Файл: Теории возникновения государства. Исследование понятия и механизма государства.pdf
Добавлен: 05.04.2023
Просмотров: 101
Скачиваний: 2
Непреодолимой трудностью психологической теории является объяснение социальной реальности государства — рассуждение в рамках этой теории идет достаточно гладко, пока государство рассматривается лишь как психологическое состояние, возникновение которого объясняется теми или иными причинами и факторами, связанными с человеческой психикой и ментальностью. Но здесь остается без внимания возникновение государства именно как особой социальной структуры, существующей независимо от эмоций и представлений отдельных людей. Сторонникам психологической теории остается либо отрицать социальную реальность государства, сводя все к эмоциям власти и подчинения, к фантазмам и проекциям, либо сводить все к насилию (фактическому или символическому), либо искать ответ за пределами психологии, обращаясь к арсеналу других теорий.
В частности, интересным вариантом развития этой теории является концепция современного французского социолога Пьера Бурдье (1930—2002), который все социальное взаимодействие рассматривал в терминах символического капитала и считал государство «завершением процесса концентрации различных видов капитала: физического принуждения или средств насилия, экономического, культурного или, точнее, информационного, символического — концентрации, которая сама по себе делает из государства владельца определенного рода метакапитала, дающего власть над другими видами капитала и над их владельцами», пишет Р. А. Ромашов [23 с. 112].
Отметим, что мы не принимаем во внимание различные теории, основанные на предположении коллективного (общественного) сознания как источника идей и социальных институтов. Эти идеи основаны на иных методологических посылках, чем рассмотренные выше воззрения, исходящие из фактов индивидуальной психики. Мы изучили основные теории, варианты понимания процесса, факторов и причин возникновения государства. За пределами нашего внимания остались другие подходы, не столь оригинальные и повторяющие полностью или частично посылки перечисленных теорий, которые тем не менее необходимо учитывать.
1.7. Органическая теория
Среди таких второстепенных теорий можно назвать органическую теорию, которая исходит из хорошо известного уподобления общества организму, каждый орган которого выполняет свою особую функцию. Ставя риторический вопрос о том, является ли общество мертвым механизмом или живым организмом, сторонники этой теории безусловно выбирают второй вариант ответа. Другое дело, насколько корректен сам этот вопрос. Сторонники рассматриваемой теории утверждают, что это сравнение корректно: общество, подобно организму, обладает жизненной энергией, развивается в сторону усложнения своей структуры, а возникновение новых функций и задач требует появление новых органов. Следуя этой логике сравнений, английский мыслитель XIX в. Герберт Спенсер (1820—1903) уподоблял людей клеткам организма, общественные институты — нервам и сосудам, а государство — мозгу, который управляет всем остальным в организме. Эти сравнения, впрочем, можно найти у Платона, Аристотеля, других древнегреческих мыслителей, в мифах и нарративах Древнего Востока. Но на рубеже XX в. подобные аллегории, казалось бы, получили научную основу в виде естественно-научных концепций того времени. Эти представления вполне укладывались в эволюционистскую парадигму, сформулированную Дарвином применительно к эволюции видов животных и растений. Если мы примем эту аналогию за истинную, то велик соблазн воспользоваться ею для восполнения наших представлений об общественной жизни путем проведения сопоставления с развитием биологической жизни.
В конечном счете, что дает использование таких сравнений применительно к интересующему нас вопросу о том, почему возникает государство? Логика рассуждений в рамках этого подхода может быть аналогична логике описания развития органической жизни в природе: центральная нервная система необходима организму для координации действий своих органов, и чем более скоординированы движения организма, тем более он приспособлен к выживанию. Поэтому в процессе эволюции постепенно возникает государство, подчиняясь законам развития социальной материи так же, как в силу закономерностей органической материи появляется и развивается мозг у представителей животного мира для того чтобы координировать более сложными движениями и помогать организму выполнять новые функции. Спрашивать, почему существуют такие законы эволюции, бессмысленно, поскольку позитивная наука призвана только формулировать эти законы, но не объяснять причины их появления. Точно также мы можем объяснить упадок и исчезновение государств, цивилизаций — им, также как биологическим организмам, отмеряй срок жизни, они проходят через стадии детства, юности, зрелости и старости, умирая, когда истощается запас жизненной силы. Так, В. К. Бабаев, поддерживая позицию А. В. Грибакина, пишет, что [13 с. 144] такие представления о цикличности государственного развития предлагали, например, отечественные мыслители в XIX в. Н. Я. Данилевский (1822—1885) и в XX в. Л. Н. Гумилев (1912—1992).
С этой точки зрения, развитие государственных форм (от простых к сложным) может быть объяснено ростом разнообразия (появлением все новых видов деятельности) в обществе. Такие аналогии могут проводиться до бесконечности, но никакого доказательства своей истинности они добыть не могут до того, пока не будет продемонстрирована истинность уподобления отношения между человеком и государством отношению между организмом и клеткой этого организма. Такое уподобление оказывается невозможным по причине автономии человеческой личности — во-первых, она может принадлежать сразу нескольким «организмам»: церкви, государству, корпорации, народу и т.п., во-вторых, она относительно свободно может выйти из одного «организма» и войти в другой (скажем, изменив гражданство или вероисповедание) и, в-третьих, она обладает волей и сознанием, способностью решать о своих действиях. Таких аналогий органическая природа не знает, пишет В. К. Бабаев [28 с. 121].
По мнению А. С. Пиголкина, А. Н. Головистиковой, Ю. А. Дмитриева это [18 с. 86] другой версией органического подхода является попытка, предпринятая немецким социологом Фридрихом Ратцелем (1884—1904), увязать развитие государства с развитием территории государства. Отвергая иные варианты органического понимания государства, Ратцель писал, что «для государства условием жизни является его связь с землей: без земли немыслим ни человек, ни величайшее его создание на земле — государство. Говоря о государстве, мы представляем себе в неразрывной связи известную часть человечества, человеческого труда и вместе с тем известную часть земной поверхности. Государство живет только от земли и владеет прочно только теми преимуществами, какие обеспечивает ему земля. Таким образом, государство есть организм, в составе которого известная часть земной поверхности играет настолько существенную роль, что все свойства государства определяются свойствами народа и его территории». Логика этого подхода заключается в выведении особых закономерностей развития государства исходя из особенностей его географического положения и той «политической идеи», которая задается государству его географией. Данный подход послужил в XX в. основой для обоснования экспансионистских претензий Германии на необходимое ей «жизненное пространство», а также как аргумент в спорах между колониальными державами. Впоследствии из этого направления органической теории возникла геополитика как особое направление политической науки.
Органический подход к вопросу о происхождении и сущности государства вряд ли может считаться полноценной теорией, поскольку кроме аллегорий здесь не создается новых методов понимания происхождения государства. Хотя эти аллегории за счет своей кажущейся простоты и убедительности могут использоваться для описания государства — мы применяем такие термины «глава государства», «органы государства» или «механизм государства», рассуждаем о здоровье государства, о выжигании каленым железом язв на теле общества, не замечая того, к каким курьезным выводам мы можем прийти, если дословно будем использовать аналогию между живым организмом и государством. К примеру, предлагая лечить болезни «государственного организма» теми же способами, которыми лечатся болезни живых существ. Но эти курьезы не столь опасны по сравнению с практическими выводами, которые могут следовать из этой теории для статуса и прав личности — если она есть лишь орган, клетка большого организма, то решения за нее должен принимать мозг (государство), а роль личности в государственном (общественном) механизме должна свестись к отдельной функции, которую она в этом механизме выполняет, но при этом никак не участвует в принятии политических решений. Отсюда — прямой путь к тоталитаризму, когда государство решает за своих граждан, подчиняет их единой воле, распределяет их исходя из общественных потребностей, распоряжаясь их свободой.
1.8. Патримониальная теория
Другим вариантом объяснения происхождения государства является патримониальная теория, где государственная власть считается производной от собственности, от правомочий владельца земельного участка. Историческая подоплека этой теории вполне ясна — происхождение государственной власти из собственности на землю верховного правителя нередко иллюстрируется как древней, так и средневековой историей. Основной замысел этой теории заключается в попытке объяснить сущность государства через хорошо известные в западной средневековой истории процессы политогенеза (образования политической власти). Государственная власть не происходит ни от Божества, ни от народа, ни от иных сверхъестественных источников. Ее источник — во власти собственника над землей и над живущими на его земле людьми, пишет Е. Н. Селютина, В. А. Холодов [24 с. 89].
Доказательством тому служат феодальные отношения, где отношения между сюзереном и вассалом есть прежде всего отношения по поводу прав на землю. Собственно, все феодальное государство зиждется на рассмотрении власти как объекта собственности одного землевладельца по отношению к находящемуся ниже в иерархии землевладельцу. Например, ленные отношения между королем и баронами, между баронами и их вассалами, между вассалами и крестьянами. Дело даже не в том, что землевладелец как собственник может продать свои полномочия собственности (которые по сути означают власть над вещью), обменять, подарить их другому, отказаться от них, передать по наследству и т.п. Само государство мыслится средневековым человеком как частное достояние — как двор, частное хозяйство государя — источник его дохода, которым тот распоряжается по своему усмотрению: даруя, продавая должности, нанимая людей на свою личную службу и т.п., говоря словами той эпохи, правитель царствует «по своему праву» как хозяин своей земли. Эти представления в некоторой степени сохраняют свое значение по настоящее время. Так, в Англии до сих пор считается, что верховным собственником недвижимости является Корона, а все остальные лица могут владеть недвижимостью на производных от королевской собственности правах (freehold, leasehold, commonhold), считает В. Д. Перевалов, [17 с. 63].
В начале XIX в. основатель этой теории, швейцарский мыслитель Карл фон Галлер (1768—1854) в работе «Руководство к общему познанию государств» (1808) выдвинул тезис, что отношения собственности есть нечто присущее любому человеческому общению. Собственность по отношению к вещи всегда предполагает власть над другим человеком: власть арендодателя, власть ссудодателя, просто власть верховного собственника, правомочного требовать от всей остальной неприкосновенности своей собственности. Так, из права собственности отдельных лиц на землю возникает правомочие сдавать эту землю в аренду поселенцам, ставя в качестве аренды те или иные условия. Например, выдвигая такие требования как оброчные работы, уплату платежей, воинскую повинность, участие в общих религиозных культах и т.п. Из длительных отношений между собственником и поселенцами возникают постоянные властные отношения, люди забывают первичное основание власти над ними правителя (т.е. правомочие собственника) и по привычке подчиняются правящим уже вне зависимости принадлежности титула на землю. По мнению Галлера, — это основной путь становления государств; ссылаясь на свою теорию, он обосновывает авторитет и незыблемость власти монарха [27 с. 115].
Здесь также видна несамостоятельность этой теории, которая при объяснении возникновения самого института собственности опирается на договорную или психологическую теории. Она хороша для объяснения средневековых обществ, но не может претендовать на универсальность. Утверждение о том, что власть правителя и власть собственника земли могут совпадать в руках одного лица, еще не дает возможности заключить, что такое совпадение имеет место всегда и везде. Нередко (например, в Древнем Египте и в других обществах, развитие которых подпадает под сформулированный Марксом «восточный путь развития») власть верховного землевладельца принадлежала правителю (царю), но в других обществах можно без труда привести исторические примеры, доказывающие обратное [26 с. 98].
Рассматриваемая теория впадает в тот же порочный круг доказывания, что и марксистская теория, — сам по себе факт владения не создает стабильных социальных структур. Для их создания нужны юридически урегулированные отношения собственности, которые, в свою очередь, предполагают наличие в обществе относительно централизованного правопорядка. Вместе с тем идея о том, что государству принадлежит суверенитет, т.е. верховная власть над территорией и над всеми, кто на ней проживает, достаточно глубоко укоренена в современном государственном праве. Логически эта идея связана с патримониальным пониманием сути государственной власти и се происхождения.
1.9. Ирригационная теория
Интересной разновидностью концепций происхождения государства является ирригационная теория, автором которой является немецкий социолог XX в. Карл Август Виттфогель (1896—1988). История учит, что первые государства часто возникают в долинах больших рек, где и зарождается человеческая цивилизация (Нил, Инд, Хуанхэ, Евфрат и проч.). Как можно объяснить этот факт? Возможно дать следующее объяснение: природные условия диктовали людям солидарность, необходимость объединения усилий для обработки прибрежных территорий. Для этого необходимо создание ирригационных систем — каналов и отводов воды, которые позволяли избежать смыва плодородных почв и посевов во время наводнений. Такую систему каналов не может создать отдельный человек или даже отдельное племя — для этого необходимо объединение десятков тысяч человек, создание плана осушения территории и его последовательная реализация. Все это диктует социальную дифференциацию (разделение функций и труда), строгую дисциплину, подчинение людей одному руководящему центру, возникновение которого и означает возникновение государства. Виттфогель заключает: «Эффективное управление этими работами требует создания организационной системы, включающей в себя либо все население страны, либо, по меньшей мере, его наиболее активную часть. В результате те, кто контролирует эту систему, обладают уникальными возможностями для достижения высшей политической власти», пишет Р. А. Ромашов [23 с. 114].
Немецкий мыслитель понимал, что во многих случаях государства возникали без какой-либо связи с ирригационными работами. Не все регионы пригодны для ирригационного земледелия, но и в них могут возникнуть государства. Из этого затруднения Виттфогель попытался выйти, утверждая о различии между цивилизационными центрами, периферийными и полу-периферийными обществами. Казалось бы, ему удавалось спасти свою теорию от критики: социальные и политические институты, возникшие в ирригационных областях, в результате действия механизмов подражания переносятся на неирригационные.
Иными словами, государства первоначально возникают в областях, где потребность в государственной организации выросла из руководства ирригационными работами (так называемые «гидравлические государства» в терминологии Виттфогеля), и потом соседние общества заимствуют этот пример, создавая государственные союзы по примеру своих более цивилизованных соседей.
Такая теория выглядит убедительно, но скорее, как абстрактная схема. Если бы она была верна, то распространялась бы и на другие случаи объединения ресурсов, и тогда нужно было бы предполагать, что совместная экономическая деятельность нескольких племен (совместная охота, например) способна создать государство — но такое предположение выглядит достаточно сомнительно. В реальности эта теория неспособна без помощи других теорий объяснить, за счет чего многие тысячи людей объединяются вокруг решения одной задачи, создают и признают над собой государственную власть. Разумеется, ведение ирригационных работ могло укрепить единство соседних племен, усилить взаимодействие между ними, создать идею общности их судеб. Но то же самое можно сказать и о любых иных совместных задачах и действиях людей: они укрепляют социальное взаимодействие и являются факторами для дальнейшего развития социальной структуры.