ли гнев, то ли сожаление. Но это выражение промелькнуло так быстро, что он не успел определить, что это такое.
И это тоже не давало ему покоя.
Если бы только она позволила, он снова забрался бы к ней в постель и поцелуями удалил из ее глаз любое выражение, кроме насаждения, но когда он сделал шаг в ее направлении, она подняла руку, предупреждая, что этого делать не следует.
Не потому ли это, что он взял ее девственность? Может быть, ее тревожила возможная беременность?
— Если ты забеременеешь... — сказал он.
— Не тревожься, — ответила она и поспешила к двери с улыбкой, которая должна была придать ему уверенности, но встревожила еще больше. — А теперь ты должен уйти.
Он помедлил, сжимая в руках свою дорожную сумку.
— Я ухожу недалеко.
— Я знаю.
— Уайтторн находится в одном часе ходьбы пешком и пятнадцати минутах езды верхом отсюда.
— Я знаю.
— Так что я говорю не «прощай», а просто «до скорого свидания». — Он надеялся, что это будет первым из многих таких свиданий. — Я буду находиться там по крайней мере в течение нескольких недель, — сказал он ей.
Она кивнула, закусив губу. Глаза ее блестели.
— И хотя я в следующем месяце должен вернуться в Россию... — Он вдруг понял, что не знает, что сказать. — Это не прощание, — решительно повторил он.
—Я знаю.
Улыбнувшись, она приподнялась на цыпочки и снова поцеловала его. Нэш подумал, что именно таким, наверное, бывает прощальный поцелуй.
В ответ он по-хозяйски завладел ее губами и принялся страстно целовать ее, твердо намеренный показать ей тем самым, что он не собирается бросать ее.
О чем, черт возьми, она думает?
Ему обычно хорошо удавалось читать по выражению лица человека его мысли и чувства, что было весьма полезной способностью в его работе, но когда она отступила в сторону, давая ему дорогу, он ничего не смог прочесть по ее лицу.
— Храни тебя Бог, Нэш Ренфру, — прошептала она и осторожно подтолкнула его к двери.
Она закрыла за ним дверь, и он услышал звук задвигаемой щеколды. Он побрел по замерзшей дорожке в сторону дома викария, где стоял в конюшне его конь. Что за дьявол и нее вселился? Ответ пришел сам собой. Во всем виноват он.
Она была девственницей. И поэтому нынче утром была такой эмоциональной, зажатой. Это утро должно бы быть утром после первой брачной ночи.
Нэш, шагая по дороге, почувствовал угрызения совести.
Она понимала, что о браке речи быть не может. Но он, черт возьми, не бросал ее. Как он мог? Она была... она была самым важным из всего, что когда-либо случилось с ним.
Неужели она думала, что он может просто уйти?
Хотя именно это он сейчас и делал: уходил от нее. Уходил, тревожась...
Пропади все пропадом! Он со злостью пнул камешек и чуть не потерял привязанный сапог.
Как все запуталось. Ему не следовало оставаться в коттедже на эту ночь, не следовало принимать ее приглашение перебраться к ней в постель. Но дело было сделано. И сделано хорошо. Так хорошо, что он не мог сожалеть об этом.
Но может быть, она сожалела?
Он остановился, встретившись с отарой овец, и переждал, пока она прошла мимо на узкую лужайку. Пастух кивнул ему, прикоснувшись пальцами к шапке, и Нэш молча ответил таким же приветствием.
Может быть, она вообразила, что он бросит ее и ребятишек? Нет, черт возьми, он успел полюбить эту ребятню. Очень. Первое, что он сделает, приехав в свой дом, он пригласит своего управляющего делами — которого позаимствует у Маркуса, — чтобы основать доверительный фонд для Мэдди и ребятишек.
Далеко ли еще идти до дома викария? У него болели ноги. Его сапоги были предназначены для верховой езды, а не для дальних пеших прогулок по замерзшей земле.
Она будет жить в безопасности на земле одного из поместий Маркуса.
Но почему эти мысли оставляли его таким опустошенным?
В доме викария еще спали. В столь неурочный час никто еще не вставал. Нэш нашел своего коня, Оседлал его и оставил благодарственную записку викарию, написав, что заедет в более подходящее время суток, чтобы поблагодарить его лично. Он оставил также новенький блестящий золотой соверен для грума.
Затем он быстрым галопом направился в Уайтгорн. С наслаждением вдыхая холодный воздух, он наклонился к шее коня, побуждая его мчаться все быстрее и быстрее. Он наслаждался скоростью, искал какого-то освобождения — он и сам не знал, от чего ему хотелось освободиться. За последнюю ночь он столько раз сбрасывал с себя напряжение, что был не вправе требовать чего-то еще. Он должен бы быть умиротворенным и чувствовать себя на верху блаженства, а вместо этого превратился в комок нервов.
Теперь то там, то здесь стали попадаться люди. Сельскохозяйственные рабочие поднимали руку, приветствуя его, как будто были с ним знакомы.
Возможно, его арендаторы. Слава Богу, они были слишком далеко, чтобы разговаривать с ним.
Он мчался галопом до тех пор, пока конь его не обессилел. В мозгу Нэша раз за разом прокручивалась одна и та же сценка в коттедже.
Черт возьми, он пока еще не был готов положить этому конец. Что бы ни подразумевалось под словом «этому».
Впереди, между деревьями, возник Уайтторн-Мэнор, словно плывущий в тумане, задержавшемся в чаше долины.
Он остановил коня и озадаченно посмотрел вперед.
Каким же образом он хотел, чтобы это кончилось?
Он хотел — он обязан был — сделать все пристойно и аккуратно, но даже не сказал ей, что планирует обеспечить ее будущее. А если она заупрямится и из гордости откажется от его помощи, он найдет ей какую-нибудь работу, за которую она будет получать хорошее жалованье. Он, конечно, оплатит обучение мальчиков, а девочкам даст щедрое приданое — уж он найдет какой-нибудь способ уговорить эту маленькую упрямицу принять все это.
Но беда в том, что все эти планы хороши для какой-нибудь другой женщины, не для Мэдди. Она не была похожа ни на одну другую женщину.
И чем больше он об этом думал, тем сильнее его тревожило безропотное смирение в выражении ее лица, которое он заметил, но не смог понять.
Неожиданно что-то промелькнуло в памяти. Он уже видел это выражение на ее лице раньше. Но когда?
И тут он наконец вспомнил. С выражением той же смиренной нежности она заворачивала портрет своей бабушки, альбом для рисования и свой девичий дневник.
Проклятие! Ведь она мысленно заворачивала его в кусок выцветшей парчи, готовясь убрать его вместе с другими драгоценными воспоминаниями.
Взглянув еще раз на унаследованное им поместье, он развернул коня и помчался галопом назад, по той же дороге, по которой приехал.