ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 21.09.2024
Просмотров: 35
Скачиваний: 0
Христианское учение о блаженстве, вовсе не отвергая принципы практической морали, лежащие в основе речевого учения Аристотеля, тем не менее, кардинально меняет представление о человеке, смещает всю систему ценностей, предлагает иной характер поведения, в том числе, речевого.
В основание речемыслительного поведения и общения между людьми кладутся две формулы: (отношение к Богу) «Возлюби Господа Бога твоего сем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим»; (отношение к человеку в общении с ним) «Возлюби ближнего твоего как самого себя». Таким образом, религиозная этика закладывает любовь как основную речевую эмоцию в основание межличностного общения.
Поскольку в основании культуры лежит запрет (именно запрет, а не свобода и вседозволенность!), формулируется запрещение на определенные поступки: «не убий», «не прелюбы сотвори», «не укради». Иные запреты связаны с речевыми действиями: «не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна», другие налагают запрет если не на речь, то на ее психологическое основание – помысл или замысел: «не пожелай жены искренняго своего, не пожелай дому ближняго твоего, ни села его, ни раба его, ни рабыни его, и вола его, ни осла его, ни всякаго скота его, ни всего, елика суть ближняго твоего».
Как принципиальное обновление человеческих взаимоотношений должно быть оценено «открытие Христианством личности в человеке», когда было провозглашено: «Каждый человек бесконечно ценен и важен, уникален и неповторим, послан Богом на дело, которого за него никто другой не может исполнить и не исполнит». Христианство увидело в каждом человеке «уникальную индивидуальность, неистребимый никакими испытаниями и унижениями образ Божий…»5 Главнейшей задачей образования становится с тех пор «формирование человека, цельной и целомудренной, нравственной личности».6 Формирование же личности возможно только через слово, оптимальную и эффективную организацию общественно-речевых контактов.
Сложнейшая задача - анализ ветхозаветных текстов, который возможно начать с “Книги притчей Соломоновых”, где изложена этическая система взглядов на поведение человека вообще и речевое поведение, в частности. Данная последовательность, как показано выше, универсальна: в духовной литературе сначала излагается взгляд на образ человека с качествами, добродетелями и пороками, затем следует незаметный, но значимый переход к иллюстрации этих качеств и добродетелей правилами и рекомендациями к речи. В начале сама проблематика «языка» или «уст», встречающаяся в трети всего корпуса притч, находится как бы в стороне; отношение к «языку» как инструменту выражения страха Господня, праведности, мудрости и истины, необходимо разглядеть в общей доктрине религиозного текста. В основе любого рассматриваемого ниже текста будет лежать не самодостаточный взгляд на язык, а православно-философская концепция взглядов на мир, место человека в мире, ценностные качества человека. Только уяснив эти философско-этические позиции, следует переходить к правилам собственно речи, словесного убеждения, языковых поступков.
Последовательное прочтение “Книги притчей” показывает, как обращение к философии (“мудрости”) постоянно соединяется с действиями в языке. Одно как бы не существует без другого. Многообразие ситуаций, образно описанных в притчах, ведет к тому, что множество сентенций будут повторяться, однако богатство образов требуется для того, чтобы обратить читателя к целостной и непеременяемой системе взглядов.
Вот как выглядят “притчи Соломоновы” с точки зрения педагога, комментирующего текст на уроке современной словесности, русского языка или литературы (этот материал достаточно широк в своем педагогическом применении):
“Блажен человек, который снискал мудрость, и человек, который приобрел разум, - потому что приобретение ее лучше серебра, и прибыли от нее больше, нежели от золота” (3, 13-14). Обращение к мудрости, внимание к внутренней стороне человека, чистоте его сердца имеет прямое отношение к языку, является основой дальнейших рассуждений. Мудрость - основа красноречия. Практическая польза духовных наставлений - не сиюминутна, как от “золота”, но вечна.
“Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что от него источники жизни. Отвергни от себя лживость уст и лукавство языка удали от себя” (4, 23-24). Хранение и чистота сердца дают человеку жизнь, долголетие, опору в существовании. “Лживость” и “лукавство” дают жизнь лишь “на мгновение”. Антиномия истины и лжи, идущих от “языка”, будет постоянно обсуждаться в разных сентенциях.
“Сын мой! внимай мудрости моей и приклони ухо твое к разуму моему, чтобы соблюсти рассудительность, и чтобы уста твои сохранили знание” (5, 1). Кроме многократного возврата к мудрости здесь, как и в фольклоре, рекомендуется уметь слушать (речевое качество), и результат такого “внимания”: ты приобретешь “рассудительность”, а “уста твои“ - знание.
Систематизация правил, касающихся этики речи в “Книге притчей Соломоновых”, возможна через выделение опорных слов-понятий, которые выражают основную идею изречения. При этом выясняется, что многие сентенции синонимичны, взаимопроникают друг в друга. Поэтому с педагогической точки зрения здесь требуется корректный комментарий, обобщающий этот сгущенный мудростью текст. Ср.:
Многословие - сдержанность: При многословии не миновать греха, а сдерживающий уста свои разумен (10, 19).
Уместность, действие речи: Радость человеку в ответе уст его, и как хорошо слово вовремя! (4, 23)
Пустословие - врачевание мудрым языком: Иной пустослов уязвляет как мечом, а язык мудрых врачует (12, 18)
Действие гнева как риторической эмоции: У глупого тотчас же выскажется гнев его, а благоразумный скрывает оскорбление (12, 16).
Действие кротости на гнев: Кроткий ответ отвращает гнев, а оскорбительное слово возбуждает ярость (15, 1) и мн. др.
Анализ «Книги притчей» с точки зрения встречающихся слов-синонимов, обозначающих «слово», показывает следующую частотность: уста (67), слово (27), язык (26), речь (6). Самым частотным оказалось слово «уста» - они являются как бы рупорами, непосредственными действователями языка, - и эту метонимию будут позднее продолжать многие православные писатели. Характерны эпитеты, которые сопровождают антонимические оценки языка: среди положительных эпитетов к словам слово, язык, речь, уста находим: мудрый, разумный, умный, непорочный, праведный, правдивый, вдохновенный, добрый, верный, сказанный прилично, кроткий, мягкий, сладкий, приятный, важный, и т.д.; Среди отрицательных эпитетов выявляются: глупый, нечестивый, лживый, лукавый, льстивый, коварный, беззаконный, законопреступный, злой, оскорбительный, зловредный, тайный, пагубный, пламенный , и т.д.
Перечень этих эпитетов неформален. Из них выводятся следующие рекомендации: практическая речь должна быть прежде всего мудрой, а не глупой; правдивой, а не лживой; полезной, а не зловредной; кроткой, а не гордой и необузданной. Эти рекомендации даются не как догма, а как размышление и творческое направление. Ученик воспитывается стилистической назидательностью.
Трудность анализа данного материала (в этом же его красота) состоит в том, что читатель постепенно напитывается образными синонимическими оценками мудрости и истины, выраженными устами и языком.
Продолжение исследования должно показать оценку “языка”, “речи”, “слов”, “уст”, которая содержится не только в других книгах Священного Писания, но и в сочинениях отцов церкви, святоотеческой литературе, разных жанрах духовной литературы. Оценки “языку” даются как бы внезапно, в контексте общего взгляда на мир. С одной стороны, россыпь этих материалов могла бы составить целый том отдельных сентенций и высказываний, с другой стороны, поражает единство общего взгляда на “язык”, который наверняка в будущем можно будет систематизировать более точно.
Сила и влиятельность Священного Писания как основного нравственно формирующего, культурно значимого текста европейской цивилизации были настолько велики, что вся последующая культура так или иначе основывается на них. В результате двухтысячелетнего развития выстроено цельное здание, в котором нижние «ранне-исторические этажи» (с мыслями отцов церкви или средневековых подвижников, например, аввы Дорофея или Исаака Сирина) гармонично соседствуют с «верхне-историческими», где православные подвижники последних двух столетий (святитель Филарет Московский, святой Иоанн Кронштадтский) продолжают наращивать многомысленные и словесноукрашенные этажи. В этом Доме Божием царствует удивительная стилистическая гармония, поскольку мысли св. Иоанна Кронштадтского ясно перекликаются (но не повторяются!) с мыслями Исаака Сирина или Иоанна Лествичника, а рассуждения Сергия Пражского или старца иеросхимонаха Сампсона (Сиверса), или отца Александра Ельчанинова – с мыслями и рассуждениями Василия Великого или Григория Богослова. Понятно происхождение этого чудодейственного мысле-словесного согласия – оно проистекает из общего источника: совершенного Слова Божия, воплощенного в текстах Священного Писания.
Взглянем хотя бы фрагментарно на ветви этого густого древа духовного красноречия, превосходного сада духовной словесности, благоуханием которого дышит и живет наш современный язык. Это – не преувеличение: современный русский язык в его совокупности – это не только новые речевые технологии, телевизор, компьютер, массовая пресса; это – и его церковно-славянская основа, глубокомыслие и сердечная сосредоточенность молитвы, богослужения, проповеди, всякий содержательно и стилистически значительный текст, обращенного к Духу и душе человека.
Вот лишь две иллюстрации к возможному использованию страниц великих книг, в которых современный исследователь или педагог обретет материалы для изучения проблем языка и слова. Василий Великий в «Беседе о смиренномудрии» пишет:
«Да не будет у тебя софистических прикрас в слове … речей горделивых и решительных, но во всем отсекай величавость".7 Какой совет выносится здесь? Удалить из речи лишние красоты, отсечь гордость, решительность и излишнюю величавость, умаляющие достоинство других и мешающие общению. И далее:
«Будь добр с другом, кроток со слугою, непамятозлобив на дерзких, человеколюбив к смиренным, утешай злосчастных, совершенно никого не презирай…»8 Вновь в основание кладутся душевные качества («добродетели»), которые не только готовят человека к общению, но и задают характер самого общения.
Лишь затем следуют речевые советы: «приветствуй с приятностью, отвечай со светлым лицом, ко всем будь благосклонен, доступен, не пускайся в похвалы самому себе, не вынуждай и других говорить о тебе, прикрывай, сколько можно, свои преимущества, а в грехах сам себя обвиняй и не жди обличения от других. Не будь тяжел в выговорах, обличай не скоро и не со страстным движением, ибо это признак высокомерия; не осуждай за маловажное, как будто сам ты строгий праведник…»9
Многочисленные советы относительно языка и уст находим в учениях Иоанна Лествичника, Исаака Сирина, Аввы Дорофея. Изложению этого материала необходимо посвятить отдельные исследования. Эти советы систематизируются тематически. Например, все авторы будут писать о многоглаголании:
«В какой мере язык воздерживается от многоглаголания, в такой озаряется ум к различению помышлений, а многоглаголанием приводится в замешательство и самый рассудительный ум» (Авва Дорофей);10
«Корень зла в многоглаголании, которое происходит от того, что человек не обдумывает своих мыслей и не управляет своим языком, - и таким образом делается неосторожным в слове, а вследствие этого удобопреклонным к злословию, лжи, насмешкам, которыя уже сами по себе весьма тяжкие грехи…» (Иоанн Лествичник).11
Даются речевые советы к пользованию языком:
«Пусть язык твой будет кроток, и никогда не встретится с тобою бесчестие. Приобрети уста сладкие, и все будут тебе друзьями. Не хвались никогда в речах своих делами своими, чтобы не быть посрамленным».12
Современный педагог обнаружит, как актуален психологический анализ конфликтного диалога у христианских подвижников: «По тщеславию (человек) не может слышать слово от брата своего. Иной, когда услышит одно слово, смущается или отвечает пять слов или десять на одно слово, и враждует и огорчается. И когда спор прекратится, он продолжает иметь помыслы на сказавшего ему оное слово, и помнит зло, и жалеет, что он не более того, что сказал, и готовит в себе еще худшие слова, чтобы сказать ему. И постоянно говорит: «Зачем я не сказал ему того-то, зачем он мне это сказал, и я ему то-то скажу», и постоянно гневается … Это значит, что зло обратилось в навык. Бог да избавит нас от такого устроения» (Авва Дорофей).13
Продолжением исследования будут следующие разделы и материалы:
-
древнерусская литература о слове – языке – речи (см. «Пчелу», «Домострой», первую русскую «Риторику» 1620 г. и др.);
-
в XVIII веке – митрополит Платон (Левшин);
-
в XIX веке – митрополит Филарет Дроздов, Святитель Игнатий Брянчанинов, Тихон Задонский;
-
Иоанн Кронштадтский. О «бессмертии» слова;
-
ХХ век: Александр Ельчанинов (дневниковые записи), Сергий Пражский («Подвиг общения»), Сампсон Сиверс и мн. др.;
-
Современная духовная литература о языке (см. множество выходящих брошюр со слабо систематизированным материалом), как и отдельные главы из трудов Ничипорова, Артемия Владимирова, Максима Козлова мн. др.
Сказанного достаточно для того, чтобы обозначить гигантский объем задач в такой малоисследованной, но важнейшей области филологического знания, как природа языка – речи – слова в русской духовной литературе. Семантическая природа этого феномена сильно отличается от объяснения соответствующих терминов в современной лингвистике, что только побуждает к изучению подлинного значения Слова и его культурных коннотаций, возможно приближая нас к изначальному пониманию филологии как науки о Слове.