ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 29.08.2019
Просмотров: 555
Скачиваний: 1
«Journal des Débats Politiques et Littéraires» («Жюрна́ль де Деба́ Полити́к е Литерэ́р», в переводе «Газета политических и литературных дебатов») — влиятельная французская консервативная газета XIX и ХХ веков. Выходила в Париже с 1789 по 1944 год.
«Журналь де Деба» — известная в XIX веке парижская газета, возникла весной 1789 года в самом начале Великой французской революции под названием Journal des débats et des décrets («Журналь де Деба э де декрэ»), основатель — Гольтье де Бьёза (Jean-François Gaultier de Biauzat; 1739—1815). Газета возникла вскоре после созыва Генеральных штатов и перепечатывала депутатские отчеты и правительственные распоряжения, отсюда и её название.
Издание выходило по мере накопления официальных материалов сначала еженедельно, впоследствии ежедневно и ничем не отличалось от многочисленных парижских газет эпохи Революции. С 1791 года оно становится трибуной для выступлений якобинских журналистов. В 1799 году газета была приобретена Луи-Франсуа Бертеном-старшим и его братом, встала в роялистскуюоппозицию к политике Наполеона и постепенно завоевала положение одной из самых влиятельных центральных газет. С установлением эпохи Империи по распоряжению Наполеона газета получила название Journal de l’Empire («Журналь де л’Ампир», Газета империи). В 1814 году, в эпоху Реставрации, газета сменила «имперское» название на Journal des Débats Politiques et Littéraires и сохраняла его до 1864 года, когда на первой полосе газеты осталось только «Journal des Débats».
Отныне издание на долгие годы становится самой известной утренней газетой консервативного направления. Она была в целом лояльна к правлению Бурбонов, изредка критикуя власть. Газета приобрела популярность благодаря умелому руководству, способности редакторов чутко реагировать на изменения общественного мнения, совмещать требования политической злободневности и остроты с аналитичностью и взвешенностью оценок.
При Карле X газета изменила своим консервативным принципам и поддержала либеральную оппозицию монархии (Гизо, Ройе-Коллар и т. д.). Поэтому последующая Июльская монархия получила ощутимую поддержку от «Journal des Débats», газета стала рупором политики Луи-Филиппа. Альфонс де Ламартин назвал «Journal des Débats» «ежедневной выпиской из протоколов заседания кабинета Тюильри».
Пристрастия газеты в области литературы были столь же консервативны, сколь и её политические воззрения: газета неодобрительно отнеслась к романтизму. Литературный критик газеты Э.-Ж. Делеклюз осуждал романтизм как искусство «дикое, бескультурное, ошибочное», чуждое французскому духу, искусственно перенесённое из Германии и Великобритании. По его мнению, романтизм — всего лишь вариант барокко, не создавший шедевров.
Тем не менее, «Journal des Débats» не была бы выдающейся газетой, не заручись редакторы участием таких значительных литературных имён романтизма, как Виктор Гюго, Шарль Нодье, Александр Дюма-отец, Жюль Жанен. Особый всплеск популярности пришёлся на 1842 и 1843 годы, когда Эжен Сю публиковал в газете свой роман-фельтон «Парижские тайны».
До последних дней Июльской монархии и расцвета газеты Эмиля де Жирардена «La Presse», а позднее «Le Petit Journal», газета «Journal des Débats» оставалась наиболее читаемой и влиятельной из французских буржуазных газет. Её репутация поддерживалась благодаря сотрудничеству лучших литературных сил Франции.
До начала 1840-х годов газету возглавляли братья Бертены, в 1841 году умер многолетний редактор газеты — Бертен-старший, в следующем году умирает его брат, также Луи-Франсуа — Бертен-младший. Руководство газетой переходит к младшему сыну Бертена-старшего — Арману, а после смерти последнего в 1854 году к его старшему брату — Эдуарду Бертену. Эдуард руководит газетой до своей смерти в 1871 году. Со смертью клана Бертенов газету возглавляют Леон Сэ (1871—1885), Жорж Патино (1885—1895). Последним редактором знаменитого издания был Этьен Банди де Налеш (1895—1942).
На рубеже XVIII и XIX столетий газета стала родоначальницей появления фельетона в качестве самостоятельного литературного газетного жанра. Тогда же был сформирован Жюльеном Жоффруа и стиль литературной критики «Journal des Débats», позднее получивший развитие в работах Эмиля Фаге, Вогюэ и т. д.
В газете сотрудничали выдающиеся французские мыслители и писатели Морис Бланшо, Шатобриан, поэт Ж. М. Эредиа, немецкий критик Август Шлегель, композитор и музыкальный критик Гектор Берлиоз, философ Эрнест Ренан, учёный-физик Фуко и многие другие.
На протяжении многих десятков лет газета придерживалась консервативных идеологических установок, а в 1944 году была закрыта сразу вслед за освобождением Франции от фашистской оккупации за коллаборационистскую направленность своих материалов.
- До XIX -
Законодательная деятельность Генриха III в области печати выразилась, с одной стороны, в подтверждении привилегии Парижского университета по надзору за книжным промыслом, с другой – в эдикте 7 декабря 1577 г., воспрещавшем книгопродавцам печатать книги за пределами Франции.
К началу XVIII столетия во Франции было обширное законодательство о печати, состоявшее из множества разновременно изданных регламентов, ордонансов, эдиктов и других распоряжений. Чувствовалась настоятельная потребность в объединении и согласовании этого подавляющего законодательного материала. Эту роль взял на себя Людовик XV (1715–1774), с именем которого связан, можно сказать, первый во Франции цензурный кодекс
Регламент заключал 123 статьи, делился на XVI глав. В кратких чертах он заключался в следующем.
-
Все занимающиеся книжным и типографским промыслом признавались по-прежнему частью университетской корпорации.
-
Типографский промысел и купля-продажа книг разрешались только членам корпорации.
-
Каждому из них дозволялось иметь только одну книжную лавку, в которой торговля не могла производиться в воскресенья и праздничные дни.
-
Весь промысел сосредоточивался в университетском квартале.
-
Книги должны были печататься на хорошей бумаге и хорошим шрифтом, с обозначением на каждом издании имен и адресов издателя и типографщика.
-
В каждом заведении не могло быть более одного ученика. Срок обучения четырехлетний. По окончании ученичества требуется трехлетняя служба в качестве подмастерья. Покинуть занятия практикант может только по истечении двух месяцев со времени предупреждения хозяина. Кандидаты на звание книготорговца уплачивают при вступлении в корпорацию 1000 ливров, а кандидаты на звание типографщика вносят 500 ливров. Для тех и других установлен экзамен.
-
Каждая типография должна состоять по крайней мере из четырех прессов и 9 сортов букв.
-
Синдик с помощниками каждые три месяца ревизует типографии.
-
К корпорации книготорговцев и типографщиков относятся также литейщики букв. Они обязаны продавать свои изделия только типографщикам. Буквы не могут быть длиннее десяти с половиной линий.
-
Торговать в разнос произведениями печати дозволяется только грамотным и рекомендованным синдиком главному лейтенанту полиции, при этом к кольпортажу[9] предпочтительно допускаются различные члены корпорации, которые по бедности, болезни и преклонному возрасту не могут заниматься своей прямой профессией: книжной торговлей, книгопечатанием, словолитием и т.д.
-
Все разносчики должны сообщать свои имена и жительство корпорации и полиции. Каждый из них носит медную бляху. Их не может быть более 120 человек. Синдик и его четыре помощника избираются ежегодно для надзора за книжным и печатным промыслом.
-
Никакая книга не может быть напечатана без разрешения лейтенанта полиции и одобрения цензора. Заграничные издания поступают предварительно на просмотр цензоров.
-
Совершенно воспрещается торговля и печатание книг, враждебных религии, королю, государству, чистоте нравов, чести и репутации частных лиц. Рукопись остается в камере синдика.
-
Печатное произведение во всем должно соответствовать разрешенной к печати рукописи. Пять экземпляров каждого издания представляются в распоряжение властей. Купля-продажа библиотек должна производиться с разрешения главного лейтенанта полиции.
Королевских цензоров в 1742 г. было 79 человек, а в 1774 г. число их возросло до 119. По этому можно судить, что законы о печати не оставались мертвой буквой. На основании патента 1702 г. взималось в каждом отдельном случае по 5 ливров, по приказу же 16 мая 1773 г. стали брать 40 ливров за золотую печать на привилегии и 12 ливров за разрешение. Эта фискальная мера была последним ударом Людовика XV, нанесенным французской печати.
Рабочий день типографщиков по закону определялся – летом, с 6 часов утра до 8 часов вечера и зимою, с 7 утра до 9 вечера. Рабочим строжайше воспрещалось образовывать братства, товарищества и собрания.
Первая треть XIX
Одним из первых почувствовал на себе политику намордника «Journal des Débats». В апреле 1805 г. к этому журналу был приставлен цензор, которому Фуше говорил: «При первой неприятной статье я закрою этот журнал». В мае 1805 г. Наполеон писал Фивье: «Заглавие "Journal des Débats" неприлично, оно напоминает революцию. Было бы лучше назвать его "Journal de l'Empire" или как-нибудь в этом роде». Вскоре журнал был переименован по указанию императора. В 1805 г. 29 октября редакция этого журнала была обязана отдавать 3/12 своих доходов правительству. Эта частная мера, этот узаконенный грабеж не замедлил стать общим правилом, причем, согласно выраженной 7 августа 1805 г. воле императора, вычет должен был определяться сообразно доходности издания, а фактически все зависело от усмотрения министра внутренних дел. Чтобы скрыть истинную цель подобного обложения газет, император распорядился из собираемых таким образом сумм образовать фонд для выдачи пособий и пенсий литераторам. Нетрудно догадаться, что это был фонд рептилий. По замечанию Авенеля, «газеты могли писать все, что им дозволял цензор, который каждое утро ходил к министру полиции за приказаниями. Газеты набирались и печатались так скоро, что к семи или восьми часам вечера министр уже получал номер, который должен был появиться на другой день утром». Провинциальная пресса была совершенно подавлена. Это можно видеть из того, например, что в циркуляре министра от 6 ноября 1807 г. префектам рекомендовалось «запретить журналистам помещать какие-либо статьи, касающиеся политики, за исключением тех только, которые могут быть перепечатаны из (официального) "Монитера"». В силу того же циркуляра префекты обязаны были ежегодно доносить правительству о действительных доходах каждого журнала и предварительно вычитать из них 2/12 в пользу казны. В 1807 г. число департаментских газет доходило до 170 и около половины суммы, взысканной с них, попало в кассу министерства полиции. Но самый чувствительный удар был нанесен департаментской прессе в 1809 г., когда министр полиции распорядился оставить в департаментах только по одному политическому изданию. Положение, созданное этим распоряжением, следующим образом характеризует Вельшингер: «Мысль была изгнана из политической прессы, сколько-нибудь талантливые люди оставили ее. Литературная критика, сохранявшая еще некоторое подобие свободы, также утратила ее. Отныне малейшая крупица независимости, самый незначительный грешок стали уголовными преступлениями».
При преемнике Фуше, министре полиции Савари правительство сделало еще новый шаг с целью ограничения количества газет. Представляя Наполеону свой доклад о сокращении числа изданий, Савари мотивировал необходимость проектируемой меры тем, что мнения, выражаемые парижскими газетами за границей, принимаются за взгляды правительства, почему и нужно, чтобы содержание газет подлежало строгому просмотру перед напечатанием. Проект Савари в октябре 1811 г. стал законом. В Париже осталось всего три «опасных» газеты: «Journal de l'Empire», «Gazette de France» и «Journal de Paris».
За сокращением числа периодических политических изданий и вычетами из их доходности последовала конфискация права издательской собственности. Зерно этой варварской меры уже заключалось в налоге на доход. Теперь пошли в этом направлении дальше. По декрету 8 февраля 1811 г. был конфискован «Journal des Débats», уже переименованный согласно желанию императора в «Journal de l'Empire». Заслуживают внимания те макиавеллевские соображения, которыми Наполеон старался оправдать эту разбойничью затею, а именно в мотивах говорилось, что эта мера проводится, «принимая во внимание, что доходы периодических газет и листков не могут быть собственностью иначе, как вследствие специально нами выданной концессии; принимая во внимание, что "Journal de l'Empire" не был нами уступлен никому из предпринимателей, что настоящие предприниматели извлекают значительные выгоды вследствие закрытия 10 газет, выгоды, которыми они пользуются уже в течение многих лет и которыми они вполне покрыли все затраты, произведенные ими в течение их предприятия; кроме того, принимая во внимание, что не только цензура, но также всякое средство влияния на редакцию газеты должно принадлежать исключительно людям надежным, известным их преданностью Нашей Особе и находящимся вне всяких посторонних влияний и связей».
Приведенным декретом «Journal de l'Empire» был уступлен акционерной компании с 24 акциями, из которых 8 были даны главному управлению полиции, а остальные 16 – отдельным «надежным» лицам цензорского круга. Набор, бумага, мебель – все было конфисковано без малейшего вознаграждения собственников! Конфискация в общем итоге дала 1502000 франков, из которых треть осталась в руках акционеров, остальное поступило в государственный доход. По отзывам полиции, «эта реорганизация газет дала его величеству возможность награждать значительное количество людей полезных». Совсем иное мнение высказал историк Вельшингер: «Последняя тень свободы исчезла, – пишет он. – Доходы, собственность, управление газетами, редакторы – все стало правительственным. Газеты независимые были закрыты или сделаны официальными. Создавать новые было запрещено, оставшиеся же были не более, как орудиями в руках государственной власти и ее агентов. Их политика, их убеждения были тем, чем угодно было их сделать распорядителю Франции. Слова Наполеона "ils ne disent que ce que je veux" (они говорят только то, что я хочу), нашли себе полное осуществление, печать была совершенно порабощена».
Декретом 17 сентября 1811 г. конфискация была применена ко всем другим изданиям. Этот декрет не был опубликован, а оригинал его был даже сожжен в 1811 г. вместе с другими важными документами императорского архива. Тем не менее благодаря ему собственность всех журналов попала в руки императора и его приспешников. Стремясь всецело прибрать к своим рукам периодическую печать, Наполеон особенно заботился о том, чтобы в нее не проникали известия, неприятные для правительства. «Если даже известия справедливы, надо выждать, – находил он, – пока не останется ни малейшего сомнения в их верности. Когда же они сделаются уже решительно всем известны, нет никакой надобности публиковать их».
Что касается книг, то самые невинные произведения подвергались преследованию, раз цензору приходила мысль, что они могли бы вызвать на размышления, неблагоприятные для Наполеона. Так, в число запрещенных попали книги: «Миропомазание и коронование Людовика XVI» или, например, «Отрывки из Сюлли, содержащие в себе разговор с Генрихом IV». Не всегда проходили даже такие произведения печати, которые были сплошным хвалебным гимном в честь Наполеона. Например, аббат Айлльо воспел египетскую экспедицию в исторической поэме «Эгиптиаде», но ее не пропустил цензор, заметив: «Не такими плохенькими сочиненьицами должно восхвалять Его Величество. Ему нужен Гомер».
Все государственные тюрьмы: Тампль, Бисерт, Форс, Сент-Пеляжи и другие – были наполнены литераторами и публицистами. Но еще большее число их подвергалось высылкам, ссылке и полицейскому надзору. Насколько просто смотрел Наполеон на попрание физической свободы писателей, можно судить по ссылке Шатобриана в Дьепп. Сначала Шатобриан был обласкан Наполеоном, и перед вступлением Шатобриана в Академию ему было обещано место главного директора императорских библиотек с колоссальным окладом. Когда же академик в своей вступительной речи напал на правительство за гонения на свободу печати, то он был немедленно выслан. Но исключительно яркий пример расправы Наполеона с неугодными ему лицами представляет госпожа де Сталь, эта замечательная писательница, дочь министра Неккера. Первое внимание полиции ею было привлечено после событий 18 брюмера, когда в ее салоне стала собираться оппозиция против диктатуры Бонапарта. Бенжамен Констан был лучшим украшением этого салона. Уже в 1802 г. Наполеон был взбешен появлением произведения Неккера «Dernières Vues de politique et de finances»[14], в котором автор писал, между прочим: «Я не верю, чтобы даже Наполеону с его талантом, гением, со всем его могуществом удалось, наконец, в современной Франции основать умеренную наследственную монархию». В следующем году мадам де Сталь было запрещено пребывание в Париже.
С этих пор, по замечанию Вельшингера, «всякий шаг, поступки, жесты, слова госпожи де Сталь сделались предметом самого тщательного надзора правительственных агентов». Как ни старалась писательница смягчить гнев Наполеона, ей это не удавалось. Доведенная до отчаяния, она писала Наполеону: «На вас не похоже, чтобы вы преследовали женщину с двумя детьми; невозможно, чтобы герой не был покровителем слабости. Я вас еще раз заклинаю, окажите мне милость: позвольте мне жить спокойно в доме моего отца».